Максим Бодягин
Слово “композитор”, как правило, вызывает у обывателя одну ассоциацию: покойный мужчина с портрета, одетый в исторический костюм. Но наш сегодняшний собеседник опровергает шаблоны. Это молодая женщина, более того, она вполне себе жива и прекрасно выглядит. Итак, знакомьтесь: член Союза композиторов и преподаватель Южно-Уральского государственного института искусств им.П.Чайковского, лауреат и дипломант многочисленных конкурсов, кандидат педнаук – Полина Сергиенко.
– Полина Геннадьевна, вы с шести лет учились игре на фортепиано. А как вы пришли к сочинению музыки?
– Я училась в Центральной музыкальной школе на ул.Борьбы. Быстро всё схватывала, но не отличалась усидчивостью, что важно при обучении игре на фортепиано. К нам пришёл Анатолий Давидович Кривошей и начал факультативно вести у нас композицию. У нас дома жил чёрный кот Маркиз, у него был очень бандитский вид. По заданию Анатолия Давидовича я изобразила этого кота музыкальными средствами, мы с педагогом доработали эту пьеску и я начала выступать с ней на конкурсах. Потом мы продолжили писать песенки и композиция незаметно стала частью моего становления в музыкальной школе наравне с фортепианной подготовкой.
– Что привлекло вас в профессии композитора?
– Когда ты играешь на фортепиано, то транслируешь слушателю чью-то музыку. А вот создать музыкальное произведение самому, с нуля, намного интереснее. Мне нравится не только сам процесс, но и результат. Когда зритель считывает эмоции и смыслы, которые ты заложил в своё произведение. Он смеётся над сказкой, грустит над трагедией и это очень классный эффект для творца.
– Вы пишете большие формы?
– Да. У меня есть концерт для скрипки с оркестром, в работе ещё один концерт – для фортепиано с оркестром, а также детская опера. Думаю, что ни один серьёзный композитор не обойдёт своим вниманием такие инструментальные жанры как концерт и симфония, или кантата и оратория для хора. Без этого невозможно состояться как мастер, нужно уметь работать во всех жанрах и писать разную музыку. Самое главное – вызывать эмоции у слушателя.
– Хорошо, что в нашей области есть прекрасные исполнители, есть, для кого писать.
– Сейчас много творческих коллективов и организаций. Многие из них широко заявили о себе по всей России и их руководство хорошо относится к новой музыке и новым авторам, проявляет желание коллаборироваться, создавать новые творческие союзы.
– Когда вы говорите о новой музыке, насколько далеко вы двигаетесь в своих новациях? Меня как-то пытались знакомить с музыкой Шнитке и я, к своему стыду, понял, что оценить его гениальность я могу, но полюбить настолько новаторскую музыку – вряд ли.
– Всё любить невозможно. Знать – да, необходимо. Все люди разные и каждый находит в вариативности современной музыки что-то, созвучное себе. Кто-то любит рок, кто-то – джаз, а кто-то – классическую музыку, выбор велик. Я люблю соединять классическую музыку с более современными приёмами и техниками. XXI век даёт возможность соединять несоединяемое, главное, чтобы эти приёмы не противоречили общей концепции. Но в своём творчестве я – за классику, за мелодизм. Мне важна драматургия, которая вызывала бы в слушателе сильные чувства.
– Как происходит рождение музыки?
– Я читала о том, как великие композиторы прошлого неторопливо гуляли и находили вдохновение, наблюдая за солнечным лучом. Счастливые люди. У меня семья, двое детей, работа и домашние хлопоты. Я решила, что буду выделять на написание музыки два часа каждый день. У меня физически нет времени ждать вдохновения. Конечно, иногда появляется острое желание высказаться, как было с песней "Молитва солдата", когда мне было необходимо воплотить в творчестве свои женские переживания. Тогда из внутренней потребности музыкальное произведение может родиться буквально по щелчку пальцев.
– Вы всегда сами ставите себе творческие задачи? Или вам звонит директор творческого коллектива и кричит: "Всё пропало! У нас дыра в репертуаре! Выручай!".
– Бывало и такое. В ДК Железнодорожников образцовый танцевальный коллектив "Фантазия" ставил балет "Алые паруса". Режиссёр Евгения Павлова позвонила мне накануне Нового года и сказала, что спектакль готов, но к нему нет музыки. Небольшие коллективы часто пользуются подбором музыки во время репетиций, но оригинальной музыки к весенней премьере спектакля не было. Евгения заразила меня своим желанием сделать постановку, у меня ёкнуло сердце, я почувствовала общественную значимость задачи – всё-таки было задействовано двести пятьдесят детей, готовы декорации... Я не знаю, как это получилось. Как таблица химических элементов у Менделеева. Конечно, тут приходилось работать в ночь, менять все графики. Но это здорово. Когда потом видишь глаза детей и их родителей, забываешь о том, как трудно было написать этот балет.
– А выходные вы себе позволяете?
– Недавно я поняла, что не могу отдыхать, в моей голове всё время работает какая-то лаборатория творчества. На подкорке постоянно происходит процесс формирования и кристаллизации идей. Конечно хорошо уехать куда-нибудь на море, где нет музыкальных инструментов, но... Нет-нет, да и да (смеётся). Хочется сесть и написать что-то.
– Позвольте небольшую провокацию: когда нейросети заменят композиторов?
– Я слушала музыку нейросетей. Она сделана по алгоритмам, соблюдены интервалы, применён стиль. Чисто технически нейросети могут выполнить какие-то задачи и, наверное, такая музыка может существовать для фона, например, рекламных роликов. Но в ней нет чувственной составляющей. Приведу метафору: есть одежда для массового производства, а есть дизайнерская одежда и в ней присутствует душа автора, любовь к тем людям, для которых дизайнер её создал. Вот так же есть и, например, музыка Рахманинова, которую можно приравнять к исповеди. Когда люди слушают её, то плачут, поскольку она затрагивает глубинные струны души. Нейросеть никогда не сможет это просчитать, не выйдет за рамки алгоритмов. А творец обязан делать именно это.
– А у вас есть какой-то творческий Эверест, который вам хотелось бы покорить?
– У меня есть неоформленные мысли о том, чтобы сделать театрально-сценическое произведение, которое несло бы общечеловеческие ценности людям всего мира, напомнило бы им, что они – люди. Хочется сделать нечто, что бы могло перевернуть сознание слушателя. Как, например, "Ленинградская симфония" Шостаковича. Хочется вложить в это произведение сакрально-исповедальный смысл, чтобы люди очистились, почувствовали просветление. Но пока это только в планах, поскольку в этот замысел нужно погружаться как в Марианскую впадину, а это требует времени и другого уровня осознанности.
– Что вы считаете самым главным в том предмете, который вы преподаёте своим студентам?
– Фактологические знания, конечно, важны. Но гораздо важнее заставлять людей иначе мыслить, задумываться: "зачем я в этой специальности?". Мне важно, чтобы люди мыслили.
– А они мыслят?
– Они задумываются. И меня это радует. Всё, что мы изучаем, подчинено одной цели: исполнитель должен транслировать наш композиторский замысел в зал. Чтобы исполнитель зацепил слушателя с первой ноты и провёл за собой до конца. Суть любого музыканта – смысл, а найти его можно, только выйдя за грань привычного. Человек же в творчестве, прежде всего, транслирует себя. Искусство как рентген показывает внутренний мир человека – мыслит ли он или нет.
Фотографии из личного архива Полины Сергиенко