В Италии был такой режиссер - Пьетро Паоло Пазолини, который всю свою жизнь боролся с ханжеством и клерикализмом итальянского общества. Именно за это он был жестоко убит. Но именно он положил конец ханжству и лицемерию итальянского общества. В силу личных причин я 15 числа каждого месяца буду публиковать статьи, которые будут разрушать ханжество и лицемерие нашего общества и особенно тех людей, называющих себя патриотами, на самом деле таковыми не являющимися.
Эпиграф: "Если в твоей голове звучит музыка - ты гений, а если в ней звучат голоса, то ты - или святой, или шизофреник."
ЖСВ.
Я еще раз повторяю свой тезис - все произведения, созданные когда-то гениями, будь то поэты, писатели, художники, композиторы и музыканты, актеры и исполнители, тесно связаны с их личными переживаниями, трагедиями или радостями, и их личной жизнью. Даже если, например, художник писал картину на заказ ради денег, все равно в нее он вкладывал свои переживания и чувства, и личный опыт.
Личная жизнь Чайковского стала открываться после рассекречивания его фонда в архиве ГАРФ. Тогда исследователям открылась его личная и очень интимная переписка со своим близкими, особенно с братом - Модестом Ильичем. В этих письмах и есть разгадка его трагедии всей жизни, и кое-что намекает на причины его смерти. Кроме личной переписки Чайковского существует множество воспоминаний его современников и знакомых с ним людей о том, каким он был человеком и что служило вдохновением его творчества.
Так, что сразу говорю ханжам и лицемерам, которые не признают того факта, что Перт Ильич был геем - читайте его письма, а своему родному брату врать не было причин, дневники и воспоминания о нем и последние исследования, а не совковую макулатуру.
Вот отрывок из одного письма Чайковского своему брату Модесту 28 сентября 1876 года:
«Я так заматерел в своих привычках и вкусах, что сразу отбросить их, как старую перчатку, нельзя. Да притом я далеко не обладаю железным характером... Представь себе! Я даже совершил на днях поездку в деревню к Булатову, дом которого есть не что иное, как педерастическая бордель. Мало того что я там был, но я влюбился как кошка в его кучера!!! Итак, ты совершенно прав, говоря в своем письме, что нет возможности удержаться, несмотря ни на какие клятвы, от своих слабостей».
Сегодня поговорим о самой большой его любви, несбыточной и трагичной. А касалась она его племянника Боба (как называли его близкие и сам Чайковский) - Владимира Давыдова, которого в детстве называли "бэби", но выговорить он это слово не мог и говорил "боб", так его и прозвали близкие с тех пор.
После расставания со своим любимым слугой - Алексеем Сафроновым, которого сначала забрали в армию, а потом он в 1888 году женился, находиться в Клину в своей усадьбе Петр Ильич не мог. Он стал часто посещать дом своей сестры в Каменке Чигиринского уезда Киевской губернии - Александры, которая была замужем за потомственным дворянином Львом Давыдовым (потомком декабриста). В их браке то и родился 28 ноября 1871 года Владимир Давыдов - племянник Чайковского.
В ранние детские годы Давыдову было посвящено несколько произведений Петра Ильича, самое знаменитое из которых - "Детский альбом". Альбом из двадцати четырех маленьких пьес для детей Чайковский отдал для издания Петру Ивановичу Юргенсону в 1878 году, о чем пишет в своем письме от 29 июля.
С 13 лет Петр Ильич стал уделять пристальное внимание образованию и воспитанию племянника. О сдачи им экзаменов он требовал телеграфировать ему незамедлительно.
Композитор сам принимал активное участие в воспитании и образовании племянника: посещение театра, занятия музыкой, обучение на фортепиано, совместное чтение и беседы на разные темы.
Семья Давыдовых:
Чайковский и Давыдов были вместе в 1892 году в Виши и Париже, на деньги композитора Давыдов нанял и обустроил собственную квартиру в Санкт-Петербурге, приобрёл обмундирование перед поступлением в Преображенский полк. Стены дома Чайковского украшали фотографии Владимира Давыдова — от первых детских снимков до совместного фотопортрета в Париже. С 1889 года Давыдов постепенно стал близким другом, которому Пётр Ильич доверял душевные переживания и творческие планы, рассказывал подробности заграничных путешествий и впечатления от своего восприятия музыки, литературы и театра. После прекращения переписки с Надеждой фон Мекк в 1890 году Владимир стал для композитора главным собеседником в их письмах.
