Окончив с отличием семь классов на год раньше своих сверстников, я без экзаменов поступил в Куйбышевский авиационный техникум, который стал моей школой, моей жизнью, моим воспитателем.
Моя альма-матер была создана во время войны на базе Воронежского авиационного техникума, эвакуированного сюда вместе с заводом. Тогда Родине срочно нужны были технические кадры для создания самолётов.
Техникум находился в центре города, на стрелке улиц Ульяновской и Самарской. Здание напоминает мне нос высокого корабля. Корабля профессиональных знаний.
Взойти на этот «корабль» тогда надо было по лестнице, до 4-го этажа. Путь преграждала надпись «Предъяви пропуск!». И отставной служивый старичок, в форме без погон, с прокуренными буденновскими усами добросовестно и бескомпромиссно дожимал до пенсии. Без студенческого билета не пустит, даже если забыл ты документ дома и, не приведи господь, отобрали в милиции. Нас приучали к дисциплине и к режиму.
Преодолев входную дверь, попадаешь в просторный холл, из которого исходят, удаляясь, светлые коридоры, похожие на крылья гигантской птицы, сложенные под острым углом, повторяющим очертания скрещивающихся улиц.
Прямо перед глазами - крупный стенд с расписаниями уроков всех факультетов, всех групп. Наша группа моторостроения называется М-20. Вдоль удаляющихся коридоров учебные оборудованные профильные кабинеты.
Но сначала, слева, страшные кабинеты. Для начальников факультетов. Сюда провинившихся вызывают «на ковер». Здесь решают вопросы о лишении стипендии, об отчислении из техникума.
После первых двух лет обучения, группы теряют почти половину студентов. В эти первые два года изучают программу 8,9,10-го классов и техническое черчение.
Русский, немецкий, литература. Очевидно, чтоб мы не теряли «форму» в грамоте и политическом воспитании. Писали изложения, сочинения, отвечали устно.
Очень преуспел в этих устных выступлениях Рудик Оболенский. Это что-то неописуемое, откуда у него такая эрудиция и так «подвешен язык»! Выходит отвечать, заслушаешься. Красивая аргументированная речь без «воды» и слов-паразитов: «ну», «вот», «значит», «так сказать»...
Выйдет к доске, в темпе сыпет, как «под фанеру перед микрофоном»! Приятно, конечно, слушать. Обогащает.
Но я не любил, когда его вызывали к доске. Учитель послушает его изложение минутки три и:
- Стоп! Достаточно, молодец, вы знаете материал, садитесь, - в классный журнал капает пятерка.
А беспощадное перо учителя снова сканирует список учащихся:
- А ну-ка... теперь про-о-до-лжи-и-т...
Моя фамилия тут рядом, не приведи господи, быть вызванным сейчас, сразу после Рудика. Полный паралич мыслей: «Тык-мык» и все, что может далее следовать за этим!
Чтобы получать студенческую стипендию, необходимо сдать экзамены за семестр без троек. Это обстоятельство для многих было существенным.
Я на первом курсе сидел рядом с Колей Сергеевым. И «перст судьбы» указал на него. Угораздило его схватить «трояк» по литературе. И его на полгода, до следующих экзаменов, лишили стипендии. А это был его единственный источник существования в городе.
В деревне, где он работал водовозом, кредиторов точно не было. Подрабатывать здесь, вечером или ночью, возможно, но не позволяло трудовое законодательство. Можно было, до дня получки, подготовиться к повторной сдаче экзамена, это допускалось. Но преподаватель литературы отказала ему в повторном экзамене, заявив буквально так:
- Тогда ты не будешь меня уважать!
Отличный парень вылетел из техникума, чтоб продолжать возить бочку с водой. Я всю жизнь вспоминаю эту бескомпромиссную «воспитательницу». Не могу я забыть ее, как собака плетку, хотя и не меня она била.
У меня тоже случились «критические дни». На переменке, мы с учениками бросали друг в друга тряпку, что стирает с доски. Тряпка оказалась у меня в руках. Я швырнул ее другому «снайперу» через весь класс, но баллистическая траектория пролегла слишком высоко…
И, вместо цели, тряпка поразила плафон на лампочке. Сбитый плафон шумно обрушился на пол. Спасибо, никого не покалечил.
Откуда-то, как с чердака, свалилась шумная и скандальная уборщица. Ей прибавилась срочная дополнительная работа. В собственном шумовом сопровождении, она побежала «докладать».
Через минуту, я уже стоял, понурив голову, перед деканом факультета, Тихоновым Николаем Тихоновичем со строгим и прицельным взглядом, кстати, мастером спорта по стрельбе, о чем было общеизвестно. Даже пройти мимо его кабинета было жутковато. Начальник факультета выслушал мои сбивчивые объяснения и незамедлительно изрек свои оргвыводы:
- Сходите к завхозу: в его комнатке висит одиночный такой же плафон. Больше, к сожалению, заменить нечем. Договоритесь с завхозом поменять его плафон на тот, что вы ему купите.
