Едва жители села почувствовали небольшое улучшения жизни, пришла новая беда. Самые молодые и крепкие уходили на фронт, а за ними призывались и те кто подходил по возрасту. Всего из села отправились защищать Родину более шестисот человек, а вернулись только двести восемьдесят воинов.
За те годы что длилась Великая Отечественная война из района к которому принадлежало родное село семьи Савельевых ушли воевать восемь тысяч пятисот девятнадцать человек, а не вернулось… Не вернулось… Страшно называть эту цифру… Пять тысяч триста двадцать героев-защитников!
Иван с Николаем писали письма родным, но нечасто, сообщали, что учатся и пока находятся вместе. Вскоре пришло очередное письмо от Николая и родные узнали, что они с братом расстались. Младший решил стать артиллеристом и теперь находится на учёбе в другом месте, а он отправляется в часть на запад…
После этого долго писем не было ни от одного брата, ни от другого, только к осени 1942 года Николай подал весточку, сообщив о том, что жена его Надежда прислала последнее письмо в котором рассказала, что сошлась с другим мужчиной и просила больше ей не писать.
Родственники-то об этом уже знали, пытались вразумить непутёвую бабёнку, но тщетно. Уж больно удачно она теперь устроилась!
Брат писал, что очень ждёт наступления и очень будет рад, если жизнь закончится. Больше писем не было. Долго не было… И только к середине Апреля 1943 года снова пришла от него весточка.
Николай сообщал, что был тяжело ранен в грудь, чудом остался в живых, в отпуск после ранения не приезжал, потому что всё ещё очень тяжело на душе у него. Не от того что жалеет о расставании с женой, а оттого, что близкий человек предал в такое нелёгкое для всех время.
А позже он написал, что возможно скоро будет у него отпуск и тогда… тогда он точно приедет – сердечная боль отпустила, душевная почти зарубцевалась…
От Ивана письма приходили ещё реже, писал он, что несколько раз был ранен, но не тяжело. У них у артиллеристов это в порядке вещей, так что переживать особо не стоит. После этого снова долго от него не было вестей, но летом 1944 года он прибыл в родное село очень изменившийся внешне. Возмужал, хоть и был он стройным и худощавым, а силушка-то в нём чувствовалась, несмотря на долгое время проведённое на госпитальной койке. Уходил на войну весёлый, шустрый парнишка, а теперь прибыл умудрённый жизнью человек. Вернулся он насовсем, демобилизовали его после тяжелейшего ранения. В одном из боёв был тяжело контужен и получил множественные ранения. Самое страшное случилось с правой ногой, долго врачи боролись за её сохранение и им это удалось. Ничего что теперь нога стала короче, хромата очень заметна при ходьбе, но он не унывал. Даже шутил над собой, успокаивая родных.
– Плохо одно! – говорил он, – вот попадётся мне в жёны строптивая бабёнка, убежать не получится.
В конце того же года пришла семье печальная весть. Прилетела похоронка, словно чёрная птица накрыла своим мрачным крылом. Погиб старший брат Николай. Сообщалось, что похоронен он недалеко от города Львов.
После получения этого печального известия, Минька несколько раз пытался сбежать на фронт, отомстить за своего родного брата и своих односельчан, но его каждый раз останавливали, а в последний раз после поимки пригрозили посадить его под замок, если он ещё раз попытается бежать туда, где ему не место.
– Иди учись на тракториста, да землю паши! Будет больше от этого пользы от тебя! – кричал на него строгий милиционер, – мне вот тоже не по себе тут сидеть, когда братья мои сражаются на фронте. Куда Родина определила, там и должен каждый из нас пользу приносить…
Жителям села жилось невыносимо трудно в это время. Выращивали хлеб, овощи, мясо и всё это отправлялось для фронта и городских жителей трудившихся на заводах и фабриках создавая всё необходимое для Победы.
А для сельчан основным провиантом стали лебеда, крапива, да дикий щавель с добавлением отрубей и мякины. Если повезёт муку добыть, вот уж было радости. Собирали оставшуюся мёрзлую картошку после уборки урожая, колоски зерновых культур(но за них могли строго наказать, если попадёшься на глаза местному начальству). Вот так и выживали...