Чем старше становился Давыдов, тем его больше любил Петр Ильич. Об этом свидетельствует обширная переписка. Всего же Петр Ильич написал только точно подтвержденных и сохранившихся 43 письма к племяннику, а большое количество переписки были уничтожены братом и сестрами Петра Ильича после его смерти, дабы его не компрометировать. Давыдов вплоть до смерти Чайковского написал ему 66 писем и 3 телеграммы. Еще ранее Петр Ильич делал в своем дневнике откровенные записи, касательно своего племянника:
«22 мая 1884 года. Все время, когда я не работаю или не прогуливаюсь (а во время прогулок мой мозг тоже работает), я начинаю тосковать по Бобу и чувствовать себя одиноким. Я даже страшусь того, как я его люблю.
31 мая. Все время после обеда я неразлучно был рядом с моим прекрасным, несравненным Бобом; вначале он стоял, грациозно облокотившись на перила балкона, — такой обворожительный, томный, и что-то щебетал о моих сочинениях.
3 июня. Странное дело. Я ужасно не хочу уезжать отсюда. Думаю, что все это из-за Боба».
С 1891 года письма к Давыдову стали очень откровенными:
«Больше всего я думал, конечно, о тебе и так жаждал увидеть тебя, услышать твой голос, и это казалось мне таким невероятным счастьем, что кажется отдал бы десять лет жизни…, чтобы хоть на секунду ты появился. Боб! Я обожаю тебя».
В 1887 году Чайковский создал Четвертую сюиту для оркестра, названную им «Моцартианой». Примерно в то же время сложился кружок из четырех близких товарищей по нетрадиционной любви, состоявший из четырех человек - сам композитор, его брат Модест, племянник Боб Давыдов и молодой князь Аргутинский. Это сообщество они не без юмора тоже окрестили «четвертой сюитой». Также их и называли окружающие. Они сняли в Санкт-Петербурге квартиру, где накануне премьеры роковой Шестой симфонии поселился Петр Ильич.
Из всей переписки последних лет четко явствует, что Петр Ильич любил и очень сильно своего племянника. Но любовь эта была платонической, в отличии от других связей.
Владимир Давыдов восхищал и вдохновлял своего дядю. Кроме "детского альбома" он посвятил Давыдову самое знаменитое свое произведение - "Шестую симфонию", еще названную "Патетической". Она стала как бы описанием всей жизни Петра Ильича. Он задумал ее еще в 1889 году, о чем писал князю Константину Романову:
«Мне ужасно хочется написать какую-нибудь грандиозную симфонию, которая была бы как бы завершением всей моей сочинительской карьеры... Неопределенный план такой симфонии давно носится у меня в голове, но нужно стечение многих благоприятных обстоятельств для того, чтобы замысел мой мог быть приведён в исполнение. Надеюсь не умереть, не исполнивши этого намерения".
А через четыре года, 11 февраля 1893 года, в письме к Давыдову Чайковский пишет следующее:
"Во время путешествия у меня явилась мысль другой симфонии, на этот раз программной, но с такой программой, которая останется для всех загадкой, — пусть догадываются, а симфония так и будет называться: Программная симфония (№ 6) <...> Программа эта самая что ни на есть проникнутая субъективностью, и нередко во время странствования, мысленно сочиняя её, я очень плакал. Теперь, возвратившись, сел писать эскизы, и работа пошла так горячо, так скоро, что менее, чем в четыре дня, у меня совершенно готова была первая часть и в голове уже ясно обрисовались остальные части. Половина третьей части уже готова. По форме в этой симфонии будет много нового, и, между прочим, финал будет не громкое аллегро, а наоборот, самое тягучее Adagio. Ты не можешь себе представить, какое блаженство я ощущаю, убедившись, что время ещё не прошло и что работать ещё можно. Конечно, может быть, я и ошибаюсь, но кажется, что нет".
4 февраля 1893 года он ее начал, к 24 марта набросал эскизы, а к августу закончил окончательно партитуру и подготовил ее к печати.
Ее первое исполнение состоялось в Петербурге 16 октября 1893 г. под управлением автора и имело средний успех, однако это не изменило высокой авторской оценки сочинения. Через два дня после концерта в письме к П. И. Юргенсону он писал:
"С этой симфонией происходит что-то странное! Она не то чтобы не понравилась, но произвела некоторое недоумение. Что касается меня самого, то я ею горжусь более, чем каким-либо другим моим сочинением".
Все знают эту симфонию петра Ильича. Она состоит из четырех частей - они сочетают в себе и скорбь и трагичность, и надежду и стремление к светлому, и марш и траурность, схожую с "Реквиемом" Моцарта в последней части.
Сам же Чайковский в письме к князю Константину Романову писал, что основой ее он сделал стихотворение Апухтина (к которому испытывал любовные чувства еще в годы учебы в Институте правоведения):
"... последняя моя симфония, только что написанная и предназначенная к исполнению 16 октября <...> проникнута настроением очень близким к тому, которым преисполнен „Реквием“. Мне кажется, что симфония эта удалась мне, и я боюсь, как бы не повторить самого себя."