Вечером того же дня, я стал покупателем первого в своей жизни плафона и единственного в техникуме, отличающегося от всех стеклянных собратьев.
Как-то вскоре после события мы с Николаем Тихоновичем встретились в коридоре, и он попросил меня, уже как своего, как «коллегу по стрельбам», отнести записку в областной дом офицеров некоему чину, спонсору в части патронов для стрелкового клуба.
Я нашел того чина практически в объятьях миловидной вальяжной особы и подумал: «Вот как начальнички себя потешают!»
Учительницу истории я запомнил, как человека клинически «богобоязненного». Подкатило 8-е Марта. Мы, ученики, естественно, вручаем ей в самом начале урока подарок. А накануне, умер Сталин, наш главный вождь и учитель. Конечно, ситуация была непрописанной. Реакция учителя Истории оказалась предельно резкой:
- Как вы... вообще посмели... в такой скорбный для Родины день... когда остановилось сердце...
И, как говорится, «далее - по тексту!».
Возле дома офицеров, щит политической пропаганды, с карикатурой, наверное, художников Кукрыниксы. Лидер Югославии изображен с окровавленным топором в руках. И надпись: «Убийца, Броз Тито!». Просто и убедительно!
Учиться было нелегко. Материал новый выдавался плотно по всему фронту изучаемых предметов. На уроки времени уходило немало. И даже, если и учишь добросовестно, неуверенность в себе заставляла трепетать, когда карандаш опрашивающего учителя, не спотыкаясь, двигался вниз к моей букве «Н».
Наверное, не меня одного в эти секунды держали ежовые клещи сомнения и тревоги. Не позавидуешь Андрееву, его, первого в списке, инстинктивно вызывали к доске чаще. Но это не мешало ему быть популярным в классе сочинителем од.
Учителя, нужно отдать им должное, были великолепными и запоминающимися. Даже учительницу литературы и русского языка та, что «легким движением торса сбросила» моего соседа по парте на голую крестьянскую землю, не подстелив соломки, заслушаешься, как вела свой предмет.
А когда учительница химии освещала нам теорию строения атомов, то фантазия моя отправлялась в глубины Солнечной системы. Меня удивляла идентичность строения макро и микро мира.
Учительнице химии однажды не повезло. На перемене любопытствующие шаловливые ручки учеников нечаянно накапали, из приготовленной к уроку пробирки на ее очки, оставленные на учительском столе. И не заметили этого.
Жидкость, что попала на очки, мы еще «не проходили». А была эта безжалостная жидкость, плавиковая кислота НF. Стекла на очках растворились. Спасибо, что на глаза не попало. Учительница только и сказала нам:
- Мне плохо без очков, но пусть вы запомните теперь, что плавиковая кислота и стекло растворяет.
Не знаю, из какого же материала посуда для этой кислоты требуется!
Черчение нам преподавали с первого курса. В кабинете черчения был плакат: «Чертеж - язык техники». Сначала мы отрабатывали написание чертежных шрифтов для надписей на чертежах. Сопряжения, синусоиды, спирали Архимеда, эллипсы, параболы, эвольвенты...
Затем по предмету «Детали машин» изучали элементы крепежа: крюки, швеллеры, рым болты... Добрались до проекций, сечений, разрезов, видов... Узнали сборочные чертежи и их деталировки, и, наконец, постигли изометрию и диметрию.
С этого момента от нас требовалось рисовать эскизы, все от руки. На ватмане формата А1. Попробуйте нарисовать от руки, плотно расположив детали чертежа, без линейки и циркуля, особенно концентрические окружности!
Кабинет черчения был оборудован горизонтальными чертежными досками. Два преподавателя. Николай Тихонович, знакомый по плафону, обходил учеников, бережно консультировал каждого.
И основной преподаватель, Малиев Юрий Николаевич, на старших курсах по профилирующим предметам. Это оригинал! Вел себя сдержанно и картинно. Он и сам любовался собою, и другим давал полюбоваться.
Обычно он восседал за столом и принимал готовые работы, выставляя на них оценки. В руке его, подобно варварскому оружию, находился нестираемый карандаш: толстый, красный и жирный...
- Та-ак... Чертил-ла Быкова... Вы на чертеже кушали? Стрелочки размерные у Вас короткие, - своим карандашом он подправляет стрелочки.
- Это корнеплод? - аккуратно поправляет: рисует идеально круглую красную окружность.
- Ну, остальное у Вас все в порядке, поправьте, пожалуйста!
И весь чертеж формата А1 надо чертить заново, чтобы «поправить».
Черчение - мой любимый предмет, так приятно на чистом листе создавать изображения. Ребята, думали, что окружности на эскизах я выполнял циркулем. Правда, резинкой я пользовался.
Чертил я на немаркой светло-розовой бумаге. Это разрешалось. Обычно я раньше всех выполнял чертежные работы, и меня освобождали до конца пары уроков черчения. В это время я гулял по улице Ленинской: от Ульяновской до Челюскинцев, коротая время до следующей пары. И не знал я тогда, что жить буду в этих краях.
