Эта история есть компиляция диктофонных записей и моих личных воспоминаний той удивительной встречи.Я сознательно смешал всё в одну кучу, чтобы было, во-первых – литературней, а во-вторых – потому, что реальные данные до сих пор находятся в закрытом архиве. По тем же причинам я изменил имена и утаил цель и название нашей экспедиции.Наш разговор, конечно, не выглядел как интервью, но этот формат удобнее для передачи смыслов. Поскольку сам рассказ начинается с речи Пака (это первая из 120 диктофонных записей), я должен сделать одно пояснение, особенно для тех из вас, кто не сталкивался с межзвёздными кораблями.
Как мы попали на марсианский корабль, никто из нас не помнил. Двое из троих всё время находились в анабиозе. И только дежурный каждый месяц на протяжении полугода просыпался для обслуживания систем корабля. То, что мы все вместе оказались в «гостях» у Пака, нас, конечно, удивило. Но мы решили разобраться с этим позже. Предварительно списав всё на сбой в программе компьютера.
Эта история может быть названа странной, поэтому нет смысла пытаться объяснить все необъяснимые факты (поверьте, я пытался!).
Пак.
— Иногда я его нахожу и тогда радуюсь. Это самые счастливые дни моей жизни. Здесь, в космосе, нет ничего весёлого, кроме творчества. Но рациональное мое сознание постоянно взывает к сухому принятию жизни как она есть. Тогда Творческий теряется, зажимается и убегает. Он очень ранимый, ты знаешь… И снова я его ищу в себе, потому что иначе можно с ума свихнуться. Все эти приборные панели, светящиеся кнопочки, рычаги.
В иллюминаторах – бесконечные звёзды и бесконечная тьма за ними.
Иногда попадается более яркая звезда, тогда я смотрю на неё и представляю, как приземляюсь на какую-нибудь планету или луну. А там много зелени, цветы, деревья, люди в цветных одеждах. И обязательно, чтобы праздник: люди танцуют, звучит музыка. Птицы разноцветные и, возможно, говорящие. Когда я это представляю, где-то краем сознания понимаю, что Творческий вернулся. Это радостное и светлое чувство. Тогда я беру холст и начинаю писать пейзаж этой выдуманной планеты. Или беру марсианскую лютню и сочиняю музыкальный сонет.Не судите меня строго, вы не жили на этом корабле в полном одиночестве, как я. Хотя иногда мне кажется, что дело не в кораблях. Когда-то, больше тысячи лет назад, на моей родной планете было все то же самое. Я имею ввиду — такая же непроглядная скука: технологии, скоростные трассы, светящиеся здания… Словом, как у вас на Земле.
— Вы бывали на Земле?
— Что ты! Чушь какая, конечно, не бывал.
— Откуда же Вы взяли эти подробности?
— Я позже объясню, но впредь прошу звать меня на «ты», так как я здесь один.
— Простите, это всего лишь вежливое обращение.
— Я знаю, ноэто ужасно глупо, ты не находишь?
— Хм… возможно.
— О чём биш я… Ах да — скука!.. Только вокруг было множество марсианских котов, как я. И не надо выдумывать праздники, ибо они случались часто. Но всегда хотелось чего-то большего. Душа тянулась к звёздам. Творческий так же был раним, как и сейчас, а Рацио такой же несусветный зануда. Правда, надо отдать ему должное, когда всё начало рушиться, только благодаря Рацио я и выжил. И не только я, на «Планетарии» (название его корабля) улетело много котов. Их постепенно убивали болезни, занесенные с самой умирающей планеты. А также мутировавшие здесь на корабле от…от спаривания… прости, я понимаю, как это неудобно звучит.
— Ничего, я даже не заметил.
— Это оттого, что подсознательно ты воспринимаешь меня домашним животным.
Он улыбнулся, показывая острые зубы, совсем как у котов на Земле.