Брат композитора Модест Ильич Чайковский писал в 1907 году чешскому музыковеду Рихарду Батке:
"Вы хотели узнать программу Шестой симфонии, но я ничего не могу сообщить Вам, так как брат держал её в своих мыслях. Он унёс эту тайну с собой в могилу. Но если Вы всё-таки хотите, я сообщу Вам то немногое, что узнал от брата. Первая часть представляет собой его жизнь, сочетание страданий, душевных мук, с непреодолимым томлением по Великому и Возвышенному, с одной стороны, борьбу со страхом смерти, с другой — божественную радость и преклонение перед Прекрасным, перед Истиной, Добром, всем, что сулит вечность и небесное милосердие. Так как брат большую часть своей жизни прожил ярко выраженным оптимистом, он закончил первую часть возвращением второй темы. Вторая часть, по моему мнению, представляет собой ту радость жизни, которая не может сравниться с преходящими мимолётными радостями нашей повседневной жизни, радость, музыкально выраженная необыкновенным пятидольным размером. Третья часть свидетельствует об истории его развития как музыканта. Это не что иное, как шалость, игра, развлечение в начале его жизни до двадцатилетнего возраста, но потом всё это делается серьёзнее и кончается достижением мировой славы. Её и выражает триумфальный марш в конце. Четвёртая часть — состояние его души в последние годы жизни — горькие разочарования и глубокие страдания. Он приходит к мысли, что слава его как художника преходяща, что сам он не в силах побороть свой ужас перед вечным Ничто, тем Ничто, где всему, что он любил и что в течение всей жизни считал вечным, угрожает бренность."
Об том же вспоминала и актриса Александра Панаева-Карцова, который Чайковский после первого исполнения своей симфонии признался, что она угадала, что композитор в ней описал свою жизнь.
"Ты угадала. Первая часть — детство и смутные стремления к музыке. Вторая — молодость и светская веселая жизнь. Третья — жизненная борьба и достижение славы. Ну, а последняя, — это De profundis, то есть — молитва об умершем, чем всё кончаем, но для меня это ещё далеко, я чувствую в себе столько энергии, столько творческих сил; я знаю, что создам ещё много, много хорошего и лучшего, чем до сих пор".
Племянник Чайковского Юрий (Давыдов) говорил:
"Шестая симфония, по моему глубокому убеждению, является произведением автобиографическим. Помню, что такого мнения придерживались Модест Ильич Чайковский и мой брат Владимир, которому Пётр Ильич посвятил эту симфонию".
Существует мнение, что именно после несколько холодной премьеры своей симфонии Петр Ильич и выпил тот злосчастный стакан сырой воды, после чего заразился холерой.
У постели умирающего композитора были только мужчины, в том числе и Боб Давыдов.
После смерти Чайковского Давыдов стал наследником всего имущества, кроме дома в Клину, композитора и распорядителем доходов от его творчества. Дом же в Клину по завещанию отошел к тому самому Алексею Сафронову, у которого Владимир Давыдов позже выкупил его.
После смерти Чайковского Давыдов сделал довольно успешную военную карьеру, дослужившись в 1898 году до поручика Преображенского полка. Он заведовал в полку детской школой и хором, но 12 мая 1900 года он уволился в запас.
К этому времени он пристрастился к наркотикам - морфию и опию и часто выпивал. Давыдов поселился в доме Чайковского в Клину,к которому сделал пристройку, и пригласил туда же жить и Модеста Ильича - брата Чайковского. Из-за употребления наркотиков его физическое здоровье сильно пошатнулось, а моральное еще более. Он до сих пор не мог пережить смерть своего любимого дяди, хоть и при жизни относился к нему порой пренебрежительно, предпочитая его своему более молодому любовнику и сокурснику по Петербургскому институту правоведения Рудольфу Буксгевдену.
Запои и наркотики стали чаще приводить Владимира Давыдова к нервным срывам и в момент одного из которых, когда Модеста Чайковского не было дома в Клину, Давыдов застрелился из "Браунинга" 18 декабря 1906 года. Ему было 35 лет.
Вообще, и дневники, и переписка Петра Ильича многое объясняет в его жизни. И как он переживал, и как он страдал, и как осознавал себя, и как чувствовал трагичность своих последних лет жизни. Вот выдержки из его дневника и некоторых писем, касающихся Владимира Давыдова:
«Я чувствую, что он меня не только не любит, но просто питает ко мне нечто вроде антипатии».
«Удивительно, как Боб ленив на письма, — хоть бы плюнул на почтовую бумагу и послал. Я, было, хотел ему сегодня написать, — но вдруг почувствовал, что слишком много чести для субъекта, которому и плюнуть на меня лень».
Не забывайте ставить лайк и подписываться на канал!