Позднее, я иногда помогал кому-нибудь в черчении. Но так в жизни случилось, что я никогда не работал за профессиональным кульманом, о чем теперь жалею.
В техникум пригласили учительницу бальных танцев. Всего за 15 рублей с каждого. Обучали модным танцам того времени.
Это, конечно же, вальс, вальс-бостон. Был и краковяк. Это, наверное, по словам Горбачева, чтобы «танцевать краковяк» с нужным человеком! Полька, падеграс, падекатр. И зачем-то венгерский народный танец, чардаш...
И, конечно же, под вящим секретом танго и фокстрот! В те годы эти танцы, а также гитара и саксофон считались «преклонением перед иностранщиной».
Был в техникуме просторный зал для массовых мероприятий. Там и учились, и танцевали на вечере выходного дня «космополиты»! И как красиво танцевали Давыдов с Новичковой: элегантно, изящно, допуская, как в стоп кадре, шокирующие «па». Все расступались и только смотрели... А музыка!..
Мы белой завистью завидовали студентам радио-факультета. У них в кабинете была авиационная аппаратура, недоступная простым смертным. Она позволяла слушать и записывать на рентгеновских снимках иностранную, т.е. запрещенную музыку.
Благодаря аппаратуре, мы, втайне, как думали тогда, от хозяина кабинета Ю.Н. Малиева, преподававшего еще и радиодисциплины, на танцах слушали «на ребрах»: «Караван», голос Петра Лещенко…
Как можно «пройти мимо» его хитов:
Татьяна, помнишь дни золотые,
Где же ты теперь, моя Татьяна,
Свою головку ты склонила мне на грудь...
Моя любовь, наши прежние мечты...
Или:
Беллочка, пойми же ты меня,
Беллочка, мне грустно без тебя,
Беллочка, не мучь меня,
Где ж ты, любовь моя, радость моя...»
Ни с того, ни с сего, вырываются из анналов души обрывки очарования песен юности. Через всю жизнь пронес я светлые воспоминания о тех счастливых минутах дружбы. В этом слушании и танцах было наше таинство и единение.
Особенно мне запомнился учитель по высшей математике. Живой настоящий колобок, только крупный, пожилой и веселый очень, даже хулиганистый, я бы сказал. Василь Василич.
Катится вдоль классной доски туда-сюда, туда-сюда. Фиксируется, наконец, посредине.
- А давайте-ка задачку решим! Имеется моток проволоки длиной с километр. И вот вам надо проволокой этой, землицы себе отгородить, вдоль соседской стены. Да так длиной и шириной будущего поля прямоугольного распорядиться, чтоб землицы-то себе побольше, побольше оградить!
А руками своими он впереди животика ограждает, ограждает выразительно так! Руки на животике едва сходятся. И на носочки привстает.
В самом начале курса, Василь Василич ознакомил нас с понятием «бесконечно малые величины». Кто ж этого, скажете, не знает! Но для меня это был новый материал, в тонкости рассуждений я сразу не врубился, и показалось мне это скучным делом. И разбираться по учебнику Н.П. Тарасова я тоже не стал. Решил, что пропущу это. Чушь какая-то «мелкозавры» эти. Будет, мол, впереди что-нибудь более достойное моего внимания. И учитель, по-моему, отнесся к теме без должного акцента.
Ему надо было скомандовать: «Внимание всем! Сейчас мы познакомимся с фундаментальным зерном всей высшей математики, с понятием «бесконечно малые величины»! Левик, и ты слушай!».
Но он так не сделал, к сожалению, а вызвал меня отвечать урок первым в классе. Почему-то. Ну, может, я глаза прятал! Оценил он мой ответ на два балла и начальный счет моих очков занес в журнал. Двойку надо исправлять, а он меня больше не вызывает, да я не нарываюсь, руку вверх не тяну - не сдаюсь, то есть. Выдержку проявляем оба.
Взглянет он мельком на меня, когда по списку ручкой мимо моей фамилии продвигается, с доброй снисходительной улыбочкой и ниже выискивает ответчика, вплоть до Янина.
Но на самом последнем уроке «Колобок» спросил меня. Поставил пятерку на этот раз. Потому, наверно, что я в готовности № 1 весь семестр состоял. На экзаменах устном и письменном он мне тоже пятерки выставил. Ну, а в «сухом остатке» получилось «четыре».
Другой оригинал - это Юрий Николаевич Малиев. Мы знакомы с ним еще по урокам черчения. Но главные его предметы, те, что связаны с электротехникой и радиотехникой.
Позер он, позер, любит все красивое и правильное! Входит в класс с журналом. Но как входит! Один, но будто на плацу в строю парадных войск. Голова торжественно поднята и замерла до окончания вступительного доклада дежурного.
- Здра-а-вствуйте, товарищи!!!
