Война от альфы до омеги
В 1989 году как-то ко мне и моему другу в коридоре журфака подошел Ясен Николаевич Засурский. Время уже к вечеру, журфак полупустой.
– Ребята, хотите сделать необычное интервью? – спросил нас декан. – Сейчас ко мне должен заехать один знакомый – бывший директор ЦРУ Уильям Колби, его еще называли палачом Вьетнама…
– Хотим! – выдохнули мы.
– Ну, тогда встретьте-ка его на входе. Он сейчас должен подъехать на такси с Лубянки. Узнав, что он в Москве, его коллега на чай пригласил.
– Какой коллега? – сунули любопытные носы мы, думая, какие же коллеги могут быть у бывшего директора ЦРУ в Москве?
– Как какой? Председатель КГБ Владимир Крючков…
Выбегаем на улицу, ждем. Вскоре останавливается таксистская «Волга», из нее выкарабкивается не очень пожилой человек. Мой друг, более-менее владеющий английским, убеждается, что это мистер Колби.
А я расплачиваюсь с таксистом. И, поддавшись соблазну, говорю ему:
– Знаете, кого вы везли? Директора ЦРУ…
– Ага, конечно! – смеется таксист. – У нас в такси чего только не бывает, но в такой бред не поверю…
Я потом думал: интересно, а если бы все же поверил, наверное, внукам рассказывал бы…
Интервью мы взяли. И опубликовали. Аккурат почти одновременно с интервью с Владимиром Крючковым, которое совсем случайно состоялось у меня в эти же дни. Но это уже – совсем другая история.
А у московского такси чего только не бывает, и правда. В августовские дни 1991 года мы с тремя коллегами-фотографами отправились на баррикады к Белому дому. Сначала зашли в редакцию «Московских новостей», где я тогда по совместительству работал на четверть ставки. Нас усадили за стол, накормили – почему-то свежими огурцами и колбасой. Редакция на ушах: вместе с несколькими другими редакциями делается очередной номер организованной Егором Яковлевым в дни путча «Общей газеты». Окна на втором этаже нараспашку, в них с Пушкинской площади смотрит то ли то ли БМП, то ли БТР. На площади куча людей, в окно выставлен громкоговоритель, зачитывается сводка новостей.
Заправившись огурцами и колбасой, пошли по Тверской к ее началу. Где-то около тогдашнего «Интуриста» – все перекрыто цепью БТРов, нас не пускают. Пошли в обход, через Большую Никитскую и Грановского. Но к этому времени я выдохся от пеших прогулок. И говорю своим напарникам:
– Давайте до Белого дома такси поймаем…
– Ты, что, с ума сошел?! Какое такси – путч в городе!
Коллеги мои были не москвичами. И кое-что не понимали.
– Не бывает, – говорю, – такого путча и такой революции, чтобы на них не подработали московские таксисты!
И точно, вскоре поймали такси. Водитель веселый:
– Куда? К Белому дому? Поехали, уже пятый заказ туда за сегодня…
Так мы отправились «в революцию» с комфортом.
Еще одна «ловля такси» произошла спустя четыре года, в Чечне, на дороге из знаменитого тогда горного села Ведено. Мы с моим напарником-фотографом отправились туда на автобусе, который вез тех, кто должен был обеспечивать «гуманитарный коридор». Его открыли на короткое время прекращения огня, чтобы вывести из села женщин и детей.
Вот только поездка оказалась в одну сторону: автобус подорвали ракетой минуты через три, как мы из него вышли. Первый раз увидел, как автобус кувыркается в воздухе.
Стоим рядом с цепью федералов – танки, пехота. Жара за сорок, пыль. К тому же опять ударили ракетами – кто, неизвестно. Капитан какой-то на нас орет: «Убирайтесь отсюда!»
– У нас официальная аккредитация из терруправления! – возражаем.
– А мне здесь плевать, что вам там в Грозном подписали! Там штабные, а тут фронт! Убирайтесь, а то стрелять начнем!
Что делать – побрели назад, жара под сорок, слава богу, с собой было несколько бутылок с водой. Впрочем, половину запаса я прикончил почти мгновенно.
– Олег, все, не могу больше! – останавливаюсь. – Давай попутку ловить,..
– Опять такси?! – возмущается напарник. – Ну, ты, сибарит изнеженный, ты хоть понимаешь, что тут война?