И конечно он прав: я бы почувствовал неудобство, еслибы это сказали про людей. Несмотря на понимание, что передо мной разумное существо, несмотря на своё образование и опыт, я воспринимал Пака как забавного зверька, пушистого и милого. Не так ли относились древние колонизаторы к жителям первых открытых планет? Это вполне объясняет, что первые лет сто на любой из них немедленно вспыхивала война.Войны опустошалимиры на треть от местных жителей, а оставшиеся принимали условия землян. Сейчас всё, конечно, не так. Но изменились ли мы или просто отпала надобность в жестокости? Всё равно, и по сей день, мы везде устанавливаем свои правила. Уже не войной, а другими путями, но сути это не меняет.
— И тогда я остался один, — продолжал Пак. – Это ужасно невесело, скажу я вам. Первый год я, наверное, ни разу не улыбнулся, не порадовался еде или новому дню. Я выхаживал, лечил последних своих сородичей как мог, но ничего не помогало. Они все исчезли
Мы сидели в кожаных креслах на колёсиках с очень удобными откидными спинками. Мы пили вино из пластиковых стаканов, внешне очень похожих на стеклянные. Наш корабль около трёх стандартных часов назад заметил «Планетарий» и сразу взяли курс на него, чтобы приблизиться достаточно длясвязи. С борта «Планетария» долго не отвечали. Мы уже подумали, что это один из потерявшихся в космосе кораблей с вымершим экипажем, но вдруг он вышел на связь.
И вот мы здесь, сидим и пьём прекрасное вино. Впрочем, вряд ли этот напиток из винограда, но он слабоалкогольный и имеет вкус, напоминающий земные вина. На корабле в самом деле вымерли почти все, кроме одного … эм… марсианина. Да-да! Мы привыкли считать Марс пустой и безжизненной планетой, но я не могу взять в толк, зачем бы врать этому существу? Если только оно не сумасшедшее… А в начале мыименно так и подумали увидев, что всё пространство корабля увешано холстами с рисунками.. «Холсты конечно искусственные, – подумали мы тогда. – Наверное, тут некий аппарат наподобие 3D принтера создаёт несчастному котёнку его безделушки».
Существо мы прозвали Пак, это единственное сочетание букв из его имени, которое нам напомнило земные имена. Пак не только художник, он и поэт, и музыкант. Музыкальный инструмент у него один, на русском языке он дал ему название «Марсианская лютня».
Пак поразительно быстро выучил наш язык. Мы удивились в который раз, но списали это на возможности здешней аппаратуры.
Но не его творческие способности вызвали у нас подозрения. Он непрерывно упоминал о двух своих личностях: Рацио и Творческом. Мы бы подумали, что это просто две стороны его психики, о которых он любит говорить поэтически, но Пак описывал их именно как личности.
—Я здесь совершенно один, — говорил он, — если смотреть глазами Рацио. Но глазами Творческого я вижу всех моих друзей, семью. Даже мою любимую, с которой мы расстались столько веков назад…Вы говорите, что Марс – это просто красная пустыня? Что ж, верно. Когда-то и мы пережили то, что вы называете цивилизацией. Это было великое время для нашего народа, торжество Рацио. Великое и короткое…
— Расскажи подробнее.
Он вздохнул.
— После бесчисленных войн, волн индустриализаций, глобализаций и прочего (беру названия из вашего же языка для понятности), планета превратилась в то, что вы знаете сейчас. Но мы не исчезли, ещё тысячу лет мы жили на Марсе, но уже в другой форме. Планета была непригодна для жизни в тех телах, в которых мы были раньше. Мы стали … бесплотными… да, это лучшее определение. И только спустя тысячу лет мы решили вернуться к старой форме жизнии поискать в космосе новый дом…
— То есть.. погоди… вы перестали быть материальными? — перебил я.
— Материя — жутко непостоянная вещь, вы это ещё поймёте. — с улыбкой ответил он.
— Пока звучит как безумие.
Он снова улыбнулся, отпил вина и сказал:
— Да, безумие, это именно то, в чём вы меня с самого начала подозреваете. Но это не то. У вас на Земле есть такая теория… «О множественности миров», кажется?
— Верно, есть такая. Я подумал о ней, но она не совсем сюда подходит.
— Не подходит. Ещё бы подходила! Это просто фантазия ваших учёных, а тут реальность. Ты правду сказал, что подумал о ней, а я вот не сказал тебе, что слышу твои мысли.