Церемония напоминает объезд войск на параде на Красной площади! Проходит. Опускает журнал на учительский стол. И ... движется дальше, как линкор к месту стоянки.
Юрий Николаевич «примагнитился» к угловому переднему столу, за которым сидят две зело милые и умненькие девочки, Беллочка и Новичкова. Так их именовали, так я их и запомнил. И, только оттуда учитель ведет урок.
На классной доске Юрий Николаевич всегда изображал шедевры технической графики. Надо видеть не только готовый рисунок, но сам процесс его создания. Мысленно хочется аплодировать каждому новому элементу, появляющемуся из-под его талантливой руки.
Рисует электродвигатель в поперечном разрезе. Мягкий жирный мел в его руке оставляет идеальный круг во всю доску. Лицо, сотворившее первое чудо, вместе с туловищем поворачивается к классу за незримыми аплодисментами!
Еще несколько секунд, и из-под гениального мелка возникает второе, еще более удивительное, чудо: концентрическая окружность, чуть меньшего диаметра. Мысленные овации! Далее в темпе вальса появляются еще круги, столько, сколько нужно в изображаемом предмете. Затем по окружности выставляются регулярные «пружинки» схематизированных обмоток. Ни единой огрехи, ни единой помарки.
Всю классную доску можно уже уносить... в Третьяковскую галерею. Это подобно безупречной технике абстракциониста Пикассо. Бурные, долго несмолкающие аплодисменты, неподвижных от восторга, учеников!!! Далее следует столь же гениальное объяснение темы.
По совместительству Юрий Николаевич -начальник электро-радио отделения и соответствующей лаборатории. Каждый стол оборудован индивидуальным рубильником и Автоматом Защиты Сети /АЗС/.
На столах подготовлено все для предстоящей «лабораторки». Ученики парами оккупируют столы. Разбираются в задании, собирают электросхему. Перекрестившись, замыкают рубильник... Шанда-а-рах!!!
Схема осыпается фейерверком крупных искр, АЗС шумно вырубается, от стола распространяется по лаборатории едкий траурный дымок. На шум торжественно и спокойно с журналом в руках появляется Юрий Николаевич:
- Короткое замыкание карается оценкой в один балл! (Для каждого отличившегося составителя схемы).
Случается, что во всем здании, не по нашей вине, гаснет свет. Это счастливое и редкое событие вызывает единовременный телячий восторг всех групп. Через 5-10 минут слышен веселый топот ног по коридору: «Ура, всех отпустили домой!..».
Всех, кроме учеников, застигнутых у Юрия Николаевича, как в захлопнутой ловушке.
Малиев проявлял свои технические и профессиональные возможности: в темноте над классной доской загоралась, подобно Вифлеемской звезде, лампочка, исключающая всякую надежду на радостное освобождение.
Трудным предметом считался, почему-то, сопромат, базовая наука при расчетах конструкций на прочность. В ходу была поговорка: «Сдал сопромат - женись!».
Преподавателем был Беляев, однофамилец автора популярного толстенного учебника. Вот здесь мы увидели применение разделов высшей математики, дифференциального и интегрального исчислений. Вот, где они, бесконечно малые величины!
Уж никак не догадывался я, что сопромат со временем станет моей очередной специальностью, больше того: частью моей жизни! И в свое время я буду врубаться в сопромат и наверстывать механическую науку самостоятельно. А также окунаться в строительную механику, статику и динамику. В теорию оболочек, упругости, пластичности, ползучести, устойчивости, выносливости.
А там своя математика: ряды, матрицы, тензоры, вычислительная математика, оптимизация... Так что очень уважительная штука: прочность. И математика, царица наук, прежде всего!
А на уроках сопромата, в техникуме мы учились проводить инженерные расчеты с помощью здоровенной, во всю длину классной доски, логарифмической линеищи, требующей одной «лошадиной силы» для приведения ее в движение.
С задних парт все видно. Подвешивалась она по схеме двухопорной балки. Ниже, на свободном поле доски, мелом создавался алгоритм решаемой задачи. Когда в итоговую формулу были подставлены числовые значения, учитель произносил знаменитую свою фразу:
- Ну, а теперь: линеечка и результат!
Эту фразу я сберег и для расчетов на калькуляторе. Два «оператора» обслуживали линеечку: один выдвигал движок, другой воспринимал реакцию движения. Линейка определяет мантиссу числа, а характеристику надо оценивать самому.
Чему же нас только ни учили, будущих «специалистов широкого профиля»!
Допуски и посадки, станки и инструмент, металловедение, обработка металлов резанием, плавка металлов. Литье, ковка, штамповка, прокатка, протяжка через фильер, литье пластмасс. Электротехника и радиотехника. Аэродинамика и конструкция самолетов. Даже котлы паротрубные!
При изучении «деталей машин» выполнялись курсовые проекты. Проектирование редукторов с цилиндрическими, коническими, шевронными шестернями. Какая музыка слов!
