— Эй, ты чего? — каре-голубые глаза заволокло встревоженной нежностью, и я заплакала в голос.
— Ничего, — всхлипнула, закрывая лицо руками.
— Я вижу твоё ничего, сейчас оно как выйдет из берегов да затопит нас, — пошутил Платон, и я убрала руки от лица, улыбаясь от умиления.
— Другое дело, — мужчина поднял меня за подбородок, — слава Богу, твоё одухотворённое лицо просияло. Тебе не пристало плакать, Марта.
— Одухотворённое, как же, — воспротивилась я, непроизвольно вспомнив венчание с Леонидом.
— Блин, Ильинская, ты реально хочешь испортить такой момент воспоминаниями о бывшем?
— Я молчу, Волгин, — я попыталась слабо пошутить.
— Так-с, — он опёрся на локоть и выжидательно воззрился на меня, — продолжай.
— Что? — я деланно хихикнула и вскинула брови.
— Ой, Марта, ты дурочкой мне не прикидывайся, — Платон театрально зевнул, — не дано тебе оно. Давай выкладывай одним махом все свои сумятицы. Я погляжу, ты их подкопила к нашей встрече.
— Разумеется, после разлуки длиной в семнадцать лет самое то двум влюблённым говорить о сумятицах одного из них.
— Заметь, я сумятицами не страдаю, — съязвил мужчина и легонько ущипнул меня за бедро.
— Ау, — надула я губы, потирая ущипленное место, — я тоже.
— Марта, — Плутоний закатил недовольно глаза, — пытки щекоткой никто не отменял.
— Всё хорошо, — всхлипнула я, нервно смеясь.
— И? Развивай мысль.
— Чересчур хорошо, чтобы быть правдой. И почему ты назвался Волгиным? И как ты связался с Ней?
Платон присел на кровати, скрестив руки на в меру накаченной, молодой в отличие от моей груди, и посмотрел задумчиво в пространство какой-то комнаты, напоминающей каюту на корабле, с круглым окном в виде штурвала, за которым плескалось иссиня-бирюзовое море. А я откинулась на подушки, прикрывая наготу простыней и наблюдая за рельефной спиной возлюбленного.
— Поговорим с тобой на чистоту и договоримся до всего раз и навсегда, — начал он, обернувшись на меня, и я согласно кивнула, — я был верен тебе душой, Марта, и любил с момента знакомства, с первого взгляда. Но я не евнух, и, прости, Ильинская, не мог отказать себе в плотских утехах. Да и ты, как я заметил, успела замуж сходить за Липатова и повенчаться с ним. Из нас двоих ты обещала никогда не забывать меня и помнить о нас. И что в итоге?
— Но я же вспомнила, — я приподнялась и погладила его по спине, покрывшейся россыпью мурашек от моего прикосновения, — Плутоний, прошу, не кори меня.
— А я и не буду, Марта, — он подтащил меня к себе и приобнял, — не буду, если ты перестанешь изводить меня и себя на ровном месте, прекратишь жить прошлым или сомневаться в будущем. Я дико устал искать, находить и терять тебя раз за разом. Я, знаешь ли, не молодею, и сердце моё поистрепалось порядком, любя тебя на расстоянии через годы, расстояния и расставания.
— Мне говорили на днях, что я виновата перед тобой, — пролепетала я и переползла Платону на колени, целуя его в хмурую лохматую бровь.
— Не слушай никого, кроме меня, — Плутоний усадил меня к себе вплотную, водя носом по моей шее, словно вдыхая нотки вновь подступившего желания слиться с ним душой и телом. И неважно, что я венчалась с другим, с которым мы так и не стали небом едины. Ведь, независимо от данных клятв Богу, от сказанных слов перед алтарём, стать одним целым двоим дано только, когда они истинно любят взаимно друг друга.
Корабль мерно раскачивало по волнам, и нас под шум прибоя уносило далеко-далеко от проблем и невзгод в долину неги. Мы никак не могли утолить жажду по совместным ласкам, общению, близости после мучительно долгого расставания. Насыщение так и не наступало, нас обоих одолел ненасытный голод. Мы правда словно изголодались сексуально, духовно и эмоционально. Кто хоть раз разлучался с любимым человеком, сможет нас понять. Когда воздуха не хватает в лёгких, и вы самозабвенно целуетесь, вдыхая друг в друга кислород. Когда внутри разгорается лава желания и выливается, выливается через край наружу, будто потухший вулкан любви извергается. Когда вы говорите, говорите, и вам категорически мало сказанных слов, их не хватает. Когда хочется вдвоём нырнуть в пучину страсти и погружаться долго, медленно, глубоко в чувства, до самого дна, и, оттолкнувшись от него, вместе выплыть наружу.
