Поезд шёл на юг. Я возвращался домой. Позади была командировка в столицу и впечатления от неё. Для кого-то такие поездки, может быть стали обыденностью, а мне нравится открывать новое, тем более в нашей столице, где не был давно. Меняются времена и люди, а она – Москва живёт, сохраняя свою историческую и духовную ценность.
В купе я пока ехал один, что меня радовало. Приближался вечер.
На очередной станции дверь открылась и, поздоровавшись, вошёл мужчина. Он расположился на нижней полке напротив меня и представился: Будем знакомы – Назар.
Я ответил на его приветствие, назвал своё имя. Поезд тронулся. Между нами завязался обычный «поездной» разговор.
- Может, поужинаем? – спросил Назар.
Я согласился. Мы выставили свои не хитрые, но сытные, припасы.
- Сейчас я чайку соображу, - начал подниматься попутчик.
- А может быть моего? – спросил я, - Мне тут новый термос подарили, сказали, что отлично держит. Вот и чай в него заварил листовой. Попробуем?
Назар согласился. Я достал термос. От чая, когда я его разливал по стаканам, пошёл ароматный парок. Мы пригубили напиток.
- У – у, самое то, горячеватый! – оценил Назар.
Да, чай был в самый раз для питья. Он только немного остыл, но сохранил своё горячее тепло, которое было приятным. Хороший термос.
- Вы не будете против, если я займу полугоризонтальное положение? – вдруг спросил попутчик, - Сегодня много ходил и нога к вечеру устала.
- Да, пожалуйста, - отозвался я.
- У меня протез от колена, - словно поясняя свою просьбу, и, отвечая на мой взгляд, сказал Назар.
Я молчал. Не лезть же с вопросами, которые могут быть не приятны человеку.
- Подарок из Афгана, - сказал попутчик, - Вернее привет, потому что там я и лишился своей ноги.
Вопрос, ответ и вновь разговор, который затронул афганскую войну и её последствия для обычного человека. Под рубиновый чай, перестук колёс, в наступающем вечере для меня зазвучала история Назара Рожкова. Видно, что он не очень любил про это рассказывать, но тут решил прокрутить картину, к которой давно не обращался, но она неотступно была рядом.
- Мне до дембеля оставалась, как говорится, прямая дорога. Ранений не было. Даже был награждён медалью. Уже начинал думать о гражданке, как там будет. Странно, конечно, только тогда дом казался чем-то далёким и несбыточным. Отвык. А вот наш городок, палатки, модули, аллейка с чахлыми деревцами, словно всегда были со мной. Даже не верилось, что наступит когда-то день, и я покину часть.
Тогда мы вышли на обеспечение зелёных, которые в кишлаке Бахадор проводили зачистку и брали людей полевого командира Джаббара. Выдвинулись, встретились с союзниками и к кишлаку. Сработали чётко и быстро, взяв его в кольцо. Благо место позволяло, хоть и холмы вокруг. Стоим, ждём. В кишлаке тишина. Тут ротный вызвал взводного. Вернулся наш лейтенант Салопин и приказал моему отделению войти в кишлак, забрать задержанных духов и доставить сюда. Объяснил он мне, как пройти к нужному дому, пересказывая ориентиры, данные афганским офицером.
Понял, есть и вперёд. В кишлак вошли осторожно. Здесь может быть что угодно. Идём, землю, правую, левую стороны, верх контролируем. Только у меня вместе с контролем улицы, мысли непонятные вертятся: Почему зелёные сами духов не вывели? Только приказы не обсуждают, значит так надо.
Повернув за угол дувала, Хромов, который шёл впереди, вдруг резко отпрянул назад.
- Что? – спросил его.
Только солдат уже осознал, что зря нас на измену посадил: Там ишак стоит.