Я часто посещал областную техническую библиотеку. Однажды мне нужно было найти методику расчета крыльчатки водяного насоса для предупреждения кавитации.
Т.е. образования на крыльчатке пузырьков при разреженном давлении с последующими микро взрывами этих пузырьков. А это приводит к гидроударам и авариям...
Мне так и представляется: «Не в этом ли причина наших громких технических неудач?!» Для отработки такой версии нужны и расчеты и специальные эксперименты...
Дисциплины основной специализации вел начальник нашего факультета, Николай Тихонович Тихонов. Он преподал нам основы термодинамики, теории теплопередач. Теорию поршневых и реактивных двигателей. Технологию их производства. Конструкцию, сборку и испытания авиадвигателей.
Николай Тихонович заражал нас романтикой своей специальности. Строгий внешне, доброжелательный, по сути. Лекции произносил красивым техническим языком, доходчиво, с любовью к излагаемой теме.
Диктовал нам для конспекта точно и кратко самое необходимое. Не упускал случая вспомнить событие из его личной производственной практики, работу в аварийных комиссиях.
Украшал лекцию образными шутками, например: - При катапультировании из самолета прежде всего должен быть сброшен аварийный люк, что над головой летчика, причем обязательно, иначе из него получится блин! А голова летчика должна быть защищена от аэродинамического воздействия жестким шлемом, чтобы сохранить на лице воздушного шофера все, необходимые ему, неровности!
Кабинет двигателей богато оборудован. В нем были установлены образцы авиадвигателей в препарированном виде, чтобы все, что внутри, было видно до мельчайших подробностей.
На стенах - стенды с препарированными узлами и отдельными деталями. С описанием параметров и принципов работы. Глаз не уставал восхищаться совершенством увиденного.
Плунжерный насос. Компрессор. Турбина с елочными пазами для лопаток. Лопатки турбины. Сопло Лаваля. Коленчатый вал. Кривошипо-шатунная пара. Поршень. Гильза цилиндра... Как изящен поршневой двигатель АШ-62, выполненный по схеме «звезды»!
Находясь ежедневно среди этого наглядного богатства, нельзя было учиться «спустя рукава», что-то недоучить, не понять. Мы все «вошли во вкус» своей профессии. А ведь был тогда и есть сейчас в институте богатейший музей истории авиационных двигателей, где, кстати, Николай Тихонович - директор этого музея.
Спустя много лет я был в дальней командировке. В рабочей комнате специалистов стоял, всем доступный, шкаф с технической литературой. Я нашел среди книг учебник термодинамики. Тот, по которому я когда-то учился! Да, это он! Вот они здесь - термодинамические циклы: цикл Отто, цикл Герике, цикл Карно, цикл Сабате.
Сразу вспомнился образ, дорогого мне, учителя и его голос, произносивший магические термины. Я бережно погладил книгу, не хотелось ее возвращать... Огляделся воровато, но подумал: «Зачем теперь это, не вернешь того, что только сейчас мне стало так дорого... А эта книга кому-то пригодится!»
Однажды в техническом отделе книжного магазина я увидел мужчину, листающего книгу, связанную с авиационными двигателями. "Возможно, это мой будущий сотрудник", подумал я и приблизился к книге. Мужчина подумал, что я хулиган, и отшвырнул меня, будущего моториста…
Морозной ночью, в тишине уснувшего города, мой слух улавливал ровный, деловитый и спокойный, волнующий душу, гул. Это был характерный звук, голос моей будущей профессии.
Он доносился сюда с рабочей Безымянки. Там, на испытательном стенде завода им. Фрунзе, пробовали новые авиационные двигатели. Звуки мотора меня пронизывали всего, наполняя гордостью за свою будущую профессию.
Я же - моторист! Совсем скоро, находясь на производственной практике, среди многочисленных измерительных приборов, мигающих лампочек, самописцев, я был в огромных шумо-поглощающих наушниках в эпицентре, чарующего меня, звука.
За бронестеной, прикованный до поры, при всех своих лошадиных силах испытывался авиационный двигатель. Я его видел через толстое бронестекло.
А пока я, студент старших курсов авиационного техникума, среди поредевшего братства почти наполовину. На левом бортике моего пиджака, у сердца, как и у большинства сокурсников, сверкает металлическим блеском отполированной нержавейки в эффектном ракурсе маленький самолетик.
На противоположном бортике пиджака красиво «летел», очень модный тогда, голубь мира совсем небольшой, из белой пластмассы, на прямой вертикальной иголочке. Он так и просил запеть: «Мы - за мир! Берегись, поджигатель войны. Помни ты, чем кончаются войны!»
На 3-ем курсе много дисциплин по специализации. Занятия проводились в, хорошо оборудованных, тематических кабинетах. Прямо в вестибюле - препарированный фюзеляж небольшого самолета, видны все его внутренности, крыло с частично устраненной обшивкой. Постепенно привыкаешь ко всем его шпангоутам, нервюрам, стрингерам, блистерам, приборной кабине... Все теперь стало понятным и родным.
