Личность Петра Григорьевича Курлова интересна тем, что он представлял собой тип человека и государственного чиновника, который был абсолютно предан монархии и лично Государю. Образно говоря, он был тем человеком, на которых тогда ещё держалось Самодержавие. Его характеристики Государя полны пиетета и уважения и безграничной преданности. В своих воспоминаниях он часто упоминает о «чарующей» улыбке Царя, о том обаянии, которое неотразимо действовало на его собеседников.
Генерал Курлов положительно расценивает все поступки Государя, не подвергая их никакой критике. Он резко протестует против незаслуженных эпитетов, которыми награждали Царя революционеры всех мастей, которые прозвали его «Николаем Кровавым» после известных событий 9 января 1905 года. Нельзя не согласиться с генералом, что при отречении от престола Государь не хотел пролить ни капли крови любимого им русского народа и подписал отречение в пользу своего брата Михаила. Генерал Курлов оправдывает Царя и в предыдущих случаях кровопролития. Так, например, он отмечает, что за Ходынскую катастрофу ответственны специально назначенные должностные лица, в частности великий князь Сергей Александрович. Кроме того, ни у кого из приближенных к Государю лиц, по мнению генерала, не нашлось гражданского мужества доложить Царю всю правду о грандиозном несчастье.
По словам Курлова, Государь был против войны с Германией а Австро- Венгрией, но «ситуация оказалась сильнее».
Очень положительно генерал отзывается о П. А. Столыпине и о мерах, которые тот предпринял, чтобы погасить революционную анархию 1905 года. Столыпин сам говорил генералу, что Государь постоянно требовал, чтобы постоянно принимались меры к сокращению случаев предания военному суду. С каждой неделей количество таких случаев уменьшалось.
Основной задачей, которую ставит пред собой Генерал Курлов в своих мемуарах, является вскрытие причин крушения российской монархии. Мемуары начинаются анализом ситуации, которая сложилась в стране во время русско – японской войны. Именно в это время почти все оппозиционные и революционные партии выкинули лозунг о передачи земли крестьянам. По всей стране прокатилась волна крестьянских возмущений. Крестьяне жгли и грабили помещичьи усадьбы, убивали помещиков и членов их семей. К крестьянскому движению присоединилось и рабочее, как результат революционной пропаганды.
Тяжелым предзнаменованием, по мнению генерала, явились события 9 января 1905 года, которое получило в народе название «Кровавого воскресенья». Он утверждает, что это событие явилось результатом теории «полицейского социализма», которую воплощал начальник Московского охранного отделения Зубатов. Идея была неплохой – вытеснить революционных пропагандистов из рабочей среды и путем агитации внушить рабочим мысль о том, что все их проблемы могут быть решены мирным путем, волею Государя. Эта теория получила большое распространение среди рабочих, причем не только в Петербурге и Москве, но и в других крупных городах России. Но Зубатов и его коллеги заигрались с рабочими; верх в рабочей среде взяли революционеры и шествие 9 января, по сути, не было мирной демонстрацией: кто – нес хоругви, а у кого – то в карманах были револьверы.
Выполняя приказ не подпускать к себе толпу ближе, чем на 50 метров, войска открыли огонь. Погибло 109 человек, тысячи были ранены. Революционная печать подняла в стране истерию по поводу этой трагедии. От неё не отставала оппозиционная пресса.
Далее страницы книги генерала посвящены его личному участию в подавлении крестьянских волнений в Курской губернии, причем делает акцент на том, что он никогда не был сторонником жестких мер и по возможности, старался избегать кровопролития.
Затем генерал Курлов был переведен в Минск на должность губернатора. В городе постоянно происходили волнения, организованные еврейским «Бундом». Генерал вспоминает, что при разгоне демонстраций всегда отдавал предпочтение казакам, а не пехотным частям – в случаях столкновения с ними толпы количество жертв возрастало. В Минске проживало большое количество евреев, а сама губерния находилась в черте оседлости. При всей своей преданности монархии, генерал, по его словам, никогда не мог понять, зачем нужна черта оседлости вообще.
Генерал категорически отрицает устоявшееся в общественном сознании мнение о том, что правительство было причастно к серии еврейских погромов, прокатившихся по югу России. Генерал вспоминает, что уже после февральского переворота один из членов Чрезвычайной следственной комиссии обещал представить документы, подтверждающие причастность правительства к организации еврейских погромов. Увидеть эти документы никому так и не пришлось по причине их полного отсутствия.