Выглянул за угол. Действительно, стоит себе этот национальный вид транспорта спокойно у дувала, что-то пережёвывая. Пошли дальше. Вдруг на другом конце кишлака раздалось три выстрела из винтовки. В ответ хлестнули две коротких очереди из калаша. За следующим поворотом я увидел нужный нам двор. Быстро вошли внутрь. На входе был афганец, но я поставил там и нашего бойца – лишним не будет. Во дворе под деревом сидело четверо афганцев со связанными руками. Я расставил своих по двору.
Ко мне подошёл их лейтенант.
- Дуст, ты забырат душман и хады свая, - сказал он мне на ломанном русском, - Дом мы сматрэт – никаго. Там ханума и бача.
- Кха, ташакор, - ответил я афганцу на его языке.
Он слегка улыбнулся и подал команду своим солдатам, которые быстро покинули двор.
- Осматривать будем? – спросил меня Якушев, окидывая взглядом дом.
- Нет, уходить надо, - ответил ему.
С другой стороны кишлака продолжали звучать выстрелы. То одиночные, то короткими очередями. Поэтому лучше отсюда уйти, пока ситуация не поменялась.
Быстро распределив кому и что делать, подняли афганцев. Сарбозы им не только связали руки, но и повязали всех одной верёвкой. Стали выходить со двора.
В это время сзади и раздались выстрелы. Горячая боль ударила и обожгла мне правую руку и ногу. Меня аж развернуло месте. Тут я и увидел, что на входе в сарай стоял худой пацанёнок лет семи со старым калашом в руках.
- Не стрелять, - успел сказать Якушеву. Во двор вбегали ребята, а я терял сознание.
Что было потом, мне рассказал Колька Якушев в медсанбате. Самое странное, что всё произошло за секунд пять – семь от выстрелов до потери сознания, а мне казалось, что это были минуты.
Дзароев первым подскочил к баче, выхватил автомат, а ему дал подзатыльник. В это время из дома выскочила женщина, стала обнимать мальчонку, закрывая собой и что-то, плача, говорила и говорила. Связались с нашими, запросили помощи. А на другом конце кишлака уже разгорался бой. Вскоре прибежал лейтенант Салопин со взводом, и мы ушли к своим.
Позже выяснилось, что среди задержанных был отец мальчишки. Меня же он выбрал, верно определив, что среди шурави я командир. Вот только автомат для него тяжеловат оказался – не смог удержать.
Слушал тогда я Кольку, как в тумане, потому что врачи не спасли раненую ногу. Очень «не удачно» попал в неё тот пацан. Рука была задета, хотя пока тоже забинтована.
- Коля, напиши маме, что я ранен и пока писать не смогу, - сказал я другу.
- Может сам подождёшь, как рука заживёт и тогда напишешь, - неуверенно ответил он.
- Нет, волноваться она будет, - настоял я, - Всегда же ей через две недели стараюсь писать. Ты же знаешь, даже на выходы уходя, письма оставлял, чтоб отправили.
Колян, уточняя и переспрашивая, написал письмо, забрав его с собой, чтобы отправить.
Вскоре меня самого отправили на Родину. Вначале в Ташкент, а затем в Подмосковье. После начал осваивать костыли. Вроде просто, а сколько вопросов. Куда в столовой поставить? Как в душе, или туалете ими воспользоваться? Это одно, а ещё страшно было, что временами нижняя часть ноги периодически болела. Её нет, а болит. Странно, конечно, но были такие ощущения. Протез мне делать не стали, потому что требовалось ещё лечение – это мне доктор объяснил. Одним словом комиссовали и отправили домой. Во мне какое-то новое ощущение появилось, что я изменился, неполноценным стал, что ли. Словно сбили на взлёте.
В дороге я и осознал, что не такой, как все. Понимаю, что люди жалели меня, сочувствие проявляли. Только мне от этого неловко было. Вот он я – молодой и здоровый с одной стороны, а уже инвалид.
Домой от вокзала пошёл пешком, чтобы в автобусе не смотрели, как на убогого. Хорошо, что полдень был и мало людей. Начал восхождение на третий этаж. Поднялся, звоню в дверь – тишина.
- Вот, - думаю, - Ушла мама, наверное, в магазин, придётся ждать.