Но не остановилась жизнь. Посылают нас в пригородный совхоз на уборку овощей, помочь Родине в традиционной «битве за урожай». Днем дергаем морковку, дело понятное. Вечером веселье.
Виктор Кобзарев, мой сосед по парте, классный гитарист, как оказалось, и при собственном инструменте. Вообще-то мы с ним еще и танцоры на переменах. Я учу его танцевать вальс и танго. Угловатенько получается у обоих. Когда Виктор взял гитару, он будто всех собрал воедино, как веревка веник. Любому «юному Вертеру» хочется всплакнуть о своей первой несчастной любви! Пожалуйста, только заказывай, хоть две порции с добавкой:
«Мне бесконечно жаль моих несбывшихся мечтаний.
И только боль воспоминаний гнетет меня...».
И, конечно же, из репертуара Петра Лещенко: «Татьяна», «Беллочка», «Голубые глаза», «Не уходи»...
Вечером в клубе танцы, без аборигенов. Шаловливые ребята организовали игру в почту. Пишешь записочку, складываешь и вручаешь дежурному почтальону. Можно с обратным адресом, можно инкогнито. Абоненты для удобства все пронумерованы.
Получаю скомканную, намоченную духами и слезами нарочито вежливую записочку, о которой можно только мечтать. Робкая скромная, ни пава, ни ворона, «девушка» признается, что, сколько уж времени она мечтает со мной близко познакомиться, но все недостает ей смелости, а вот сейчас ее прошибло!
И, если я, конечно, свободен, и еще, если я прощу ее за навязчивость, то мы могли бы встретиться прямо сейчас, у березки, недалеко от клуба.
Я, как следует из предыдущего моего изложения, вообще-то свободен, по крайней мере, от каких-либо обязательств. Да и каким же надо быть негодяем, чтобы не ответить добром на такое невинное послание! Ведь неведомый мой абонент так страдает! Березка, правда, оказалась не безлюдной…
Я выходил из рощицы раза три, чтоб встретиться с, неожиданно подвалившем мне, загадочным счастьем. Чертовщина какая-то...
Терпеть не могу нерешительных людей! Наконец-то, все выясняется. Это Вовка Колесников с Жилновым организовали мне свидание со «счастьем»! И продолжилась обычная колхозная жизнь, я остался наедине со своими морковными обязанностями.
Памятно и другое направление от техникума на хозяйственные работы. Понадобилось на Безымянке лопатами разгрузить вагон с насыпным цементом. Это несколько похуже, чем выдергивать морковку. Да и экология не та, выражаясь современным языком. Здесь я очень близко и детально познакомился с этим строительным материалом.
Почему у меня не зацементировались легкие, я не понимаю. Весь в цементном порошке я пошел один открывать для себя реку Самарку. Места новые, непонятные. Совсем близко около реки, попадается мне озеро, скорее всего, рукотворного происхождения. О, здорово, водичка в нем теплая, только с желтинкой! Оставил я там свое цементное покрытие.
Что это за «термальный источник» был? Да, конечно же, это сброс технической жидкости из промышленных производств. Из ТЭЦ, либо с заводов. Возможно отстойник, очистительное сооружение. Позднее, на заводе, я наблюдал, как поливают охлаждающей эмульсией деталь, обрабатываемую на станке. Еще позднее, я писал на чертеже алюминиевой детали указание о покрытии: «анодировать, наполнитель – хромпик», или: «емкость подвергнуть гидроиспытаниям водой с хромпиком». Это, чтоб емкость не ржавела. А куда потом это все «текёть»?
Хромпиковые реки наполняют бассейны рек Самары, Волги и озера Каспия. И все мы купаемся в хромпиковой «целительной» ванне.
На уроке ВДП, военно-допризывной подготовки, «подстрелили» мы в тире своего учителя. Мотался он все возле мишеней, результаты очередных выстрелов смотрел. А мы на огневом рубеже с «мелкашками» /мелкокалиберными винтовками/ залегли. А Муратову как раз вздумалось зарядить снова винтовку. Зарядил, положил перед собой. Нечаянно зацепил за курок. Попал в колено.
Один заорал, другой заплакал:
- Теперь меня поса-а-дяа-а-т!».
А учитель наш всю войну прошел без ранений, а на гражданке «бандитская пуля нашла своего хозяина». Все обошлось. Учителя вылечили в госпитале, на ноги снова поставили.
Муратову порицания даже не высказали. А доверили ему снова оружие. Но теперь все делалось только по команде. Становись в строй! Вызывается Муратов. Ложись! Выдается патрон Муратову. Студент Муратов патрон получил! Заряжай! Огонь! Встать, вернуться в строй! Всем стоять смирно!.. Ваш результат - девятка!..
В загородном парке сдавали нормы ГТО по лыжам. Такой лесок там был, такая лыжня! Такие крутые сопернички. Катит сзади: «Лыжню!»... «Лыжню!». Прибавляю скорость, бегу, как на 100 метров, спекаюсь уже! А сзади все равно: «Лыжню»... «Лыжню».
