Товарищ командир

Александр Васильевич Стародубцев

Над обрывом

Это случилось во время службы в армии – в Закавказье. Тогда гвардии сержант - Ясенев с двумя десятками солдатиков-новобранцев, в кузове старого бронетранспортёра, возвращался в расположение учебного полка. Люков на тех броневиках не было, потому что не было и крыши. А по бортам в палец толщиной броня, за которой бойцы могли укрыться от огня вероятного противника.

 Машина двигалась из Коджори под уклон горной дороги. Впереди, в провале долины Куры, в прозрачной дымке, терялся Тбилиси. Ещё ничему не обученное воинство, предвкушая желанный на первых неделях службы обед, азартно травило солдатские побасенки.

 Слева, за обочиной дороги, зияла полукилометровой глубины пропасть, справа уходила к небу стена карниза вырубленной в горе дороги. А впереди, уже тоже в половине километра - крутой правый поворот и всё та же пропасть, но уже поперёк дороги. Поворот был настолько крут, а броневик настолько стар и неповоротлив, что этот поворот не всегда проходили без включения заднего хода.

- Сейчас наш  водила будет тормозить, - подумал он и, взглянув на сидящего слева водителя, увидел, как тот побледнел, судорожно дёргая переключатель скоростей. Шестерёнки рычали и взвизгивали, но не слушались.
- Скорость не могу включить... – пробормотал, чертыхаясь, водитель.
- Притормози, - как можно спокойнее посоветовал Ясенев.

 - Кулачки на тормозных колодках на перевале свел, барабаны грелись. Теперь тормоз не работает!!! -
Он взглянул на продавленую до самого пола педаль ножного тормоза.
-Тише. Ребят испугаешь. Ручником зажимай. -
 - Разве восемь тонн ручником удержишь?! А скорость?!! -  отчаялся водитель.

Броневик скатывался по уклону карниза со скоростью около шестидесяти километров в час. Своего лица он не видел, а на лбу Лёшки-водителя выступил пот, на кончике носа наливалась крупная прозрачная капля.

- А если попробовать к горе бортом притираться? - Ухватился за спасительную соломинку Ясенев.
- Дохлый номер! - Чуть не выкрикнул в отчаянии Лешка-водитель. - Стенка горы не ровная, выступом в обрыв сшибет!! -

Положение становилось угрожающим.
"До катастрофы всего полминуты времени", – серой мышкой проскользнула тревожная мысль .
"Тридцать секунд..." –  зачем-то напомнило хладнокровие.
 "Командуй эвакуацию". – требовала трусость.

"Кому командовать? Покалечатся до поры! Надо тормозить!" – спорила расчетливость. Он глянул на увлечённую очередным анекдотом команду:
"Они, ничего же ещё не умеют ...  переломают руки-ноги на камнях... или кто-то голову разобьет... А если машину остановим, что тогда скажешь родителям?... А если не остановить, что тогда?..."  –   

Мысли решений со скоростью пулеметной ленты мелькали и уносились в никуда.
На последок убойной гранатой взорвался вопрос:
- А что ты будешь с ними делать, когда машина пойдет в поворот? Командовать прыгать за борт? Половина струсит! Выкидывать? Один не успеешь! Тогда что?... -
Ответа не было. Безысходность давила все сильнее.

      Поверх головы водителя на другой стороне провала виднелась посеребрённая снегом вершина горы. Озарённая полуденным солнцем, она, словно мраморный обелиск, врезалась в густую голубизну высокого тропического неба.

Светлая её чистота подчёркивалась по низу траурной чернотой отвесного сланцевого утёса.
"Вот и обелиск нам готов..." уже совсем несуразное пронеслось в воспаленном мозгу, когда он случайно скользнул взглядом за перевал..
А над всей этой бедой, купаясь в синеве неба, неспешно и величаво плыли кучевые облака. Они плыли на север – в сторону его Родины.

 Красота горы притягивала взгляд, завораживала. Она словно звала отрешиться от земной суеты, Забыть обо всем, манила залюбоваться её величием. Не раз и не два проезжал он этой дорогой, но чуда этого раньше не замечал. Она явилась, словно видение.
      "Посмотри. Посмотри ещё. Полюбуйся". – убаюкивала слабость.
"Очнись!" – требовала строгость.

Скорость неуправляемой машины не снижалась. Он наложил ладонь на рукоятку ручного тормоза и почувствовал на ней руку шофёра. Водитель потянул рычаг и оба они в этот момент не смели подумать что накладки тормоза сгорят или оборвутся ещё до того, как этот братский гроб хотя бы на половину снизит скорость...

Водитель успел включить передачу и выключив зажигание, остановил броневик неподалёку от рокового поворота. Они разом взглянули друг на друга, словно виделись впервые. Глаза Лёшки светились невиданным торжеством.
Осторожно, боясь, что машина снова покатится, стали освобождать от онемевших рук спасительные рычаги управления.
" Вы-со-ко... " наконец, по слогам проговорил Лешка, выглянув в прорезь форточки.
Кто-то из новобранцев, только теперь заметив остановку броневика, недоуменно спросил:
"Чего ждём?"

 "Судьбу! Судьбу ждём!" – неожиданно звонко, еще не причесав вставшую на дыбы трусость, ни к кому не обращаясь, вскрикнул, ошалевший от прорвавшихся чувств, сержант.

 Многое, очень многое с той поры стёрлось в памяти, но сверкающую ослепительной чистотой вершину горы, и счастливые глаза Лешки - он запомнил навсегда.

Парад - смирно...

Подъем в четвертой роте учебного полка играли в шесть часов утра, как и во всем Тбилисском гарнизоне. Дежурный по роте входил в спальное помещение и во весь голос произносил: "Рота, подъем". Сержанты взводов, привыкшие просыпаться за несколько минут до подъема, дублировали его команду и в казарме разом рушилась тишина.

   Курсанты вскакивали с коек, спешно натягивали брюки, гимнастерки, сапоги и на ходу застегиваясь, бежали в строй. Если будешь застегиваться по гражданскому правилу, обязательно опоздаешь на построение. А так можно дозастегнуться и на ходу. И даже в строю, пока старшина не подал команды: "Рота - равняйсь. Смирно.", можно успеть застегнуть одну, две пуговки.

   Потом роту выводят на улицу и отпускают в полковой туалет. Через пять минут построение в колонну по три и рота бежит мимо автопарка и боксов резервного танкового полка, в сторну проходной части. Отмахав километр расстояния, колонна возвращается к своей казарме и разобравшись на плацу по взводам начинает исполнять утреннюю зарядку. Это ломыхание длится до половины седьмого, а потом ребят отпускают оправить все атрибуты утренней гигиены.

 Затем следует утренний осмотр и рота строем отправляется на завтрак. После завтрака развод на занятия. Несколько взводов батальона идет в учебный корпус изучать теорию воинских наук. Другие отправляются за город, в полевых условиях учиться воинскому мастерству. Какая-то рота выезжает на полковое стрельбище. На спортивном городке, скинув гимнастерки, молодые парни прыгают через коня, тянут подбородок за гриф перекладины, вымахивают стойку на брусьях.

   Тут же неподалеку штурмовая полоса. Протяженность ее всего двести метров, а времени на ее отличное преодоление отпускается две минуты. Это в четыре раза больше, чем ленивому спринтеру. Зато всяких преград на ней выше головы и ниже пояса. А рядом полковой плац – головная боль каждого курсанта.

   Темная его асфальтированная гладь отполированная солдатскими каблуками, разлинована белыми полосами масляной краски. Линия построения взводных колонн полка тянется через все его протяжение. Рядом нанесены решетки для отработки размера строевого шага. Пустят солдатика по этой решетке и он обязан печатать шаг по этим пересечениям, вскидывать и тянуть носок и иметь бравый вид.

   А по краям плаца зеркала, чтобы самому видеть какая у тебя и ход хороший и выправка богатая. Да не сразу все это явится, а достигнуто будет долгими месяцами упорных тренировок на жестокой закавказской жаре. Ценой литров и ведер солдатского пота.

   Если на месте этого плаца вырыть котлован и залить в него весь, пролитый солдатский пот, берега не удержат его потока.
Когда надвигается на гарнизон дата очередного парада, курсантов начинают готовить к нему за полтора месяца. Пятьсот человек. По два часа в день. Шагистика. Муштра. Истязание.

   Сначала водят по плацу шеренги по десять человек. Тренируют до умопомрачения.
Затем пускают разом две шеренги, потом три и так до восьми шеренг в коробке. На парадных тренировках гимнастерки темнеют от пота к концу первого часа. Уставшие рвать глотку сержанты, объявляют перекур. Сержантам тоже не легче. Надо научить держать нужный темп шагов. Их в парадных маршах - сто двадцать в минуту. Луженой глотки не хватит, беспрестанно голосить два часа каждый день: раз, раз, раз-два-три... раз, раз, раз-два-три... Несут на плац барабан и он бубнит как оглашенный.

   Стальные подковки на каблуках сапог стираются в прах на первом месяце. Тогда берут толстую стальную проволоку и изгибают ее в форме каблука и подвернув концы дуги под прямым углом, в каблук же и вколачивают этот самодел. Он служит дольше, и за проволокой не нужно бегать в военторг.

   Когда рота подкована таким образом любо ей в вечернее время ответить старшине невиданной дерзостью на любое неуважение к строю. Тогда каждый солдатик на каждом шаге шаркнет каблуком по асфальту. Сталь каблуков высекает искры из камушков подержанного асфальта и из под каблука вылетают бенгальские огоньки. Двести каблуков собирают целый феерверк...

   Только постороннему наблюдателю любой воинский парад может показаться красивой забавой празднующих солдатиков. На самом деле это лишь надводная часть айсберга большого труда многих сотен людей, где все выверено и расставлено по своим местам      многими часами изнурительной муштры.

   В Москве парадные шеренги насчитывают не менее восемнадцати человек, в Тбилиси - десять.  Но и десять человек научить маршировать правильной линией дело не простое. Многое зависит от направляющего шеренги. Как он поведет шеренгу, так и шагать каждому. А от правильного хода первой шеренги, зависит ход второй, третьей и всех остальных. Таким образом направляющий первой шеренги влияет на ход всей парадной коробки роты.

   А еще нужно добиться чтобы все десять человек на правильную высоту поднимали вытянутый носок сапога и у всех был нужный поворот головы.
Когда шеренга усваивала азы шагистики, приступали к тренировкам совместного движения двух, трех и всех шеренг.  И наконец, по плацу маршировала целая коробка из восьмидесяти человек.

   Тут добавлялась новая сложность - курсантам выдавали оружие. Автоматы нужно было нести с примкнутыми штыками в положении: "На руку". Оружие нужно прижимать прикладами к правому боку на уровне пояса. Правая рука должна охватывать шейку приклада, а левая вытянутая вперед и полусогнутая в локте держала цевье. Теперь шеренга смотрелась как вооруженная и наступающая на врага плотная цепь. Штыки всех автоматов должны быть на одной высоте и образовывать ровную линию.

   За две недели до парада начинаются тренировки в дивизии. Там плац еще больше. Командует генерал Шахнович. Стоять больше, чем ходить. Но апрельская жара в Тбилиси - строптивая бабушка подмосковного июля. В кирзовых сапогах на раскаленном асфальте, в окаменелом парадном строю ноги согласны выпрыгнуть из сапогов даже при команде:"Смирно". Пальцы ноют от нестерпимого жжения. По спине, между лопаток сползают по спинам солдат капельки пота. А генерал, возвышаясь над строем неукротимой мегерой, читает и читает нотации. И те прошли плохо и эти коробку перекосили... Наконец еще один проход. Еще один разбор и роты отпускают на обед.

