Для начала, несколько воспоминаний людей, которым не было особого смысла врать или заведомо приукрашивать какие-то события:
Оливер Сакс, "Человек, который принял жену за шляпу"
Мне вспоминается сейчас один эпизод — настолько поразительный, что он так же отчётливо стоит у меня перед глазами, как если бы это случилось вчера. Идя по улице, я вдруг заметил седую женщину лет шестидесяти, ставшую, судя по всему, центром какого-то странного происшествия, какого-то беспорядка — но что именно происходит, было неясно. "Не припадок ли это? — подумал я. — Что вызывает эти судороги?". Распространяясь подобно эпидемии, конвульсии охватывали всех, кто приближался к больной [синдромом Туррета], содрогавшейся в бесчисленных неистовых тиках. Подойдя поближе, я понял, в чём было дело. Женщина подражала прохожим — хотя слово "подражание" слишком убого, чтобы описать происходившее. Она, скорее, мгновенно превращалась в живые карикатуры на всех оказывавшихся рядом с ней людей. В какую-то долю секунды ей удавалось ухватить и скопировать всех и каждого. Я видел множество пародистов и мимов, мне попадались клоуны и комики всех мастей, но никто и ничто не может сравниться с той зловещей магией, свидетелем которой я оказался — с мгновенным, автоматическим, судорожным копированием каждого лица и фигуры. Причём это была не просто имитация, удивительная сама по себе. Перенимая и вбирая в себя лица и жесты окружавших её людей, старуха срывала с них личины. Каждое её подражание было в то же время пародией, издевательством, гротеском характерных жестов и выражений, причём гротеск этот, при яростном ускорении и искажении всех движений, был столь же осмысленным, сколь и непроизвольным. Так, чья-то спокойная улыбка отражалась на её лице мгновенной неистовой гримасой; ускоренный до предела неторопливый жест превращался в конвульсивное движение. При этом некоторые из гримас были имитацией второго и третьего порядка. Оскорблённые, сбитые с толку люди не могли сдержать естественных реакций, которые в свою очередь тоже передразнивались и в искажённом виде возвращались к ним же, ещё больше разжигая гнев и негодование. Этот непроизвольный гротескный резонанс, втягивавший окружающих в воронку абсурдной связи, и был причиной переполоха. Пройдя всего один короткий квартал, исступлённая старуха, словно в безумном калейдоскопе, породила карикатуры сорока или пятидесяти прохожих, каждая продолжительностью в секунду или две, а то и меньше, так что всё это вместе заняло не более двух минут. Существо, ставшее всеми вокруг, на моих глазах утрачивало собственную личность и превращалось в ничто. Тысячи лиц, тысячи масок и воплощений — как переживала она этот вихрь чужих сознаний и индивидуальностей? Ответ стал ясен очень скоро: эмоциональное давление в ней и в окружающих нарастало так стремительно, что становилось взрывоопасным. Внезапно, в отчаянии отшатнувшись от толпы, она свернула в ближайший переулок, и там, словно в сильнейшем приступе тошноты, с фантастической быстротой исторгла из себя все жесты, позы и выражения лиц только что встреченных ею людей. В одном колоссальном пароксизме пантомимической рвоты она извергла из себя всех, кем была одержима. И если поглощение заняло две минуты, то изрыгнуть их ей удалось за один приём, за один выдох — пятьдесят человек за десять секунд, по пятой доле секунды на каждого.