Да провались ты пропадом! Дуй впереди! Дальше финиша не убежишь. Учитель наш, тот подстреленный, учил:
- Под горку-то бежать не доблесть, а когда в гору!.. Вообрази, что там наверху, стипендия лежит, одна на всех, соответственно, и работай!
Во времена учебы в техникуме «компьютеры» были «деревянными». Инженерные расчеты проводились на логарифмических линейках. Не надо улыбаться тем, кто увлечен в наши дни сверх современными дорогими импортными компьютерами играми–«стрелялками».
Деревянной логарифмической линейке следует поставить высокий памятник - образ этой линейки!
Кстати, рядом с монументом ракеты «Семерки», что на проспекте Ленина! Да вровень с ней ростом! Вроде бы это кабель-мачта для обслуживания. Потому что линеечка - прародительница расчетов этой ракеты. Это уж потом пошли компьютеры и численные методы, метод конечных элементов, в том числе. А вначале, почти все рассчитывали на логарифмических линейках и прочность «Семерки» тоже.
Уважающий себя, инженер 50-х годов таскал при себе в «кобуре» коротенькую логарифмическую линеечку. А в кабинетной обстановке каждый пользовался полноформатной линейкой.
Например, известный многим, Андреев А.В. начальник прочности в КБ, был весь в работе, в ворохе, проверяемых им, расчетов и чертежей. А в левой руке у него - большая логарифмическая линейка. Только и работает движочком: «Не вкралась ли в расчеты ошибка!»
Целый пласт учебного процесса составила производственная практика. На каждом курсе мы приближались к производству. Пробовали металл своими руками. Слесарная практика на авиазаводе. Учились работать на верстаке слесарными инструментами. Педагоги - производственные мастера, мы были им в нагрузку.
Первая учебная работа: изготовить квадратный брусок 100*100*10 мм. Вырезать из плиты заготовку, обеспечить ортогональность граней и высокую чистоту поверхности.
В консультанты нам предложили слесаря от верстака. Он показывал нам, как ножовкой по металлу выпиливать из плиты заготовку. Слесарь резал металл, как электропила. Перенимая опыт, сами скребли металл. Выяснилось, что слесарь - выдающийся штангист, гордость завода, нашего города и более того: Сергей Иванович Ромасенко, чемпион России во втором тяжёлом...
Года через три я встречусь с ним снова, но уже в спортзале. Стадия «доводки» затягивается, нет нового задания, а мы все драили и драили наждачной шкуркой свои бруски, и они стали, как зеркало! Но работали мы уже на газоне возле цеха.
В свободное от полировки бруска время, мы спали, балдели, травили анекдоты. Наш художник Живодаров Юра везде, где есть фанерная поверхность, оставлял изображения авторучкой. Он певец женского тела. Так здорово! Где так насобачился? Кто ему позировал? Живут же люди! Ну, а я тоже не сидел без дела.
Постоянно меня тянуло что-нибудь поднимать. Позднее это стала штанга. Еще в школе я увлекся поднятием на разы простого красного строительного кирпича. Личный рекорд правой рукой - 5000 раз. Я куражился примерно часа три и прекратил, еще не устав, потому, что надоело.
Результат зафиксировали ребята, гонявшие рядом мяч! Эти милые занятия мы проводили возле последнего в истории самолета Ту-4. Этот заброшенный самолет стоял между цехами. Именно такие самолеты, именно с этого завода, летали на фронт над моей школой во время войны...
Все! Мастер вспомнил о нас, дал нам новое задание. Каждому из нас вручили по здоровенной заготовке для гаечного ключа. Это пока только штампованная заготовка. Требуется выпилить зев под гайку, точно по размеру, ошкурить всю поверхность. У кого-то возникает предложение:
- Вырезать зев во всех ключах автогеном /газовой сваркой/, чтоб меньше было пилить.
Договариваемся со сварщиком. Все, дело сделано! Ключи, уже почти с готовым зевом, остывают в ведерке с водой... Но что случилось?! Теперь даже рашпилем невозможно пилить. Если бы мы прошли металловедение, то мы бы знали, что сталь, особенно легированную, закаляют именно так.
Нагревают в печи до определенной температуры и остужают в масле или в воде. И это называется закалка. И так довелось нам узнать, что есть еще обратная операция. Отжиг. Отвезли ключи в термичку, нагрели снова до бела и медленно остудили на воздухе. Металл снова стал податлив. Мы выполнили легко всю работу. В термичке после мех обработки ключи закалили. А нам, каждому поставили за практику по пятерке!
На следующий год снова практика на том же заводе. Постояли месяц за сверлильным, токарным и фрезерным станками. Делали настоящие детали по чертежам. Зимой-то изучали теорию обработки металлов резанием, станки и инструмент, в том числе и измерительный, допуски и посадки. А вот она деловая интересная практика. И наши детали будут на самолетах!