 А вот гарнизонные тренировки в Тбилиси для солдатиков самые желанные. После обеда их усаживали в открытые кузова грузовиков и погожим днем везли на набережную реки Куры. Это была веселая прогулка, особенно когда шофер, поравнявшись со стайкой девчонок на тротуаре, на секунду выключал зажигание. Из глушителя грузовика раздавался громкий хлопок. Девчонки взвизгивали и стайкой испуганных газелей шарахались в сторону. Но услышав из кузова задорный смех молодых парней конфузились и не сразу отвечали на приветствия ровесников.

   На набережной войска томились в долгом ожидании. Большое скопление людей требовало большего времени на формирование парадного расчета. Строй держали вольно. Разрешалось разговаривать и курить. На забаву курсантов учебного полка их всякий раз размещали неподалеку от нависавших над речным провалом двух канатов воздушного моста.

- А это зачем натянуто? - Спрашивали любознательные новички.
- Сейчас увидишь... - заговорщицки сообщали более опытные.
Скоро из-за крыш домов над головами распростертого по набережной войска в сторону реки выплывал набитый людьми ковчег. Его кабина, если это можно назвать кабиной, была собрана из нескольких прутков стали, переплетенных в нескольких местах. Зрелище для солдат открывалось захватывающее, если на краю толпы стояли девчонки. Скучающее парадное воинство встречало и провожало ковчег заметным оживлением.

- Девчата, не упадите. Не утоните. - Кричали наиболее впечатлительные.
Скоро от реки наплывала другая "кабина" канатной дороги и многие взгляды обращались теперь к ней.
   Но вот раздавались строгие команды и войска перестраивались в парадные колонны. Начиналась репетиция.

   А генеральная репетиция проводилась в полночь за тридцать четыре часа до парада. Тогда курсантов полка на тех же грузовиках вывозили на ближайшие улицы к проспекту Руставели и они пешими колоннами двигались к назначенным местам. Строились в парадные расчеты и ожидали своего часа. Ждали подолгу. Строй покидать не разрешали, но разговаривать и курить было можно.

   В ночном освещении проспект Руставели выглядел  прекрасно. Сочная зелень южных деревьев, освещенная светом люминесцентных ламп, смотрелась еще выразительнее. Клумбы и газоны ярко выделялись на фоне гранита строений. А крыши зданий терялись где-то в ночной непроглядности неба и от того дома казались  небоскребами немыслимой высоты. На тротуарах собирались люди, посмотреть на движение войск.

   На газонах, между строем солдат и тротуарами находилась цепь военных, брюки которых и околыши фуражек были темно-синего цвета. Курсант Ясенев заметил, как один из них сунул руку в куст акации и достав трубку телефона, проговорил что-то и опять упрятал ее в куст. На вопрос изумленного курсанта сержант Володя Богданов ответил:
- А что ты хотел, охраняют... -
Скор прозвучали, какие надо команды и войска двинулись на тренировку парада.

   На другой день курсантов подняли на три часа позже. Никаких занятий не проводили, а заставили еще раз проверить парадную форму. Автоматы и штык-ножи, чтобы блестели как надо, освежили микронным налетом ружейного масла.

   А в праздничное утро, одетые в парадную форму курсанты учебного полка, браво восседая в кузовах помолодевших и подкрашенных грузовиков, весело катили по нарядным улицам города в сторону проспекта.

   Все повторилось так же, как и на ночной репетиции. Заняв назначенное место на проспекте, приставив оружие к ноге, парадные расчеты ожидали начало торжества. Проспект сегодня выглядел наряднее и просторнее. Яркий солнечный свет словно раздвинул ночную тесноту каменных зданий. А над головой в прозрачной глубине голубело бескрайнее весеннее небо.

   В нужное время по войскам прокатилась команда: "Приготовиться к параду", и всякие разговоры и шевеления прекратились. Все замерло в ожидании грандиозного действия. По проспекту двинулся открытый лимузин "Чайка" в котором стоял командующий парадом, генерал-лейтенант Драгунский. Приблизившись к парадному полку рода войск, здоровался с военными и поздравлял с праздником. В ответ неслось троекратное: "Ур-р-а-а-а..." а машина двигалась дальше.

Закончив объезд войск, командующий парадом поднялся на трибуну, где в окружении заместителей и видных представителей города находились - Первый секретарь ЦК Компартии Грузии, Мжаванадзе, Второй секретарь ЦК КПГ Шеварнадзе и командующий Закавказским военным округом, генерал армии Стученко.  Ему командующий парадом рапортовал о готовности построенных на проспекте войск, к торжественному маршу.

   По краю проезжей части проспекта двинулись линейные и останавливаясь на нужном месте, замирали по стойке смирно. Затем генерал Драгунский, отделяя каждое слово от слова, скомандовал: " Парад, равняйсь. Парад, смирно. К торжественному маршу, поротно, на одного линейного дистанции, первая рота - прямо. Остальные на право. На плечо. Шагом - марш..."

И грянул оркестр. Яркое солнце заиграло на меди тромбонов, альтов, волторн. Мелодия торжественного марша взметнулась над колоннами войск. Опередила их, поплыла по улицам праздничного города. А по проспекту ровным строем двигались войска. Праздно одетые горожане заполнили трибуны и тротуары на всем протяжении проспекта. С гостевых трибун Ветераны Великой Отечественной войны с гордостью смотрели на новую гвардию. Со своего почетного места приветствовал проходящие колонны Мелитон Кантария, водрузивший в 1945 - году знамя победы над поверженным Рейхстагом.

   Открыли парад курсанты Бакинского артиллерийского училища. За ними следовали парадные расчеты войск округа. В сосредоточенных лицах молодых парней можно было прочитать всю географию огромной  державы. Печатали шаг славяне вместе с  прибалтами.

   Полнили строй представители Закавказья и Средней Азии.  В одной шеренге шагали: русский, грузин, украинец, узбек, латыш. А все вместе это была необоримая сила, оплот и будущая оборона Отечества. Солнечные зайчики отразились от блеска штыков, и веселыми искорками играли на окнах домов, из которых выглядывали приветливые лица  гостеприимных жителей большого и красивого города. А проспект наполнялся все новыми войсками.

   Вот мимо трибун шагают батальоны десантников. За  ними маршируют роты учебного полка. Когда курсанты приближались к трибунам, оркестр заиграл: " Утро красит нежным светом стены древнего кремля..." Под мелодию "Москвы майской" шагалось легко, казалось ноги ребят сами выполняют подхватываемые музыкой движеня и легко несут по проспекту молодых парней.

   Следом двигались колонны всех родов войск округа. Завершала торжественный марш Батумская военная эскадра. В белоснежных блузах, под симпатичными бескозырками, с автоматами на груди с завидной  легкостью  шагали моряки.

Следом за колоннами войск на проспекте появились боевые машины десантников и мотопехоты. Мощные вездеходы были способны одолеть большие расстояния и доставить бойцов в нужное место. Следом за ними двигались неудержимым броневым щитом колонны танков. А за ними выполняло торжественный марш грозное ракетное оружие.

   До 9 апреля 1989 года оставалось двадцать четыре года...

Экзамен

« Не успеет… » – догадка, в которую не хотелось поверить, гранатой взорвалась в воспаленном мозгу сержанта.

   « Конечно же, не успеет!! » – Окончательно потерялся он, еще раз измерив взглядом неполную сотню метров, отделявшую его от командира взвода.

  Лейтенант Степановский, часто взглядывая на остановившуюся «Волгу» командующего округом, спешил к взводу. Он явно не успевал, но и опаздывая, упорно не позволял себе броситься бегом.
  Машины раньше его достигли учебного класса.

  Сержант Ясенев пытался стряхнуть с себя оцепенение, какое сковало его, как только машины повернули в их сторону. И надо же такому случиться, кому рассказать – не поверят: сержант второго года службы сегодня вынужден щеголять в погонах рядового курсанта. А теперь еще и встретить командующего некому... А рапортовать надо!..

  Краем глаза Семен успел заметить, что командир роты, капитан Чинчинакашвилли, словно невзначай, шагнул за высокий щит штурмовой полосы полигона, всего в двадцати метрах от машины командующего. Полы шинели капитана колыхнулись и предательски скрылись за дощатой обшивкой… Появятся с другой стороны?... Нет, не появились…

  В натянутых струной мгновениях Семен не успел удивиться, как какая-то неодолимая сила подняла его со скамьи и вытянула в струнку:

  – Взвод, встать! Смирно! – В густой тишине не узнал он своего звенящего голоса. Курсанты вскочили из-за столов. Лейтенант Степановский, исполняя поданную взводу команду, не одолев остававшихся двух десятков шагов, замер на месте. Все притихли. И все вокруг притихло. Семену показалось, что и пулеметы на огневом рубеже полигона стреляли теперь без привычного  рокота.

  Правая рука сержанта, одновременно с поворотом тела в сторону командующего, метнулась к виску и замерла в воинском приветствии. Шагнув навстречу прибывшим, он лихорадочно пересчитывал вышитые серебром звезды на погонах генералов.  Старался не опростоволосится и не отдать рапорт какому - нибудь заместителю. Наконец у самого неприметного низкорослого старичка насчитал на правом плече четыре звезды в ряд. – Этот!... – Облегченно прошелестело в сознании:

  – Товарищ, генерал - армии… – Своего голоса он словно не слышал. Скользил взглядом по фигуре генерала и изо всей силы старался не сбиться с надлежащего речитатива...

  Генерал и сержант, с интересом оглядывали друг друга. Командующий Закавказским Военным Округом, генерал армии Стученко, уже не помнил, когда он последний раз слушал человека из казармы. Генералы и полковники густо наполняли его штаб. Изредка мелькали майоры. С младшими офицерами командующие не общаются. А этот?…

  « Ну-ка, ну-ка, будущий командир, покажи себя. » –  Не спеша, оглядывая молодого бойца, размышлял старый, опаленный огнем мировой войны солдат. – « Полгода еще минуло, как тебя из под мамкиного полога вынули и в казарму втиснули. Воинской науке обучили. Ну ка, покажи, что умеешь? Чему солдатиков учить будешь? » –

  Сержант, продолжая тараторить доклад, сколько позволяло его незавидное положение, взглядывал на генерала с глубоко скрытым разочарованием и беспокойством. Никому из командиров выше майора ему рапортовать не приходилось. Разочарование одолевало сержанта от того, что не таким представлял он себе командующего военным округом.

   В его воображении это был крепкий, бравый генерал, на которого любо посмотреть и которому захотелось бы подражать. А кто перед ним? Под глазами мешки. Лицо дряблое. Мундир висит, как на вешалке.  Беспокойство сержанта вызывало нелепое положение, в каком он сегодня волей случая оказался.

  А все началось с раздевалки… Верно говорят, что в армии пустяков не бывает. Не пустяком сегодня оказалась и его шинель, которая висела в одном ряду с сотней шинелей роты под неусыпной охраной дневального.

  Сегодня утром они с Федором Луциком, заместителем командира их взвода собирали курсантов на полигон. Уже обученные всему и во всем натренированные курсанты были готовыми младшими командирами. Оставалось сдать выпускные экзамены, самый серьёзный момент в любой воинской науке. Серьезнее – только бой.

  Экзамен проводили офицеры штаба округа на стрелковом полигоне. Это было в двух десятках километров от Тбилиси.  Федор пошел в штаб части, заказать транспорт, а Семен, как младший по званию и службе, занимался нудными сборами.

   От того, как экипирован взвод, как он представлен проверяющим – зависит  и хорошее или дурное отношение экзаменаторов. Памятуя эту не хитрую солдатскую мудрость, Семен особо тщательно подбирал и подгонял амуницию. Снарядив последнего курсанта, зашел в раздевалку. 

