Однако, как умеют говорить иные люди! Слова из них прямо льются и льются, будто река многоводная, словно бусины друг за дружкой нижутся. И так у них всё складно выходит, прямо заслушаешься и забудешь напрочь про своё насущное.
Был у нас в деревне один такой умелец, Парамоном звали. Только по имени его никто и не называл почти, все обычно Цицироном кликали. Был, сказывают, у древних римлянов один такой … Больно разглагольствовать любил, тем и прославился. Ну, уж не знаю, как там Цицирон ихний, но думаю, ежели бы ево с нашим Парамошкой свести, то неизвестно, чей верх был бы. Наш-то, мерзавец, бывало, как войдёт в раж, так и сыплет, и сыплет, слова никому не даст сказать… А ещё так завернёт, что белое чёрным покажет, а чёрное белым. И всё-то гладко у него выходит – не придерёшься. Только руками разведёшь, бывало. Во какой мастер был! Долго по деревне гоголем ходил… гордился, значит, своим умением, да только с годами с памятью у него чего-то там разладилось. Бывало, начнёт чего-нибудь доказывать, в раж войдёт, разгорячится, а потом немного погодя возьмёт да и опровергнет всё, что сам и утверждал. Раньше-то все, развесив уши, его слушали, а потом, когда он сам себе противуречить начал, так и отходить стали, рукой махнув. А иные и смеяться взялись: дескать, хватит брехать, Парамошка, заврался напрочь – сегодня одно, а завтра совсем другое баишь. Ну и стал Парамон с той поры, как над ним надсмехаться принялись, всё меньше и меньше с речами выступать. Обиделся, значит. А к старости и вовсе молчуном заделался. Бывало, спросит его внучок малой, несмышлёный: – Деда, а чего тебя в деревне Цицироном кличут? А он брови свои косматые насупит и молчит. А что тут скажешь? Выступать-то опосля делов надо, или перед ними, чтобы, значит, к этим самым делам подстегнуть, а ежели заместо них, то это уж, извиняйте… Одними речами сыт не будешь. Старые люди не зря говорили: – Язык мелет, а муки-от нет.
Так, что как ты не прозывайся, а коли попусту балаболить будешь, пустомелей и прослывёшь. Так-то.
18.02 2024