На следующий год, перед последним курсом - практика на моторном заводе. Вернее, совокупность производственных экскурсий с техническим изложением, увиденного в студенческих дневниках по практике. Экскурсии по цехам. Смотрели, как изготавливают шестерни на зуборезных станках. Как в кокилях отливают детали. По этапам наблюдали технологию изготовления лопаток турбин. Как выполняют статическую и динамическую балансировку турбин на специальном стенде, где используется стробоскопический эффект.
Обосновались в сборочном цехе. Наблюдали за процессом сборки двигателей, отмечая тонкости технологии. В дневниках появились выразительные картинки двигателя, выполненные с натуры. Очень интересная и приятная практика. Побывали в испытательном боксе. Это отсюда ночами доносится гул работающего на испытательном стенде двигателя, звук, который так меня впечатлял.
Забавно, что спустя много лет, меня, совсем уже взрослого, узнал рабочий сборочного цеха, возле которого я крутился со своим учебным дневником, не хуже фоторепортера!
Создается, наверное, мнение, что мы стали все производственниками до мозга костей, смирные, и дисциплинированные? Да нет же! Бывали у нас шалости и даже рисковые.
Двое наших перли рожон на национальной основе, учинив, хорошую принципиальную драку в сборочном цехе под лестницей между этажами.
Мы все с интересом наблюдали за ходом боя. Зафиксировали боевую шовинистическую ничью. Спасибо, производственникам до нас дела нет. Никто не вмешался и не наябедничал в техникум.
В сборочном цехе был душ. Мы, вспотевшие от заполнения дневников, все шли освежиться. Мальчиков и девочек разделяла железная, проржавевшая стенка.
Трехмиллиметрового отверстия, величиной с диафрагму в объективе фотоаппарата, вполне достаточно, чтобы видеть все в женском отделении. А это такое откровение! Нигде же такое не увидишь, разве, что на четвертом этаже Лувра, в зале мадам Помпадур с картинами Рембрандта!
Все, а не только то, что девочки нам каждый день показывают. Вот они Юноны в натуральном виде: и Новичкова, и Беллочка, и Соня, и Быкова, и Котельникова. Интересно обнаружить для себя, что если Беллочка настоящая блондинка, то она блондинка вся, с головы до щиколоток. Как это свежо, красиво и не фрагментально! Возбуждает, наконец!
Некоторая трудность была в том, что не все имели возможность лицезреть натуру одновременно. Тот, кто дожидался сзади, незаметно вентилем подпускал в душевую лейку кипяточку, чтобы быстрее слинял от «диафрагмы» мешающий смотреть банный «Лувр».
Возникали потасовки, а могли быть и ожоги. Нас, конечно же, разоблачили, но вовсе не перестали купаться, а скорее наоборот, молодые «Афины» с шайками старались позировать нам, незримым художникам, в лучшем ракурсе. Тем не менее, доложено было в техникум, но кому! Историчке! А она, наверное, из ревности не прореагировала.
Была еще проблемка: пораньше уйти с завода домой, если это хотелось. Но вахтершам на проходной был дан указ: «Не выпущать!».
Однажды, когда нас начала выпускать одна добрая вахтерша, объявилась их старшая, еще не проникшая симпатией к нам. Собрала в кучу сданные пропуска, отдам, говорит, их в техникум. Мы залипли. «Дисциплина убивает нижнего чина!». Пленники собрались все, по разные стороны вертушки, и решили «девочкам» понравиться.
Стали любезничать и хором исполнили им, популярную тогда, дембельскую «Розамунду» в музыкальном сопровождении расчески, прикрытой тонкой бумагой от сигареты. Ну, вряд ли они такое могли слышать в своей охране:
До свиданья, путь подытожен наш весь,
До свиданья, делать нам нечего здесь,
До свиданья, ждет нас город большой,
На прощанье, до свиданья, мы уезжаем домой.
Мы будем галстучки с тобой носить,
Без увольнительной в кино ходить,
С любимой девушкой гулять
И никому не козырять!
Девочки растаяли и выпустили нас, не причинив нам никаких неприятностей.
Была еще преддипломная практика, в серийно-конструкторском бюро завода. У меня был конструкторский проект: спроектировать центробежный компрессор. То есть выполнить газодинамический и прочностной расчет. Представить чертежи конструкции, пояснительную записку. Милая очень для меня работенка.
Все получили дипломы техника-механика. Началась процедура распределения на работу. Я обязан поступить на работу, и мог сдавать приемные экзамены только в вечерний институт.
Я обнаружил, что есть направление на авиационный завод, на Летную Испытательную Станцию /ЛИС/, на работу, связанную с испытаниями авиадвигателей.
Я мечтал получить это направление. Я мыслил, что не буду ограничен рамками только моторной тематики, а смогу, будучи мотористом, видеть весь самолет! И, стало быть, мне достанется не только шум моторов, но и пыль со взлетной полосы! И с такими анкетными данными и мыслями отправился я на Авиационный завод имени Ворошилова.