  Но, к полному недоумению, обнаружил на вешалке свою шинель без обоих погон…
  – Дневальный! Где погоны? – 
  – Товарищ сержант, тут были. Я недавно проходил, все на месте… Ой, вспомнил! Сержант Нечай… –
  – Ясно! –  Сквозь зубы выронил Семен и двинулся к выходу из казармы.

  Сержант Нечай, одногодок Семена служил во втором взводе командиром отделения. Был одного с Семеном звания.  Курсантов пытался держать строго, а сам был отменным разгильдяем. Полгода не мог собраться пристрочить сержантские лычки и каждый раз, собираясь в увольнение, канючил у кого-нибудь парадные погоны. Стыдили разгильдяя, но не отказывали. А сегодня он шагнул за черту вероломства…

  Взводный командир, лейтенант Степановский, посоветовал Семену одеть погоны  рядового, а представить взвод на экзаменах поручил Феде.
  – А ты посидишь в свободном классе с теми, кто уже сдаст экзамены. –  Успокоил он Семена и добавил: – Чтобы по стрельбищу без дела не слонялись…–

  Это Соломоново решение устроило всех. Ребята, когда он появился перед взводом, не мало удивились, а Мишка Лось напустив на лицо страдальческую гримасу, не отказал себе и взводу в удовольствии сочувственно спросить:

  – Что, товарищ сержант, в рядовые разжаловали? –
  – Вашими стараниями, служивые... – В тон ему отпел Семен. Взвод хохотнул  дружно и не злобно. Скоро они всей оравой полезли в бронетранспортеры.

  Хорошо ехать солдату в боевой машине. Хорошо, пока не стреляют. Не трясет, а покачивает. Одиннадцать тонн стали надежно покоятся на восьми резиновых колесах. Людей со всех сторон укрывает броня. Мощно гудят два двигателя, сообщая машине хороший ход. В пути, если это не дозор или боевое охранение, можно травить байки или вздремнуть.

  Особенно любил досматривать сны Гриша Базовкин. Он мог задремать в считанные секунды. Даже когда отрабатывали нормативы по посадке взвода в машины. Первым запрыгивал в люк, а когда последний боец занимал место в расчете, Григорий уже переворачивал первую страницу зыбкого солдатского сна.

  Через час они были на полигоне, опередив на три часа командующего округом.
  Класс для бдения им достался самый крайний на левом фланге стрельбища. Стоял он невдалеке от дороги, что тянулась позади всех огневых рубежей. Классом его можно было называть с большой натяжкой, поскольку вся его строительная часть состояла из четырех столбиков и навеса. Вместо стен – жиденький штакетник укрывал в своем квадратике врытые в землю столики и скамейки. Такой же конструкции были и другие классы учебного полигона полка.

  На границе полигона, куда во время стрельб нацеливались стволы всех видов стрелкового оружия, в километровой дали, лежала тяжелой глыбой гора Яглуджа. Сколько ее было под землей, никто не знал. Наверное горы, как и айсберги, только верхней малостью всплывают из недр? Яглуджа всплыла на половину километра.

   Этого хватало, чтобы шальные пули не миновали ее каменных боков. За миллионы лет скалы горы осыпались и заплыли талой землей. Редкая выгоревшая трава покрывала ее склоны. Окрестности этой горы и выбрали для полигона. Дальше Яглуджи и немного в стороне, в десятке километров, дымили трубы цементного завода города Рустави.

  А ближе его и много левее, возле селения Болниси, в другой горе был замурован аэродром истребителей. Отсюда из-за перекатов плоскогорья казалось, что самолеты взмывают в небо прямо из чрева горы. Сверкающими на солнце стрелами они уходили в густую синь высокого южного неба, скрывались в его мареве и только потом докатывался до стрельбища густой рокот турбин.

  Возвращались они так же неожиданно, как и появлялись. Выныривали из-за далеких отрогов седого Кавказа и пикировали к подножью горы. А потом, когда до земли оставалось совсем немного высоты, выравнивали полет и юркими стрижами заходили на посадку.

   Скоро за их вздернутым к небу хвостом, отцветающим одуванчиком вспыхивал шелковый купол тормозного парашюта. Скоро самолет скрывался во чреве горы. И всё. Словно и не было самолета.

  Бронетранспортеры, выгрузив десант, ушли на стоянку. Федор повел взвод к линии огневого рубежа, где были уже поставлены столы со всеми видами стрелкового оружия а рядом неторопливо прохаживались некоторые члены приемной комиссии. Семен Ясенев в непривычном одиночестве, отправился под навес класса.

  Какое-то хмурое чувство не покидало его в эти тягучие минуты ожидания и вынужденного безделья. Не часто ему приходилось оставаться не при делах, оторванным от взвода. Хотя и возня с молодыми неумелыми солдатами порой изрядно надоедала.

Слово офицера

Не по своей воле оказался Семен на этой службе. Заканчивая «учебку» и освоив воинскую специальность, они с однокурсниками собирались ехать на границу. В укрепрайоны. Там на точках команда пять человек. За все отвечает сержант, ему и подчинение. После суеты и муштры учебной дивизии, где офицеров едва ли не больше, чем курсантов, эта служба им казалась раем.

  Но командир взвода, старший лейтенант Гуляев,  на счет дальнейшей службы Семена был иного мнения. Однажды, за месяц до выпуска,  он  после отбоя вызвал курсанта в ротную канцелярию и сообщил ему как большое поощрение, что его могут оставить служить здесь же в учебном полку. Курсант Ясенев поблагодарил за доверие, но вежливо отказался. В мыслях он был уже где-то там, в диких горах, за седловиной перевала. На границе.

  За две недели до экзаменов ему снова предложили остаться. На этот раз командир взвода обставил все обстоятельнее. На полевых занятиях за городом, на склонах горы Махат, он особенно пунктуально проработал со взводом действия в атаке и оставшись доволен действием бойцов, отпустил всех на перекур.

  Сам же с тремя сержантами взвода: Владимиром Богдановым, Василием Сераковским и Абулом Кайпназаровым – устроился в сторонке. Туда пригласили и курсанта Ясенева. Уже вчетвером, в тоне доверительной беседы разговаривая с ним, как с равным, и предложив ему как равному курить в их компании, советовали остаться служить в своем же взводе.

  – Ты посмотри. Наш замкомвзвод, старший сержант Богданов скоро после вашего выпуска уйдет на дембель. – Не отказал себе в вольности выражений офицер, пользуясь, для большего доверия в беседе с курсантом, солдатским же лексиконом. – Во взводе одно отделение остается сиротой. Вот ты его и заменишь.. – 

  – Я в линейные войска собрался, товарищ старший лейтенант. Уже и домой написал, что адрес изменится. – Смущаясь, плотного внимания и доверительного разговора командиров, ответил Семен.

  – Да брось ты про адрес, – вступил в разговор общительный и прямодушный сержант, Вася Сераковский. – Напишешь в следующем письме, что обстоятельства изменились. Родителям и невесте фотокарточку с гвардейским знаком на груди пошлешь, а то у тебя один комсомольский значок, да юбилейка. А там и Отличника Советской Армии на экзаменах заслужишь. Дома ахнут! – Закончил Василий.

  Юбилейкой в их части с недавних пор называли юбилейную медаль: « Двадцать лет Победы над фашистской Германией».

  Мороки с этой медалью случилось больше чем пользы. Накануне  юбилейного Парада Победы – 9 мая 1965 года весь личный состав полка наградили этой юбилейной медалью. Вид ее ребятам понравился, солдат-освободитель с девочкой на руках. Это не на словах подкрепляло их миролюбивые устремления. Отшагав военный парад по проспекту Руставели, в город курсанты пошли с этой регалией на парадном мундире.

  Но вскоре в денежный оборот Советского Союза был выпущен металлический рубль – точная копия этой медали. Оскорбившись в лучших патриотических чувствах, курсанты не стали одевать эту девальвированную коммерцией награду.
   Но их в городе стали притеснять патрули, угрожая отправить на «губу». Пришлось снова одевать это скомпрометированное украшение. Медаль на место вернули, вместе с привкусом какой-то опошленности. Поэтому в обращении друг с другом накоротке все военные того времени называли эту медаль с некоторым оттенком иронии – юбилейкой.

  Строгий в отношениях с курсантами, замкомвзвод Богданов не преминул подзадорить Семена:
  – Что? Робеешь на мое место заступать? Ничего. Привыкнешь. Не боги горшки обжигают. –
  Командир его отделения, каракалпак Кайпназаров, словно вопрос уже был решен, кратко заключил:

  – У него получится. –
   Но как ни убеждали его командиры, он опять отказался. Морально давить на курсантов до экзаменов не имело смысла. Не редко ребята, кому объявляли о зачислении в штат учебки, на стрельбах целились мимо мишени. Пойди, докажи, что нарочно промазал! А инструкторам-двоечникам в гвардейской учебном полку  делать нечего.

  Командир взвода, не добившись своего, пообещал отправить Ясенева на границу. На том и порешили. Но когда взвод готовился к сдаче экзамена по огневой подготовке, Ясенева вызвали к командиру батальона.

  – Ого, какой чести удостоили! – Подковырнул друга маленький и зацепистый, Коля Петров.
  Недоброе предчувствие колыхнулось в груди Ясенева, когда он переступал порог штаба. Командир взвода, при появлении Семена, встретился с ним глазами. Семена уже не удивило их выражение, так как он уже предчувствовал тему разговора. Пока Ясенев докладывал о прибытии, лейтенант  отвернулся к окну и стал рассматривать на другом конце полкового плаца казарму первого батальона. Нехорошее предчувствие усилилось.

  Шестым чувством понял курсант Ясенев, что сейчас его ждет не самое сладкое. С комбатом спорить – себе дороже. Майор Беньяш воевал на фронте в Отечественную войну. Нравом был крут. Решителен. Временами суров. Иногда лют. И кто ты перед ним на первом году службы?  Юнец. Тростинка. Одним пальцем пригнет…

   «Батя » внимательно выслушал доклад курсанта и сообщил ему намерение командования батальона оставить его после выпуска здесь в учебном полку. Семен убедился, что для его воинской службы сейчас наступают судьбоносные минуты:

  – Товарищ майор, я хотел бы применить полученные знания и навыки в линейной части. – Твердо, как мог, проговорил курсант.

  При этих его словах комбат несколько подался вперед, облокотился на стол и из под сдвинутых бровей внимательно рассматривал курсанта. В комнате воцарилась абсолютная тишина. Взгляд комбата становился все тяжелее и неприветливее. Пауза явно затягивалась.   

  « Если дернет щекой, значит сердится… » – вспомнилась Семену примета, которую знали все курсанты батальона. Осталась она от давней фронтовой контузии. Но сейчас майор Беньяш признаков гнева не проявлял, сидел в позе  примерного школьника уложив перед собой на столе тяжелые руки.
  Наступила пауза в течении которой обе стороны оценивали свои позиции и варианты наступления и обороны.

  – А куда бы ты хотел? – С явной иронией первым подал голос, молчавший до сих пор, начальник штаба, майор Цибульняк. Он пользовался у курсантов не меньшим авторитетом, чем комбат.

  В войну он командовал пулеметной ротой и остался жив. Редкая удача для любого рядового пулеметчика. Их и командиров, военная наука требует, в бою убивать первыми.

  Начальник штаба  был требователен, но не жесток. Его уважали и любили. К курсантам он обращался всегда по отечески, на – «ты».