Вскоре генерал был назначен губернатором в Киевскую губернию, где генерал – губернатором был генерал Сухомлинов. Курлов и Сухомлинов были уже знакомы – последний был преподавателем Курлова в кавалерийском училище. Старые знакомые хорошо сработались; о Сухомлинове у генерала остались только положительные воспоминания.
В Киеве Курлов уговорил Сухомлинова передать ему все еврейские дела, что последний с удовольствием сделал. В начале 1907 года в Киеве стали ходить упорные слухи о предстоящих еврейских погромах. Генералу пришлось много потрудиться, чтобы избежать их. Кстати, он упоминает об отношении русских офицеров к еврейским погромам. Один из офицеров, командир кавалерийского полка, предупредил его, что опасается, что нижние чины его полка откажутся от участия в усмирении в форме пассивного воздержания. Ещё один эскадронный командир во всеуслышание рассказывал о том, что его эскадрон обыкновенно опаздывает на усмирение погромщиков на полчаса. Эти эпизоды доказывают очень наглядно то, что отнюдь не правительство инициировало погромы; их возникновение объяснялось неприятием русскими людьми еврейского менталитета, абсолютно чуждого русскому.
Через некоторое время генерал был вызван в Петербург и был принят П. А. Столыпиным, который предложил ему должность вице – директора департамента полиции. Генерал с удовольствием согласился, так как его давно интересовала борьба с революционным движением. Через некоторое время генерал Курлов был назначен начальником главного тюремного управления. На этом поприще у него оказалось много дел – они в этом ведомстве были явно запущены. Тюрьмы России были переполнены более чем вдвое. В них свирепствовали сыпной и брюшной тиф. Единственным выходом было увеличение бюджета, но он был уже составлен, и приходилось обходиться теми средствами, которые были выделены. Просьбы об увеличении отпуска средств на содержание тюрем вызвали противодействие тогдашнего министра финансов Коковцова. С этого момента у генерала с Коковцовым возникла настоящая вражда, которая длилась до последних времен их пребывания на должностных постах.
Большую помощь оказывал Курлову Столыпин, будучи министром внутренних дел. Он помог Курлову «выбить» деньги из министерства финансов. Приступив к своим новым обязанностям, генерал стал проводить в тюремном ведомстве реформы. Одна из них касалась замены каторжных работ в Сибири содержанием в тюрьмах средних губерний России. Необходимость этих перемен диктовалась двумя обстоятельствами: во – первых, каторжные тюрьмы состояли в двойном подчинении – главному тюремному управлению и иркутскому генерал – губернатору, что вызывало нежелательные трения. Во – вторых, нежелательно было наводнение Сибири преступными элементами. В решении этой проблемы многое было сделано: в центральной России были построены новые тюрьмы по последним требованиям науки; была отменена ссылка в Сибирь на житье. Были приняты меры по усилению тюремной дисциплины, которая находилась не на должном уровне. Например, в одной из тюрем был замечен всплеск рождаемости. Оказалось, надзиратели допускали перемещение арестантов по тюремным камерам.
1 января 1909 года генерал был назначен начальником департамента полиции. В этой должности ему пришлось работать в ещё более тесном контакте со П. А. Столыпиным, о котором Курлов отзывается очень положительно. Он отмечает в премьере не только его инициативность, энергичность, но и личное мужество. В своих воспоминаниях генерал приводит эпизод с полетом Столыпина на аэроплане в 1910 году. Один из пилотов, капитан Мациевич предложил Столыпину совершить с ним полет на аэроплане. Столыпин знал, что пилот является членом парии эсеров и данный полет может окончиться покушением. Тем не менее, он согласился и сел в аэроплан. Полет завершился благополучно, но Курлов упрекнул его впоследствии за неоправданный риск. Через несколько дней капитан Мациевич погиб во время полета, но как – то странно. Очевидцы утверждали, что он выпал из аэроплана и падал отдельно от самолета, который сам по себе летел какое – то время. Генерал Курлов предполагал, что смерть пилота была наказанием за то, что он не смог воспользоваться удобным случаем для ликвидации ненавистного эсерам премьера.[1]
Генерал Курлов отмечает в Столыпине выдающиеся государственные способности и ораторский талант. Благодаря этим качествам Столыпин пользовался огромным авторитетом в ІІІ - й Думе. Петр Аркадьевич находился в постоянном общении с членами Государственной Думы и Государственного Совета. Если какой – либо вопрос, по его убеждению, имел важное значение для пользы Родины, Петр Аркадьевич, по словам Курлова, становился непреклонным и ни перед чем не останавливался. «Слава и благоденствие России и её Монарха были для него священны. Нельзя было не преклоняться перед его искренностью и заботами о пользе России».