Карл Юнг, "Воспоминания, сновидения, размышления"
Не меньшее любопытство вызывали у меня взгляды Фрейда на экстрасенсорное восприятие и парапсихологию в целом. В 1909 году, во время нашей встречи в Вене, я поинтересовался его мнением об этих явлениях. По причине своих материалистических предрассудков он заявил, что все мои вопросы бессмысленны и проявил при этом столь поверхностный позитивизм, что мне стоило большого труда не ответить ему резкостью. Это случилось за несколько лет до того, как сам Фрейд признал серьёзность парапсихологии и фактическую достоверность "оккультных" феноменов.Но в тот момент, когда я выслушивал его аргументы, у меня возникло странное ощущение, будто моя диафрагма вдруг сделалась железной и раскалилась докрасна, она, как мне показалось, даже стала светиться. И в этот миг из находившегося рядом книжного шкафа раздался страшный грохот. Мы оба в испуге отскочили — показалось, что шкаф вот-вот опрокинется на нас. Я, опомнившись, сказал Фрейду: "Вот вам пример так называемой каталитической экстериоризации". "Оставьте, — разозлился он, — это совершеннейшая чушь". "Нет, профессор, — воскликнул я, — вы ошибаетесь! И я это вам докажу: сейчас вы услышите точно такой же грохот!" И действительно, как только я произнёс эти слова, из шкафа снова раздался грохот. До сих пор не понимаю, откуда взялась моя уверенность. Но я был убеждён, что это произойдёт. Фрейд ошеломлённо посмотрел на меня. Не знаю, что он подумал и что увидел. Знаю одно — этот случай спровоцировал его подозрительность, а у меня появилось ощущение, будто я причинил ему боль. Мы никогда больше с ним это не обсуждали.
Дуг Диллон, "Карл Юнг, призраки и паранормальные совпадения" (перевод с английского; ориг. Doug Dillon, Carl Jung, Hauntings, and Paranormal Coincidences)
Прочитав лекцию, Юнг вернулся в свой номер в отеле. Измученный, он быстро уснул, но около 2 часов ночи внезапно пробудился. Он отчётливо ощутил присутствие постороннего в своём номере, хотя кроме него там явно никого больше не было. Он даже открыл дверь и осмотрел коридор, но и там было пусто.Тем не менее, ощущение чьего-то присутствия в номере у Юнга по-прежнему сохранялось до тех пор, пока он не почувствовал тупую боль в голове. Ему показалось, словно что-то ударило его по лбу и прошло насквозь до затылочной кости. В конце концов, он снова уснул, но на следующее утро этот его ночной опыт предстал в новом свете: он получил телеграмму, что один из его пациентов покончил жизнь самоубийством. В последствии Юнг узнал, что мужчина выстрелил себе в голову, пуля вошла в лоб и остановилась в области затылка.
Патрик Шеридан, "В ожидании полёта" (перевод с английского; ориг. Patrick Sheridan, Expecting to Fly)
Тем, кто не пробовал ЛСД, вероятно, нелегко будет поверить, что при его помощи можно достичь чего-то подлинного или глубокого. Современная мудрость гласит: подобные переживания суть порождённые мозгом галлюцинации, субъективные для каждого человека. С точки зрения рационального обывателя всё это, возможно, и так. Но если учесть грандиозность и масштаб некоторых моих переживаний, подобные рассуждения кажутся просто смешными. Речь идет не столько о воздействии на меня или интенсивности моих переживаний, сколько об открытии качественно новых аспектах реальности. Одно из самых удивительных здесь открытий — коллективный характер переживаний, т. е. одновременно разделяемых несколькими людьми. Как вещество подобное ЛСД может вызывать настолько мощные психические реакции — понятия не имею. Но смею предположить, что он способен имитировать химические вещества, естественным образом вырабатываемые организмом во время высокоэнергетических состояний, и запускать скрытые процессы в нервной системе. Впоследствии я выяснил, что многие состояния сознания, вызываемые ЛСД, могут быть более более полномасштабными и устойчивыми без принятия каких либо внешних стимуляторов…...
…...ЛСД заводил меня на всё более странные территории. Парадоксально, но чем глубже я исследовал самого себя, тем более коллективным становился опыт. Внутренняя сущность, которая начала всё более проявляться через слои растворённого эго, очень живо воспринимала всё окружающее, особенно людей, и общение с ними могло быть необычайно непосредственным и интенсивным. Пространство между людьми и объектами уже не пустовало, а казалось проникнутым вязким, динамичным полем живого сознания. Это была насыщенная, осязаемая среда, что-то вроде ласкового прикосновения тёплого песка, солнца и моря на пляже, только гораздо пронзительнее и острее. Наше соединение буквально осязалось; общее сознание возникало также непосредственно и интенсивно, как и физический контакт. Это было немного похоже на влюбленность; каждый человек запросто становился открытой книгой для другого, и можно было полновесно узнавать и соединяться друг с другом на очень личном уровне. Я мог буквально проникнуть кому-то под кожу и разделить его чувства, даже мысли. Это могло приобретать чрезвычайно телепатический характер — по правде говоря, иногда было трудно отличить себя от другого. Постепенно я приходил к осознанию, что не был разделен с окружающим меня миром, но являлся его неразрывной частью. У меня произошла полная трансформация восприятия, когда моё ощущение "я" переместилось от изолированного, мыслящего существа в моей голове к более совершенному и интуитивному существу, намного более осведомлённому о моём теле и окружающем меня мире. Я чувствовал себя погружённым в первичное поле сознания, общее для всех живых существ, начиная от простейших насекомых до богатого, насыщенного сознания животного царства……
…...Старый школьный товарищ неожиданно нагрянул в гости и, вероятно, из-за необычных вибраций, витавших в воздухе, или своей собственной тяги к необычным переживаниям, он захотел присоединиться к моему трипу. В школе он часто ходил в ночные походы и, видимо, вдохновлённый духом приключений, после окончания школы решил вступить в ряды армии. Теперь он был членом некоего элитного боевого подразделения, которое какими-то таинственным путями оказывало военную помощь Султанату Омана против вооружённого вторжения Йемена. Я не знал, чем именно он занимался в ту пору, кроме того, что у него была очень насыщенная служба за границей, скорее всего, не без применением смертоносной силы, но он точно не был человеком, с которым мне следовало в тот момент отправляться в трип.
До поры до времени всё шло хорошо, пока я не взглянул на него: между нами образовалось нечто вроде тоннеля. Моё периферийное зрение ослабло, и я почувствовал, как между нами налаживается связь. Это было знакомое переживание, и я особенно по этому поводу не напрягался. Но потом случилось нечто совсем непредвиденное: энергия, текущая через этот "тоннель", что-то в нём взбаламутила, и ужасная сущность, которая появилась у него из-за спины, набросилась на меня. Она выглядело как грязный, хищный слизняк, родом — я это ощутил инстинктивно и довольно чётко — из самых низших, грубых уровней существования. Я просто не знал, как на это реагировать. Я даже представить не мог, что подобное вообще существует. Да, я знал, что всё является частью единого изначального существа, но не подозревал, что было нечто, чего стоило бы опасаться. Фантастический, бушующий вихрь энергии пронёсся через меня как ураган, поражая эту сущность в воздухе, после чего она стала распадаться на части. Но она продолжала прорываться ко мне и сражаться с силой, сдерживающей её натиск, словно злобная форель, плывущая против течения. Она уже практически полностью распалась, когда уже вплотную ко мне приблизилась, и всего на один, но фатальный момент, я ощутил на себе воздействие её природы — зловонного, жестокого существа со жгучей ненавистью к жизни. И потом оно исчезло. Я испытал огромное потрясение и зигзагом спикировал вниз, чувствуя себя истощённым и осквернённым; мысли в моём сознании бешено крутились. Я вышел из трипа в оцепенении и замешательстве, буквально ощущая себя выгоревшим изнутри, и ещё многие дни чувствовал у себя во рту кисловытый пепельный привкус. После этого всё переменилось. Моя уверенность, оптимизм и волшебная радость ушли без следа. Я испытывал эмоциональную опустошённость и напрочь забыл о недавно открытых мне возвышенных чувствах...
