Давно это было. Я тогда училась в Ленинградском государственном университете. Жили в общежитии на Васильевском острове. Старом, с облезлыми стенами внутри. Койки с тумбочками стояли впритык друг к другу. Длинный, предлинный коридор: в одном конце нужник неизвестного архитектора, в другом — умывальники. И что-то похожее на решето с длинной ножкой, из которого в основном лилась холодная вода.
В общежитии жили студенты из разных стран. В нашей комнате сплошь девчонки с первого курса. Только два месяца назад школьный вальс оттанцевали, так что с разными нюансами общежитских законов еще не успели ознакомиться. Частенько попадали в неприятные ситуации — охотников сорвать нераспустившийся бутон немало. Поэтому на все утренние, вечерние и прочие мероприятия старались ходить компанией.
Неожиданно, у нас нашелся защитник в лице студента из Африки. Парень рослый, атлетического сложения. Красавец. Его имя сейчас уже не помню, но что-то наподобие Руби.
Как-то подходит ко мне этот Руби и на ломаном русском языке пытается общаться. Поняла только, что просит научить его разговаривать по-русски. Мы с девчонками похихикали сначала, а потом увидели большую выгоду для себя. Срочно заключили с Руби договор: он нас будет охранять, мы его обучать. Согласился с радостью — еще бы в такой цветник попал.
Этот Руби оказался очень даже порядочный, баловал училок своих разными вкусностями. Только вот с русским языком дело продвигалось совсем худо. Не понимал Руби, как одно слово может иметь разное значение. Терпеливо объясняю ему:
— Руби, у вас в Африке лето жАркое, — радостно соглашается. — А у нас на кухне девочки готовят жаркОе.
— Как! — недоумевает наш ученик. — Жарко на кухне, лето надо гулять.
Пытаюсь объяснить по-другому:
— У нашего профессора, седые вискИ, А ты вчера нас угостил вИски.
— О, я люблу виски, профессора нет, не надо пить.
Вот такая дребедень у нас постоянно получалась. Мы с девчонками даже поспорили, что ничего у Руби не получится, не осилить ему русский язык. Больно он для него непонятный. Разделились на две половины: одни за то, что все получится, другие — наоборот.
Желающих заниматься с Руби становилось все меньше. Да и он загрустил. Виноватым себя чувствовал, да еще активнее булочками угощал, чтобы не бросили.
С мертвой точки дело сдвинулось неожиданно. Как-то догоняет меня Руби и спрашивает:
— Катья, — так он меня называл, до сих пор помню бархатистый мягких голос. — Катья, что такое «шамать»?
— Это, значит, «есть», «кушать», — жестами показываю для убедительности.
— А «рубать»?
— То же самое, что и есть, и кушать, и шамать, и рубать?
— Катья, а «трескать»? Это кого-то колотить? — обрадовался, что нашел правильное определение.
— Да, нет, Руби, тоже, что и кушать. В общем, одно действие — «жрать».
Уставился на меня в немом экстазе, потом так радостно завопил:
— Катья! Я понял, понял! БАгатый русский язык!
Для нас-то это привычно, что трескать, шамать, кушать. Что вискИ седые гладить или вИски пить. А для Руби — ЧУДЕСА.
Разговаривать по-русски житель далекой Анголы все-таки научился очень даже прилично.