Я стояла обнажённая без какого-либо стеснения и наблюдала за мерцающими звёздами в окно каюты. С Леонидом я не позволяла себе ходить при нём в нижнем белье, не то что голой, он меня тут же осаждал, осуждал и принижал. «Правильные жёны при муже не трясут голой задницей. Мы с тобой венчались для чего, чтобы ты меня к похоти склоняла?», — слышала я порицания не раз. А как-то мне взбрело в голову «подогреть» интерес остывшего ко мне Липатова, и я, начитавшись советов в интернете, собралась станцевать ему лёгкий стриптиз, совсем скромный и невинный, так мне прилетело с матами и перематами: «Так себя ведут только грязные шлюхи! Моя жена не может быть бл*дью!». С Платоном я возрождалась, оттаивала, раскрывалась. Я столько слышала о том, как важно найти своего мужчину, который, с любовью, нежностью и да, вожделением, раскроет тебя, избавит от внешних лепестков, сорвёт твой бутон. И я нашла этого мужчину, постепенно избавляясь от стеснения, страхов, комплексов обнажиться перед ним во всех смыслах, ибо обнажить душу порой куда интимнее, чем снять одежду с тела. И ведь я давно его нашла. Нашла и потеряла, и снова обрела...почти. Почти, потому что, как бы я не старалась, а умом понимала, что мне лишь снится сладкий, дурманящий сон.
— Марта, — Платон защекотал мою спину, и я, извиваясь, завизжала, — ну нет, я их не вынесу и выброшу за борт.
— Кого? — развернулась к нему лицом, пробуя остановить пытки щекоткой.
— Сумятицы, — он ткнул меня слегка в мой лоб, — они у тебя тут отражаются. Красными буквами и жирным шрифтом.
— Ничего подобного, — я выдавила улыбку, но Плутоний мне не поверил.
— Ты не умеешь прикидываться дурочкой, и меня, кстати, — пожурил любимый, — не держи за слепого дурака.
— Забыли, проехали, — засмеялась я, подбирая слова, — как там у вас молодых нынче?
Платон вспыхнул гневом в секунду, услышав про молодых, с силой бросил меня на кровать и принялся щекотать мои пятки.
— Ааа, нельзя, — вырывалась я, — пятки нельзя щекотать, запрещено, пусти.
— Опять, — скрутил он мои руки и обездвижил, — опять твои сумятицы про разницу в возрасте. Да у меня с тобой седина скоро появится.
— Не опять, а снова!
— Марта! — Платон одним движением перевернул меня на живот, выкрутив мне руки за спину, и отвесив шлепок.
— Молоденький, жеребец, — расхохоталась я, — жених на выданье, прям мужчина-огонь.
— Ну, Ильинская, — любимый ослабил хватку и стал целовать мою шею, проводя языком ниже по спине.
Я покрылась приятными мурашками и застонала, а потом перед глазами возник Тихон.
— Чёрт!
— Эмм? — прервал ласки Платон.
— Он то здесь откуда? — засопела я рассерженно.
— Да кто, Марта? — выдержка любимого затрещала по швам, в голосе засквозили нотки металла.
— Тихон, — я указала в угол каюты, — ты не видишь кота тёти Маши? Разумеется, это же сугубо мой сон.
— Ах, этот, — Плутоний махнул безразлично рукой на кота и вернулся к своему излюбленному некогда занятию — ему нравилось доводить меня поцелуями до экстаза…
Уффф...подобные слова я решаюсь произносить только с ним, зная, что он не осудит, а наоборот. Кажется, без него я не жила вовсе, а уныло существовала, как какая-то услужливая и благочестивая матрёна в заточении в келье. Леонид едва ли касался моего тела без особой необходимости, с ним я и слыхать не слыхивала про прелюдии перед супружеским долгом...повинностью для мужа и жены. Нет, перед нашим расставанием с Липатовым на него что-то снизошло, и он прям настаивал, чтобы я раскрепостилась в постели, может, потому что Элина забеременела и не давала моему-своему муженьку. Но уже было поздно, к тому моменту я вросла в оковы целомудренной жены, оставаясь зажатой и холодной, а Леонид злился на меня и называл тухлой и фригидной курицей.
