Проблемы языка исторической прозы Загоскина на примере романа «Юрий Милославский или русские в 1612 году».
М. Загоскин в своём романе «Юрий Милославский» подвергает существенным преобразованиям Карамзинистскую манеру исторического повествования. Суть этих преобразований, прежде всего в ослаблении высокой риторики, в усилении бытового элемента речи. Одновременно М. Н. Загоскин расширил и круг старинной вещевой терминологии в составе повествования. В романе «Юрий Милолославский» он стремился к большей точности обозначений. Названия сословий, должностей, чинов, военного снаряжения, одежды, напитков - значительно шире вводятся в язык повествователя-романиста. Они нередко поясняются в подстрочных примечаниях: «Поздравив Юрия с приездом и объявив себя одним из знакомцев боярина...» . В сноске автор поясняет, что «знакомцами назывались тогда жившие у бояр бедные дворяне: они едали за боярским столом и составляли их домашнюю беседу». «Богатый парчовый опашень, небрежно накинутый сверх легкой объяринной ферязи, широкая золотая лента с жемчужной подвязью...». И поясняется: «опашень - женское верхнее платье с длинными, висячими до земли рукавами и большим капюшоном», «ферязи - женская ферязь, платье почти одинакового покроя с нынешними сарафанами».
По мнению современников и последующих исследователей, роман М.Н. Загоскина «Юрия Милославский» является наиболее удачным произведением романтического направления в русской исторической прозе того времени. По словам С.Т. Аксакова, «русский ум, дух и склад речи впервые послышались на Руси в этом романе». По оценке В.В. Виноградова, это было «первое удачное разрешение вопроса о структуре устной, разговорно-бытовой речи древнерусских героев в историческом романе». Загоскин широко использовал социально-групповое расслоение устной бытовой речи в диалогах действующих лиц из разных сословий. Здесь, по характеристике А.С. Пушкина, «добрый наш народ, бояре, казаки, монахи, буйные шиши - все это угадано, все это действует, чувствует, как должно было действовать, чувствовать в смутные времена Минина и Авраамия Палицына. Как живы, как занимательны сцены старинной русской жизни!.. Разговор (живой драматический везде, где он простонароден) обличает мастера своего дела». Загоскин впервые использовал просторечие как средство речевых характеристик героев. Даже бояре в бытовом обиходе говорят просторечно. Их речь мало чем отличается от крестьянской по своему словарю: «Спасибо, добрый человек! - сказал Юрий. - Я больно прозяб и лягу отогреться на печь». Лишь речь боярина Замятина-Опалева имитирует стиль древнерусского книжника, она пестрит церковнославянскими цитатами из священного писания: «И да расточатся врази его! - заревел басом Замятин-Опалев. - Да прейдет живот их, яко след облака и яко мгла разрушится от луч солнечных». Однако речь бояр, приближается во многих случаях к торжественной речи оратора XIX века. Например, - речь Юрия Милославского.
М.Н. Загоскин значительно расширил и круг старинной вещевой терминологии в составе повествования. Он стремится к исторической точности обозначений, хотя и не злоупотребляет старинными словами. Названия сословий, должностей, чинов, военного снаряжения, одежды, денежных единиц, кушаний, напитков широко и умело вводятся в повествовательную речь рассказчика. И все же система исторического изложения, разработанная Загоскиным и решительно преобразовавшая карамзинскую манеру повествования, была еще далека от реализма, от глубокого проникновения в подлинную историю. Это сразу же отметил Пушкин. Восхищаясь бытовыми сценами из народной жизни, он в то же время писал: «Но неоспоримое дарование г. Загоскина заметно изменяет ему, когда он приближается к лицам историческим. Речь Минина на нижегородской площади слаба: в ней нет порывов народного красноречия... Можно заметить два-три легких анахронизма и некоторые погрешности противу языка и костюма. Например, новейшее выражение: столбовой дворянин употреблено в смысле человека знатного рода (мужа честна, как говорят летописцы); охотиться вместо ездить на охоту; пользовать вместо лечить». Загоскин и сам не ставил своей целью глубокое, реалистическое проникновение в подлинную историю. По его словам, «исторический роман — не история, а выдумка, основанная на истинном происшествии».
Подобно Карамзину, Марлинскому, Загоскин часто в открытой форме привносит взгляды и оценки позднейшего повествователя в изображаемую им эпоху. Это проявляется в открытых лирико-публицистических отступлениях и в сопоставлениях быта описываемой эпохи с современным. Например: «Домашний простонародный быт тогдашнего времени почти ничем не отличался от нынешнего .. В течение двух столетий изменились только некоторые мелкие подробности: в наше время в хорошей белой избе обыкновенно кладется печь с трубою, а стены украшаются иногда картинками, представляющими «Шемякин суд» или «Мамаево побоище»; в 17 веке эта роскошь была известна одним боярам и богатым купцам гостиной сотни. Следовательно, читателям нетрудно будет представить себе внутренность постоялого двора, в котором за большим дубовым столом сидело несколько проезжих». Этот же прием применяется при описании домов и дворян того времени, при изображении обеда и перечисления блюд. Особенно многословно - с четырьмя рядами стилистических сопоставлений, по замечанию В.В. Виноградова, описание Муромских лесов: «Знаменитые в народных сказках и древних преданиях дремучие леса Муромские и доныне пользуются неоспоримым правом -воспламенять воображение русских поэтов. Тот, кому не случалось проезжать ими, с ужасом представляет себе непроницаемую глубину этих диких пустынь, сыпучие пески, поросшие мхом и частым ельником непроходимые болота, мрачные поляны, устланные целыми поколениями исполинских сосен, которые породились, взросли и истлевали на тех же самых местах, где некогда возвышались их прежние, современные векам, прародители; одним словом, и в наше время многие воображают Муромские леса
Жилищем ведьм, волков,
Разбойников и злых духов.
Но, к сожалению юных поэтов наших и к счастию всех путешественников, они давно уже потеряли свою пиитическую физиономию. Напрасно бы стали мы искать окруженную топкими болотами долину, где некогда, по древним сказаниям, возвышалось на семи дубах неприступное жилище Соловья-разбойника; никто в селе Карачарове не покажет любопытному путешественнику того места, где была хижина, в которой родился и сиднем сидел тридцать лет могучий богатырь Илья Муромец. О ведьмах не говорят уже и в самом Киеве; злые духи остались в одних операх, а романтические разбойники, по милости классических капитан-исправников, вовсе перевелись на святой Руси; и бедный путешественник, мечтавший насладиться всеми ужасами ночного нападения, приехав домой, со вздохом разряжает свои пистолеты и разве иногда может похвастаться мужественным своим нападением на станционного смотрителя, который, бог знает почему, не давал ему до самой полуночи лошадей, или победою над упрямым извозчиком, у которого, верно, было что-нибудь на уме, потому что он ехал шагом по тяжелой песчаной дороге и, подъезжая к одному оврагу, насвистывал песню. Но что всего несноснее: этот дремучий лес который в старину представлялся воображению чем-то неопределенным, бесконечным - весь вымерен, разделен на десятины, и сочинитель романа не найдет в нем ни одного уголка, |которого бы уездный землемер не показал ему на общем плане губернии... С лишком за двести лет до этого, то есть во времена междуцарствия, хотя мы и не можем сказать утвердительно, живали ли в Муромских лесах ведьмы, лешие и злые духи. Но, по крайней мере, это народное поверье существовало тогда еще во всей своей силе; что ж касается до разбойников, то, несмотря на старания губных старост, огнищан и всей земской полиции тогдашнего времени дорога Муромским лесом вовсе была небезопасна».
В некоторых случаях старинные термины подвергаются современной оценке. Автор извиняется за их грубость, за «несалонный характер», подчеркивая, что страсть к исторической истине -невольная причина его отступлений от требований современной эстетики: «Трудно было бы отгадать, к какому классу людей принадлежал этот последний, если б от беспрестанного движения не распахнулся его смурый однорядок и не открылись вышитые красной шерстью на груди его кафтана две буквы: 3 и Я, означавшие, что он принадлежит к числу полицейских служителей, которые в то время назывались... я боюсь оскорбить нежный слух моих читателей, но, соблюдая, сколь возможно, историческую истину, должен сказать, что их в 17-м столетии называли земскими ярыжками».
В целом у Загоскина преобладает еще условно-романтический стиль исторического повествования, хотя и с некоторыми красками и чертами будущего реализма, стиль, опирающийся главным образом на формы современного автору русского языка, его народно-речевых стилей и на язык фольклора. Повествовательный язык «Юрия Милославского» - это литературный язык первых десятилетий XIX века с ярким отпечатком официально-патриотического стиля публицистики этого времени и вместе с тем - с некоторыми лексическими отступлениями от современной нормы. Ощущается разрыв между стилем повествователя, его субъективизмом, его современной официально-публицистической фразеологией и речами действующих лиц, особенно теми, в которых густа и сильна просторечная окраска.
Во втором романе Загоскина «Рославлев», по оценке В. Виноградова, «наблюдается тенденция к стандартизации и шаблонизации приемов исторического повествования. Субъективно-оценочное отношение автора к персонажам, открыто публицистическое шаржение своих взглядов, носящих яркий отпечаток «квасного патриотизма», монархизма и официально-церковной религиозности, отсутствие стилистического разнообразия и семантической глубины зарисовки характеров - все это и многое другое говорит о том, что система исторического изложения, разработанная М.Н. Загоскиным, далека от реализма. Образы действующих лиц рисуются почти всегда одной речевой краской. В них нет движения. Они статичны.
Возникает несоответствие между драматическою живостию отдельных сцен и отсутствием развития характеров. То, что было прогрессивным в первом романе М.Н. Загоскина и сближало его романтико-исторический стиль с общими процессами формирования национального русского литературного языка и с развитием стилистических категорий реализма и историзма, не нашло дальнейшего развития в творчестве М.И. Загоскина».
Называя роман М. Н. Загоскина «Юрий Милославский» первым историческим романом, С. Т. Аксаков отмечает в нем национальные характеры, обычаи, нравы, костюм, язык: «Вот язык, которым должны были, кажется, говорить люди русские в 1612 году». Рассмотрим, какие же основания для такого утверждения есть у С. Т. Аксакова. Действительно, чтобы более зримо перед читателем предстала описываемая эпоха, автор использует бытовую лексику того времени. Вот подробное описание строения — комнат Анастасии Тимофеевны, дочери боярина Кручины-Шалонского: «Вокруг ничем не обитых стен первой (комнаты) на широких лавках сидели за пряжею дворовые девушки... Вторая комната была вся обита красным сукном; в правом углу стоял раззолоченный кивот с иконами, в богатых серебряных окладах; несколько огромных, обитых жестью сундуков с приданым и нарядами боярышни занимали всю левую сторону покоя; в одном простенке висело четырехугольное зеркало в узорчатых рамках и шитое золотом и шелками полотенце. Прямо против дверей стояла высокая кровать с штофным пологом; кругом ее на больших скамейках сидели Власьевна и несколько ближних сенных девушек». Интересна также такая бытовая лексика, как красна — холст, ширинка - «полотенце», дружка ........«товарищ жениха на свадьбе» , киса — «мешок», гайдамак — «разбойник», светец - «подставка для лучины», кунтуш — «польский верхний кафтан» и др.
В романе показаны разные сдои народа, поэтому автор использует разнообразную лексику. Кроме бытовой лексики, широко представлена и общественно-политическая лексика: думные дворяне — «члены царской думы», стряпчий — «служащий при дворе, ведавший царской стряпней», знакомец — «бедный дворянин, живший у боярина и содержавшийся им», бобыль — «неимущий», годовщина — «подушная подать», мыт — «пошлина за проезд по мостам и дорогам», курень — «административная единица в Запорожской Сечи, включающая в себя несколько соседних деревень», а также: безначалие, смута, побор, сенные девушки, челядь и др.
Представляет интерес торжественно звучащая церковная лексика, особенно ею насыщены страницы, посвященные разговору Юрия Милославского со священником Сергиевской лавры Авраамием Палицыным: многогрешный, благочестивый, благовест, богопротивный, всевышний, мольба, обитель, послушник, господь, покаяние, душевное смирение, божий угодник, ангельский образ и др. Здесь автор в изобилии использует старославянизмы или слова со старославянскими морфемами: брань, враг, глава, юноша, десница, единыйг могущий, крепость, отчаяние, исполнен, благоволит и др.
В связи с тем, что роман об освободительной войне русских против польского нашествия, для достоверности изображаемого, М. Н. Загоскин употребляет военную лексику, называющую людей: стрелец, запорожец, казак, атаман, есаул, кошевой атаман; оружие: палица, палаш, дротик, польская сабля, турецкий пистолет; род войск: хоругвь, регимент и др. Давая описание жилища, автор отводит первостепенную роль изображению оружия. Так, в одной из комнат боярина Кручины-Шалонского мы видим, что «развешенные в порядке панцири, бердыши, кистени, сабли и ружья служили единственным украшением голых стен сего покоя».
Поскольку роман исторический, он содержит архаическую лексику. Загоскин старается объяснить значение устаревших, слов. Их толкование он дает, во-первых, в сносках: царик — «так называли поляки второго самозванца», охабень — «верхнее платье с длинными рукавами и капюшоном».
Во-вторых, в тексте: большая комната, называемая светлицею, отделялась от черной избы просторными и теплыми сенями, в которых живали горничные, получившие название сенных девушек»0; «жители отдаленной Украйны умножили собою число свободных людей: так называли себя воины, составлявшие отечественное ополчение нижегородское, которое вскоре под предводительством Пожарского двинулось к Ярославлю»7. Кроме сносок, в конце романа есть исторические комментарии, в которых писатель поясняет слова и фактический материал: «земледельцев и всех, вообще занимавшихся черной работою, называли в старину смердами».
Михаилу Николаевичу Загоскину важно показать патриотический порыв народа в войне с поляками и почтительное отношение героев романа к Родине, поэтому, разумеется, для него имеют большое значение слова, называющие родную страну, ее защитников. Довольно часто автором используются такие эмоционально окрашенные наименования, как святая Русь, царство русское, земля русская, отечество; а наименования: сиротствующая Москва, матушка Москва — являются для писателя символом Родины. Эти названия-синонимы приобретают в контексте различные смысловые и экспрессивные оттенки. Русских воинов-патриотов Загоскин называет словами, имеющими положительную оценку: братья, православные, ребята, молодцы. Богат набор слов, обозначающих врагов: иноверцы, супостаты, злодеи, душегубцы, разбойники, богоотступники, кровопийцы, бусурманы, антихристы, проклятые, нехристь проклятая и др. Отмеченные наименования имеют отрицательные смысловые оттенки.
Любовь автора к отчизне, боль за ее настоящее и будущее звучит на протяжении всего романа. Не случайно он внимателен к подбору слов при описании жилища, природы, портрета героя, его речевого поведения. Вот как изображена внешность пана Копычинского: «Представьте себе четвероугольное туловище, которое едва могло держаться в равновесии на двух коротких и кривых ногах; величественно закинутую назад голову в высокой косматой шапке, широкое багровое лицо; огромные оловянного цвета круглые глаза; вздернутый нос, похожий на луковицу, и бесконечные усы, которые не опускались книзу и не подымались вверх... Спесь, чванство и глупость, как в чистом зеркале, отражались в каждой черте лица его, в каждом движении и даже в самом голосе, который изображал попеременно то надменную волю знаменитого вельможи, уверенного в безусловном повиновении, то неукротимым гнев грозного повелителя, коего приказания не исполняются с должной покорностью- Неодобрительное отношение автора к персонажу выражено словами, имеющими отрицательный смысл: глупая спесь, мелкая и ничтожная душа, четвероугольное туловище, короткие и кривые ноги, широкое багровое лицо, оловянного цвета круглые глаза, вздернутый нос, похожий на луковицу и подобными.
Показательно, что Загоскин рисует главного героя Юрия Милославского в разнообразных жизненных ситуациях, и в романе не раз дается его портрет. Например: «Юрий едва мог скрывать свое негодование: кровь кипела в его жилах, он менялся беспрестанно в лице; правая рука его невольно искала рукоятку сабли, а левая, крепко прижатая к груди, казалось, хотела удержать сердце, готовое вырваться наружу. Когда очередь дошла до него, глаза благородного юноши заблистали необыкновенным огнем; он окинул беглым взором всех пирующих и сказал твердым голосом: «...да погибнут все изменники и враги отечества!» Автор изображает Юрия Милославского со стороны, предоставляя читателю самому оценить героя. Наше внимание задерживается на описании его глаз, взгляда. Эта деталь в портретах персонажей романа имеет первостепенное значение. Так, давая портрет боярина Истомы-Туренина, он тоже обращает внимание на глаза: «..этот взор, который за минуту до того обворожал своим добродушием и вдруг сделался похожим на ядовитый взгляд василиска, что набожный Юрий едва удержался и не сотворил молитвы».
Выразительной деталью портрета героев Загоскина является оружие — важный атрибут русских людей того грозного времени: «Запорожец отыскал свою саблю, прицепил ее к поясу, надел через плечо нагайку, спрятал за пазуху кинжал и сел по-прежнему между приказчиком и дьяком».
В раскрытии внутреннего мира персонажей существенную роль играют картины природы. Они или сливаются с переживаниями героев, или противостоят им и наводят на размышления. Вот Юрий Милославский и Алексей Бурнаш едут медленно с постоялого двора, у них тягостное настроение — боятся погони поляков, поэтому и природа, окружающая их, неприветлива, угрюма: «с каждым шагом темный бор становился непроходимее, и несмотря на то, что сильный ветер колебал вершины деревьев, внизу царствовала совершенная тишина, ...по обеим сторонам дороги густой мрак покрывал все предметы. Все было мертво вокруг, и только изредка черный ворон перелетал с одной сосны на другую, осыпая инеем Юрия и Алексея, который при каждом разе, вздрогнув от страха-, робко озирался во все стороны».
Иногда патриотический голос Загоскина звучит как авторский монолог: «О, как недостаточен, как бессилен язык человеческий для выражения высоких чувств души... Сколько жизней можно отдать за одно мгновение небесного, чистого восторга, который наполнял в сию торжественную минуту сердца всех русских! Нет, любовь к отечеству не земное чувство!».
В. Г. Белинский, отмечая живой язык этого романа, писал, что его герои «говорят русскою речью»15. В связи с этим суждением любопытно пронаблюдать стилевое своеобразие анализируемого произведения. Стиль повествования заметно меняется, когда автор переходит от повествования или описания к передаче разговора между героями. Роман начинается с исторического повествования о бедственном положении России в начале XVII века. Это повествование выдержано в художественно-публицистическом стиле, его создает возвышенная, торжественная лексика, имеющая призывный характер, пробуждающая в русском человеке- высокие чувства и стремление победить врага: погибель, измена, власть, неустрашимость, жестокость, зверство, мщение, супостат, верный сын отечества, искры пламенной любви к отечеству и др-В конце этого повествования звучит прямой призыв к народу: «Умрем за веру православную и святую Русь!» В другом стиле дан разговор посетителей постоялого двора:
— Милости просим! — отвечал хозяин.
— Ах, сердечный! — вскричала хозяйка, — смотри, как тебя занесло снегом! То-то, чай, назябся!
— А вот отогреемся, — сказал Кирша.
— Спасибо, добрый человек! — сказал Юрий. — Я больно прозяб и лягу отогреться на печь.
— Откуда твоя милость? — спросил купец.
— Из Москвы, хозяин-
— Из Москвы! А что, господин честной, точно ли правда, что тама целовали крест Владиславу?
— Правда... Слушай, товарищ! — сказал Юрий, — я до ссор не охотник, так скажу наперед: думай что хочешь о польском королевиче, а вслух не говори-
— А почему бы так?
— А потому, что я сам целовал крест королевичу Владиславу'7.
Этот и другие диалоги характеризуют непринужденность общения, неподготовленность речи, эмоциональность, Особенно показателен синтаксис разговорной речи: наличие простых неполных предложений, вопросительных, восклицательных, побудительных предложений, обращений, вводных слов, довольно часто реплики начинаются с союза «а». Также встречаем здесь целый ряд разговорных и просторечных слов: сердечный, охотник, назябся, прозяб, гама, больно в значении «очень» и др.
В романе подобные диалоги многочисленны, в них «разговор (живой, драматический везде, где он простонароден) отличает мастера своего дела»18.
В таких диалогах автору немаловажны слова, используемые в роли обращений. Кроме традиционных обращений: дедушка, дитятко, пан, боярин, Загоскин употребляет слова, показывающие отношения говорящего к собеседнику: господин честной, родимый, кормилец, сердечный, батюшка, товарищ, любезный, лебедка, голубушка, красавица и другие. Например, Власьевна обращается с такими словами к своей госпоже Анастасии Тимофеевне, которую любит и уважает: матушка, родная, моя радость. Часто в обращениях Михаил Николаевич Загоскин применяет слово добрый: добрые люди, добрый человек; так обращаются в основном Юрий Милославский, Кирша и Алексей Бурнаш.
Образность языка анализируемого произведения создается за счет употребления пословиц Роман пронизан пословицами, которые встречаются в основном в речи персонажей и служат для характеристики героев или каких-то жизненных обстоятельств: у бабы волос длинен, да ум короток; кто старое помянет, тому глаз вон; и в щелку не пролезешь, как смерть на носу; с своим уставом в чужой монастырь не заглядывай; рыбак рыбака на плесе видит; как волка не корми, а он все в лес глядит и другие (их около сорока). Заслуживают внимания пословицы о силе и смелости людей: смелым бог владеет, а робкого один ленивый бьет; благоразумие не робость; сила солому ломит; у нас на Руси лежачих не бьют; на людях и смерть красна. Пословицы легко и прочно вошли в ткань произведения, в речь его героев. Так, мудрая речь Кирши перемежается афоризмами и пословицами: пуганая ворона и куста боится; за добро добром платят; на то в море щука, чтоб карась не дремал и др.
Выразительность языка романа в значительной мере обусловлена употреблением ярких постоянных эпитетов: добрый человек, добрые люди, добрый конь, чистое поле, белый свет, удалая голова; устойчивых сочетаний: угостить по-русски, выбиться из сил, руки длинные, не продать с накладом, чистые денежки, хлеб да соль, милости просим, за обе щеки убирает и др.
Представляют интерес сравнения как способ создания эмоционального языка произведения: как бурное море, шумел и волновался народ на городской площади; сверкнули как уголь блестящие глаза; то взглянет, как рублем подарит, то посмотрит исподлобья, словно дикий зверь; ловили красного зверя — одного молодца, который пробирается с казною в Нижний Новгород; не одна звезда на небе светит, не одна красная девица на святой Руси. Отмеченные нами сравнения усиливают экспрессивность народного языка романа.
Даже это краткое наблюдение над языком и стилем романа «Юрий Милославский» показало, что М. Н Загоскин является мастером слова, раскрывающим посредством языка героев их отношение к происходящим событиям, к судьбе Родины. Отмечая высокие художественные достоинства произведения, В Г. Белинский писал, что этот роман — «первая попытка заставить в русском романе говорить и действовать русских людей по-русски».