– Понимаю, – говорю. – Но я в детстве в кино про войну видел, что все равно попутку поймать можно. Обычно ловится полуторка с пожилым и мудрым старшиной, который в дороге дает какое-то важное жизненное напутствие…
Встаю на обочине, поднимаю руку. Мой друг-фотограф крутит пальцем у виска: он-то в отличие от меня, побывал до этого в десятке «горячих точек».
Но вдруг – повезло! – едет БМП. На нем висят гроздь солдат и старший лейтенант. Доброго пожилого старшины – нет.
Останавливается у моей поднятой руки.
– Вы кто?!
– Мы военкоры, из Ведено идем, автобус взорвали. До Грозного не подбросите?
Старлей проверяет наши аккредитационные бумажки:
– До Грозного не подброшу. До Гудермеса могу, мы туда. Залезайте.
Залезаем. Но опять невпопад.
– Ты куда собрался?! – кричит мне старлей, видя, что я уже одной ногой в люке.
– Как куда? В машину…
– На броне идем, дурак. Здесь сверху цепляйся.
Потом он объяснил, что так положено. Что в случае попадания снаряда или ракеты внутри машины – верная смерть, а если на броне, то есть шанс отделаться контузией.
В общем, тронулись. Мой друг оседлал ствол пушки, чем вызвал с моей стороны, естественно, много едких замечаний по поводу фрейдистских комплексов и огромного ствола между ног. Но это я от зависти. Потому что он-то закрепился надежно, а я рискую свалиться. И поэтому постепенно поджимаю старлея на откидном сиденье, которое откинуто из люка.
– Это командирское место! – шипит он. – А это антенна, не трогай!
Не такси, в общем…
И тут я с ужасом замечаю, что впереди какая-то бурная, хоть и маленькая речушка, мы напрямик шуруем к ней, а моста нет. И, как я догадываюсь, это никого не смущает (кроме меня, разумеется) и что я сейчас стану участникам того, о чем читал в книжках – «форсирования водной преграды». Да еще и на пересеченной местности… В общем… хотя антенну я все же не сломал. Но вряд ли когда-нибудь еще эту чертову антенну кто-либо сжимал так крепко.
…Потом я лет пять не мог спокойно слушать «Сказочную тайгу» группы «Агаты Кристи». Потому что в БМП был чей-то магнитофон и часть дороги громко крутили эту песню. И потом когда при мне кто-то включал это – сразу выплеск адреналина. Думал, навсегда, но куда-то ушло…
Звезды и трассеры
А вообще возил нас по Чечне чеченец со странным для меня именем – Кюри. Прмяо как знаменитый физик. Кстати, он тоже был физиком – школьным учителем физики родом из Казахстана.
В его доме мы жили. До сих пор помню адрес: Грозный, улица Лермонтова, дом 131. Дом вела его жена Човка. Дом, хотя не было ни электричества, ни воды, был вычищен до блеска. Утром мы вставали – нас ждала наполненная до краев ванна. Оказалось, что Човка ходила поутру к цистернам МЧС, чтобы взять воды для уборки и для этой ванны.
Когда началась война, в январе, и в Грозный вошли войска, кто-то указал на дом Кюри: «Там шакалы живут». Спрятавшись на чердаке, Кюри слышал снизу звон расстреливаемых окон и посуды. Мародерство командование пресекло мгновенно, но контрактники срывали злость, просто стреляя по бытовой технике.
На чердаке Кюри провел семь дней. От холодов ушел с семье к соседу, дяде Федор.
А в подвале дома жил их сын Рамзиль, ему было лет шестнадцать-семнадцать. Скрывался и от тех, и от других. Одни могли забрать молодого парня «сражаться за свободу», другие – в «фильтрационный лагерь».
Ключи для сына, когда того нет дома, Кюри оставлял у соседки слева – тети Маши. Впрочем, Рамзиль редко покидал дом. Ему оставалось ждать недолго – через год должен был ехать учиться к дяде, в Турцию. Его беременную сестру должен был забрать к себе муж, когда найдет работу в Саратове…
Когда ездили по городу, Кюри показал нам квартиру, в которой его дочь с мужем жили до войны. Дом на улице Мира в центре Грозного – обгорелый и с рухнувшими перекрытиями. Вслед за бомбежкой и ракетами по нему ударил пожар. Солдаты-федералы, занявшие двор, помогали жильцам перебираться в подвалы и дворовые гаражи. Одинокую парализованную старуху выносили на одеялах, после того как автоматной очередью солдатам удалось сбить с двери заклинивший от огня замок.