… Тайга. Куда ни глянь везде бесконечное бескрайнее зелёное море. Изумрудные «купола» холмов от красоты которых захватывало дух, любоваться бы, да любоваться этой красотой. Только не было на это ни времени, ни сил.
– Аннушка! Ты чего это сегодня не встаёшь! Обычно раньше всех по бараку скакать начинаешь, а сегодня выходной решила устроить! – обращалась женщина к лежащей на нарах подруге. – Аннушка, скоро построение, вставай! – изо всех сил она трясла за плечо ту к которой обращалась. Не было никакой ответной реакции.
– Всё! Окочурилась наша тихоня! – воскликнула вторая женщина помоложе, забралась на второй ярус и так же сильно затрясла женщину. – Похоже и правда кончилась!
– Не может этого быть! Она сильная! Она не оставит меня! – кричала первая женщина. Она торопливо вскочила на лежанку на которой лежала Аннушка и снова затрясла её со всей силой. – Голубушка! Ну, пожалуйста, открой глаза свои! – умоляла она, пытаясь вернуть к жизни подругу. – Как же мне жить-то без тебя! Одна радость была общение с тобой, слова и речь твои так успокаивали, давали надежду на жизнь… – рыдая говорила женщина, обливая слезами бледное замершее лицо.
– Ну-ка! – оттолкнула её подошедшая к ним третья, уж больно уверенно та вела себя с остальными. – Чего слёзы льёшь! Радоваться надо! Отмучился человек! При такой жизни это ещё удивительно, что живут люди! – она проверила пульс, отрицательно качнула головой, припала ухом к плоской груди Аннушки, снова качнула головой. – Всё! И правда кончилась! Убирайте! Нечего место занимать!
Женщина зарыдала ещё громче.
– Хватит выть! Будто впервые видишь мертвеца!
– Как же? Как же мне без неё! – не унимаясь плакала женщина, взяла её руку в свою. – Прости, меня! Мне очень жаль, что ты уходишь… Может и правда к лучшему… Только дети тебя ждут… Настрадались небось…
В сумерках она вдруг заметила как едва заметно задрожало веко на левом глазу Аннушки.
– Жива! Жива она! – громко закричала женщина, такая радость на неё накатила, что готова была нести подругу до самой тюремной больницы. – Милые! Милые мои подруженьки! Помогите мне или позовите сюда врача!
Тут же несколько женщин оказалось рядом с ней, растирали своими руками ледяные руки Аннушки, она хотя и была обездвижена, но наконец-то стало ясно, что в ней ещё теплится жизнь…
– Вооот… вооот… не стесняйся, открывай свои ясны очи, – слышала Аннушка мужской голос, похоже человек был чему-то очень рад. – Ну и придала ты, голубушка, мне хлопот. Думал не вытяну тебя…
С трудом разомкнув веки Аннушка сквозь белую пелену видела расплывчатое лицо доктора. Она была с ним знакома, почти сразу же когда она оказалась здесь, сильно травмировала руку и он лечил её всеми имеющимися у него средствами. А средства-то были такими: настой из трав и шишек, что приносили сами же заключённые бывая в тайге на заготовке древесины, да мази из тех же самых трав и шишек. Однако это лечение помогло. А что случилось с ней в этот раз? Скорее всего просто организм дал сбой от истощения и непосильного труда, других причин нет.
– Аннушка, ты зачем от еды отказываешься? – спросил мужчина с укором глядя на пациентку.
– Откуда вы знаете? – удивлённо воскликнула женщина.
– Ну, голубушка! Грош мне цена как специалисту, если даже этого я не буду знать о своих подопечных!
– Я отказываюсь от части еды только во время поста…
– Думаю, ты вправе это делать, но только тогда, когда можешь заменить еду из рыбы другим продуктом. Мясо-то у нас редко бывает. Но при такой тяжёлой физической нагрузке на организм и здешнем климате лучше этого не делать. Конечно, если у тебя нет цели выжить и вернуться домой к детям, то ты можешь поступать так как считаешь правильным. Здесь и так… – что хотел ещё добавить доктор, она не узнала, подошла его помощница и они торопливо вышли из помещения к мужчине, стон которого слышался за стеной.
После больницы на несколько дней Аннушку определили в прачечную, где стиралось бельё и одежда для начальства всех рангов и охранников лагеря.