  Семен понимал, что жертв в этой схватке интересов уже не миновать. И тогда, жалея о не границе и укрепрайоне, он посмотрел на карту округа, разостланную на столе у которого он стоял. Зажмурил глаза, а указательный палец правой руки уронил на стол. Взглянув затем на комбата, предложил:
  – Куда попадет, товарищ майор, туда и отправьте. –

  Комбат взял со стола карандаш и тихонько постукивая им по столу, молча оценивающе оглядывал курсанта. Снова заговорил Цибульняк:
  – Так ведь есть места, сынок, где и не обрадуешься. –

  – Вот туда и отправьте, товарищ майор, – возбужденно подхватил курсант, заранее согласный на любые другое место кроме надоевшей учебки.
  – В Джульфе, например, кино в противогазах смотрят. В столовой песок на зубах скрипит. Живо язву схлопочешь… –  продолжал вещать Цибульняк.

  Пришпиленный к столу курсант шмыгнул взглядом по карте и увидел почти на самой границе с Ираном черную, как сланец утеса, надпись: Джульфа. Азербайджан. Расцветка участка карты подтверждала слова майора.

  Комбату такой откровенный выбор не в пользу родного батальона явно не нравился. Он по прежнему молчал, изредка взглядывая из под насупленных бровей. Прошелся хмурым взглядом сверху вниз по спине взводного командира. Карандаш в его руке стукнул сильнее обычного и снова перешел на нудный ритм метронома. Он продолжал молча рассматривать этого непокладистого парня.

  Семену Ясеневу не доводилось знать, что чувствует кролик под свинцовым взглядом питона, но ощущения его сейчас были далекой родней именно таких потрясений. « Ну, нет,  – злясь на себя за нарождающуюся робость, решил курсант, – надо держаться до конца. Один раз уступишь, другой, а там и не заметишь, как в «Чего изволите?» превратишься. Какой же после этого ты командир? Говорил же замполит, что любой командир обязан постоянно воспитывать в себе решительность и твердость. Вот он сейчас ее и проверит.»

  – Что ж, и там люди живут… –  Уже с достаточной долей иступленной решимости ответил Ясенев.
  – В Ахалкалаки снегу наметает выше головы. Траншеи роют, чтобы в столовую попасть, – словно не слышал просьбы курсанта, продолжал гнуть свою линию неумолимый начштаб.

  Курсант Ясенев снова скользнул взглядом по столу: « Это Грузия, – отметил он для себя, – На границе с Турцией ». Уяснив и это и исчерпав все свои скудные доводы Семен решился бросить в огонь спора последний аргумент:

  – Товарищ майор, я настроен служить в линейных частях, а в нашем взводе есть ребята, которые желали бы служить здесь. Исполняя службу по желанию, мы принесем больше пользы нашей Армии, они здесь, а я в линейных войсках.–

  При этих словах Семена лейтенант Гуляев пошевелился, собираясь вступить в разговор, но, видимо вспомнив что-то одному ему ведомое, снова продолжил пересчитывать окна казармы первого батальона.

  Майор Цибульняк был намерен пустить в ход очередной аргумент, намереваясь окончательно убедить курсанта, но его опередил комбат:
  – Ну, хорошо… Пойди подумай… – Уронил он и ни на кого больше не взглянув, утонул в ворохе лежащих перед ним бумаг.

  – Есть подумать! – Выпалил Семен и пулей срикошетил в коридор.
  – Ну как? – Встретили его ребята.

  – А никак, – недовольно буркнул он в ответ и принялся разбирать ротный пулемет Калашникова.
    Подумать ему дали полчаса, а потом снова прибежал дневальный и повелел снова явиться к комбату. На этот раз его никто уже не пытался подковырнуть, все понимали в какой переплет попал их товарищ.

  Когда он подходил к дверям штаба, до его долетел скомканный обрывок фразы командира взвода:
  – … что значит слово командира… –
  При стуке в дверь разговоры смолкли. Командир взвода вновь отвернулся к окну. В напряженной тишине комбат хмуро спросил:

  – Ну, что? Надумал? –
  – Никак нет, товарищ майор. – Почти вызывающе, глядя мимо головы комбата, отчеканил курсант. А сам уже решил, если объявят о зачислении в штат учебки, стрелять ночью мимо мишени.

  – Что это такое?! – Взвинтил тембр голоса комбат. – Посмотрите на него! Ему предлагают служить в Первом Гвардейском Краснознаменном полку. Командир батальона с начальником штаба его уговаривают, а он, словно барышня, капризы строит. Не хорошо, себя ведете, товарищ курсант!– И тут Семен заметил как непроизвольно дернулась щека комбата. Но, не смотря на этот роковой сигнал, продолжал исступленно молчать.

  Комбат еще раз взглянул на него и прихлопнув по столу ладонью руки проговорил:
  – Хорошо. Поедешь в линейку. –
  – Обещаете, товарищ майор? – Обрадовано вскинулся на него курсант.

  – Обещаю. Иди, сдавай экзамены. –  Ворчливым голосом закончил комбат.
  – Есть! – Выдохнул Семен и  закрывая дверь штаба, снова встретился глазами с лейтенантом Гуляевым. Глаза командира выражали очень сложные чувства.

   Огневую подготовку взвод сдал на отлично, несмотря на то, что упражнение им досталось одно из самых трудных. Нужно было ночью с движущегося броневика поразить пять бегущих мишеней, установленных по линиям почтового конверта. Ракета освещала мишени не более семи секунд. За это время будь любезен обнаружить и уничтожить цели. А дорога не ровная. Броневик качает.

  Семен попробовал целиться по стволу пулемета, но качка не давала и этой возможности. Тогда он прижал приклад пулемета к правому боку и оглядывая зону обстрела поверх ствола, пустил длинную очередь.

  По следу трассирующих пуль наводя оружие и накрывая мишени. Получилось. Мишени падали одна за другой. Ракета потухла, казалось, скорее чем зажглась. И тогда уже в темноте, дожигая остатки патронов он провел стволом пулемета в направлении предполагаемой еще одной мишени.  Патроны кончились. Пулемет захлебнулся и смолк

  . Только теперь боец услышал резкий запах порохового дыма. Оператор включил освещение: все пять фанерных фигур замертво лежали на линии огня. Рассказал ребятам. Получилось и у них. И взвод большей половиной состава отстрелял на оценку: «Пять».

  Остальные экзамены они сдали почти так же успешно. На экзамене по спортивной подготовке двое курсантов взвода, Петров и Ясенев выполнили нормативы второго разряда. Каждый вечер командир взвода сообщал результаты дня и каждый курсант знал, на каком месте в соревновании полка сегодня находится их взвод.

  А когда сдали последний экзамен, оказалось, что их взвод занял первое место. На торжественном собрании их роте вручили переходящее Красное знамя. Семена пригласили в президиум собрания. Он сидел за покрытым кумачем столом рядом с командиром взвода. За отличную здачу экзаменов ему там же вручили знак: «Отличник Советской Армии».

  После обеда из газеты военного округа: « Красное знамя » приехал фотокорреспондент и сфотографировал их всем взводом. Это был триумф. И настроение ребят было под стать положению, которого они все вместе ценой колоссального напряжения сил добивались.

  Для курсанта Ясенева триумф длился ровно сутки. Он уже успел привыкнуть к блестящему значку отличника на своей гимнастерке, на которой кроме комсомольского значка были только пуговицы. Коля Петров был уверен, что не сегодня завтра им пожалуют и знак ВСК, возбужденно тормошил товарища:

  – Вот получим еще спортивные значки и обязательно сходим сфотографируемся. Ох, и ахнет моя Наташка, увидев меня при таких регалиях! – И  заливался задорным беззаботным смехом. Он еще тоже не знал, что тешиться триумфом ему осталось двадцать четыре часа.

  Солдатская почта донесла, что взводу, который занял первое место в полку, дадут выбирать в какой гарнизон округа ехать для дальнейшего прохождения службы.

  Сразу несколько ребят назвали Батуми. Остальные уже склонны были согласиться, но Коля Медведев напомнил, что его всю зиму мучили фурункулы.

  –  А в Батуми климат еще сырее. Можете и вы подхватить. – Убедительно заключил он. Тогда снова на первый план выступила граница. Уже договорились, что списываться друг с другом будут через Владислава Чалого. Примерного, аккуратного курсанта, который по собственному желанию оставался служить в учебке.

  А на второй день, после обеда в роту пришел начальник штаба батальона, майор Цибульняк и приказал курсантам Петрову и Ясеневу следовать за ним.
  – Куда, товарищ майор? – Спросил вышагивая рядом с кряжистым майором маленький и жилистый Петров.

  – В штаб. – Словно одиночным выстрелом, коротко отрубил майор.
  – А зачем? – Не унимался никогда не унывающий паренек.
  На этот раз бывший фронтовой пулеметчик издержал два патрона:

  – Придешь, узнаешь… – И загадочно улыбнулся чему-то, только ему одному известному.
  Петров повеселел еще больше, а Ясенев наоборот стал задумываться о вещах более приземленных. Неисправимый оптимист Коля, который не был дважды вызываем на аудиенцию к комбату, немного приотстав, самозабвенно бубнил в полголоса Семену:

  – Ну что я говорил, вот сейчас выдадут нам еще по знаку и пойдем к старшине, попросимся сфотографироваться! –  Ясенев же, в отличие от Петрова, не разделял его бравурных мыслей. Что-то мешало ему сейчас так по щенячьи беззаветно ликовать.

  Зашли в штаб. Поднялись по скрипучей деревянной лестнице на второй этаж. Под каблуками майора ступеньки лестницы жалобно всхлипывали. Часовой у знамени полка отдал прибывшим честь. Козырнули и они. И прошли вглубь коридора. Приказав его ожидать, майор Цибульняк зашел в кабинет. Семен прочитал на табличке:

  «Заместитель командира полка
по политчасти –
 подполковник Гулиев».
Николай и это обстоятельство истолковал по своему:
  – Знаки недавно ввели. Товар штучный. Вот в этом кабинете и вручат! – Вещал он с видом знатока, время от времени нетерпеливо взглядывая на дверь кабинета замполита.

  Дверь открылась. Выйдя из кабинета, майор Цибульняк и словно одиночным выстрелом пульнул теперь в Ясенева:
  – Заходи. –

  Подполковник Гулиев сидел за столом в другом конце небольшого кабинета.  У стен стояли два ряда стульев. Над столом нависал портрет В.И.Ленина. У самого стола замполита, по обе его стороны сидели еще два подполковника из штаба полка. Выслушав доклад курсанта, замполит поинтересовался, откуда он родом. Говорил он неторопливо, отделяя слова друг от друга небольшими паузами. Услышав ответ, словно нехотя произнес:

  – Есть решение командования части, оставить Вас для дальнейшей службы здесь. –
  Опешивший от неожиданности и подавленный обилием крупных звезд на погонах военачальников, Семен вскинулся растерзанным взглядом на командиров и сразу же наткнулся на шесть сосредоточенных и готовых к штыковой атаке глаз.

  – Идите! – Тоном, не терпящим возражений, проговорил замполит. Семен еще раз глянул на нацеленные на него взгляды и потерявшись окончательно и промямлив скомканное: «Есть», развернул себя через левое плечо. Такие глаза, наверное, посылают солдат на смерть –  подумалось ему, когда он вываливался из кабинета.

  – Ну что, вручили? – Встретил его в коридоре Николай, нетерпеливо оглядывая гимнастерку на груди друга.
  – Заходи. Вручат… – безразличным голосом проговорил Семен, все еще не оправившись от потрясения, какое испытал в кабинете замполита.

  Спустившись вниз и выйдя из штаба, увидел спину майора Цибульняка, уже неподалеку от казармы батальона. Он широким походным шагом отмеривал последние метры маршевой дорожки.

