Часть I.
Смертная казнь в нашей стране вводилась и отменялась множество раз. Примечательно, что исключительная мера наказания была совершенно чужда сознанию русского человека в силу изначального отсутствия у него сурового отношения к преступнику. Как это ни парадоксально, но только после крещения Руси и настоятельных рекомендаций греческих епископов государство заимствовало римскую систему наказаний — в том числе и высшую меру. Но даже после этого русские князья оставались большими гуманистами.
Тот же Мономах, например, писал: «Ни правого, ни виновного не убивайте и не повелевайте убить его, если даже будет достоин смерти, то не губите никакой души христианской». Тем не менее, даже он был вынужден санкционировать казнь для рецидивистов, уличенных в третьей краже. Эта мера была зафиксирована в Двинской уставной грамоте 1397 года. Еще ранее, в «Русской правде» Ярослава и его сыновей было закреплено право граждан на кровную месть (позже его заменили выкупом), а также исключительное право Великого князя на казнь «за бесчестье». Впрочем, пользовался своей привилегией правитель крайне редко.
Однако с началом централизации Государства Российского наши предки будут все чаще и чаще хвататься за топор и ставить виселицы. Так, в Псковской судной грамоте 1467 года было предусмотрено уже пять случаев применения высшей меры — за воровство в церкви, конокрадство, государственную измену, поджоги и за кражу, совершенную в третий раз. Эту тенденцию продолжил Судебник 1497 года, который провозглашал «лишение живота» за разбой, убийство, клевету, измену, святотатство, поджог, повторную кражу и многие другие государственные и религиозные преступления. Ну а по Судебнику 1550 года головы рубили почти за любое «лихое дело» — только при Иване Грозном было казнено свыше 4 тысяч человек (причем большинство из них были предварительно подвергнуты бесчеловечным пыткам). На Красной площади в ту пору стояли виселицы и срубы для сжигания еретиков. Прямо на Лобном месте заживо закапывали в землю изменивших мужьям женщин, причем казни проходили на глазах толпы.