— Тот самый, Платон, — смутилась я и хмуро покосилась на котика, бесцеремонно вылизывающего себя.
— Пусть смотрит, тебе жалко? — блуждающие по моему телу поцелуи Плутония затуманили мне разум и очень меня распалили, доведя до пика наслаждения больше, чем непосредственное соитие с возлюбленным.
— Эмм? — передразнила я своего мужчину.
— Да, — выдохнул он, — я тоже его вижу. И да, Золушка моя, нам снится один сон на двоих, скажи спасибо тёте Маше. А иначе как бы мы с тобой ещё встретились?
— Но так не бывает, Плутоний! — пока любимый отвечал и отлучился от моего тела, я перевернулась на спину и уселась, глядя возмущённо ему в глаза.
— Я не волшебник, а только учусь, — он лукаво улыбнулся, а мне было не до улыбок, от слова совсем, выражаясь современным языком, — милая, всё возможно, на невозможное просто нужно больше времени.
— Не заговаривай мне зубы цитатами из интернета, — ощетинилась я, поджимая к себе колени.
— Слушай, — он осторожно погладил меня по коленке, — нам же хорошо сейчас? — я кивнула, а как не согласиться, — Вот и давай жить сейчас, во сне или наяву, да фиг с ним. Вам каюту любви продлевать, Ильинская? — любимый резко раздвинул мои колени и защекотал.
— Хорошо, сдаюсь, — заверещала я, — ты невыносим, я согласна. Согласна, слышишь?! Перестань, прекрати меня щекотать, Платон!
— Нет, Марточка, — задышал мне в ухо мой темпераментный дракон, — ты напросилась. Теперь я тебя защекочу всю, буду щекотать, пока дурь с сумятицами не выйдет.
— Вышла, вышла, — застонала я, — есть только ты и я! Здесь и сейчас! Любимый, правда!
— Точно?! Правда?! — Плутоний ускорил свои толчки и бурно вошёл в меня.
— Дааааа, — вскрикнула я, принимая любимого волшебника охотно в себя, и слилась с ним воедино.
«Спасибо, тётя Маша!», — мысленно поблагодарила я нашу сводницу, устроившую нам такой умопомрачительный круиз.
***
Я повертела головой и поняла, что мы с Платоном переместились из уютной каюты на корабле в офисное пространство. Чёрный глянцевый овальный стол, на котором горделиво выстроились в ряд ядовито-красные монитор и клавиатура с золотистым торшером, украшенным множеством кристаллов, белое кожаное компьютерное кресло с высокой спинкой в виде короны с золотистыми шариками на зубцах и с позолоченными подлокотниками во главе стола, чёрно-белый кожаный угловой диван, стеклянный журнальный столик. Одним словом, роскошь. Восседая в мягком, широком тёмно-сером, переливающемся кресле, приставленном сбоку к столу, как и парочка похожих, я строила догадки, в чей кабинет нас занесло. Возлюбленный же мой расхаживал по офису вальяжно, цокая недовольно языком и едко улыбаясь. А потом наши взгляды одновременно уцепились за фотографию в золотой рамке на столе. Мы оба быстро потянулись к фотографии, я оказалась шустрее, но Платон ухватился за рамку попытался отнять у меня добычу. А я почуяла неладное. И лучше бы я не любопытствовала.
— Что это? — я почувствовала, как покалывает от волнения пальцы рук, а лицо бросило в жар.
— Ты же помнишь, что мы во сне? — понизил голос любимый.
— Разумеется, — задумалась я и крутанулась в кресле.
— И? — разволновался Платон, очевидно полагая, что я могу сделать неутешительные выводы.
— Хочешь сказать, что в действительности этого кабинета нет в твоём офисе? И на фотографии не Она в свадебном платье с тобой в обнимку? — я остервенело сжала рукой рамку, что треснуло стекло.
— Кабинет есть, — простонал Плутоний.