Тут открывается дверь соседки – тёти Поли. Увидела она меня, всплеснула руками и заплакала. Обняла и плачет. У меня самого ком к горлу подступил, глаза начали слезами наполняться, а ничего поделать не могу, только успокаиваю её.
Тут она отстранилась: Сейчас, сейчас, Назарчик, ключ принесу.
Я совсем ситуации не понял. Она выносит ключ и открывает мне дверь. Вхожу в комнату, она за мной. У нас двушка. В зале на столе стоит мамин портретик с чёрной лентой. Тут я всё понял. Как же не обратил внимание, что у неё на голове тоже чёрная косынка лентой повязана?
- Когда, тётя Поля? – спросил её.
- Так два месяца назад письмо пришло. Мы как раз вместе из магазина шли, - ответила соседка, - Верочка сразу как-то забеспокоилась, потому как почерк не твой, а из твоей части. В квартиру поднялись, а ей ещё хуже стало, Вызвала скорую – инфаркт. Пришла после к ней в больницу, а она прямо на глазах тает. Я ей говорю, давай письмо прочту. А Верочку прямо трясти начинает. Ну, я дома открыла, прочитала, прости ты меня за ради Бога. Пошла на следующий день маму твою успокоить, а она ночью скончалась. Доктор сказал, не выдержало сердце, пытались в реанимации спасти, но не смогли.
Ушла тётя Поля, а я остался один – совсем один. Родни было очень мало у нас, да и то вся дальняя, поэтому даже переписывались только по большим праздникам. Сидел и думал, что нога – это такая мелочь по сравнению с потерей любимого и единственного человека. Себя, естественно, казнил. Ведь предлагал Колька подождать. Так и просидел, да прокурил в форточку до рассвета.
Утром меня разбудила тётя Поля – принесла позавтракать. Только кусок в голо не лез. Попросил её со мной на кладбище съездить.
Вот он бугорок с простеньким металлическим обелиском без фотографии. Годы жизни, как будто и не было этого человека – моей мамы.
Дня три пробыл дома, как во сне. То засыпал, то просыпался с мыслями о том, что уже никогда не смогу сказать доброе слово, посмотреть в глаза, полные заботы, взять за тёплую руку, которая берегла тебя все эти годы, поглаживая по голове, готовя твои любимые голубцы, гладя синий батник, который сама же мама и подарила на день твоего рождения. Бессилие сушило меня.
На четвёртый день тётя Поля пришла утром и завела разговор.
- Назар, не буду тебя утешать, горе есть горе, - начала она, - Только ты жив, слава Богу и твоя жизнь продолжается.
- Тётя Поля, да какая это жизнь? – сказал я громко.
- Обычная, которая у тебя пойдёт, - ответила она спокойно, - Не успеешь оглянуться, полгода наступит. Надо Верочку помянуть. На похороны я то пирожки людям раздала. Сам понимаешь, не до разготовок было. На сорок дней тоже пирожками помянули, пенсия у меня не велика. Так теперь ты вернулся – вот и действуй, а я помогу. Год – другой пройдёт, памятник маме ставить надо будет. Собирай денежку. Пока оформляй, что там положено, да давай работу подыскивать, бо цены – то растут потихоньку.
Просто и точно высказалась тётя Поля.
- Кто же меня на работу возьмёт инвалида? – спросил я спокойно.
- Ты вначале с первоочередным разберись, а пока подумаем, - ответила соседка.
Так и началась моя вторая жизнь. Документы, военкомат, поликлиника, комиссии – врагу не пожелаешь. Придёшь, бывало домой вымотанный и ничего не хочется.
Тут стала ко мне приходить соседка, которая жила в квартире напротив – двенадцатилетняя девочка Юля, которую знал с детства. Первый раз позвонила и предложила в магазин сходить за продуктами. Потом пришла убраться помочь. Затем суп как-то сварила. Так и стала своим человеком. Обычно после того, как она выполняла свою шефскую помощь, мы с ней ужинали, или пили чай. Бывало, засидимся, придёт за ней мать, или отец её и ещё сидим, говорим уже все вместе. Так получилось, что она стала моим главным собеседником. Я был человеком не очень общительным, а ранение и вовсе это желание сократило. Пару раз встречался с афганцами, вроде бы на одной волне, а что-то мешает. Вероятно, дело во мне. Юля же была девочкой домашней. Её главными друзьями была единственная подружка Рита и книги.