Караул

Через несколько последующих дней их товарищи по службе разлетелись по воинским частям округа, а в полк стало поступать пополнение. Несмотря на смену состава полка, караульную службу и обслуживание кухни никто не отменял. А поскольку в наряды нужно было не малое число бойцов, придержали, сколько могли отправку некоторого числа курсантов старого выпуска.

  Новоиспеченные сержанты Петров и Ясенев в эти дни из караулов почти не вылезали. И не роптали на судьбу, поскольку всякий раз возвращаясь после суточного отсутствия, видели как все новые взводы курсантов маршируют по плацу. Сержанты однотонно, до хрипоты в горле, тараторят бесконечное: « Учебно-строевым шагом марш! Раз – два – три … Раз –два – три … Раз – два – три …  ».

  Наблюдать это истязание нервов и голосов было тоскливо, а представить себя в этой роли – еще слаще и они едва сдав оружие и патроны, просились у старшины роты завтра снова отправить их в караул. Старшина, понимая их состояние зачислял в новый наряд.

  Летом в карауле хорошо. От жаркого солнца можно укрыться под крышей сторожевого грибка. Ночью легкий ветерок несет прохладу. Ночь непроницаемо темна. В ясную погоду небо усеяно крупными алмазами ярких звезд. А если караул далеко за городом, тишина кругом первозданная.

  Теперь, когда из Грузии шагнула нога последнего русского солдата, можно эти вопиющие секреты караульной службы поведать не оглядываясь на КГБ.

  Второй караул был за городом. Склад боеприпасов дивизии разместился на нешироком  горном плато. Лежало оно на высоте двухсот метров над уровнем моря.

  К охраняемому военному объекту вела не крутая полевая дорога. Территория склада обнесена земляным валом, а по границе колючей проволокой. Между валом и проволочным забором ходят часовые. Их два. Стерегут в три смены.

   Шесть курсантов и сержант – на сутки боевой расчет караула. Две стороны склада охраняет один часовой, две другие под опекой второго. Чтобы в нештатной обстановке часовые друг друга не постреляли, назначают для них пароль. Еще между валом и проволокой на южной стороне периметра стоит небольшой сарай старшины. В нем он хранит весь инструмент, какой нужен для ухода за земляным валом.

  Мешает он часовым. Но и деть его некуда. В зону боеприпасов не поставишь, туда такой объект никто не пустит. За периметр проволочного забора выносить, как-то не по хозяйски. Да и обзор подходов к складу закроет. Часовым еще больше мешать будет. Вот и приютили его между земляным валом и заграждением.

   Надо бы погреб вырыть, да вот не удосужились. И торчит он, как заноза в глазу у всех часовых, спокойной службе мешает. Дверь его в любое охранное время заперта на замок и опечатана пластилиновой печатью, как и все объекты склада.

  Но проверять эту обузу часовые обычно не ходят. Что за нужда ради сохранности нескольких лопат время и ноги топтать? Да и куда им деться?

  При нападении на охраняемый объект, часовой обязан оборонять его всеми средствами, вплоть до открытия огня. Но в сторону склада боеприпасов часовой и при нападении стрелять не имеет права. Если сдетонирует весь боезапас, а его со времен войны только пополняют, не только часового не досчитаются, но и может быть, сколько-то домов на окраине города.

  Страшно на посту только ночью и только первые четверть часа, пока глаза окончательно не освоились в темноте. Но и тут выручает автомат. Он боком ствольной коробки и магазином с патронами плотно приникает к спине и прикрывая металлом беззащитное место, словно сообщает ночному стражу что тыл у него надежно прикрыт.

  А когда тьма несколько расступится, станут заметны едва различимые контуры далеких гор. Несколько расширится полоса видимости плоскогорья по другую сторону заграждения.  На северной стороне неба отчетливее заиграет зарево огней большого города.

  Любят грузины вечерней порой погулять по улицам и площадям своей столицы, где мягко и сочно светят уличные фонари. В парках журчат струи фонтанов. Из кафе и ресторанов сочится ласковая музыка. Здесь на плоскогорьи она не слышна. Сюда доносятся запоздалые гудки автомобилей и резкий скрип трамвая. Все остальные мелодии, звуки и шумы большого скопления оживленных людей тонут в густоте ночи и нескольких километрах пространства.

  Рассказов о потешных и трагических случаях в караулах, солдатская память хранит множество. Не мало их накопилось и в учебном полку. Истории эти, как нравоучения,  время от времени рассказывает старшина роты, отправляя ребят в караул.

  Летом ветры во втором карауле ласковые. Зимой – лютые. И хотя часовые на посту стоят по два часа, чтобы не задрогли,  выдают им тулупы. Не обходилось и без курьезов.  Однажды зимой молодой парнишка, заступив на ночной пост и закутавшись в тулуп, притаился под стеной сарая старшины. Запор и печать и в этот раз не проверяли…

  Стоит парниша под сараем, оглядывает все видимое поле, слушает вой и стон вера и понемногу тонет в этой круговерти. И вдруг слышит, как дверь на петлях скрипнула.
  Не поверил, не помлилось ли?
  Нет!
  Второй раз скрипнула и стала открываться…

  Холодными коготками мыши страх побежал по спине ратоборца. Затравленно оглянулся он по сторонам. Тихонько высунул нос из-за угла и с ужасом видит, что дверь при его появлении закрылась. Удернулся он за угол и к ужасу своему слышит, что она опять открывается… Скрипит не стесняясь и уже не хоронясь, как будь-то тут и нет его с шестью десятками боевых патронов. До тошноты противно так скрипит: « С-к-ы-р-л-ы-ы-п-п-п п п … »

  Не стал он испытывать судьбу, да и таиться более сил не хватило, выскочил из-за угла и давай по дверям из автомата палить. И вдоль и поперек хлещет, только щепки от дверей, летят. Весь караул на улицу повыскакивал. К нему мчатся, на бегу автоматы заряжают, по сторонам озираются – не атакует ли кто еще с флангов?

  А у парня уже последние патроны догорели, а автомат в руках, словно живой, все еще взад и вперед ходит, и он сам зубами в такт автомату лязгает. От двери не отворачивается и сквозь сжатые зубы бормочет: « Я   е-е-г-г-о   у-у-у-б-и-л-л-л….. »

  Отняли автомат. Ворвались в сарайчик, а там пусто. Посветили по углам – пусто. Только задняя оштукатуренная стена вся восьмерками прострочена. Сняли с поста, а потом и с караула. В часть на дежурной машине привезли.

  А все случилось оттого, что старшина инструмент увез, а сарай не запер, только сказал, кому следует. Да разве у нас не забудут? А парень, в те роковые минуты истинно верил, что склады боеприпасов от диверсантов отбивал…

  Роковое стечение обстоятельств вынудило часового первого караула открыть огонь одиночными выстрелами по навесному замку чердачной двери одного из танковых боксов. Первый караул трехпостовый, трехсменный, с начальником караула и разводящим. Он и Знамя части охраняет.

  И вот как-то летом заступил сержант Чалый, со товарищи этот караул охранять. Как всегда, на сутки заступил. А ночью слышит одиночные выстрелы в танковых боксах. Караулу команда: «В ружье! » И всем составом бегом на объект.
   Бегут, а сами по сторонам посматривают, не убегает ли кто. Никого не видно. Прибежали на пост. А часовой, тоже молодой курсантик, автомат вверх задрал и пуляет по замку на чердачной двери. Фонарь сбоку висит. От замка тень по притвору двери размазывает. Сильно размазывает, так что она на голову человека, высунутую из двери похожа. А часовой по ней одиночными выстрелами…

  От долгого, напряженного смотрения в потемках и от ужасного инструктажа старшины и не такое может помлиться. А может быть, грешным делом, смежил ресницы парниша. А очнулся, глянул вверх, а там над ним голова…

  Третий караул, это база ГСМ всей дивизии. Сколько там сотен или тысяч тонн бензина и солярки в землю зарыто, лишь в штабе знают. А над землей только горловины цистерн заколоченные деревянными футлярами. Не густо их, но много.

  На окраине города территория под эту базу отгорожена не малая. Три курсанта и сержант сутки охраняют этот стратегический склад. Третий караул у курсантов самый желанный. Служба там не пыльная. Ходи внутри бетонного забора, да никого через стену не пускай.

   Правда недалеко от караулки топливная лаборатория округа стоит. От базы она отгорожена палисадником и полосой густого, подстриженного декоративного кустарника. Это в карауле дополнительный объект. Здание одноэтажное. Три двери. Три замка. Три печати.

  Утром приходит начальник лаборатории и с начальником караула вскрывают печати. Впускают сотрудников. Среди дня лаборанты иногда  выходят из помещения посидеть под окном на лавочке, подышать свежим воздухом. А по окончании смены, снова замки и печати. 

  Еды в караулы возят с запасом. Четырем человекам не справиться. Собаки городской окраины скоро про это узнали. Пасутся. Ласкаются. Дружат. А для друга разве каши пожалеешь? Все лишнее им. От сытой жизни на кобелях шерсть серебряной волной заиграла. Но однажды курсанта Ясенева, на ночном посту, эта дружба на землю пластом уложила.

  Рядом с караулом, в черте города стояла какая - то мини-фабрика. Небольшое, двухэтажное здание. Там целыми днями десяток усатых грузин клепали складные охотничьи ножи.  Полировали их до зеркального блеска. В смену отдыха караульные бегали к ним отполировать ременную бляху.
  Не отказывали:

  – Давай, заходы, генацвали. Красавец будешь! Хорошо заблэстит! – И новили на допотопном станке солдатскую бляху до первозданной чистоты.

  Ночью на крыше этого дома зажигался прожектор. Светил он и по территории базы. А хуже того, слепил глаза, когда протискиваешься к лаборатории в калитку забора через густоту сросшихся кустов. В это время глаза часового ничего не видят, а узость пролаза стискивает дозорного до недопустимой тесноты, делает его беззащитным перед любым вероломством.

  Именно в этот момент и услышал курсант Ясенев за спиной топот чьих-то ног. Обернулся, но ослепленный прожектором, ничего не мог разглядеть. Выручило его давнее наставление  сержанта Кайпназарова: « Если ночью ничего не видишь, падай на землю и смотри. Снизу скорее рассмотришь, а самого не видно будет. ». Так и сделал. Рассмотрел. ………….  хвосты дружественных кобелей.

  Ближний из них подбежал и понюхал, не пахнет ли от брошенного в кустах служивого чачей. Хорошо что заднюю ногу не задрал…

Терпи, казак...

А время неумолимо бежало вперед. Каждый день новые группы пополнения прибывали в полк. Четвертую роту второго батальона, словно услышав пожелания двух младших командиров, комплектовали последней. Они с Колей Петровым еще раз успели «сбежать» в караул, выпросившись опять вне очереди. А возвращаясь через сутки в часть, увидели возле полковой бани группу новоприбывших солдат.

  В казарме их ждал приказ принимать взвод. Не успели вместе провести несколько занятий, как пришел другой приказ – командира первого взвода – Гуляева и младшего сержанта Петрова откомандировать в соседнюю пятую роту.

  Даже разлуку друзей в армии чинят по приказу. Николай известие это воспринял вызывающе. Горько усмехнулся и хлопнув друга по плечу с прорвавшимся вызовом выпалил: « Ничего, Сеня, они нас размыкают, а мы друг к другу чаще в гости ходить будем! » Так и сказал – размыкают...  Словно электрическую цепь… Если ее разомкнуть, то она никогда сама не сомкнется. А дружба человеческая – не разомкнутые мертвые провода, она живее и крепче металла.