— Что! В каком смысле?
— В самом прямом. Вот сейчас ты меня проверяешь и думаешь о розовом слоне, как будто такого не может быть.
Повисла напряжённая пауза. Мы переглянулись с Карлом и Еленой. Лена пожала плечами. Пак же, очевидно, нисколько не смутился и продолжил, покачивая в мохнатой руке бокал с вином.
— Не бойся того, что я их слышу. В твоих мыслях невероятная каша, поэтому понять что-то конкретное из них чрезвычайно сложно. Хотя кое-что понятно: ты очень талантлив и мысли твои могли бы породить даже что-то великое. Но тебе мешает эта вечная суета – твои обиды на других людей, которым ты посвящаешь столько времени. Ты злишься даже на тех людей, которых в глаза не видел. Вот этот политик, как его фамилия? Крякин? Ты столько о нём рассуждаешь, присваиваешь ему мысли, которых у него не было. Наделяешь его образ, который ты и выдумал, какими-то порой просто фантастическими подробностями. Откуда он мог знать, что прорвёт трубы вблизи космодрома? Ты думаешь, он отвечает за всю жизнь на Земле? У вас есть умные люди, которые эту суету называют бесовщиной. Скорее всего, это так и есть.
— Погоди-ка! Не хочешь ли ты сказать…
— Не хочу ли я сказать, что есть Бог? — Спросил он, перепрыгивая через цепочку моих рассуждений. — А как Его может не быть? Ты можешь ответить на этот вопрос? Тем более, я слышу в твоих мыслях много научных аргументов против, в которые ты и сам не веришь. Но я не хочу об этом говорить. Это ваши людские проблемы, а я слышу лишь обрывки твоих мыслей.
— Хорошо, не будем. Так ты в самом деле слышишь мысли. Это особенность вашего вида?
— Да, но не в любом состоянии. Во времена подъёма нашей цивилизации мы общались бы на равных. Слышать мысли возможно только в бесплотном состоянии.
— Но ведь ты вполне материален, — удивился я.
— Ты так думаешь? Обрати внимание, что перед тобой уже с минуту сидит не пушистый зверь, а темнокожий мужчина твоих лет.
Я вздрогнул, осознавая, что это так и есть.
— Ещё подумай о том, почему мы разговариваем вдвоём, а твои спутники лишь иногда зыркают глазами. Даже Лена, которая за словом в карман никогда не лезла, — в глазах его читалась насмешка.
Я посмотрел на товарищей. Карл глядел в одну точку, зрачки его заволокло белёсой плёнкой. Но он изредка жестикулировал, как будто вёл с кем-то диалог. Лена же смотрела в упор на меня. Я спросил: «Лена, ты чего?» Но она не ответила и перевела взгляд на Карла, точно так же уставившись на него. Мне стало жутковато. Лена и Карл сидели передо мной, материальные, как и всегда, но они меня либо не замечали, либо делали вид.
— Карл, — позвал я и потряс его за плечо. Он не отреагировал, только зашевелил беззвучно губами, как бывает во сне. Стоп!
— Так это сон! Мне сразу стало легче. Терпеть не могу все эти непонятности и мистику.
Пак уже снова стал котом, только одна рука, державшая бокал, осталась человеческой иочень мускулистой.
— Да, это сон, но не совсем. Я тебе сейчас всё объясню и прости, что не сделал этого сразу.
— Уж изволь.
— Дело в том, что не вы у меня в гостях, а я у вас. Это ваш корабль, но я его немного подправил по своим представлениям красоты. Я слышу ваши мысли и говорю с вами вашими образами. Это вино, прекрасное вино, оно тоже не создано на корабле машинами, а взято из ваших воспоминаний и творчески дополнено мной. Давай покажу, как я творю.
Прямо из воздуха возник холст и на нём начали появляться линии. Они казались вначале хаотичными, но постепенно сливались в знакомые очертания: кровать, окно…Маленький мальчик сидит в комнате на пружинной кровати. Просто сидит, будто замер и смотрит в окно.