Даниил Андреев, "Роза мира"
В ноябре 1933 года я случайно — именно совершенно случайно — зашёл в одну церковку во Власьевском переулке. Там застал я акафист преподобному Серафиму Саровскому. Едва я открыл входную дверь, прямо в душу мне хлынула тёплая волна нисходящего хорового напева. Мною овладело состояние, о котором мне чрезвычайно трудно говорить, да ещё в таком протокольном стиле. Непреодолимая сила заставила меня стать на колени, хотя участвовать в коленопреклонениях я раньше не любил: душевная незрелость побуждала меня раньше подозревать, что в этом движении заключено нечто рабское. Но теперь коленопреклонения оказалось недостаточно. И когда мои руки легли на ветхий, тысячами ног истоптанный коврик, распахнулась какая-то тайная дверь души, и слёзы ни с чем не сравнимого блаженного восторга хлынули неудержимо. И, по правде сказать, мне не очень важно, как знатоки всякого рода экстазов и восхищений назовут и в какой разряд отнесут происшедшее вслед за этим. Содержанием же этих минут был подъём в Небесную Россию, переживание Синклита её просветлённых, нездешняя теплота духовных потоков, льющихся из того средоточия, которое справедливо и точно именовать Небесным Кремлём. Великий дух, когда-то прошедший по нашей земле в облике Серафима Саровского, а теперь — один из ярчайших светильников Русского Синклита, приблизился и склонился ко мне, укрыв меня, словно эпитрахилью, шатром струящихся лучей света и ласкового тепла. В продолжение почти целого года, пока эту церковь не закрыли, я ходил каждый понедельник к акафистам преподобному Серафиму — и — удивительно! — переживал это состояние каждый раз, снова и снова, с неослабевающей силой.
Шри Рамана (Из "Лицом к лицу со Шри Раманой Махарши")
Примерно за шесть недель до того, как я навсегда покинул Мадурай, в моей жизни произошла огромная перемена. Это случилось внезапно. Однажды я сидел один на втором этаже дядиного дома. Я редко болел, и в тот день был здоров как обычно. Вдруг внезапный и сильный страх смерти овладел мной. Я почувствовал, что умру. Почему мне так показалось, невозможно объяснить никакими ощущениями в теле. Я и не мог объяснить себе это и даже не пытался выяснить, было ли у страха какое-нибудь основание. Я почувствовал: "Я умру", — и тут же стал думать, что делать. Я не собирался советоваться с врачами или старшими и даже с друзьями. Я знал, что сам должен решить эту проблему здесь и сейчас. Шок смерти сразу же направил моё внимание вовнутрь. Я сказал себе мысленно, т.е. не произнося слова вслух: "Вот пришла смерть. Что это значит? Что умирает? Это тело умирает". И сразу же разыграл сцену смерти: вытянул ноги и руки и сделал их твёрдыми, будто наступило трупное окоченение. Имитировал труп, чтобы придать реальность моим дальнейшим исследованиям. Я задержал дыхание и сжал губы, чтобы ни звука не вырвалось. "Пусть не будет произнесено ни слово "я", ни какое-нибудь другое слово!" "Итак", — сказал я себе — "это тело мертво. Его отнесут на площадку для кремации и там сожгут дотла. Но со смертью этого тела, умру ли "Я"? Является ли это тело "Я"? Это немое и неподвижное тело. Но я чувствую всю силу моей личности и даже звук "Я" внутри, отдельно от тела. Поэтому "Я" — дух, превосходящий тело. Материальное тело умрёт, но смерть не может коснуться духа, превосходящего его. Поэтому я — бессмертный дух". Всё это был не только интеллектуальный процесс, но вспыхнуло передо мной ярко, как живая истина, как нечто, что я сразу осознал, почти без обсуждения. "Я" было чем-то реальным, единственной реальной вещью в этом состоянии, и вся сознательная деятельность, связанная с моим телом, была сосредоточена на этом. "Я" или Атман с того времени всегда мощно притягивал к себе и удерживал моё внимание. Страх смерти исчез раз и навсегда. Погружённость в Атман продолжается с того момента до сих пор. Другие мысли могут приходить и уходить, как различные мотивы музыки, но "Я" продолжается как основная нота шрути, которая сопровождает и смешивается со всеми другими нотами. Занято ли тело разговорами, чтением или чем-нибудь ещё, я всегда сосредоточен на "Я". До этого перелома не было ясного восприятия себя, не было прямого видимого интереса к этому, и ещё меньше я ощущал желание постоянно заниматься этим.
Доcтаточно, пожалуй. Какие выводы из всего этого можно сделать? В первую очередь, вывод о существовании, по крайней мере, в планетарных масштабах, единого метафизического поля, будь то коллективное бессознательное по Юнгу или всепроникающий эфир-акáша ведической философии, в котором информация и энергия практически мгновенно передаются на расстояние. Иначе же, разумно объяснить большинство описанных здесь опытов не представляется возможным, как и такие, казалось бы, банальные вещи, как, к примеру, мысль о человеке буквально за секунду до его телефонного звонка — лично со мной подобное случается нередко. Могу привести из своего жизненного опыта и что-то менее банальное: однажды, когда я шëл по улице, в моей голове вспыхнуло практически никогда не используемое мной слово "ребëрфинг". Буквально через несколько минут я встретил свою старую знакомую, с которой не виделся уже много лет. Когда мы разговорились, то выяснилось, что она занимается этим самым ребëрфингом (от английского rebirthing), т.е. дыхательной практикой с претензиями на духовность. Можно, конечно, прибегнуть к риторике закоренелых материалистов о поразительном совпадении и т.д., но, опять-таки, лично мне это покажется… попыткой наспех и кое-как сохранить своё душевное равновесие (хотя у материалистов, по идее, никакой души нет), нежели в чём-то честно разобраться. Подобные бесчестные личности пусть идут лесом. Извините.
Если довести первый вывод до логического конца и посмотреть на вещи более глобально, скажем, в свете спора о первичности духа или материи, последняя здесь явно оказывается инструментом или чем-то вроде сосуда для первого, а никак наоборот. Говоря современным языком — "железо" служит "софту́". Какое-то время назад, однако, меня восхитила намного более изящная образность взаимодействия между физикой и метафизикой, и, возможно, читателю она также придётся по вкусу. Итак, представьте себе такую картину: солнечные лучи (наиболее тонкий духовный уровень) нагревают атмосферный воздух (менее тонкий уровень). Из-за возникшей разности в давлении дует ветер, вызывающий, в свою очередь, волнение на море (относительно грубый уровень). В конечном итоге, благодаря более слабому волнению где-нибудь на мелководье образуются узоры на песчаном дне (самый грубый уровень). Нужно сказать, что это идеальный образ перехода духа в материю, коль скоро целью ставится именно создание узоров. Проблема в том, что на промежуточных стадиях могут возникать искажения или препоны, особенно, если это происходит в сознательном существе, объединяющем в себе все уровни, весь духовно-материальный спектр, и обладающем к тому же собственной волей. Из-за вмешательства этой воли, к примеру, импульс от ветра в открытом море может не передаться морской воде. Тогда ветер будет дуть с неослабной силой к самому берегу и, достигнув прибрежной полосы, поднимет такой шторм, что вместо песчаных узоров получится беспорядочное месиво. Собственно, в этом суть психосоматозов, т. е. заболеваний, вызванных зажатостью, искажённостью перехода духа в материю, метафизики в физику.
Следующий вывод: метафизика бывает как со знаком "плюс", так и "минус", а не просто является каким-то нравственно нейтральным супом. По крайней мере, Патрик Шеридан смог убедиться в этом на собственном опыте: в масштабах его существа разыгралась по сути вековая драма, т. е. стычка метафизического зла с метафизическим же добром, тьмы и света. Тьму он описывает как нечто зловонное, жестокое, ненавидящее жизнь; свет же является чем-то этому противоположным. Нужно здесь сказать, что этот опыт Патрика Шеридана так или иначе согласуется с опытом бесчисленного количества других людей, как визионеров подобно Даниилу Андрееву или тех же христианских святых, так и в духовном смысле "обывателей", в силу тех или иных причин, зачастую непреднамеренно заглянувших за завесу видимой реальности.
Что же касается самой способности прозревать невидимое обычному глазу, психические расстройства (как в случае со старухой с синдромом Туретта), психика, расшатанная психотропными веществами (как у Патрика Шеридана), природная одарённость или предрасположенность (как у Карла Юнга, Даниила Андреева или Шри Раманы) становятся своего рода окошками в метафизичные миры, со всеми их плюсами и минусами. В этот список я бы лично ещё включил травмы головы, нервные потрясения и духовные, или псевдодуховные, практики. Разумеется, эти окошки далеко не равнозначны, и лучше бы какие-то из них всегда оставались закрытыми.
И самое последнее: где во всей этой метафизике находитесь лично Вы?
2024