Вот мы и обсуждали книги, реже фильмы. Потом она стала интересоваться моей службой, страной, их обычаями, да жизнью. Причём было видно, что её это действительно интересовало. Рассказываю ей, например, о том, как кишлак устроен. Так она внимательно слушает, а потом раз, и вопрос неожиданный. Одним словом, мне наши беседы нравились, отвлекали что ли, да и ещё переносили в те времена, где всё было хорошо.
С работой оказалось сложно. Инвалид – этим всё сказано. Образование – техникум не в счёт, потому как по специальности не работал. Только тётя Поля в этом вопросе оказалась более дальновидной. Город у нас не большой, но со своей историей, поэтому туристы его посещают. В конце 80-х активно пошёл интурист, потому как Союз стал входить на Западе в моду. Вот и пристроила меня соседка в сувенирную мастерскую, где работал её знакомый. Как она вспомнила, что я занимался в кружке при Доме пионеров, и мои поделки из дерева даже в области призовые места брали? Стал я вспоминать школьные азы. Мастер – знакомый соседки мне помогал, как мог, и через месяца полтора я уже делал что-то похожее на сувениры.
Заезжал ко мне дружок армейский Колька Якушев. Посидели, повспоминали. На него сильное впечатление произвело известие об обстоятельствах смерти мамы. Он себя сильно винил. Я даже пожалел, что посвятил его в это. Да и рассказывал не для того, чтобы его в чём-то винить, а передавал ход событий со слов соседки. Только понял я, что его это зацепило. Наверное, повлияло, что после меня погиб наш молодой – Севка Пажитнев.
Рота на бэтэрах шла через зелёнку, когда духи начали сильный обстрел. К Джаббару, из лагеря в Иране шла большая группа духов. Встреча была случайной. Но решили духи с ходу показать себя и открыть счёт, уничтоженным шурави, которые уже уходили из страны. Пользуясь своим численным перевесом, зажали тогда боевики роту крепко.
В пылу боя, находясь рядом с Пажитневым, не заметил Колька, что духи обошли их. Только, когда Севка попросил прикрыть и вскочил, всё увидел. Парнишка побежал, петляя, швырнул на ходу гранату в духов, упал, бросил вторую и начал стрелять. Раненый душман из последних сил, скорее наугад, выстрелил по солдату из РПГ, и смертельно ранил парня.
- Салажонок, а сумел рассмотреть, что кранты нам приходят, потому как духи с двумя ручниками и гранатомётом подкрались, - кипел Колька, - А я прохлопал и обстановку и Севку!
- Ну, что бы ты сделал, если бы увидел первым? – спокойно спрашивал у друга.
- Сам бы пошёл, - отвечал тот запальчиво, - У меня же опыта поболе!
- Ты же знаешь, что бой непредсказуем, по крайней мере в мелочах, - пытался успокоить друга Назар, совершенно не видя его вины.
Только эти аргументы не влияли на утвердившееся решение Якушева. Колька привёз другу подарок – джинсы «Wrangler», который и вручил перед расставанием.
- Ты ведь с собой ничего не увёз, вот прихватил для тебя, - сказал друг.
Назару стало приятно даже не от фирменных джинсов, а от внимания.
Временами на Рожкова накатывала апатия. Казалось, что всё, что он делает – напрасно, что всё уже потеряно. Тогда даже их разговоры с Юлей не приносили облегчения. Только Юлька понимала его настроение и старалась отвлечь, расшевелить, повернуть к заботам насущным и жизни.
В 1991 году Рожков отбросил костыли, потому что у него появился протез. Не ахти какой, но Валере он понравился и показался даже удобным. Только теперь ему пришлось восстанавливать навыки обычной ходьбы. Вроде всё просто, а дальше, как обычно – через тернии к звёздам.
Весенним днём, когда Рожков с Юлей сидели во дворе на лавочке, она сказала: Назар, мы летом переезжаем.
Она назвала большой город, который выбрали родители, чтобы дочь там окончила школу и сразу же занималась на подготовительных курсах в институте.
- Что ты молчишь? – спросила она.
- Перевариваю новость, - ответил Назар.
- Я тебе буду писать, а может быть и приезжать иногда, - сказала Юля, пытаясь сгладить негатив.
- Я благодарен тебе, Юлька, за твоё участие, только не обещай невыполнимого, - ответил он.
- Ты не веришь, что я напишу?! – возмутилась девушка.
- Верю, - ответил Рожков, - Только со временем это сойдёт на редкие открытки к праздникам в лучшем случае. Ты начнёшь учиться, поэтому времени будет мало. Девушка ты умная, поэтому получишь ещё какую-нибудь общественную нагрузку. Времени останется ещё меньше. В – третьих, ты красивая. Поэтому вскоре встретишь парня, с которым тебе будет интересно проводить время. Вот такой объективный расклад.
- Ты считаешь меня красивой? – тихо спросила Юля.
- Сходи, в зеркало посмотри, - улыбнулся в ответ Назар.
- Нет, я серьёзно спрашиваю, - настаивала девушка.
- Юль, я тебя никогда не обманывал, а сейчас высказал своё мнение, - серьёзно отозвался Рожков.
- Понимаю, Вот Люда из третьего подъезда действительно красивая, - начала рассуждать девушка, - Но я ведь не такая?
- Абсолютно верно – ты не такая, - отозвался Назар, - Людка в свои молодые годы уже перебарщивает с косметикой. В том смысле, что ей ещё природной красотой можно блистать, а она уже штукатурится. Потом смотри, она выглядит, как с обложки журнала, да и кичиться этим …
- Вот и я о том же, - вставила девушка.
- Не перебивай, - пресёк попытку Рожков, - Получается красота какая-то надменная, самовлюблённая что-ли. А у тебя? Душа видна и на лице, и во взгляде. К тому же ты только начинаешь расцветать, а уже такие преимущества.
Юля даже немного зарделась от такого комплимента, который вроде бы сама же и выпросила.
- Вот и рассмотрит твою первозданную красоту какой-нибудь хороший принц, - продолжил Назар, - С которым тебе будет интереснее, чем с инвалидом.
- Не говори так! – горячо возразила Юля, - Я друзей не забываю!
- Так я и не говорю, что забудешь, - парировал с улыбкой Рожков, - Просто со временем поток писем станет маленьким открыточным ручейком.
- Ты сегодня невыносим! – буркнула Юля, встала и ушла.
До отъезда она по прежнему приходила и помогала по хозяйству соседу. Только с каждым днём приближающейся разлуки у Назара становилось очень грустно на душе.
На работе заказов было не очень много, но этого хватало Рожкову на хлеб с макаронами.
Его сказочные герои, которых он вырезал из дерева, были оригинальны, отражая классическую сущность. Для Юли он вырезал, раскрасил и покрыл лаком Дуб у Лукоморья с котом учёным. Немного выше центра в углубление вставил небольшие новомодные часы на батарейках. Повесив на стену, Рожков оценил изделие – смотрится! Девушки на работе красиво упаковали ему поделку, и он подарил его Юле на память вечером накануне отъезда.
Поезд стал набирать ход. В окно вагона смотрела Юля, махала рукой и плакала. Назар, прихрамывая, шёл, за набиравшим скорость составом, который стремительно набирал ход. - Всё, проводил, - стоял и думал Назар на краю перрона, наблюдая, как удаляется поезд, увозивший друга.
Продолжение следует.
ссылка на 2 часть: https://dzen.ru/profile/editor/id/5ff5caee4b7e4d35ed1bf0f5/661caf8ed770996ce92c9af0/edit