2440 подписчиков

Юрий Милославский, или Русские в 1612 году

9 мая 20249 мая 2024

33 мин

Юрий Милославский, или Русские в 1612 году Как отмечают исследователи, «в 20-е годы в русской литературе обнаруживается интерес к созданию больших прозаических произведений». В этот период появляются такие крупные романы: «Двойник»(1828) А.Погорельского, «Главы из исторического романа»(1828) А.С.Пушкина, «Юрий Милославский»(1829) М.Н.Загоскина. 30-е годы ХIХ века – бурный расцвет исторического романа в русской литературе, так как появляются лучшие романы М.Загоскина и И. Лажечникова, написанные в традициях европейского исторического романа, сложившегося под влиянием В. Скотта. М.Загоскин внес в русскую историческую прозу новую стилистическую струю: драматическое начало романов. Он стремился утвердить мысль об историческом единстве нации, так как по его мнению, романист для изображения сознательно выбирает такие эпохи, когда внешняя опасность вызывает сплочение внутренних сил. Его роман «Юрий Милославский» - предвестник целой вереницы русских исторических романов, следом появи

Как отмечают исследователи, «в 20-е годы в русской литературе обнаруживается интерес к созданию больших прозаических произведений». В этот период появляются такие крупные романы: «Двойник»(1828) А.Погорельского, «Главы из исторического романа»(1828) А.С.Пушкина, «Юрий Милославский»(1829) М.Н.Загоскина.

30-е годы ХIХ века – бурный расцвет исторического романа в русской литературе, так как появляются лучшие романы М.Загоскина и И. Лажечникова, написанные в традициях европейского исторического романа, сложившегося под влиянием В. Скотта. М.Загоскин внес в русскую историческую прозу новую стилистическую струю: драматическое начало романов. Он стремился утвердить мысль об историческом единстве нации, так как по его мнению, романист для изображения сознательно выбирает такие эпохи, когда внешняя опасность вызывает сплочение внутренних сил. Его роман «Юрий Милославский» - предвестник целой вереницы русских исторических романов, следом появились: «Дмитрий Самозванец»(1830), «Мазепе»(1834) Ф.Булгарина, «Клятва при гробе господнем»(1832) Н. Полевого, «Последний Новик » (1833) И.Лажечникова. Каждый из этих авторов предлагал свою интерпретацию жанра исторического романа.

Именно Загоскин стал первопроходцем в этой области. Первенство писателя было и хронологическим - его "Юрий Милославский, или Русские в 1612 году" вышел в свет на полгода раньше булгаринского "Дмитрия Самозванца"; и литературным - его роман явно выигрывал в художественном смысле перед романом Булгарина.

"Юрий Милославский, или Русские в 1612 году" - главное и лучшее произведение Михаила Николаевича Загоскина. Этот роман написан им в середине творческого пути: весь его предшествующий жизненный опыт, вся литературная работа были подготовкой к созданию "Юрия Милославского", все последующие произведения - использованием и разработкой тех творческихпринципов и достижений, которые были найдены в "Юрии Милославском".Биография Загоскина тоже четко делится на две части - до "Юрия Милославского" - это поиски своего места в жизни и литературе и после"Юрия Милославского" - двадцать три года, небогатых внешними событиями, но наполненных большим постоянным упорным литературным трудом.

"Юрий Милославский", вышедший в свет на четырнадцатом году литературной карьеры писателя, представил русской публике совершенно нового Загоскина, уже не одного из многочисленных литераторов средней руки, а писателя высочайшего класса, смело шагнувшего на авансцену русской литературы.

Русское общество отреагировало на публикацию "Юлия Милославского" восторженными рукоплесканиями: "Все обрадовались "Юрию Милославскому" как общественному приятному событию, все обратились к Загоскину со всеми знаками уважения, с восторженными похвалами.

Тема патриотизма и народного единения в годину тяжких испытаний – основная в первом романе Загоскина. В авторском предисловии к нему среди причин бедственного положения России в начале ХVII века особо выделено полное и всеобщее безразличие. Которое, по совершенно справедливому мнению писателя, страшнее как внешних врагов, так и внутренних раздоров. Тревога за судьбу родины отчетливо ощущается и во втором романе Загоскина «Рославлев, или Русские в 1812 году», и в его повести «Аскольдова могила»... Историко-литературная ценность всех этих произведений отчетливо прорисовывается в наше весьма непростое время.

Событиям русской истории конца XVI - начала XVII века было посвящено немало произведений русской литературы первой четверти XIX века разных жанров, но большинство из них не отличались ни глубиной содержания, ни исторической достоверностью, ни художественными достоинствами. Исключение составляли лишь думы К. Ф. Рылеева "Димитрий Самозванец" и "Иван Сусанин" и трагедия А. С. Пушкина "Борис Годунов", в то время, когда Загоскин писал "Юрия Милославского", еще не опубликованная. Поэтому, несмотря на столь широкое обращение русских поэтов и прозаиков к Смутному времени (такое название получил в истории этот период), оно не получило в тогдашней русской художественной литературе настоящего воплощения, и перед Загоскиным в первую очередь вставала задача художественного освоения темы.

В то же время перед Загоскиным стояла необычайно сложная и принципиально важная для русской литературы проблема создания русского исторического романа как жанра, которого она еще не имела.

Автором первого русского исторического романа стал Михаил Николаевич Загоскин (1789-1852). Этим романом явился «Юрий Милославский, или Русские в 1612 году» изданный Загоскиным в 1829 г. «Милославский» был восторженно встречен как читателями, так и критиками. А.С. Пушкин даже подарил своей сестре Ольге экземпляр этого романа Михаила Загоскина со словами: «Да будет эта прелесть твоею настольною книгою». Кроме этого, Пушкин пишет рецензию на «Юрия Милославского», которую печатает в 1830 году в «Литературной газете». Среди прочего, в своей рецензии Александр Сергеевич говорит: «…Г-н Загоскин точно переносит нас в 1612 год. Добрый наш народ, бояре, козаки, монахи, буйные шиши — всё это угадано, всё это действует, чувствует, как должно было действовать, чувствовать в смутные времена Минина и Авраамия Палицына. Как живы, как занимательны сцены старинной русской жизни! <…> Разговор (живой, драматический везде, где он простонароден) обличает мастера своего дела. Но неоспоримое дарование г. Загоскина заметно изменяет ему, когда он приближается к лицам историческим. Речь Минина на нижегородской площади слаба: в ней порывов народного красноречия. Боярская дума изображена холодно. Можно заметить два-три легких анахронизма и некоторые погрешности противу языка и костюма <…> Но сии мелкие погрешности <…> не могут повредить блистательному, вполне заслуженному успеху "Юрия Милославского"». «"Юрий Милославский" был первым сильным литературным впечатлением моей жизни. Янаходился в пансионе некоего г. Вайденгаммера, когда появился знаменитыйроман; учитель русского языка... рассказал в часы рекреаций моим товарищами мне его содержание... "Юрий Милославский" казался мне чудом совершенства"». Пишет И. С. Тургенев будучи 11 лет от роду...

Н.В. Гоголь упоминает роман Загоскина в своей пьесе «Ревизор» (см. Н.В.Гоголь.“Ревизор”. Действие третье. Явление VI ). То, что в городе, из которого «хоть три года скачи - ни до какого государства не доскачешь», знают о романе Загоскина, а Хлестаков присваивает себе его авторство, - свидетельство не только уездных вкусов и хлестаковского нахальства. Гоголем зафиксирован факт необыкновенной популярности «Юрия Милославского».

Загоскин, которому к моменту появления «Юрия Милославского» исполнилось уже сорок лет, до этого времени прозой не занимался и известен был как комедиограф; пьесы его шли на сценах Петербурга и Москвы. О работе писателя над историческим романом было известно еще до его выхода в свет, причем многие относились к этому скептически (недаром Жуковский за книгу Загоскина принялся «с некоторою к ней недоверчивостью»). Дело в том, что хотя опыты исторической прозы в русской литературе 1820-х годов предпринимались, исторического романа среди них не было.

Для своего романа Загоскин выбрал 1612 год, эпоху “смутного времени”, когда Россия была раздираема междоусобиями, крестьянскими восстаниями, иностранными вторжениями. Русские романисты потом часто будут обращаться к этой эпохе. Он очень тщательно изучил и проштудировал исторический материал и претендовал, как Скотт, представить читателям подлинную картину давно прошедшей красочной эпохи

Герой романа, молодой князь Юрий Милославский тоже разительно напоминает молодых героев Вальтера Скотта. Он находится между двумя лагерями. Принадлежа к старинной русской знати, Юрий присягнул польскому королевичу Владиславу, избранному боярами на русский престол. Он думает, уговаривает себя, что это избрание прекратит интервенцию поляков, междоусобицы и пр. Однако сердце его не лежит к полякам, в конце концов он отрекается от прежних заблуждений и мужественно сражается с польскими захватчиками.

Как у Скотта, главный герой романа Загоскина отличается некоторой пассивностью: его сажают в тюрьму, другие освобождают его, он ранен (как Айвенго) и его куда-то везут и пр. Появляются в романе и благородные разбойники во главе с казаком Киршею Даниловым, помогающие протагонисту (ср. Робин Гуд - в Ivanhoe, Роб Рой в одноименном романе).

Возникают и исторические персонажи: глава Нижегородского ополчения Козьма Минин и Авраамий Палицын, келарь Троице-Сергиевского монастыря и автор знаменитого “Сказания” о событиях смутного времени. Эти исторические персонажи, в отличие от Скотта, мало удались автору, они мало выразительны, бледно написаны. Они играют в сюжете вспомогательную роль (меньшую, чем у Скотта): Минин увещевает героя перейти в русский лагерь и воевать с поляками, Палицин освобождает его от присяги, клятвы на верность, данной польскому королевичу.

За незнакомым бытом, костюмами, навыками и привычками читатель романа Загоскина должен был видеть не только то особенное, что отличает людей прошлого от людей настоящего, но и общее, что сближает их - те же русские чувства, которые, с точки зрения писателя, не менее значимы и в «настоя-щее время»: любовь к отечеству, благочестие, любовь к ближнему и т.д.

Воскрешение быта прошедших столетий, воссоздание страстей и чувств обыкновенного человека прошлого, воплощенного в вымышленном герое, исторический фон - все это давало возможность пока-зывать историю «домашним образом», как говорил А. С. Пушкин, вмещая «романическое происшествие» в «раму обширнейшего происшествия исторического». Особенное значение приобретала история «старых нравов», и прежде всего нравов народа. Духовная жизнь нации, начиная с произведений В. Скотта, стала неотъемлемым компонентом исторического романа.

Народ в романе Загоскина представляет собою не просто фон действия. Герои из народа - не менее первостепенны для Загоскина (так же, как и для В. Скотта), чем персонажи из высших сословий. На действиях одного из «народных» героев - Кирши - фактически зиждется вся острота сюжета «Юрия Милославского». Внимание к народной жизни в историческом романе обусловлено тем, что народное в начале XIX века ассоциировалось с историческим. По распространенному мнению, простой народ, в отличие от образованных сословий («полуевропейцев», с которыми «народ разрознен» и которые сделались «чужие между своими» ), сохранял на протяжении столетий в своем жизненном укладе исконно русские начала. Еще Карамзин в конце XVIII века утверждал, что одни только «трудолюбивые поселяне... среди всех изменений и личин представляют нам еще истинную русскую физиогномию» . И народное, и историческое в равной мере подвержены были идеализации в противопоставлении «полуевропейскому», светскому образу жизни высшего сословия. Такой идеализацией всего «истинно русского» проникнут и роман Загоскина. Современники говорили, что выказываемая писателем «любовь к отечеству» и ко всему, носящему «имя русского», «находит себе приветный отзыв в душе читателя русского» ; что «Загоскин понял... своею русскою душою... что настоящий русский народный роман, как картина русской народной жизни, необходимо должен быть романом патриотическим» и что «Загоскин первый угадал тайну писать русских с натуры» ; что «Юрий Милославский» «отличается необыкновенным искусством в изображении быта наших предков, когда этот быт сходен с нынешним, и проникнут необыкновенною теплотою чувства» .

«Русскую» направленность своего романа беспрестанно подчеркивает прежде всего сам Загоскин: и при характеристике лучших черт национального характера (благородство, удальство, смелость, скром-ность, любовь к ближнему, «милость к падшему», ненависть ко всякому безначалию, неприятие иноземных обычаев, честность и, главное, - любовь к отечеству), и при изображении «типических» фигур изображаемой эпохи (казак Кирша, юродивый Митя, поп Еремей), и при характеристике психологии человека из народа («Русский человек на том и стоит: где бедовое дело, тут-то удаль свою показать», он «в слу-чае нужды готов удовольствоваться куском черного хлеба» и т.п.), и при описании природы («Мы, рус-ские, привыкли к внезапным переменам времени и не дивимся скорым переходам от зимнего холода к весеннему теплу»).

Главным стимулом поступков всех положительных, «истинно русских» героев Загоскина является чувство патриотическое. Поэтому расстановка «хорошего» и «плохого» вполне однозначна - герои-защитники отечества обнаруживают лучшие национальные черты, герои-изменники и враги наделены качествами противоположными. Рассказывая, например, о боярине Кручине-Шалонском, Загоскин не забывает заметить, что не только поступками, взглядами, привычками он выказывал презрение к «про-стым обычаям предков», но и своим бытом, в устройстве которого стремился к роскоши и подражанию иноземцам. Загоскин делает даже оговорку, что описание дома боярина Шалонского «не может дать верного понятия об образе жизни тогдашних русских бояр», дома которых «не удивляли огромностью и великолепием».

А у Загоскина все положительные персонажи не имеют «варварских» предрассудков. Зато изменники и враги наделены «дикостью», которая проявляется не только в их поступках и речах, но и в тех оценках, какими они награждаются по ходу повествования. Кручина-Шалонский, Истома-Туренин. Омляш, поляки. Лжедмитрий, казаки из таборов Трубецкого постоянно сравниваются с кровожадными животными. Так, рассказывая о любви Кручины к дочери. Загоскин попутно замечает: «и дикие звери любят детей своих»; в гневе глаза боярина сверкают, «как у тигра»; Замятня-Опалев применяет к Шалонскому слова библейского изречения о царском гневе, который подобен «рыканию Львову». Стремянный боярина Омляш «ухватками» похож «на медведя», в облике его нет «ничего человеческого», а голос «напоминал рев животного, с которым он имел столь близкое сходство». Истома-Туренин «то взглянет, как рублем подарит, то посмотрит исподлобья, словно дикий зверь». Гетман Гонсевский «желал бы, чтоб нижегородцы положили оружие, так же, как желает хищный волк, чтоб стадо осталось без пастыря и защиты». Мужество Сапеги и Лисовского названо «зверским». Лжедмитрий «спрятался» в Калугу после поражения под Тушиным, «как медведь в свою берлогу». Казаки Трубецкого после взятия Кремля «словно волки рыщут вокруг Грановитой палаты»; они рассеиваются по всей России, «как стая хищных зверей». Единственно в ком из «подлинно русских» заметны «зверские» черты - в шишах. Впрочем, они и представлены Загоскиным войском беспорядочным, склонным как к защите отечества, так и к разбою. Недаром фамилия одного из них - Зверев. Со «зверскими рожами» и «зверским хохотом» они готовы отправить на виселицу неповинную героиню.

Уподобление порочных героев хищникам - устойчивое литературное клише, восходящее к фольклору и древним литературам. В притче, басне, афоризме, пословице хищники явлены почти всегда со знаком «минус», который сопровождает их и при сравнении с ними людей. Заведомая «отрицательность» хищников дает возможность с прозрачной иносказательностью определить характер героя и в произведениях, по жанру ничего не имеющих общего с басней или притчей. Не признающий никаких компромиссов в утверждении всего «истинно русского», Загоскин приходил к отчетливому разграничению с позиций своей идеи между «хорошим» и «плохим». И, не вдаваясь в психологические нюансы внутреннего мира «порочных» персонажей, он строил характеристики не только путем прямого обозначения их душевных качеств, но и с помощью аналогий, имевших устойчивую литературную репутацию.

Если «порочные» персонажи наделены «дикостью», то герои идеальные охарактеризованы исключи-тельно с помощью положительных абстрагирующих эпитетов («бессмертный» Минин, «благочестивый» архимандрит Феодосии; «бессмертный сподвижник добродетельного Дионисия» Авраамий Палицын; у Пожарского - «величественное и вместе кроткое чело»; Юрий Милославский - «пламенный юноша», «благородный юноша», у него «благородный вид» и т. д.).

Интересно, что благородный герой нередко ставился романистами в такие положения, когда честь его подвергалась жестким испытаниям: так, Уэверли оказывается дезертиром поневоле; Квентину Дор-варду, честно служащему Людовику XI, поручается заведомо бесчестное дело. И Юрий Милославский в двусмысленном положении: с одной стороны, он присягнул польскому королевичу и по долгу присяги не должен вступать в борьбу с поляками, с другой - он, как истинный патриот, не может и мириться с тем злом, которое совершают враги отечества.

Юрий Милославский, как и его литературные прототипы в романах В. Скотта, - герой положительный и при этом наиболее бледно изображенный. Он фактически не участвует в действии.

Связь со сказкой обнаруживается уже в расстановке персонажей. Так же, как в волшебной сказке, не столько герой действует самостоятельно, сколько за него - его помощники, способствующие ему в борьбе с недругами (антагонистами) . Героя волшебной сказки как раз чаще всего «спасают, посылают, освобождают» и т. д. В романе Кирша, так же как и многие сказочные помощники, выручает героя из беды за то, что тот в свое время спас ему жизнь. Кирша трижды (фольклорное число) спасает Милославского: от погони врагов, от нападения слуг Шалонского, от плена. Интересно, что Загоскин объясняет помощь Кирши вполне сказочным аргументом - «непреодолимым желанием во что бы то ни стало соединить двух любовников» (Юрия и Анастасию). Как известно, в помощь сказочного помощника входит добывание невесты герою. Другие помощники - Авраамий Палицын, освобождающий Милославского от присяги польскому королевичу, поп Еремей, спасающий его возлюбленную и венчающий героев, юродивый Митя, дающий Милославскому иносказательные советы. По-сказочному перед Юрием и Алексеем, едущими в отчину Шалонского, возникает на распутье дорог мужичок с хворостом. В «инишном царстве» (Теплый Стан боярина Кручины-Шалонского), куда можно попасть по одной-единственной дороге, оказывается плененный Милославский. Сказочным богатырством отличаются Минин, отец Еремей, крестьянин Суета (примечательно, что Омляш, герой тоже богатырского сложения, назван, однако, «уродливым велика-ном»).

Ряд сказочных мотивов романа непосредственно связан с Киршей, характер которого изобилует ка-чествами ловкого и находчивого персонажа социально-бытовой сказки, одурачивающего своих против-ников. Чтобы удобно устроиться на ночлег, он запугивает выдумкой о разбойниках проезжих, остано-вившихся на постоялом дворе. Подслушав разговор колдуна Кудимыча с пришедшей поучиться у него старухой, Кирша потом одурачивает их обоих. Одурачивает он своих сторожей, удирая из отчины боярина Кручины, одурачивает жадную старуху, продавшую по неслыханной цене крынку молока, одурачивает слуг боярина Кручины, добывая для них мнимый клад. Более всего напрашивается аналогия Кирши с солдатом и вором - героями социально-бытовой сказки (вор в русской сказочной традиции, в отличие от разбойника, трактуется положительно). В одном из сказочных сюжетов солдат выведывает у колдуна секреты колдовского искусства и затем побеждает его . В другой сказке - подслушивает разговор о заговоре против царя или узнает о нападении разбойников (Кирша подслушивает разговор Омляша с земским ярыжкой о предстоящем нападении на Юрия Милославского). Одурачивание солдатом, хитроумным мужиком или вором глупой старухи - мотив, весьма распространенный в социально-бытовой сказке. Так, в одном из сказочных сюжетов солдаты подкладывают старухе в печь лапоть, выкрав оттуда жареного петуха . Кирша так же, как сказочные вор и солдат, не имеет пристанища и так же, как они, человек «пришлый», совершающий свои подвиги в незнакомом для себя месте. С Киршей связан и такой явный сказочный эпизод, как похищение коня.

Как и у Скотта герой Загоскина находится, колеблется между двумя лагерями. однако сходство со Скоттом оказывается здесь мнимым. У русского автора отсутствует та сдержанность, толерантность, беспристрастие которые были свойственны великому шотландцу при описании политических распрей, религиозных войн, расовых столкновений. Для Загоскина, как и для большинства русских авторов, существует только черное и белое, хорошее и плохое, хорошие русские, плохие поляки, французы, евреи, шведы, раскольники, татары (вобщем все, кроме русских).

Отсутствие толерантности, свойственной романом Скотта, сказалось и на истории появления романа Загоскина на англиском языке.

«Юрий Милославский или русские в 1612 году», который в один миг возвёл малоизвестного писателя в разряд живых классиков. Загоскин был первым русским писателем, который обратился к жанру исторического романа в России. До Загоскина исторические романы писали только заграничные авторы. И пусть литературные приёмы, которые Загоскин применил в своём романе, сильно походили на приёмы, уже освоенные до него Вальтером Скоттом в своих произведениях, всё равно из отечественных писателей Загоскин был первым. Да, потом уже были и «Капитанская дочка» Пушкина, и «Тарас Бульба» Гоголя, и романы Лажечникова, но это было уже потом. Первым был «Юрий Милославский». Бешеный успех первого романа последующие произведения автора уже так и не смогли обойти. Отзывы на «Юрия Милославского» были самые разные. От самых тёплых, до самых враждебных. Причём один и тот же критик мог давать диаметрально противоположные оценки. В качестве примера приведём две цитаты Белинского:

В.Г. Белинский: 1) ««Юрий Милославский» был первым хорошим русским романом… он отличается необыкновенным искусством в изображении быта наших предков, когда этот быт сходен с нынешним, и проникнут необыкновенной теплотою чувства» и 2) вот снова Белинский, но в этот раз он говорит уже нечто другое: «Исторического в нём… очень мало, если исключить собственные имена, числа и внешние события… Герой – образ без лица, не человек и не тень… герои добра и зла ужасно неудачны» .

Двояко относился к творчеству Загоскина не только один Белинский. Известнейший русский поэт, переводчик, мемуарист и литературный критик Аполлон Григорьев писал о Загоскине: «У него был и комический талант, небольших, конечно, размеров, и добродушный юмор, и жар увлечения, и даже, пожалуй, своего рода поэтическая манера, но… представьте себе русский быт и русскую историю с точки зрения Павла Афанасьевича Фамусова… - вы получите совершенно верное, нисколько даже не карикатурное понятие о взгляде загоскинского направления, на быт предков и быт народа. Любовь к застою и умиление перед застоем… взгляд на каждый протест как на злодеяние и преступление… признание заслуги в одной покорности, оправдание возмутительнейших явлений старого быта, какое-то тупо-добродушное спокойствие и достолюбезность в изображении этих явлений… - вот существенные черты загоскинского взгляда» .

Не удивительно, что Загоскину оказался близок лозунг, выдвинутый в 1833 году министром народного просвещения С.С. Уваровым: «Общая наша обязанность состоит в том, чтобы народное образование, согласно с Высочайшим намерением Августейшего Монарха, совершалось в соединённом духе Православия, Самодержавия и народности». Триада «православие, самодержавие, народность» впоследствии стала выражением русской монархической доктрины и просто крылатым выражением. Таким образом, личные взгляды Загоскина – человека, совпали с официальной государственной установкой того времени. Всё это дало повод к обвинению писателя в «квасном патриотизме». Согласно толковому словарю, квасной патриотизм – это «упрямая, тупая приверженность к бытовым мелочам национального быта». Выражением квасной патриотизм метко обозначено общественное явление, противоположное истинному патриотизму. Здесь же мы не будем доказывать справедливость или ложность подобных обвинений. Мы будем обращаться только к прямым цитатам критиков Загоскина.

В чём же состоит причина успеха исторических романов у читающей публики? Сам Вальтер Скотт видел свой успех в изображении в романах человеческих чувств и страстей, общих для всех сословий и эпох.

Писатель сосредотачивал внимание на характерах и страстях, которые «свойственны людям на всех ступенях общества и одинаково волнуют человеческое сердце, бьётся ли оно под стальными латами пятнадцатого века, под парчовым кафтаном восемнадцатого или под голубым фраком и белым канифасовым жилетом наших дней».

Читатель должен был не только погрузиться в атмосферу прошлого, но так же выявить в читаемом им произведении те черты, которые сближают прошлое с настоящим.

В романах Загоскина связующим звеном между прошлым и настоящим является так называемая «русская идея», нашедшая своё воплощение в официальной государственной доктрине того времени - «теории официальной народности», лозунгом которой стала знаменитая уваровская триада «православие, самодержавие, народность». В соответствии с этой концепцией, «русский народ глубоко религиозен и предан престолу, а православная вера и самодержавие составляют непременные условия существования России. Народность же понималась как необходимость придерживаться собственных традиций и отвергать иностранное влияние. Термин являлся своеобразной попыткой идеологического обоснования правительственного курса Николая I начала 1830-х годов. В рамках данной теории начальник III отделения Бенкендорф писал, что прошлое России удивительно, настоящее прекрасно, будущее выше всяких представлений».

М.Н. Загоскин, описывая русское историческое прошлое, остаётся верен этой самой «теории официальной народности». Загоскин последовательно насаждает в своих романах идею о том, что «русская нация во все времена сплачивалась служению царю и преданности православию». Эта позиция писателя высоко ценилась «на самом высоком уровне» - романы Загоскина были одобрены царским двором. Поэтому, параллельно карьере писателя, заручившись высочайшим покровительством, Загоскину удалось так же сделать карьеру государственного служащего. Среди прочих должностей, занимаемых им в течение своей жизни, Загоскин занимал должность директора московских императорских театров и пост директора московской оружейной палаты. На научном поприще Загоскину тоже сопутствовал успех: в 1833 году он получил звание действительного члена Российской академии, а после присоединения её к академии наук — звание почетного академика по отделению русского языка и словесности. Необходимо обратить внимание на то обстоятельство, что всех своих достижений, как на поприще госслужащего, так и в науке, Загоскин «добился» уже после опубликования им своих русофильских произведений. В частности место управляющего конторою императорских московских театров Загоскин получает сразу после выхода в свет «Юрия Милославского».

Оппозицией взглядам «официальной народности» в целом и взглядам М.Н. Загоскина в частности являлась идеология так называемых «западников», которые брали на щит, т.е. ставили на первый план мысль о бесплодности русской истории для европейской цивилизации. В литературе реакционным проправительственным идеям противостояли такие светлые головы, как, например, П.Я. Чаадаев. В своём «Первом философическом письме» Чаадаев писал: «Исторический опыт для нас не существует, поколения и века протекли без пользы для нас... мы ничего не дали миру, ничему не научили его, мы не внесли ни одной идеи в массу идей человеческих, ничем не содействовали прогрессу человеческого разума, и все, что нам досталось от этого прогресса, мы исказили». С П.Я. Чаадаевым был полностью солидарен, литературный критик, поэт, П.А.Вяземский: «... сомневаемся в богатстве наших материалов для романов вроде Вальтера Скотта. В нашей истории, по крайней мере до Петра Великого ... нет нравов, общежития, гражданственного и домашнего быта: источников необходимых для наблюдателя-романиста».

Так почему же «Юрий Милославский» так полюбился читателю той эпохи? Всё очень просто: этот роман обращается к национальному прошлому читателя. Журналы того времени стали называть Загоскина «русским Вальтер Скоттом». Да, слава писателя оказалась мимолётной, но не смотря на это у Загоскина не отнять пальму первенства создателя первого исторического романа в русской литературе. «Загоскин показал читателям, что русская история располагает эпическими и полными эстетического интереса страницами, богатым содержанием, не уступающим своим поэтическим значением той иноземной старине, которая подверглась художественной обработке в романах Вальтера Скотта». Загоскин на протяжении всего своего романа не устаёт подчёркивать, что Юрий Милославский – это русский боярин, любящий всё русское.

М.Н. Загоскин активно пользовался при создании своих произведений открытым Вальтером Скоттом «национально-историческим принципом». В частности, отсюда вытекают демонстративные добавления к заголовкам загоскинских романов: «русские в таком-то году».

Вальтер Скотт, как основоположник исторического романа, так или иначе оказал влияние на развитие этой разновидности романного жанра во всех европейских литературах, а также американской. Вопрос о влиянии романа Скотта и формировании собственной национальной традиции исторического романа ставился практически в каждой литературе. При этом в литературах наиболее удаленных от европейского культурного контекста – русской и американской – возникал вопрос и о самой возможности существования подобного типа романа.

В обоих случаях мысль о невозможности существования исторического романа возникала в связи с представлением об особенностях национальной истории или отсутствия таковой. При этом в США речь шла о буквальном отстутствии собственной истории, которая уходила вглубь лет на шестьдесят. В России же, история которой уходила вглубь по меньшей мере на десять веков, подобные идеи возникали в среде западников, которые русскую историю до Петра называли варварством, а после Петра – заимствованием. Неудивительно, что исторический роман в России создавали в основном их оппоненты – славянофилы, или по крайней мере авторы, далекие от экстремизма западнического отношения к русской истории.

К ним и относился М.Н.Загоскин, создатель первого русского исторического романа «Юрий Милославский, или русские в 1612 году» (1829). М.Н.Загоскин, естественно, использовал художественную модель Вальтер Скотта. В его романе мы находим и два враждующие лагеря: русских и поляков; и молодого героя, который волею обстоятельств сталкивается и с тем, и с другим лагерем; и любовный сюжет; и реальные исторические лица на периферии действия – Кузьму Минина и Авраамия Палицына, и верного слугу героя, и помощника героя, который выручает его в безвыходных обстоятельствах: казака Киршу. Как и Скотт, Загоскин тщательно изучает изображаемую эпоху, как и Скотт, он позволяет себе некоторые отступления от исторической точности, на которые сам указывает сносках, а в конце романа помещает «Исторические замечания». Историческими источниками для него служат, в первую очередь, «История государства Российского» Н.М.Карамзина, а также «Сказание Авраама Палицына», летописи и некоторые другие источники.

Что общего между «Юрием Милославским» и романами Вальтера Скотта с точки зрения сюжетной составляющей? Литературовед М. Альтшуллер, специально занимавшийся, среди прочего, сопоставлением романов В. Скотта с романами Михаила Загоскина, писал: «Как у Скотта, главный герой романа Загоскина отличается некоторой пассивностью: его сажают в тюрьму, другие освобождают его, он ранен (как Айвенго) и его куда-то везут и пр. Появляются в романе и благородные разбойники во главе с казаком Киршею Даниловым, помогающие протагонисту (ср. Робин Гуд - в Ivanhoe, Роб Рой в одноименном романе).

Как и у Скотта протагонист Загоскина находится, колеблется между двумя лагерями, однако сходство со Скоттом оказывается здесь мнимым. У русского автора отсутствует та сдержанность, толерантность, беспристрастие которые были свойственны великому шотландцу при описании политических распрей, религиозных войн, расовых столкновений. Для Загоскина, как и для большинства русских авторов, существует только черное и белое, хорошее и плохое, хорошие русские, плохие поляки, французы, евреи, шведы, раскольники, татары (вобщем все, кроме русских)».

М.Н.Загоскин, действительно, старается как можно тщательнее подражать типу романа, созданному Вальтером Скоттом, но роман получается все-таки совсем другой. Юрий Милославский принадлежит к русскому лагерю, но по молодости и неопытности он присягнул польскому королевичу Владиславу в надежде, что это спасет отечество от смуты, тем более что тот обещал принять православие. Сталкиваясь с польскими панами и особенно их русскими приспешниками, он быстро понимает, что совершил роковую ошибку. Для Милославского ни любовь, ни дружба не могут быть важнее интересов веры и отечества, только принесенной им присяге он не может изменить, пока от этой присяги не освободит его духовник – Авраамий Палицын.

Для Юрия Милославского не существует возможности лавирования между двумя воюющими лагерями, поэтому его ложный шаг (присяга) воспринимается им как трагедия, а его пребывание на территории противника немедленно оборачивается риском для жизни. Вместо героя-индивидуалиста, который заботится о своей личной чести и славе, об устроении своей судьбы, Загоскин выводит молодого героя, который полон стремления «положить жизнь за други своя»: для традиционной русской (допетровской) культуры именно это идеальный герой.

Не только восприятие своего «срединного» положения между воюющими сторонами как трагедии отличает Юрия Милославского от молодого героя Скотта, но и то, что он вообще размышляет о происходящих на его глазах событиях как о движении истории, размышляет о судьбе отечества. Этого никогда не случается с героями Вальтера Скотта: она всегда остаются только частными людьми, попавшими в водоворот исторических событий.

Исследователи справедливо отмечают некоторую «бесцветность» главного молодого героя в романах Скотта, стандартный набор добродетелей: приятен, неглуп, достаточно образован, честен, предан в любви. О Юрии Милославском критики тоже писали, что он «бесцветен»: но речь на самом деле должна идти совсем о другом качестве: это идеальный герой, и как идеал он недостаточно индивидуализирован, он в гораздо меньшей степени «автономный индивид», чем герой европейского исторического романа.

Вальтер Скотт для своих романов избирает ситуации исторического конфликта, но конфликта, принявшего затяжные формы, только в таком конфликте его молодой герой может проявить свои функции посредника между двумя лагерями. Айвенго сохраняет свою честь, служа Ричарду Львиное Сердце, но что сказали бы о нем саксы, если бы он пошел на службу к норманнам непосредственно после завоевания Англии? Загоскин, напротив, выбирает самый переломный момент, решающий момент исторического конфликта, когда каждый герой выбирает свою сторону и не может сохранять нейтралитет. Поэтому сюжетно конфликт русского романа выглядит более простым и прямолинейным.

Следует сказать несколько слов о языке, которым написан «Юрий Милославский». Как отметил ещё В.В. Виноградов, «повествовательный язык «Юрия Милославского» - это литературный язык первых десятилетий XIX века, с яркими отпечатками официально-патриотического стиля публицистики того времени и вместе с тем - с некоторыми лексическими отступлениями от современной нормы, что мотивируется задачами исторического изображения».

Как и у Вальтера Скотта, историко-бытовые детали играют важную роль в произведениях М.Н. Загоскина, однако у Загоскина отсутствует историзм великого шотландского предшественника. Для Загоскина роман – это «открытое поле, где может свободно разгуляться воображение писателя». Да, Загоскин связал действия своих героев с историческими событиями, но, по справедливому замечанию С.М. Петрова, у Загоскина «сами события и исторические детали остались в стороне; они играют в романе вспомогательную, служебную роль, и притом гораздо меньшую, чем в подобных ситуациях, в романах Вальтера Скотта. <…> Сама история превращается в романе в доказательство торжества нравственных идей писателя. Загоскин не только не заботился о соблюдении принципа объективности в изображении исторического прошлого, но и прямо придавал своим романам дидактическое значение». В частности, автор переносит психологию людей своего времени на два века назад. Из бесед главного героя – Юрия Милославского с Анастасией мы «узнаём достоверно, что романтизм был очень силён в России в эпоху междуцарствия» - писал В. Майков о «Юрии Милославском». Белинский справедливо указывал нам на то, что «все лица романа – осуществление личных понятий автора; все они чувствуют его чувствами, понимают его умом». В другой своей работе Белинский ещё резче отозвался о «Юрии Милославском»: «Исторического в этом романе нет ничего: все лица его списаны с простолюдинов нашего времени. Характеры, завязка и развязка романа – всё обнаруживает в авторе русского драматического писателя, навыкшего поддельную сценическую действительность почитать за зеркало настоящей русской жизни. В 1612 год он перенёс отдельные сцены 1812 года, подмеченные им в деревнях, - и был убеждён, что остался верен истории».

Но наряду с достоинствами уже современная критика находила в "Юрии Милославском" и недостатки. Она отметила, что образ главного положительного героя романа Юрия Милославского получился бледным, его роль в сюжете романа чисто служебная. Пушкин в перечне удавшихся автору характеров не называет Юрия Милославского. Правда, он и не говорит о нем, как о неудаче, видимо, принимая во внимание, ч го именно этот персонаж соединяет собой разнородные эпизоды в единый роман.

Недостатки "Юрия Милославского", включая сюда и некоторые анахронизмы, языковые и стилистические ошибки, Пушкин называл "мелкими погрешностями". И действительно, они мелки по сравнению с принципиальными художественными открытиями Загоскина в жанре исторического романа, которые оказали решающее влияние на дальнейшее развитие этого жанра в русской литературе.

Использование законов жанра, впервые введенных в практику русской литературы Загоскиным, легко обнаруживается у его современников и в произведениях, написанных столетием позже. Но, чтобы представить степень заслуги Загоскина, можно ограничиться одним примером: художественная историческая проза Пушкина, и прежде всего "Капитанская дочка", является прямым освоением и развитием художественных принципов Загоскина, воплощенных им в "Юрии Милославском".

«Художническая часть», особенно в «Юрии Милославском», в тех местах, где она не подавлена назидательной идеей, действительно способна была увлечь, умело «закрученный» сюжет заинтриговывал читателя, «теплота чувства», если она выражена «без претензии на доктрину», располагала к чтению. Это свойство поэтики Загоскина подметил еще А. А. Бестужев (Марлинский), в целом относившийся к произведениям Загоскина скептически: «...нет в нем ничего необыкновенного, поразительного, но умилительного много, но забавного много, и вы не увидите, как дочитались до конца, и вы досадуете, зачем так скоро пресекает он ваше удовольствие» .

«Юрий Милославский» как произведение беллетристическое и патриотическое оказался очень популярен в конце XIX - начале XX века, когда он не только неоднократно переиздавался, но и подвергался многочисленным переработкам и адаптациям. Впрочем, «Юрий Милославский» имеет интерес не только «для любопытства», но и как первое отечественное произведение в жанре исторического романа, и как тот тип романа, который получил свое развитие впоследствии, и как обращение к конкретному историческому материалу для воссоздания «живого» облика людей прошлого.