26 марта 1909 года генерал Курлов был назначен одновременно командующим отдельным корпусом жандармов, где он тоже приступил к преобразованиям. Их необходимость была вызвана тем обстоятельством, что революционное движение в России со времен 60 –х годов ΧІΧ - го века существенно изменилось. К нем присоединилось широкое общественное движение. Бороться с этим разраставшимся движением только полицейскими и карательными мерами было уже невозможно. Жандармские офицеры не обладали достаточными знаниями, и генерал предложил увеличить срок их обучения на подготовительных курсах, а так же расширить программу обучения.
В июне 1909 года начались путешествия Императора по России и за границу. Генерал подробно рассказывает, какие усилия приходилось употреблять для обеспечения безопасности его и сопровождающих его лиц. Большую роль в этих мероприятиях играли секретные агенты охранки, которых генерал называет сотрудниками. Серьезной проблемой для генерала, с которой ему пришлось бороться, оказался вопрос об излишнем доверии чинов розыска к сотрудникам. Он отмечает, что данные чины, постоянно общаясь с сотрудниками, не только привыкают к ним, но последние становятся для них близкими людьми. Такое положение дел приводило иногда к тому, что многие из розыскных чинов поплатились за излишнее доверие собственной жизнью.
В системе политического розыска генерала очень сильно заботило освещение революционной пропаганды среди личного состава армии и флота. В памяти живы были восстания матросов в Свеаборге и Кронштадте, поднятый лейтенантом Шмидтом бунт среди моряков Черноморского флота, военные мятежи в Полтаве, Киеве и Туркестане. Дело осложнялось тем, что Государь лично воспретил секретную агентуру в войсковых частях, считая совершенно достаточным наблюдение со стороны военного начальства. К сожалению, такое наблюдение целей своих не достигало. Командиры воинских частей не допускали даже возможности возникновения революционных настроений в их подразделениях. По приказу генерала Курлова был разработан проект открытия вблизи казарм мелочных лавочек, торговать в которых должны были агенты розыскных учреждений. Проект был осуществлен, но в очень мелких масштабах, так как для широкой его постановки не хватило средств.
Весной 1911 года было решено, что Государь с семьей в конце лета посетит Белгород, где предстояло открытие мощей святителя Иоасафа, Киев для присутствия на военных маневрах, Чернигов и Овруч, затем отправится в Крым.
Петр Аркадьевич Столыпин испросил высочайшее повеление о возложении на генерала Курлова высшего наблюдения за охраной Государя и семьи с подчинением ему всех должностных лиц, к какому бы министерству они не принадлежали. Генерал был обязан подчиняться дворцовому коменданту, а через него – министру двора.
При всех высочайших путешествиях революционная печать выказывала желание революционеров ознаменовать их каким – либо террористическим актом. Сведения розыскных органов указывали на то, что руководителем террористического акта явится один из видных революционных деятелей, глава боевой организации эсеров Савинков.
Главными органами борьбы с террористами должны были стать Киевское охранное отделение, во главе которого стоял подполковник Кулябко и губернское жандармское управление. Особенно генерала радовало участие в деле выдающегося знатока политического розыска полковника Спиридовича.
14 августа 1911 года генерал Курлов приехал в Киев, чтобы вплотную заняться вопросами охраны августейшего семейства. Однако в ночь на 15 августа с ним случился «легкий нервный удар» и в течение десяти дней он не мог выходить из комнаты. Несмотря на болезнь, он ни на час не прерывал работы, собирая у себя должностных лиц, выслушивая их доклады и давая необходимые указания.