Грузинка средних лет, до сих пор живущая здесь с семьей своей сестры, рассказала, как во время штурма дворца Дудаева, вывела детей на крышу. Чтобы увидели и запомнили что такое война.
…Вечером выходишь во двор дома – красиво. Город темный, поэтому и без того яркие кавказские звезды висят в небе гроздьями, ощущение, что даже сочатся.
Стоим с другом с чашками кофе и сигаретами в руках, курим и, задрав головы, смотрим на звезды.
– Смотри какие! – говорю. – Пульсируют и летят…
– Ложись! – кричит мой многоопытный напарник. – Это трассеры!
Оказывается, я перепутал звезды с автоматными очередями над нашими головами. Легли, умудрившись не пролить кофе. Примерно метровый забор из камней явно нас надежно прикрывает. Лежу, пью кофе, и молча смотрю на звезды и трассеры. И не верю, что эти маленькие искорки могли нас убить. Не верю и все. Но лежу.
А мой друг, по образованию астроном, вдруг начинает мне рассказывать про созвездия над нами, про Альфу-Центавру, про законы Кеплера и несколько спорящих друг с другом гипотез устройства Вселенной.
А я лежу, курю и думаю, что звезды, трассеры и огонек моей сигареты – это просто разные «этажи» света. И что вот я второй раз в жизни попал под обстрел, а там Альфа-Центавра… И что она, Центавра эта, настоящая, и я настоящий, а обстрел – это не настоящее, это понарошку. И мне не страшно, потому что я же буду жить вечно и успею в жизни все-все, чего хочу…
С мальчишками познакомились по соседству. Один, самый разговорчивый, лет пятнадцати – звали его Зелимхан, как одного из лидеров дудаевцев. А с ним Адлан и Артур.
Зелимхан говорит нам, что ненавидит Россию. Не нас, а Россию:
– Гордость осталась в российской армии одна: мародеров арестовывают. А все остальное – можно. В нас снайперы стреляли на кладбище. Я спросил их: «Зачем стреляете?» А они говорят: «Для прикола».
Спрашиваю: а что дальше-то будете делать?
– Воевать! Воевать будем. Мы им все равно не дадим здесь осесть. Будем резать как наши предки. Мы – «волки». Будет война. Мира не будет, пока они не уйдут отсюда!
Бабушка Адлана пытается остановить их, кричит, что Чечня хочет мира, «нам ни Дудаева не надо, ни Ельцина, никого, только мир нужен». Но ее заглушает хор детских голосов:
– Воевать! Воевать! Воевать!
– Воевать, – говорит Зелимхан, сжимая в руках пульт от бесполезного «Денди»: телевизор в его доме был прострелен федералами.
А потом, когда заговорили о чем-то другом, Артур наклоняется к нам и очень тихо, чтобы не услышали другие, спрашивает как можно стать актером. Узнав, что для этого надо ехать в Россию, поступать в театральное училище, опускает голову…
С тех пор прошло почти тридцать лет. Сколько актеров потеряно – не знаю… Сколько еще будет.
Зелимхан вызвался быть нашим проводником. Идем где-то в окрестностях городского кладбища. Мальчишка, предупредивший нас, что кругом «растяжки» и мины, идет вперед, ступая босыми ногами по безопасной тропе. Запах разлагающихся под солнцем трупов. В метре от тропы – раскроенная голова, рядом туловище старухи без ног.
Отрезанная голова – страшно. В кино всегда не любил подобных сцен. А тут пришлось про себя повторять: «Ну, голова, ну бывает… Ну, лежит себе… ты просто пройдешь мимо и все, просто мимо»…
– Смотрите, у нее зуб золотой! – восклицает наш проводник, показывая на голову.
И тут до меня дошло, что будет дальше…
– Знаешь, что, Зелимхан, – говорю. – Давай мы вперед пойдем и за поворотом тебя подождем…
Подождали. Пошли дальше. Без вопросов.
Все это в прошлом. Но Альфа-Центавра – на месте…
📚Новая книга Яна Арта “Клякса в небе и фифти-фифти”: https://finarty.ru/shop/s/185
Смотреть канал Finversia YouTube