— Со стороны может показаться, будто он глубоко задумался, — сказал Пак. – Но это не так, его мысли в полном беспорядке, и он очень расстроен.
Комната была знакомой, одна из двух в доме моей бабушки. Воспоминания нахлынули как страшный сон, давно забытый или даже специально вычеркнутый из памяти. Я сижу и смотрю в окно, а за дверью ругаются мама и папа. Мысли и правда были хаотичными, но очень чёткими.
«Как она может говорить ему, что они чужие? Ведь они же мама и папа», — озвучил их Пак.
Противный острый ком встал у меня в глотке. Но он не успокаивался: «Почему люди не женятся на всю жизнь? Зачем они вообще это делают? А я тогда кто для них, раз они чужие?!»
– Признаться, я тоже задаюсь этими вопросами. – Ответил Пак на мысли мальчика.
Кровь бросилась мне в голову, я хотел крикнуть, но только смог процедить сквозь сжатые челюсти:
– Замолчи!
Последовала пауза. Пак смотрел мне в глаза изучающе, я ему — с ненавистью.
— Прости меня, Вадим. Я не со зла. Мне сложно понимать ваш вид, особенно ваши страхи. Теперь я вижу, что эти воспоминания были спрятаны. Каждый раз, когда они вылезали, ты их забалтывал, переключался на что угодно. Извини и вспомни, что в итоге я всего лишь твоё сновидение, хотя и вполне реальное.
Он одним глотком опустошил свой бокал и немедленно налил ещё.
— Я знаю, что тебеэто трудно осознать, но твоя боль – это огромная часть тебя. Без неё не было бы и многих радостей. Но я не о том говорю, копаться в твоей душе мне совершенно не хотелось.
Я молчал и ждал продолжения.
Пак посмотрел на меня с жалостью и продолжил объяснять:
— Я у вас в гостях, как уже говорил. Вся эта история с обнаружением «Планетария» выдумана мной, чтобы вам было немного спокойней. Вы сейчас спите в своих капсулах и каждому я снюсь отдельно. Поэтому твои друзья так странно себя ведут. Правда, несколько раз наши темы пересекались и вам казалось, чтовы участники одного разговора. Ещё раз простите меня за этот театр, но я так долго был один…
Я открыл глаза и услышал успокаивающую музыку внутри капсулы. Только спустя минуту крышка медленно отделилась и стала с шипением отодвигаться в сторону.Весь цикл пробуждения длится не меньше часа, но это в пересменку. Я же,как дежурный, просыпался раз в месяц, поэтому полный цикл не требовался.
Через десять минут массажа и разминки челюстей я подал голосовую команду о смене музыки. Зазвучали первые аккорды песни «Феанор» группы Эпидемия и я сразу почувствовал себя бодрее. Потом были осторожные «первые» шаги и неплотный обед жидкими кашками от Шефа (так мы в шутку назвали нашу машину по выдаче пищи).
Всё это время я думал о странном сне. О воспоминаниях, которые теперь невозможно спрятать, но которые больше не причиняют мучений. О Творческом и Рацио, о множественности миров… Я чувствовал, что стал другим, но пока не мог объяснить себе – в чём именно. Возможно, я просто ещё не проснулся. Так бывает, что просыпаешься и долго думаешь о сновидении, как о чём-то важном. Но проходит час-другой и понимаешь, что в этих мыслях нет никакой связи с реальностью.
В зоне отдыха я сел в кресло и сразу понял, что во сне сидел именно в нём. Вот они, сновидения, в них всё основано на нашей памяти, но принимает порой самые причудливые формы. Почему бы не быть говорящему коту? Я сразу вспомнил Булгаковского Бегемота и Чеширского кота. Я ел невкусную кашу без всякого удовольствия, просто потому что – надо. В зоне отдыха было хорошо и уютно,почти как дома.
А на столе, напротив меня, лежал Ленин диктофон…
Автор: Анатолий Конкин
Источник: https://litclubbs.ru/articles/54582-istorija-marsianskogo-kota.html
Понравилось? У вас есть возможность поддержать клуб. Подписывайтесь, ставьте лайк и комментируйте!
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
Читайте также: