1. Наиболее аутентичный пример безжизненности «историзма», а всякий «историзм» безжизнен — жизнь и деятельность дона Кихота Ламанчского. Рыцарство проржавело насквозь, а дон Кихот рядится в эти ржавые рыцарские доспехи, выводит из денника старую клячу и отправляется в поход за приключениями и подвигами.
2. Примерно так поступают и «маститые» историки. Древняя Месопотамия давно пущена в расход, — и не Джорджем Бушем Младшим и даже не Джорджем Бушем Старшим, а гораздо раньше, — Древний Египет с его фараонами и пирамидами давно стал источником бакшиша примитивных местных арабов, их верблюдов и их осликов, Древней Греции давно нет, остались лишь развалины Афинского Акрополя, статуи и тексты, — всё это было и прошло давным-давно, а кропотливые историки из XXI века всё стараются восстановить эти страны, реконструируя их в своём уме такими, какими они были в то далёкое время, когда эти страны уже были, а этих историков ещё не было.
Такова диалектика бытия и ничто в применении к истории, то есть движению общества во времени.
3. Как этим историкам это удаётся? Никак. В лучшем случае они создают убедительный для современного читателя, а не для древнего месопотамца, древнего египтянина, древнего грека, даже не массо-габаритный, а фальшь-макет предмета своих стараний, в худшем — понесут и принесут на суд людской историческую околесицу.
Поскольку все исторические изыскания и написание исторических трудов осуществляется не для общества в изучаемой эпохе, а для самих историков и современных историкам восприемников их писаний, то наиболее методологически честным в таком деле будет прежде всего ответить на вопрос о цели таких усилий.
4. Начнём с отсечения негодного для внимания историка. Если для естествоиспытателя отрицательный результат эксперимента эпистемологически значим, даёт приращение какого-то важного знания, корректирующего или опровергающего его гипотезу, то для историка предположительно нейтрального, заранее безразличного предмета его усилий как бы и не существует. Историк не будет интересоваться тем, что ему не интересно, чему он безразличен, что для него нейтрально.
Поэтому если Игорь Михайлович Дьяконов пишет книгу «Люди города Ура» (1990), это значит, что эти бюргеры ему интересны. И если Милица Васильевна Нечкина пишет два тома «Движения декабристов» (1955), то декабристы в их статике (те, кто движется) и их динамике (то, как и куда движутся) должны быть интересны знаменитой даме-академику.
В каких формах этот интерес проявляется? В таких, что (1) предмет исследования (1.1) нравится и (1.2) приемлем или (2) предмет исследования (2.1) не нравится и (2.2) не приемлем. То есть в уме историка осуществляется или (1) тождество с предметом или (2) различие с предметом. И вот это тождество и различие историка с предметом прошлого он и выносит на суд своего читателя — читателя компетентного и не очень.
5. Сама возможность такого отождествления и такого различения возникает потому, что человек — существо не только временное, но и вечное. И если структуру вечности составляют бывшее, бывающее и будущее, взятые как одно, то таков и человек — он совмещает в себе одном все три момента времени — бывшее, бывающее и будущее — и потому человек вечен.
Но образ и стиль вечности, присущие отдельному человеку или людям отдельной страны или отдельной эпохи, хоть и структурно определены этими тремя элементами, — бывшим, бывающим и будущим, — всё же не детерминированы ими жёстко, образ и стиль вечности сами подвижны, могут меняться, и неизбежно меняются, во времени и в пространстве от человека к человеку, от общества к обществу, от страны к стране…
Вот почему имеются немецкие историки античности, французские историки античности, британские историки античности, русские историки античности, а цыганских историков античности нет. Немцы, французы, британцы, русские отождествляются и различаются с античностью, отождествляются и различаются каждые по-своему, а цыгане и не отождествляются с античностью и не различаются с античностью. Античность упустила цыган! Цыгане античности недоступны...
Поэтому историков можно назвать путешественниками и искателями приключений во времени.
Кочевой народ, цыгане, во времени не путешествуют, во времени они застыли, цыгане заморожены в вечном настоящем, путешествуют же они только в пространстве. В этом смысле они — природные существа, животные, ибо именно природе, в частности такой её составляющей как животные, согласно «Философии природы» Георга Вильхельма Фридриха Хегеля, присуще разнообразие в пространстве и неподвижность во времени, тогда как обществу присуще также и движение во времени.
6. Вечному человеку, несущему в себе заряд бывшего, бывающего и будущего, назначено судьбой относиться ко всему на свете с этих трёх позиций, а поскольку он — вечный, то и свободно менять их время от времени по своему усмотрению и желанию.
Вот почему для человека методологически показано и приемлемо относиться к (1) прошлому (1.1) с позиции прошлого, (1.2) с позиции настоящего, (1.3) с позиции будущего; относиться к (2) настоящему (2.1) с позиции прошлого, (2.2) с позиции настоящего, (2.3) с позиции будущего; относиться к (3) будущему (3.1) с позиции прошлого, (3.2) с позиции настоящего, (3.3) с позиции будущего.
Это основные три позиции. Возможны вариации и смешения, но основа именно такова.
Относиться к прошлому только с позиции прошлого и считать это «историзмом» и даже «историческим подходом» — дурная выдумка академических историков и вторящих им невежд. Со своим «историческим подходом» такие историки так никогда и не подойдут к своему предмету, ибо пребывание на определённой позиции и действия на ней в отношении к выбранному предмету всегда осуществляются из актуального бывающего, из действительного настоящего и никак иначе.
Нельзя переродиться во второго Александра Филипповича Македонского, чтобы наиболее адекватно его представить. Представление Александра Македонского не есть сам Александр Македонский. Даже если бы такое перерождение историка в царя состоялось, необходимо ещё переродить всю окружающую историка реальность в адекватную Александру Великому. Но и тогда хотя бы нумерически это был бы не Александр I Великий, а Александр II Ровно Столь Же Великий, как и Александр I.
7. В общем, кретинистически зауженный академический историк философии решает нелепую задачу — таскать сов в Афины, а имбецильно широко настроенный академический историк социума, историк гражданский и военный, ставит перед собой грандиозную задачу — учить древних афинян их афинской демократии.
При этом не возникает сомнений, что в настоящем прошлое может быть изучено и понято лучше, чем это прошлое само себя изучило и само себя поняло тогда, когда это прошлое было для себя настоящим. Вечному человеку такое превосходство вполне дозволено.
Но это не повод для кичливости этого превосходства над прошлым. Это повод задать себе вопрос: зачем прошлое так хорошо изучено и так хорошо понято в настоящем? Что вам, настоящим, в столь доскональном знании чернофигурной и краснофигурной росписи античной керамики? Ваш сын после этого наколет «на левой груди профиль Сталина»? Или ваша дочь не забеременеет и не родит от уголовника или наркомана?
2024.04.28.