Больше чем сама выздоровевшая радовалась её подруга, зовут женщину Ниной, она младше Аннушки лет на десять, а то и больше. Только вот непосильный труд, да голод сравняли их внешность, напрочь смыв с лиц былую красоту. Попала Нина в лагерь по той же статье и, как она ей рассказала совершенно случайно. Отчим попросил передать небольшой свёрток своему знакомому, что в нём было она узнала только в суде, хотя не была уверена, что там было именно то о чём было заявлено. Воспитывал он её с раннего детства, был тихим, уравновешенным, человеком, преподавал в техническом институте. Она верила ему безоговорочно, потому что за все эти годы он не обманул её ни разу, относился к ней по отцовски, как подобает родному человеку.
– Аннушка! Аннушка! Как ты могла так со мной поступить! Я бы вскоре сдохла без тебя неминуемо! – кричала Нина, размазывая слёзы по щекам, – не смей так больше со мной поступать! – кинулась к подруге заключила её в объятия, – вот только попробуй, только попробуй! – колотила она Аннушку по спине.
– Я постараюсь, – еле заметно улыбаясь, говорила Аннушка, – постараюсь… – еле сдерживая свои слёзы, говорила она. Уж больно искренне радовалась женщина её возвращению.
Она немного подумала над тем, что хотела сказать, не зная как оценит её слова городская, воспитанная в семье интеллигентов. – А знаешь, Нина, как ТАМ хорошо! Я бы с великой радостью осталась… ели бы позволили...
– Где это? – искренне удивилась подруга, непонимающе глядя на Аннушку.
– ТАМ! – с благоговением произнесла женщина, глаза её сияли на бледном лице. – Как ТАМ… слов не хватает чтобы выразить состояние в котором прибываешь…
– Ты и вправду умерла? – спросила Нина, расширив глаза до огромных.
– Похоже…
– И что? Что ты видела! Расскажи!
– Помнишь то огромное море мимо которого мы проезжали?
– Помню! Байкал это! Самое большое озеро в нём самая чистая вода…
– Вот! Я была в похожем месте, только там не было леса вокруг, только равнина и удивительной красоты цветы. Я ходила по отмели, бегала разбрызгивая сверкающую на Солнце воду… – Аннушка на секунду задумалась, – хотя нет… Нет ТАМ Солнца… ТАМ всё едино и сияет как одно большое Солнце, а глаза не слепит! Сейчас мне удивительно, а ТАМ я этого не замечала, – она улыбнулась, – ни за чтобы здесь не надела одежду в которой там я была – белое платье! И я была на много моложе чем сейчас...
Нина слушала подругу затаив дыхание, про такое ей никто никогда не рассказывал.
– А что плохого в такой одежде? – машинально прошептала она, всё ещё находясь под впечатлением от рассказа. Затем словно очнувшись, воскликнула, – думаешь твои ужасные сарафаны лучше? Ходишь как попадья! – и тут же смутилась, – прости… Даже не знаю, поверить тебе или нет…
– Дело твоё! А я-то знаю, что ТАМ, где я побывала, мы все будем каждый в свой срок! Только в жизни своей не делай того, что противоречит главной основе жизни.
– Говоришь ты мудрено…
– Чего расселись, бездельники! – вдруг услышали они голос бригадира рядом с собой. Нина от неожиданности аж взвизгнула и резко вскочила с бревна на котором они до этого сидели с Аннушкой.
– А ты чего орёшь-то! – произнесла она, поправляя платок на голове, он был из ткани плохого качества, поэтому трудно было его повязать на голове чтобы он не сползал.
– Я тебе, что сделать велела? Опять забыла? – грозно нависала над хрупкой женщиной бригадирша, словно хотела пустить в ход свои кулаки, чтобы ускорить вспоминание Нины. Бригадир была из «уголовников», к ним у лагерного начальства было несколько другое отношение, а вот «политические» получали сполна за каждую «провинность». – Иди и немедленно сделай всё, что велено!
– Да пошла уже, пошла!
– А ты чего расселась?! И так пробездельничала столько времени, думаешь не знаю как ты наловчилась симулировать, пошла на место! – перешла она на Аннушку. – Живо отправлю тебя в карцер, там быстрее выздоравливают!