  Поскольку сержантов первого взвода раскидали по соседним ротам, а на место командира взвода никого не прислали, сержант Ясенев остался со своими курсантами один. Оробел, но в панику не кинулся. Правда, пожаловался однажды старшине на своё незавидное положение.

  – Терпи казак, атаманом будешь! – Шутливо подбодрил его старшина роты. И участливо посмотрев на него, успокоил, – Не на век же тебя одного оставили. Вот разберутся с перетряской и пришлют и офицера и сержантов.

  А ты сейчас опыта наберешься, затвердеешь до нужной поры так потом не служба, а мед у тебя будет. Не журись, сынок, все устроится. – По отечески пришлепнул он его по плечу. – У тебя получится. –
Получалось не сразу и не всегда. Правда, вопреки его опасениям, запредельных хлопот и казусов в службе было не много.

   Ребята отслужили в линейных войсках столько же, что и их сержант и многое из законов воинской жизни уже освоили. Расхождение проявлялось в разном уровне дисциплины, какая была установлена в учебке и линейных войсках. Гайки порядка на прежнем месте службы новых курсантов были завернуты гораздо слабее, чем требовал распорядок учебки.

  Штаб батальона, штаб полка, штаб дивизии – офицеров тьма и почти каждый норовит сделать замечание или придраться к какому-нибудь пустяку. Одно время даже додумались приказать: передвигаться по территории части только строевым шагом или бегом. Этот абсурд больной фантазии и дня не прожил – никто из курсантов не стал его выполнять.

  Подтягивание гаек в любом механизме всегда идет со скрипом. Скрипело и в первом взводе. Благополучие воинской единицы можно было бы определить вполне сносным, если не считать, что на подъеме роты однажды пришлось окатить  Аркашку Руца холодной водой.

  Хорошо, что этот увалень, гигант-белорус был покладистого нрава, а то один всевышний знает, чем бы закончилась эта обоюдная оплошность. И еще другие попытки отлынивать от устава происходили в их коллективе.

  Построят полк на утренний развод, а ему кажется, что его воинство выглядит нелепее всех. Стоит он одинокий сержант перед колонной взвода в общем строю полка и кажется, словно затылком видит, что шапка курсанта Черевко сбилась на левое ухо. Не шапка, а коровье седло на курице. А ростом он на голову выше сержанта. Конечно же его первого и заметят. Зададут порку на глазах всего полка, сраму не оберешься…

  Дадут команду к маршу, а ему млится, что не все шагнули с левой ноги. Зато, если расписание занятий определяло им полевые ученья, уводил он свой взвод за город на учебную гору Махат и пластались они там до самого обеда вольно и беспризорно. В стороне от ревнивых глаз штабных офицеров.

  Материальные и моральные стимулы у них, в этом симбиозе взвода и коммуны были своевольны. Когда взвод отрабатывал тот или иной прием боя хорошо – перекуры длились дольше, чем учеба. А если наоборот, иногда случалось и такое, то и с перекурами было соответственно.

  Закончив занятия и построив курсантов в колонну, вел своё воинство в расположение части. Старался, чтобы и в походной колонне подразделение выглядело боевой единицей, а не организованной толпой.

  Собственно и старания многого не требовалось, поскольку при выходе на улицы пригорода парни сами подтягивали строй и старались выглядеть в глазах встречных девчонок бравыми ребятами.

  Девчонки-грузинки смущались, отводили взгляды, а нет-нет да и  с  интересом поглядывали на ребят. А Вано Аванесян, расцветая лицом, не громко, но очень выразительно повторял: «Дэвушка.» И столько в этом негромком возгласе было теплого чувства и восхищения, что девушка иногда удивленно оглядывалась, словно наяву слышала голос его юной, трепетной души.

  Через месяц наконец-то и у них появился командир взвода. Лейтенант Степановский вышел к подчиненным неторопливой и какой-то, как показалось Семену, не по военному мягкой походкой. Был он строен и подтянут.

   Светлая офицерская шинель и аккуратно заправленное белое кашне, удачно оттеняли его темные волнистые волосы. Не спеша прошелся он перед стоящими в две шеренги курсантами, поздоровался со взводом.

  Затем так же не торопясь обошел строй и накоротке побеседовав с каждым курсантом, отпустил взвод на чистку оружия. А сержанта Ясенева, как освободится, пригласил зайти в канцелярию роты.
  В канцелярии он был один, сидел за крайним столом. При появлении Семена, встал и пройдя ему на встречу, подал руку.

  – Лейтенант Степановский. В близком общении можно Владимир. А дослужим ли до Володи и Сени, от нас обоих будет зависеть. – Проговорил он мягким, как походка, голосом, пожимая руку Семена. Усаживаясь за стол, пригласил его на свободный стул по другую сторону стола.

  Простота и прямота общения нового командира выгодно выделяла его из всех известных Семену младших офицеров батальона. В голосе слышалась не заученная обязательная формальность общения с подчиненным, а человеческое внимание и изначальное уважение к собеседнику.

   Порасспросил Семена о родителях, о жизни до армейской службы. Не забыл спросить и о шахте, в которой Семен до армии возил на электровозе уголь. Семен удивлялся его осведомленности. Оказалось, что новый командир взвода знает и то, что Ясенев в училище был секретарем комсомольской организации.

  – Наслышан, что не по своему желанию оставили тебя, в армейской академии. – Перевел он в этом месте разговор на привычный Семену язык, делая не нужными формальности с обращением на Вы.

  – Так случилось. – Неопределенно проговорил Семен, еще не зная какую занять позицию в обсуждении с новым командиром такой больной для него темы. Семен еще не определился, какую дистанцию держать в этом их первом разговоре, а командир уже перевел разговор на другие рельсы:

  – Как думаешь дальше служить? –
  – Как все,  – не мудрствуя лукаво, с подчеркнутой готовностью ответил сержант.
  – Так все, только издали посмотреть, одинаково служат. А как за живое судьба заденет, оказывается – все по разному. В войну все и в бой ходили и погибали по разному, хотя одним приступом бросались.  А ты себе какую линию  определил? –

  – Разве в уставах не все черты поведения военнослужащих подведены? – улизнул от прямого ответа Семен.

  Еще не давно обожженный на доверии к слову командира взвода  и комбата и испытав на себе такое глубокое разочарование в искренности офицеров, Семен не мог себе позволить настежь распахнуться в первой беседе с незнакомым еще ему, новым командиром взвода.

  Устав требовал беспрекословного подчинения, но о доверии там не было сказано ни слова. Может быть, зря не сказали. Обман в армии – штука опасная. Может быть, от того и пытает его сейчас так пристрастно новый командир, что желает уяснить для себя, насколько может теперь, после перенесенного насилия,  доверять командирам этот не глупый с виду сержант?

  – Черта - чертой, да не только она над человеком властвует. Ладно, договорим в следующий раз. – Свернул он эту не простую для обеих высокую тему и словно они только что не упражнялись в пытливости и замкнутости, перешел к делам более приземленным.

   – Завтра во взвод переведут старшего сержанта Луцика. Будет у нас заместителем командира взвода.  И тебе полегче будет. Если желаешь, могу  увольнительную в город организовать. Отдохнешь, развеешься, в кино сходишь. – Закончил он совсем по домашнему.
  – Спасибо, Не нужно. – Сдержанно поблагодарил Семен и поспешил к взводу.

  Служба Семена вошла в нормальную колею. Лейтенант Степановский оказался парнем – что надо. Излишней опекой не докучал. Холостой, симпатичный молодой человек, он находил не мало способов истратить быстро пролетающие дни.

   Утром давал сержантам надлежащие напутствия и исчезал именно на столько, на сколько позволяли обстоятельства службы.
  Федор Луцик, приступив к обязанностям замкомвзвода, предложил Семену обоюдовыгодные условия дальнейшей службы:

  – Ты «учебку» закончил недавно и на отлично, тебе и карты в руки. Проводи занятия. Занимайся со взводом до обеда. Разница не велика, читать материал тридцати или десяти человекам. И приемы показывать тоже. А я в это время своими и общими заботами займусь.

  А после обеда я за взводом присмотрю. И бытовые вопросы и вопросы дисциплины во взводе тоже берусь регулировать Идет? – Закончил он вопросом, протягивая Семену руку для закрепления согласия.

  – Идет! – Охотно согласился Семен, которого вполне устраивал этот вариант. Федор был на три года старше всех и в области бытовых нужд и дисциплины был опытнее любого.  Они теперь уже с Федором, как и все сержанты, сутками мотались по всем караулам полка.

  Снова батальоны, роты и взводы полнились новобранцами. Не сегодня, завтра наступала и их очередь принимать призывников и дышать над ними и корпеть над каждым их неуклюжим действием, вместо вольного хождения в караул

  На проведение занятий число слушателей влияет не самым радикальным образом. А на ужин они бодро вышагивали с Федором во главе своего взвода, где место третьего сержанта пустовало за явной ненадобностью. Они не плохо приготовили к экзаменам этот взвод. Не лучше других, но и не хуже.

Ленинакан

И вот снова выпуск. Снова новый состав школы. Снова начинай всю кропотливую работу с самого начала.
  . Однажды, разменяв ночь во втором карауле, затеял Семен заготовить  памятку для будущего взвода. Все равно, крути не крути, а принимать взвод придется. Ну и решил, чтобы время зря не пропадало расчертить разворотную страницу в записной книжке, чтобы потом записать туда фамилии будущих курсантов. До  начала смены  не успел и отправляясь менять часовых оставил ее на столе в своей каморке.

  И как же он удивился, когда сменив часовых снова принялся за прерванную работу. Продолжать записи в его книжке не осталось места.. Его орлы свободной смены в его отсутствие сделали памятную запись. Особо тронуло его то, что обратились они к нему в этом послании не сухим официозом, а по человечески тепло и доверчиво. Записали свои фамилии и пожелание, чтобы оставил он эту запись на добрую память. Оставил. Хранил. До конца жизни. Добрым словом вспоминая этих порой непокладистых но отзывчивых на уважительное обращение ребят.
  Скоро, возвращаясь с Федором из очередного наряда они увидели у полковой бани  необычную толпу новобранцев.

  Еще не мытые и не переодетые они сгрудились у входа, остальные сидели поодаль прямо на земле подвернув под себя ноги, не мало удивляя своей необычной привычкой всех проходящих мимо. Ещё издали бросалась в глаза пестрота одежды и смуглость лиц новоприбывших. Некоторые из ребят были одеты в полосатые халаты.
  – Вот, кому-то гостинец привезли, – с нескрываемой иронией проговорил Луцик, кивнув на необычное воинство.

  Семен посоветовал ему внимательнее всмотреться в людей.
  – Ну и чего? – Не понял намека Федор, и еще раз посмотрел на приезжих.

  – А не заметили ли Вы, старший сержант Луцик, чей старшина стоит в кругу этих детей пустыни? – Как можно ласковее проговорил все понявший и оценивший ситуацию, Семен, вкладывая в сарказм голоса уже пережитое удивление и досаду.

  – Ева… – только и успел вымолвить Федор, когда круг новичков расступился и из него вышагнул их ротный старшина. Его нельзя было не узнать. Он был на голову выше любого старшины в полку и весил сто двадцать семь килограммов.

  Нрава был спокойного, но твердого. У него не забалуешь. Но как же славно было во главе с ним тягать канат, одолевая в молодецкой забаве любую роту полка! Увидев кстати подвернувшихся сержантов, старшина Ткаченко вышагнул вперед и еще издали поманил их жестом руки к себе. А когда они подошли, приказал сдать оружие и прибыть в баню для вступления в должность.