В один из этих дней к нему на доклад пришел подполковник Кулябко и доложил, что к нему явился бывший сотрудник (агент) Киевского охранного отделения Богров, который хотя и отошел от дел, но сведения которого ранее были достоверными. По словам Кулябко, Богров сообщил ему, что к нему явился известный партийный работник (эсер), которого он знал только по имени и отчеству и сообщил, что готовится крупный террористический акт. Он просил у Богрова помощи в подготовке этого акта. Богров передал, что отряд боевиков должен был приехать из Кременчуга в Киев водным путем, по Днепру. На обязанности Богрова лежало приготовление для приезжих моторной лодки и подыскание в Киеве надежного убежища. Генерал Курлов воспретил подыскание лодки и разрешил предоставить квартиру, принадлежащую кому – либо из охранного отделения. Вместе с тем, генерал приказал взять под наблюдение железнодорожный вокзал и речные пристани. О принятых мерах генерал доложил Столыпину, который скептически отнесся к сообщениям Богрова. Курлов предложил усилить охрану самого Столыпина, но тот отказался.
Через день в Киев прибыл Государь с семьей. Население Киева, по словам генерала, приветствовало монарха с редким воодушевлением. Все улицы по пути царского поезда были запружены народом. Полицейские наряды с трудом удерживали толпу. Такое одушевление произвело на Государя огромное впечатление, и он передал Курлову через дворцового коменданта Дедюлина, чтобы тот уменьшил охрану.
На следующий день был назначен выезд государя в Киево-Печерскую лавру. Опять собрались толпы людей, которые старались пробиться к царскому экипажу. Генерал счел, что уменьшение охраны в данных условиях невозможно и доложил об этом Дедюлину. «Снимите, по крайней мере, конных жандармов», - был ответ. Генерал отдал соответствующее распоряжение, но с ужасом видел заполненные народом улицы, где одного движения было достаточно, чтобы эта людская масса рванулась вперед, причем удержать её было бы невозможно. Пришлось вновь вызвать эскадрон жандармов, с помощью которых удалось восстановить хоть какой – то порядок. Убедившись, что торжества протекают в полном порядке, генерал отправился домой, чтобы передохнуть, но это ему не удалось – прибыл подполковник Кулябко. Он сообщил, что к нему опять явился Богров и сказал, что резидент эсеров сообщил ему об изменении планов террористов. Оказалось, что группа боевиков уже прибыла в Киев и в составе группы находится неизвестная даже ему женщина, имеющая при себе разрывные снаряды. По словам Богрова, покушение готовится не на Государя, а на председателя Совета Министров П. А. Столыпина и министра просвещения Кассо.
Утром следующего дня Курлов встретился со Столыпиным, где доложил ему последние сведения. Генерала беспокоило обеспечение безопасности Государя во время его посещения маневров и возвращение вечером из театра. За сам театр генерал был спокоен, так как билеты выдавались специальной комиссией и только известным лицам. Тем не менее, он попросил Столыпина не занимать место в первом ряду, а сесть в генерал – губернаторскую ложу, от чего тот категорически отказался.
Характеризуя положение Столыпина в это время, генерал приводит очень интересный разговор с ним. Курлов обратился к нему с тем, чтобы по возвращении в Петербург Столыпин дал разрешение на некоторые кадровые перестановки в розыскном ведомстве, на что Петр Аркадьевич ответил:
- Это вам придется делать без меня. – И на выраженное мной удивление продолжал: - По здешней обстановке вы не можете не видеть, что мое положение пошатнулось, и я после отпуска, который я испросил у Государя до 1 октября, едва ли вернусь в Петербург председателем Совета Министров и министром внутренних дел.
И действительно, такие признаки существовали. В Петербурге, перед поездкой в Киев толпа придворных раболепно склонялась перед всесильным премьер – министром. В Киеве же все было иначе. Для Столыпина не нашлось места в придворных экипажах, следовавших в императорском кортеже, и он ездил в наемной коляске, что очень затрудняло его охрану. На 3 сентября была намечена поездка Государя в Чернигов на пароходе. Генерал Курлов был очень удивлен, когда услышал от Столыпина просьбу взять его с собой в вагон, чтобы доехать до Чернигова. На свой недоуменный вопрос, почему премьер не едет с Государем на пароходе, генерал услышал ответ: «Меня забыли пригласить». Генерал обратился к флаг – капитану, генерал – адъютанту Нилову и в возбужденном тоне передал свой разговор с премьером. Нилов ответил, что количество мест на пароходе крайне ограничено. Курлов не без иронии заметил Нилову, что удобнее оставить половинку свиты, чем председателя Совета Министров. Нилов сконфузился и через несколько минут сообщил генералу, что приглашение сопровождать Государя на пароходе послано.
Курлов вернулся в гостиницу, чтобы встретиться с Кулябко и узнать последние сведения от Богрова. Его ждало разочарование. Женщина, которая должна была явиться к Богрову на квартиру, не пришла; Богров получил известие, что встреча боевиков произойдет в 7 часов вечера на Бибиковском бульваре. Генерал отдал распоряжение взять под наблюдение место ожидавшейся встречи и вместе с полковником Спиридовичем сел в экипаж и проехал по пути возвращения Государя с маневров. Все было спокойно. Вечером генерал поехал в театр, где его ждал подполковник Кулябко. Тот доложил, что, встреча боевиков на Бибиковском бульваре не состоялась, о чем генерал доложил в антракте Столыпину. Тот спросил генерала, что тот собирается предпринимать. Курлов ответил, что «остается только возвращение после спектакля и что, надо надеяться, оно произойдет благополучно». «Переговорите ещё раз с Кулябко», - сказал Столыпин, и Курлов отправился выполнять поручение. По пути он видел капитана Есаулова, на обязанности которого лежало ни на одну минуту не оставлять премьер - министра одного. Кулябко ещё раз доложил, что Богров приезжал к нему в театр, чтобы сообщить, что свидание боевиков не состоялось и отложено на завтра. Курлов высказал Кулябко свое крайнее неудовольствие путешествиями Богрова и приказал принять меры, чтобы он был дома и не смел отлучаться из квартиры.
В свое оправдание Курлов пишет, что был уверен, что Богров вновь не сможет оказаться в театре. На деле же оказалось, что Кулябко ограничился тем, что вывел Богрова на улицу и приказал ему ехать домой, не проследив исполнения, и не назначив ему сопровождающего.
Капитан Есаулов, выполнявший обязанности телохранителя Столыпина, оказался в этот момент в фойе, оставив охраняемого без наблюдения. Среди этой сумятицы вдруг раздался выстрел из браунинга. Из зала выбежал какой – то офицер с обнаженной шашкой и кричал, что убили Столыпина.
Генерал бросился в зал, но войти туда не удалось, «так как в проходе публика избивала какого – то человека». Генерал бросился в другую сторону, чтобы войти в зал с другой стороны и наткнулся на совершенно бледного подполковника Кулябко. «Это Богров, ваше превосходительство, - пробормотал он, опираясь на стену, - я виноват, мне остается только застрелиться». Генерал крикнул на него, что застрелиться он всегда успеет, а сейчас нужно думать о безопасности Государя. Генерал попросил встретившегося ему на пути генерал – адъютанта Дедюлина задержать Государя в театре, пока не будет доклада, что путь свободен. Генерал немедленно отдал приказы освободить проезд перед театром и обеспечить охрану прибывшей кареты скорой помощи. Государь уехал из театра, не дождавшись выполнения распоряжений генерала Курлова; Богров был арестован.
Генерал подробно рассказывает о личности Мордко Богрова. Сын богатых родителей, молодой Богров всегда нуждался в деньгах для жизни на широкую ногу. Под влиянием модных течений он вошел в контакт с революционными организациями, но передал их охранному отделению, когда ему понадобились деньги для поездки за границу. Со временем его материальное положение улучшилось, и он отошел и от революционной деятельности и от сотрудничества с охранным отделением. Курлов предполагает, что в среде революционеров догадались о прежней деятельности Богрова и могли потребовать от него выполнения какой – либо услуги. Генерал Курлов высказывает убежденность в том, что Богров даже за час до покушения на Столыпина не предполагал, что ему придется совершить этот террористический акт. Это требование застало Богрова врасплох, и он подчинился ему; от этого зависела его жизнь.