— Ясно, — безучастно сказала, других слов у меня не нашлось. Как-то разом одолели обида, усталость и моя излюбленная беспросветность. Я будто вся иссякла, захотелось прервать сон и исчезнуть, и снова потерять Платона, чтобы больше не страдать и не делить его ни с кем. Да, желание отпустить любимого к той другой больно жгло душу, застилая подступающими слезами глаза.
— Что тебе ясно? — настороженно спросил Платон и развернул меня в кресле к себе, заглядывая в глаза, но я нарочито отвернулась от него. — Это была дурацкая блажь Алёны, захотелось ей почувствовать себя в роли невесты, перед подругами похвастаться, мол, какого она жениха отхватила, — закашлялся Платон, наблюдая, как меня колотит, — мы организовали с ней свадебную фотосессию, самой свадьбы не было. Понимаешь? Только фотосессия. Марта, спокойствие, тебе нельзя волноваться.
— Понимаю, милый, и я абсолютно спокойна.
— Ильинская, я же не предъявляю тебе претензий, что ты венчалась с Липатовым, — мужчина вырвал у меня из рук фотографию и швырнул со звоном в урну.
— Лучшая защита — нападение, — грустно заметила, — я не я, и лошадь не моя, а это блажь Алёны, — пнула ногой урну, из которой вывалилась дурацкая рамка прямо фотографией ко мне поближе, чтобы я детальнее разглядела, каким счастливым женихом выглядел Платон с Ней, — похвастать ей было чем перед подругами, Она не прогадала, сделав ставку на тебя, Платонов.
— Не накручивай себя и не заставляй оправдываться меня, — взмолился Плутоний и повторно выбросил фотографию в урну, задвинув ту дальше под стол.
— Что ты, дорогой, — я криво улыбнулась, — никаких накручиваний и выкрутасов. Мы весело порезвились, время провели с пользой для души и тела. Теперь пришла пора расстаться.
— Ты хочешь, чтобы мы разошлись? — спросил он дрогнувшим голос, и его глаза сердито потемнели.
— Мы и не сходились, — протянула я, постукивая пальцами по глянцевой глади стола, отметив, что Она умела красиво жить, правильно выбирать мужчин, в отличие от меня, — ты же помнишь, что мы во сне?
— Отлично, как обычно взяла и перевернула ситуацию с ног на голову, — вскипел Платон и стукнул кулаком по столу, эхом тут же по кабинету пронеслось дребезжание кристаллов золотистого торшера.
— Вали на серого, что с меня взять, — я расслабленно откинулась на спинку кресла и посмотрела в окно, — а из моей палаты совершенно унылый вид. Наше время истекло, я должна вернуться в реальность, — поднялась с кресла и пошла медленно к выходу, будто могла прямиком из кабинета Алёны попасть на больничную койку, — в свою реальность без тебя, раз тебя и в нашем общем сне потянуло к ней, — бросила я Платону, не глядя.
— Но я, — начал он, и я не дала ему договорить.
— И не я думала о Ней в тот момент, когда нежилась в твоих объятьях. Выходит, подумал ты. — я обернулась, понимая, что выгляжу глупо, в глазах застыли слёзы. — Всё было слишком хорошо, чтобы оказаться правдой. Я же говорила, Платонов, что тебе нужна девушка помоложе, а не такая старушка, как я. А ты мне что-то про мои сумятицы заливал. Вон, чем эти сумятицы обернулись, вышли мне боком, как и всегда. И зачем тётя Маша только устроила нам встречу.
— Ты жалеешь, что мы провели время вместе? Что мы воссоединились после скитаний и горьких лет разлуки?
— Плутоний, оставь свои юношеские порывы и возвышенные слова, — выдохнула устало, — как не любила, так и не люблю до сих пор пафосные речи.
— В тебе говорит ревность, Марта. Ты же думаешь иначе. — с улыбкой выдал мужчина, напрасно оборачивая ситуацию в шутку.
— Я не шучу, в стенах «Платонов и партнёры», пропитанных сплошь правопорядком, шутить как-то мне не пристало, — заявила безоговорочно, ставя точку в разговоре, и добавила напоследок, — и да, кстати, можешь возвращать Алёну на работу и жениться на ней по-настоящему. Я вызову в больницу следователя и откажусь от своего заявления. Никакого покушения не было, забудем.
«Не делай этого, Марта. В какой ты больнице? Я же люблю тебя, Золушка моя!», — донеслось до меня глухо-глухо, когда я пришла в себя.