  Неизвестно кому пришло в голову прислать сюда людей приученных всей прошлой жизнью к совершенно иным условиям? Нравы и обычаи их в корне отличались от норм и требований полковой школы.
  Привыкшие в своей глубинке пустыни к юртам, седлу и бескрайнему простору песков, они терялись в каменных казематах трехэтажной казармы. С недоверием ступали каблуками новых сапог на деревянный пол. Их умению обращаться с конем, ловкости и сноровке могли бы позавидовать профессионалы. Они знали и умели много такого, что жителям других мест и во сне не снилось. А чуждая военная наука казалась  замудренной и непостижимой.  А обучение напрасной тратой времени.

   И очень многое еще в их представлении и понимании разнилось с этой незнакомой, странной, враждебной обстановкой казармы.

  Какие из них младшие командиры? Они робели от самой ласковой команды командира.  А чтобы самому управлять столькими людьми - спаси Аллах....
   И не вина их, а беда была в том, что кому-то из штабистов вздумалось притащить в полковую школу этих не испорченных издержками цивилизации туркменов.

  На первом же теоретическом занятии по огневой подготовке ребята программу не потянули. Зависли на ней, как зависают сегодня не самые благополучные компьютеры. Командир роты, капитан Чинчинакашвилли побывав лично на занятиях – впал в панику.

  – Что делать будэм? Что дэлать? – Не пряча грузинского акцента, расплескивая горячий южный темперамент, в который уже раз повторял он, собрав сержантов роты у себя в канцелярии. Стискивая виски ладонями, уперев локти в стол, раскачивался из стороны в сторону и охал как от зубной боли.

  – В линейные части их надо отправить. – Первым подал голос старший сержант Луцик. –
  – В линейке они все же успеют обтесаться. А здесь программа будет усложняться и они совсем выпадут из обоймы. Куда их потом девать будем? –  Подхватил сержант Сандрос.

  – А как чего натворят? – Уронил всегда краткий старший сержант Цой.
  – Правильно, – подхватил оттаявший, ротный командир. – В линейные войска их надо отправить. Там пускай служат. – Уже спокойно, без акцента согласился он с доводами сержантов и распорядился:
  – Всем курсантам обоих взводов дать по листу бумаги и если хотят ехать в линейные части, пусть пишут заявления. –

  Курсанты обеих взводов приняли это предложение на ура и через несколько минут многие из них написали заявления о переводе в линейную часть.
   Делу дали ход и вскоре из штаба округа пришел приказ сопроводить полтора взвода военнослужащих в военный гарнизон армянского города Ленинакана.

  Сопровождать людей в командировку отправили майора Николаева из штаба полка и двух сержантов четвертой роты: Парубца и Ясенева.
  На вокзал их привезли под вечер в кузове грузовиков.

 Поезд ожидали в нестрогом строю, под команду: « Вольно. Заправиться. », когда можно разговаривать и курить, но не выходить из строя. Вскоре на перронный путь подали пассажирский состав и они: «Справа в колонну по одному, в вагон марш», погрузились в поезд.

  Станцию Марнеули проехали еще засветло.  На закате солнца пересекли армянскую границу. Миновав городок Айрум, дорога втискивалась в долину извилистой и буйной реки Дебед и до самого города Спитак и далее его, петляла вслед ее руслу.

  Своенравная река видимо не хотела мириться с ее соседством и то и дело меняла направление. Железная дорога, не умея столь круто повернуть, пересекала ее по мосту, и  натыкаясь на скалы утесов опять выбиралась на ее берега. Повороты пути были настолько круты, что локомотив в отдельных местах едва не упирался в хвост своих вагонов.

  Поезд был класса почтово-багажного экспресса. Останавливался, как в России говорят, у каждого столба. Долго стоял на станциях и полустанках, пропуская все встречные поезда. А потому двести километров до Ленинакана ехали всю ночь. В вагоне было тесно. Солдатиков разместили в пяти концевых отсеках общего вагона и они в тесноте, да не в обиде ехали наконец подальше от так надоевшей за неполный месяц « учебки ».   

  Что их ждало впереди в этих суровых армянских горах, они еще не знали, но хотели надеяться и верили, что там, в этом новом неведомом судьба будет к ним благосклоннее.

  Глубокой ночью проехали Кировакан. На рассвете миновали Спитак.  Утром поезд остановился у перрона станции Ленинакан.
  Лишенные возможности умыться, заспанные и измятые ночным переездом люди были построены в колонну по три и зашагали в указанную предписанием воинскую часть.

  Улицы старого города были тесны, покаты, вымощены булыжником, на котором каблуки сапог то и дело попадают на горбины кладки и затрудняют ход.

  Некоторые улицы так узки, что для тротуаров не остается места. А потому, машины и люди ходят вперемешку по этим улицам. К месту назначения колонна прибыла уже после завтрака.

  Майор приказал построить людей, а сам нырнул в штаб. Скоро на плац вышел командир части и какой-то сверхсрочник интендантской службы. Оглядев издали строй и немного задумавшись командир части обернувшись к интенданту, спросил:

  – Старшина, а где мы наберем на такую армию кроватей?  –
  – Не знаю, товарищ подполковник, ни одной кровати нет. – Не моргнув глазом протараторил толстощекий интендант верно угадав мысли своего начальника. – Даже ни одной ломаной не осталось, все в металлолом еще на той неделе отправлены. –

  – Извините, товарищ майор, надо бы людей, да девать некуда. Не можем принять. Ступайте к соседям. – Мило улыбнулся он майору и вежливо отдал честь.

  Другая часть находилась на противоположном краю города. Туда походная колонна пришагала почти к самому обеду. Там их приняли так же вежливо и после короткой заминки так же вежливо отказали.

  Третья воинская часть была опять на другом конце города, даже за городом. Туда они пришли, когда на улице уже сгущались ранние зимние сумерки. После похожей на первые две унизительные процедуры, их измотанных и голодных впустили в клуб части, разрешили уложить походные вещи и повели в столовую. Ночевали они в том же клубе. Утром штаб округа принял соломоново решение, разделить людей на три равные группы и развести по всем трем воинским частям гарнизона.

  С этой миссией они справились скорее вчерашнего и уже после обеда были на вокзале. Поезд на Тбилиси отходил в полночь. Всякий приходящий на станцию и отправляющийся с нее состав тщательно осматривали пограничники. Просматривая вагоны сбоку, снизу и сверху.

   Менее десяти километров – граница. Прохаживаясь по перрону, убивая время ожидания, Семен разглядывал плоскогорье, раскинувшееся к западу и югу от Ленинакана. Всматривался в турецкую землю. Пытался рассмотреть или хотя бы угадать линию границы.

   Где-то там, в неясном мареве зимнего дня хоронились в камне огневые точки укрепрайона. В скалах таились бункеры с  прицелами-перископами и дистанционными пулеметами, способными огнем поддержать и перекрыть друг друга в случае агрессивного нападения.

  Именно в такие места он рвался полгода службы. Ради этого стремления в совершенстве овладел воинским мастерством по своей специальности и вот так жестоко был обманут вероломством командиров.
  Но как ни всматривался он в затянутую голубоватой дымкой панораму, ничего этого рассмотреть так и не сумел. Даже намека на укрепрайон не смог угадать. А  там была полоса скрытой обороны. Передний огневой рубеж Отечества.

  На западе и чуть южнее Ленинакана на удалении нескольких десятков километров покато высились хребты горы Аладжаг. Еще дальше и южнее упиралась в предвечернее небо вершина горы Бююк - Яглыджа. Она ушла ввысь более чем на четыре тысячи метров, была покрыта снегом и сейчас, в лучах заходящего солнца, играла и светилась всей своей красой.

  Алмазы ее снегов и в такой дали не беднели красками. Каскадами света немыслимых оттенков они делали вершину горы невесомой, словно парящей в небе среди редких и сочных кучевых облаков. Она словно притягивала взгляд, дарила отдых и ласку взору и приглашала мысль обратиться к вещам мудрым и вечным.

  Величие гор завораживает и дарит мудрость. Эти вещие слова сохранились на алтаре  древнего храма.    Еще и тогда в глубине непорочных веков люди любовались чарующей красотой этой горы и вынашивали в душе и сердце эти  вечные истины.

  Древний город стоит в этих горах две с половиной тысячи лет. Чего только не повидал, не испытал он в бесконечной веренице веков. С рождения именовали его   Кумайри. В 1840 году присвоили ему имя – Александрополь. С 1924 года именуют его  – Ленинакан. Но и это не последнее его переименование. В 1991 году нарекут его новым именем Гюмри.

  Успокоится ли на этом зуд переименований, что в минувшем веке так безжалостно и повсеместно вторгался в мир и покой древней истории? Можно ли человеку так бесцеремонно и безнаказанно помыкать прошлым? Страшная трагедия 1988 года, ставшая национальным бедствием армян, не грозное ли напоминание прошлого всему человечеству о пагубности нынешних наших прегрешений перед памятью прошлого и природой?

   Вообще-то военному человеку ни один воинский устав не советует забираться в такие дебри мыслей, даже если этот военный  вынут на время из обоймы боевой машины державы и мучается бездельем, коротая время на железнодорожном перроне чужого города.

  Майор Николаев был так намучен передрягами с передачей солдат и так обрадован удачному от них избавлению, что отдохнув от суеты и толкотни двух последних дней, пригласил сержантов в буфет и отпраздновал с ними это событие. Заказал ребятам и себе буженину, беляшей и по стакану портвейна. За вином и беляшами разговорились на более коротких волнах, чем обычное сухое общение случайного военачальника с подчиненными.

  – За удачное избавление от мытарств. –– Сдержанно проговорил он, приглашая вкусить запрещенный уставами плод. – Когда и в третьем батальоне людей не взяли, подумалось, а не увезти ли все войско назад? Так ведь и этого моста не оказалось, требования на билеты только в один конец выданы. – Сетовал он ребятам, словно они могли повлиять на нерадивых чиновников военного ведомства.

  – Странный народ здесь служит. Без людей маются, а привезли, не берут. – Недоумевал, расправляясь с беляшом, Парубец. –
  – Особенно в третьем батальоне, куда в последнюю очередь пришли. Какие-то они тут задерганные все. – Подхватил Семен.

  – Местность здесь тяжелая, горы, ущелья, скалы… А люди из пустыни. Гор не видели. Вот видимо и боятся, как бы чего с ними в горах не случилось.– Попытался объяснить противоречивое поведение местного командования майор.

  –  По моему горы и скалы, товарищ майор, тут не причем. Тут в головах, у кого не надо, скалы. –  Высказал свое убеждение Семен. 
  – И это верно. И не только у них, – согласился с доводами Семена старший собеседник. И уже с плохо скрытым осуждением добавил. – Надо же было кому-то додуматься в одном гарнизоне разные условия службы насадить. Бойцов друг против друга восстанавливать! –
  – Как, разные? – Удивились ребята.

  – А вот представьте себе, что завтра у нас в первом батальоне питание будет по высокогорной сетке с дополнительной сметаной, маслом, и шоколадом, а во втором так и останется. И денежное довольствие сержантам и офицерам так же распределят. Как бы вам это показалось? –
  – Плохо бы показалось, товарищ майор. – Откровенно признались слегка размякшие от выпитого вина ребята.

  – А у них все время так. Два батальона, в которые мы сначала  заходили, получают высокогорный паек и доплаты высокогорные, а третий, ничего. –
  – Почему? – Не мало удивились собеседники.

  – Потому, что,  – терпеливо объяснял Николаев, – географическая высота в двух первых батальонах 1503 метра над уровнем моря, а в третьем 1497 метров. Вот шесть метров высоты и не дают этим людям получать то, что им любым здравым смыслом полагается. Не поверил бы, если бы не сам комбат рассказал. –
  – Да как же они служат? – Изумились сержанты.

  –Так и служат. Сами видели, как. Комбат говорит, и офицеры и солдаты согласны семь метров камней натаскать, казарму поднять, чтобы от этого унижения избавиться. – Помолчал. Посмотрел куда-то мимо стола и добавил. – Вот и третья часть наших пареньков,  теперь там будет… –
  Обратно в часть они возвращались в последнем вагоне почтово-багажного экспресса.

  Выйдя покурить, Семен смотрел через стекло дверей тамбура на убегающее назад полотно железной дороги. На освещенное лунным светом плоскогорье. Уступая скорости пассажирского поезда, оно медленно отодвигалось назад. И там вдали, в потаенных лучах луны, на темном фоне ночного неба, плыла в след уходящему поезду хрустальная вершина далекой и загадочной горы.

  И где-то там, недалеко от нее подножья, в затерянном среди гор гарнизоне таилась вопиющая человеческая несправедливость.
  Семену Ясеневу показалось, что он совсем недолго просидел один в пустом классе и потому удивился, что так много успел вспомнить.

Как снег на голову

Сейчас ребята следующего набора сдают экзамены. Не мало надо узнать и многому научиться, чтобы быть в бою, если случится, надежной опорой для подчиненных тебе парней. В тяжелые минуты боя нужно не только выстоять самому, но и показать пример мужества и находчивости. Чтобы твои птенцы не спасения искали за твоей спиной, а единым натиском опрокидывали варваров. И умели бы это делать без шпаргалки.

  Воинская наука сложна и сурова. Даже беспощадна. В каком бы роде войск ни служил боец. И овладевать ею нужно в совершенстве, особенно младшему командиру, на плечах которого лежит вся рутинная работа по обучению и воспитанию солдат. И это, к сожалению, были не капризы чьего-то воображения.

  От мастерства и морального духа войска на поле боя зависит многое. История великих и малых сражений хранит массу примеров, когда одинаковое числом войско в одних и тех же условиях одерживало победу а другое терпело сокрушительное поражение.

  До боя не научишь – в бою не успеешь. Убьют первыми. Чем утешишь матерей и невест? Кто заменит им этих веселых пацанов?  А Вьетнамская война еще только разгорается…
  Курсант Гаджи Гаджиев, улыбающийся и разгоряченный испытанием, первым примчался в класс и плюхнулся на соседнюю скамейку.

  – Все, товарищ сержант. Сдал… – Радостно улыбался он и несколько раз хлопал себя ладонью по коленке. Потом замер, посидел несколько секунд неподвижно, словно прислушиваясь к самому себе и вскинувшись снова и еще раз сверкнув на сержанта, агатовыми глазами таким же возбужденным голосом проговорил:

  – На пятерку сдал, товарищ сержант! –
  – Молодец Гаджи! Поздравляю! Сильно терзали? – Похвалив парня, сочувственно спросил Семен.
  – О-о-о… – закатив глаза и взметнув раскосые черкесские брови, выдохнул Гаджи. – К полковнику Колконидзе попал!... Он от пулемета – до атомной бомбы всё спросыт…! – От волнения путая армейское и черкесское произношение и снова хлопая себя по колену, зашелся снова Гаджи.

  – Не полковник он, а подполковник, – поправил Семен.
  – Вот я и говорю, товарищ сержант, зачем он так над нами издевается?! Мы уже почти совсем командиры, а он: « Какой калибр у ротного миномета?» – Снова пустился на большие обороты Гаджи. – Любой новобранец такой секрет знает! Зачем зря слова тратишь? А еще полковник… Вах-вах. Нэ красиво… – Снова сокрушается Гаджи.

  В классе собрался уже почти весь взвод. Ребята сидели вольно. Занимались кто чем хотел. Отдыхали. У кого-то были расстегнуты воротнички зимних гимнастерок.

  Семен не придирался. Экзамен у этих парней сегодня позади и они заслуживали послабления в армейской строгости. Это было своего рода поощрением за их нелегкий солдатский труд. И если подчиненные относятся к этому отступлению с пониманием, некоторая вольность делу не вредит.

  Движение и суету на стрельбище они заметили почти сразу. Наблюдая за полигоном с самого далекого угла они видели как офицеры стали небольшими кучками сходиться и поговорив о чем-то своем спешить по своим местам.

  Над центральным пультом стрельбища, над его трехэтажной вышкой взметнулся в небо черный воздушный шар – знак боевой работы на полигоне. В небо устремилось разом несколько сигнальных ракет, которые раньше только иногда вспыхивали над стрельбищем одинокими светлячками.

  Слаженнее зарокотали пулеметы на правом фланге огневых рубежей.
  Скоро солдатская почта донесла: « Командующий!... »

   А спустя несколько минут Семен с ребятами увидели в стороне Тбилиси, на широком просторе плоскогорья, довольно большую колонну машин. Пыль застилала половину и хвост колонны. Передние машины, не скрытые облаком, виделись отчетливо. Передняя машина блестела полировкой.

  – «Волга.» –  Первым проговорил курсант Колеганов, наблюдая машины с высоты своего почти двухметрового роста. – Правда, командующий… –

  Сдача экзаменов продолжалась своим чередом. В сотне метров от запасного класса командир взвода, лейтенант Степановский и замкомвзвод, Федор Луцик отправляли к комиссии очередного курсанта и напряженно ждали итогов экзамена. Заносили результаты в журнал успеваемости взвода. Семен с остальными курсантами поздравив «отстрелявшихся», беззаботно травили анекдоты.

  Во всех армиях мира большие генералы страшны офицерам, а бойцам срочной службы они – отцы родные. Это офицеру надо за свою звездочку переживать, а солдату за свое положение трястись нет смысла. Дальше передовой – не пошлют, ниже рядового – не разжалуют.

  Суета на стрельбище оживилась с новой силой и замерла. Стрельбище словно обезлюдело. Но боевая учеба продолжалась с возросшей энергией. Офицеры батальона еще крепче ухватили в свои руки дело боевой подготовки и еще энергичнее командовали подчиненными.

   Экзаменаторы еще беспристрастнее требовали четких ответов на свои каверзные вопросы. Пристальнее следили за выполнением боевых приемов. Оглядывались на дорогу.

  А колонна приближалась. Уже не напрягаясь можно было пересчитать машины, их было больше десятка. «Волга» еще ярче сияла в лучах полуденного солнца.

  Вот машины подъехали к центральной вышке стрельбища, но не остановились. Обогнув его, двинулись по тыловой дороге в сторону левого фланга. В сторону крайнего класса.

  Семен, на всякий случай, велел курсантам заправиться и достать из полевых сумок уставы, вдруг нелегкая к ним занесет.
  Нелегкая услышала. Решила отыграться на них. Занесла.

  Передняя машина, мягко покачиваясь на рессорах катила по тыловой дороге полигона. Не доезжая класса, где сидели уже знакомые нам ратоборцы, плавно повернула на право и мягко качнувшись на неглубокой выемке обочины, двинулась прямо к навесу. Серебряные зайчики отражаясь от ее облицовки заплясали на лицах удивленных курсантов.

  Семен оглянулся на лейтенанта Степановского и онемел:
  « Не успеет!!».
  Полы шинели  командира роты из-за щита, как ни молил их Семен, не появлялись… Под правыми ребрами Семен ощутил тянущее напряжение.

  И тогда он, сгорая от безысходности, встал и скомандовал то, что сам теперь не помнит и двинулся навстречу командующему. А доложив, ждал своего приговора…

  Приняв рапорт от «курсанта» генерал армии Стученко поздоровался со взводом, на что ребята в этот раз особенно удачно прорычали: «Здра-ви-я же-ла-ем, то-ва-рищ ге-не-рал!»

  Уселся за столик, на котором лежал раскрытый устав караульной службы, беспорядочно перелистывал его и с интересом рассматривал Семена. У Семена захватило дух. На последней странице устава были наскоро накиданы его недавние стихи…

  – А что, хорошо. – Наконец сдержанно в абсолютной тишине дряблым старческим голосом промолвил командующий. – Хороший командир выйдет. – Добавил он, обращаясь к обступившим генералам. – Не растерялся, командующему доложил и все правильно. –

  Генералы, согласно закивали. Семен увидел улыбающееся лицо командира дивизии, генерал-майора Шахновича. Ему хорошо. Про его учебную дивизию командующий округом говорит хорошие слова. Может быть, хороший приказ подпишет?..

  Рядом впечатывалось в панораму портретов лицо командира полка, полковника Китиченко. Оно то светилось, то хмурилось. И Семен понимал почему. Полковник Китиченко знал сержанта Ясенева в лицо. Он не мог понять: « Чего ради затеян этот маскарад. И где затеян – на выпускных экзаменах. И перед кем ?!
  – Страшно подумать, перед командующим округом. Чем закончится похвала генерала – новым для него, полковника, поощрением или дисбатом /дисциплинарным батальоном/ для этого дуралея?!

  А как командующий захочет посмотреть исполнение какого-либо ружейного приема, да велит скинуть шинель… А там на плечах пристрочены погоны сержанта. Ладно бы губа. А то и дисбата – не миновать… Жаль… Сломают хорошего сержанта… »

  Так думал командир полка.
 Прочитав на лице старшего командира и угадав половину этих мыслей, сержант Ясенев еще отчетливее понял безвыходность своего положения. От подобных мыслей Семену становилось не по себе.

  Встретиться глазами с комбатом Семен не успел. Майор Беньяш топтался где-то в задних рядах свиты командующего. Топтался потому, что чувствовал, что сапоги его полны горячих углей. Честил себя за то, что не отправил тогда того настырного курсанта в Джульфу или Ахалкалаки.

  « Да, к черту бы на кулички надо было отправить! Не висел бы теперь над пропастью скандала! Каков пассаж?! Дослужить осталось меньше, чем немного. А теперь что? А на дембель обещали подполковника присвоить…»

  А лейтенант Степановский уже стоял рядом с Семеном. Незаметно ткнул его в бок. Глянув на него, пока генерал обернулся в сторону взвода, Семен прочитал в глазах командира:
  « Спокойно. Я здесь. Прикрою! »

  Эти глаза он запомнит на всю жизнь. Глаза правильного офицера и Человека.
  Но, как это бывает не часто – все закончилось для всех благополучно. Генерал встал и попрощался со взводом. Взвод опять старательно проорал в ответ все как надо. Генералы полезли в машины.

  Закрывая дверцу своего УАЗика, командир полка еще раз взглянул на Семена. В его взгляде сержант ни одобрения, ни угрозы не заметил. Машины, в строгом армейском порядке, одна за другой отъезжали от класса.

  И тут к нему подскочил ротный командир. Южный темперамент бил из него горячим фонтаном, ошпаривал:
  – Как смел командующего обмануть?! – Кричал он, петухом и как-то боком наскакивая на Семена, вскидывая руки и потрясая разжатыми кулаками.

  – Я приказал. – С ледяным спокойствием в голосе отсек выпад командир взвода и добавил, – сержант Нечай у него погоны спёр. Я приказал ему одеть рядовые. –

  – Вот как! –  Зашелся в холерическом возбуждении, ротный. – Ну, хорошо. Хорошо! Слава Богу, обошлось… Я чуть не поседел…– Зачастил ротный и внезапно вспомнив что-то очень срочное, заспешил в сторону командного пункта стрельбища.

  А командир взвода в отличие от ротного, не суетился. Он поручил старшему сержанту Луцику заняться взводом, а потом пригласил Семена пройтись.
  На этот раз они до конца договорили начатый при первой встрече разговор.

Продолжение:

Авиационные рассказы:

ВМФ рассказы:

Юмор на канале:

Другие рассказы автора на канале: