(Ерофей и леший Варнак)
Еще и половодье не закончилось, кое-где низины были подтоплены, а Ерофей притащился навестить своего лесного приятеля Варнака.
- В экое бездорожье! – стал журить леший раннего гостя. – Да и пешком! Охота тебе грязь месить. Отчего коня не запряг?
- Нет в тебе, Варнак, нашего понимания, - отвечал Ерофей. – Сейчас лошадок поберечь надо. Земля подсохнет – пахать, боронить, сеять будем.
- Коли так, проходи в дом, снимай обувку – сушиться будешь.
Печурку затопили. Ерофей, пока Варнак готовил угощение, сидел около печки, протянув озябшие босые ноги к теплу. И вдруг он рассмеялся.
- Ты чего? – удивился хозяин.
- А вот смотрю: у меня ступни ног такие же широкие, растоптанные, как и у тебя, у лешего. Только волосьев между пальцами нет.
- А я о другом думаю. На днях молодая медведица, которая в Черных оврагах живет, с тремя медвежонками переправлялась через поток воды в овраге. Одного неслуха течение подхватило и поволокло к реке. Вынес я его на берег, к матери, и вот думаю: а если вырастет из него озорник, того хуже, душегуб – станет он безобразничать, какого-либо грибника поломает. Что тогда? Зачем я его спасал?
- Загадал ты загадку! Наши детишки тоже не все добрыми людьми вырастают, - сказал задумчиво Ерофей, разглаживая бороду.
- Ну и как разглядеть-то?
- Да никак. Добрые дела запоминаются. Вырастет малыш и тоже кому поможет.
- Мой вон вырос и носа сюда не кажет. Свой лес, своя семья. Ягодка ушла его навестить, а я как хозяйство оставлю?
- А он как лес оставит?
- Это верно. Ну ладно. Давай к столу.
Ерофей из заплечного пестеря вытащил четверть и поставил на стол.
- Галюнкин самогон? – улыбнулся Варнак.
- Нет, - покачал головой Ерофей. – У Галюнки мужик появился. Какой-то отслуживший солдат прибился к ней. Здоровый, крепкий! Гренадер, одним словом! Нашим деревенским объявил, что пока он живет у Галюнки, за самогоном к ней не бегать, якобы самому мало. Вот проглот! А ведь я к тебе, Варнак, по делу. «Опчество» меня к тебе послало. Мост у нашей деревни через речку в половодье смыло. Надо новый ставить. Как бы нам лесом у тебя подразжиться?
- Так у вас свой лес рядом!
- А хозяин в нем кто? Наш леший дурак дураком! Мы его Дикарем называем! По грибы и по ягоды в его лес не ходим! Поверишь, даже баб к себе не пускает. Другой бы лешачина какую одинокую бабенку сгреб бы и в гости «пригласил», а этот только орет в лесу, всех стращает – никак не уймется! Как бы нам его проучить? Может, ты подскажешь?
- Сейчас что-либо скумекаем.
- А чего тут кумекать? – сказал Ерофей. – Вот ты чего боишься?
- Я-то здесь при чем?!
- Так ведь ты тоже леший! Чего вы боитесь?
Варнак задумался. Даже попытался разлохмаченную бороду в задумчивости пригладить.
- Вспомнил! – воскликнул Варнак. – Грозы боюсь! Ягодка от нее даже голову под подушку прячет. Пожаров боюсь. Вдруг от молнии лес загорится – потом жди полсотни лет, когда новые деревья вырастут. Помню, маленьким я был, горела трава в лесу, и вдруг бабочка проснулась, слетела с цветка – лизнул огонь ее голубые крылья, и остатки бедняжки упали в огонь догорать. Застряло у меня это в памяти.
- Пожаров и мы в деревне боимся, - загрустил Ерофей. – Не приведи, Господь!
- Вспомнил! – опять радостно произнес Варнак. – Настоящее вспомнил! Вот слушай! Был я тогда еще неженатым, жил сам по себе, без Ягодки. Потом расскажу, как она у меня появилась. Пошел я раз в деревню посмотреть, как люди живут. Праздник там был, гуляние. Вроде мне все понравилось: поют, пляшут, девки веселые – я даже приглядывать себе какую красавицу начал. И тут среди мужиков драка зачалась: бьют друг друга, орут, бороды с остервенением рвут, бабы меж них визжат, разнимают. Не знаю, что со мной случилось. Как оглушило меня! Рванул я в середину дерущихся и как начал всех подряд сокрушать! Кого, как, зачем бил?! Немало, наверно, и увечий каких сотворил! Словно зверь лютый во мне проснулся! Вот, Ерофеюшка, этого зверюгу в себе я больше всего боюсь.
- А что дальше было? – заинтересовался Ерофей. – Всем руки-ноги поотрывал?
- Повисла на мне какая-то молодушка. Не испугалась ведь! «Угомонись! – кричала она мне. – Не бери грех на душу!» Так я и познакомился с Лукерьей. Не помню, как у нее дома оказался: сижу на лавке, и на колени ко мне забралась ее дочурка Васена, ей тогда годика два было, прильнула вся, притихла. Веришь, весь обмяк я, и чуть ли не слезы в глазах закипели. Вот чудеса-то!
- Ну, Варнак, наговорил ты тут мне всякое. Что к чему и не поймешь сразу. Детишек и я люблю. Но плакать ты вроде бы и не должон. Лесу-то нам дашь?
- Как не дать на доброе дело!
Новый мост навели еще до посевной. По такому случаю Галюнкин отставной солдат Никифор даже самогону принес и угощал мужиков. Никто не отказался – как не выпить, если уже кружки налиты.
Неслыханное дело! Леший Дикарь пришел на новый мост посмотреть. Весь заросший черным жестким волосом. Ой, страшилище!
- А чавой-то у меня лесу не взяли?! – прорычал лешачина. – Али б я отказал?
Во как! Коли так, налил Никифор и ему. Ничего, выпил тот и пошел восвояси, ссутулившись и опустив жилистые ручищи чуть не до земли. Упырь нелюдимый! Нет, чтобы запросто посидеть с мужиками, поговорить по душам. Вот и угощай его!
А мужики по случаю окончания работы на мосту до самого утра гуляли. Правда, и подраться тоже успели. В пылу ссоры Никифор даже хотел от нового моста доску оторвать. Но тут уж все мужики урезонили озорника, сообща намяли ему бока: драться – дерись, а «опчественное» имущество портить не моги, не для того строили!
(Щеглов Владимир, Николаева Эльвира).