Странно, но профессионал сыска Курлов признает, что не удалось обнаружить ту силу, которая толкнула Богрова на убийство. Заявление Курлова, что не следует торопиться с преданием Богрова суду и расследовать мотивы преступления со всей тщательностью, не было принято во внимание. Богров был осужден и через несколько дней повешен. Генерал Курлов через только что назначенного на должность председателя Совета Министров В.Н. Коковцова подал Государю прошение об отставке, но Коковцов ответил, что в настоящее время он не находит это возможным.
По инициативе В. Н. Коковцова против генерала Курлова, полковника Спиридовича и и. о. вице – директора департамента полиции статского советника Веригина было назначено расследование по обвинению их в превышении и бездействии власти, допущенных при принятии мер по охране на киевских торжествах. Генерал Курлов был отправлен в отставку.
Расследование это продолжалось до января 1913 года, пока не было прекращено высочайшим повелением Государя. Генерал Курлов пишет об этом, как о величайшей, но справедливой реакции Государя, забыв упомянуть, что высочайшая резолюция была желанием Государя совершить какое – нибудь благое дело по поводу чудесного исцеления наследника Алексея. Государь не хотел омрачать радость по поводу такого события и решил «ознаменовать исцеление моего сына каким – нибудь добрым делом и решил прекратить дело по обвинению генерала Курлова, Кулябки, Веригина и Спиридовича».
Воспоминания генерала Курлова интересны в том плане, что они передают атмосферу в силовых структурах того времени с точки зрения их руководителя – убежденного монархиста и человека, искренне преданного царю. В воспоминаниях генерала дается развернутая картина состояния дел в розыскной службе, описываются меры полиции по борьбе с революционным движением. Однако при изучении воспоминаний генерала возникает много вопросов, на которые у него не дается ответов. Вызывает недоумение то обстоятельство, что шаги полиции по предотвращению террористических актов всегда отстают от действий террористов. Подробное описание обстоятельств покушения на Столыпина и действий сотрудников департамента полиции по его предотвращению и при его совершении вообще вызывает изумление. Почему генерал Курлов, зная о том, что покушение готовится именно на Столыпина, не смог его предотвратить, ведь сил и средств для этого было выделено достаточно? Почему Богрову была дана полная свобода действий, абсолютно без всякого контроля? Почему подполковник Кулябко не проконтролировал отправку Богрова домой? Почему Богров вторично смог беспрепятственно войти в здание театра? Почему у него оказался браунинг, неужели трудно было его обыскать? Кто и как нес охрану здания театра? Почему телохранитель Столыпина капитан Есаулов в момент рокового выстрела находился в фойе, а не возле охраняемого лица? Где был в этот злополучный вечер знаменитый борец по борьбе с террористическим подпольем жандармский полковник Спиридович?
Вопросов больше, чем ответов и, увы, они свидетельствуют, как минимум, о малом профессионализме и безответственности самого генерала Курлова и о вопиющем разгильдяйстве его подчиненных. Все происходившее в тот страшный вечер 1 сентября 1911 года в здании киевского театра с точки зрения организации охраны можно назвать преступной халатностью и неисполнением своих обязанностей должностными лицами охраны. И отнюдь не происками врагов было вызвано возбуждение расследования против генерала Курлова, полковника Спиридовича, подполковника Кулябко и статского советника Веригина – для этого имелись все основания.
После высочайшего прощения, карьера генерала Курлова не сложилась. С началом войны он был назначен помощником начальника Двинского военного округа; ведал вопросами контрразведки. В ноябре 1914 года командирован в Ригу в качестве особоуполномоченного по гражданскому управлению Прибалтийским краем (на правах генерал – губернатора). В августе 1915 года по приказу главковерха великого князя Николая Николаевича отчислен в резерв чинов Двинского военного округа. Было начато расследование о неправильных действиях Курлова (медленность эвакуации и потворство немцам). Каких – либо признаков преступления обнаружено не было.
В сентябре 1916 года назначен товарищем министра внутренних дел, в декабре – освобожден от должности. В первые дни февраля 1917 года был арестован, был помещен в Трубецкой павильон Петропавловской крепости, давал показания Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства. В начале октября был переведен под домашний арест по болезни. В августе 1918 года с помощью друзей бежал за границу, где и умер в 1923 году.
[1] Очевидцем этого страшного события был известный поэт Александр Блок. Потрясенный увиденным, вернувшись с ипподрома на котором демонстрировались полеты, он написал замечательное стихотворение «Авиатор». Его легко можно найти в интернете.