Я жил, как сверчок, за печкой!
Дело в том, что мне сказочно повезло в детстве.
Я всё время болел.
Неделями.
Месяцами.
Годами.
Я жил, как сверчок, за печкой.
И всё что у меня было – это книги из домашней библиотеки и … фантазия.
Я был просто ВЫНУЖДЕН придумывать всё новые и новые игры и правила в них!
Потому мой мозг оказался приспособлен к восприятию тысяч карточных игр, сотен игр доминошных, сотен настольных игр, всевозможных шашечных игр.
Рона здесь оказала на меня колоссальное влияние.
Она познакомила меня с десятками логических игр – наследство от ее отца – писателя и журналиста, и с множеством разнообразных шашечных уголков - игр по переброске своих шашек из одного угла доски в другой.
А плюс к этому замечательным партнером в наших детских играх оказался «папа Вова» - отец Юры Мещерякова. У них в доме мы без конца играли в детскую версию нард «тише едешь – дальше будешь» представлявшую чудо-помесь нард и чатуранги!
И вот я вышел где-то лет в одиннадцать в режим генерации новых шахматных игр!
Тут подвернулась литература по разделу сказочной композиции.
Сотни невиданных фигур!
Сотни предложений по модификации шахмат!
Опыты Капабланки и Рети!!!
На Яндекс Дзене картинки две. Тут не пропускают...
Вот так я иногда вспоминаю детство.
Иной Читатель может заинтересоваться: откуда в этом несуразном грузном глуповатом человеке взялись Мерцающие шахматы?
Откуда этот Эверест Игр возник в этом неопрятном на вид не то бомже, не то инвалиде?
Каким чудом Джомолунгма Металогик сформировалась в недовыпитых мозгах этого «придурка»?
У «приличных» людей порой возникает естественное желание отнять у меня эту «игрушку» и передать её в более приличные чистые и прекрасные руки.
Именно это имел ввиду тренер Чемпиона мира по шашкам Саши Балякина Владимир Павлович Балабин, когда на собрании городского актива архангельских любителей интеллектуальных игр публично предложил:
- Давайте поищем на пост изобретателя Мерцающих шахмат более достойную кандидатуру, чем Ратушный!!!
Он предлагал это абсолютно искренне!
Он никак не мог представить себе, чтобы вот этот криворотый, недобритый с отвратительным толстым животом и уже полубеззубым ртом мог реально «изобрести» Мерцающие шахматы!
Это для него было просто немыслимо!
И проблема реально существует!
Сколько не исследовал я историй самых разных открытий и изобретений – и почти всегда первооткрыватель и изобретатель категорически не устраивал окружающих его «приличных» людей. Самое меньшее, чего первооткрывателей удостаивали современники, это определения «странный».
Поскольку мне выпало счастье сделать собственное великое открытие, я добросовестно исследовал вопрос о том, как это меня угораздило.
И здесь вопрос стоит гораздо глубже.
Это вопрос о том, откуда возникает целый слой людей, которые «вдруг» как из рога изобилия, начинают сыпать потрясающими мир идеями, умудряются генерировать целые потоки открытий и озарений.
По сути это вопрос о возникновении культурного слоя.
Первое и основное: никаких «вдруг» и никаких «случайно»!
Мощный генератор идей это всегда продукт нескольких поколений удивительных предшественников.
Опишу свою «генеалогию», насколько посчастливилось её выяснить на сегодняшний день.
Отец моего деда – военно-полевой хирург закончивший Киевский Императорский Владимирский университет, медицинский факультет, участвовавший в русско-турецкой войне и затем отправившийся работать в Томской губернии, на Алтае, в Нарыме и в Кустанае.
В 1905 году он умер и похоронен с почетов на центральном кладбище Кустаная как член Городской Думы. Награжден за боевые заслуги.
Его сын – мой дед – журналист, писатель, разведчик, контрразведчик потрудился еще в период после Первой Революции у Сытина в его великой типографии Корректором, потом послужил следователем в ВЧК (в самый первый период когда за все время было расстреляна 22 человека)а после левоэсеровского мятежа направлен Дзержинским на нелегальную работу в Киев к гетману Скоропадскому. В 1933 году поехал уже с семьёй в Магнитогорск на великую стройку и вскорре стал одним из ведущих журналистов Урала. Успел выиграть Всесоюзный конкурс писателей и… был без суда и следствия тихо расстрелян или говоря языком сегодняшним репрессирован.
Реабилитирован формаьно через 18 лет, но правду маме рассказали только в 1991 году. То есть через пятьдесят три года после расстрела.
Одним из его подчитчиков у Сытина был некто Сергей Есенин.
Вот как начинается его роман «Дорога в Рим»:
«Двое – майор Слепынин и капитан Остроглазов». Лично я ухохотался и читать дальше не смог. Ведь очевидно что именно за это запросто могли расстрелять. Какой уж тут Суд и какое здесь нужно Следствие?
Его дочь – моя мама. Имела потрясающую память. Помнила наизусть сотни авторов. Маяковского читала наизусть всего! Вела литературные радиопередачи, училась двадцать лет в Школе Зингры и потом возглавляла эту школу десятки лет. А из Школы Зингры вышли десятки замечательных писателей и поэтов. А еще мама была инженером- геофизиком. Она открыла четыре месторождения полезных ископаемых, испытала новое портативное геофизическое оборудование в дальнейшем выставленное на ВДНХ, работала в самой первой геофизической лаборатории в городе Арти, исследуя отраженные волны всех землятрясений в мире.
Мой отец сын крепкого крестьянина из города Шуи Ивановской области. Младший из пяти сыновей. Прошёл всю войну. Учился музыке в Кронштадте, до войны имел жену и дочь в Севастополе. Музыкант от Бога. Играл свободно на всех инструментах. Сам писал музыку. Создавал оркестры и руководил ими с успехом.
Как видим в моей родне с обеих линий изумительно талантливые люди.
Но это вместо вступления.
Сегодня я предлагаю наконец вникнуть в существо Дома в котором я вырос.
Дома в котором я сформировался как Личность и генератор идей.
Дома расположенного в самом центре великого города России – города труженника, города – защитника, города-воина. Достаточно ткнуть пальцем в центр любой карты Екатеринбурга и рядом окажется и мой дом!!!
Прикольно вот еще что: мой дед – писатель, родился в Нарыме. Если взять любую карту России и ткнуть пальцем в самый центр, вы попадёте в Нарым!
То есть я внук писателя рожденного в центре России и сам вырос в центре Екатеринбурга.
Вот как-то так, если уже совсем кратко.
Но мы к самому интересному в любом рассказе, в любой истории, в любой информации: к подробностям! Открыв сегодня Яндекс-карту Екатеринбурга мы без труда найдём улицу Маркса (когда-то Крестовоздвиженскую!) и на ней квартал дома номер восемь.
Да-да! Маркса 8 – это не один дом, а живописная группа домов в одном квартале от реки Исеть и от городского Дендрария!
Улица Маркса упирается в речку Исеть и от неё через реку идёт Мост. А с другой стороны из под Дендрария в Исеть впадает ручей. Вот на этом ручье перед самой войной старатели вовсю мыли Золото!!
Так что я рос в ста метрах от Золотой Жилы города Екатеринбурга!
Я в первой иллюстрации даю фрагмент Яндекс-карты на которой отображен квартал домов номер восемь. Их ровно четыре! (Вот вам и кварта!) Длинный с номером восемь именовался в народе «Большой Дом». А повыше него три дома поменьше и пониже: добротные купеческие дома построенные так давно, что уже и не упомнить в какие времена. Один с краю – в прошлом просто «Милиция». А вот два других вместе с Большим домом образуют Мой Двор!
В Советском Союзе в годы войны оба купеческих дома были уплотнены, и превращены по существу в коммунальные общежития! Про второй дом я сегодня рассказывать не буду, хотя именно в нём жила первая Наташа в моей жизни. Фантастическая девушка, оказавшая на меня необычайно сильное влияние. Но о ней когда-нибудь в другой раз.
Сегодня я намерен рассказать о самом важном для меня лично Доме.
О доме. В котором я вырос и стал способен открыть Мерцающие шахматы.
А это одно из самых грандиозных открытий двадцатого века!
Открытие. Которое показало нам, как мы мыслим «на самом деле»!
Именно поэтому это Дом Мерцающих Шахмат!
И здесь нет ни капли художественного вымысла.
Это простая констатация факта.
Чтобы открыть Мерцающие шахматы, необходимо в своем мышлении «завернуть за угол».
Не «завернуть угол» (есть такой приём в ряде игр) а именно повернуть за угол!
А это очень сложно сделать, когда тебя «несёт» поток «очевидного» и «абсолютно ясного».
Обратите внимание на вторую иллюстрацию: где дан план моего дома и увеличенный план моей комнаты в оном.
От входа в дом идет коридор, который делает очевидный поворот на 90 градусов и ведёт к окну на юг! Пока идем ДО поворота, дневного света не видим, а вот после поворота мы видим «свет в конце туннеля»!
Сколько раз в жизни я прошел этим коридором? Я однажды решил определиться с порядком цифр. Допустим три раза в день минимум. В году 365 дней то есть тысячу раз в год минимум.
За двадцать лет – двадцать тысяч раз. С этим домом я связан уже полвека! Так что тысяч тридцать а то и все сорок наберутся!
Вот как формируется подсознательная готовность резко повернуть в собственном мышлении!
А без такого «поворота» открывать что-либо новое тяжеловато! Требуется известный навык и известная готовность к.
Но к «деталям».
В этом доме на нашем этаже «жилыми» были ровно девять номеров!
Девятый номер – квартира Валеры Варнавина и его родителей и брата.
Они выехали из дома без замены первыми и потому эта комната была превращена соседями в общую кухню. В ней стояли столы и на них стояли механизмы для приготовления пищи. До этого все столы с керогазами стояли в коридоре и готовили именно в коридоре.
У Валеры Варнавина появился черно-белый телевизор уже без лупы и именно по нему я смотрел у Валеры первые Кавээны. С молоденьким Масляковым и юной Жильцовой (фамилии я могу и путать, если не успею поправить не обессудьте. Ведь я реально могу умереть уже в любой миг.
Желотым ярким цветом отмечена вторая «наша» довоенная комната, которую в связи с военным «уплотнением» у нас забрали и уже никогда более не вернули. При мне долго в ней жили Фёдоровы: тётя Люся, Сергей Васильевич и ихняя дочурка Лена. Лена вслед за моей мамой стала геофизиком, а ее дочка Света даже звала меня однажды в комнате Варнавиных ставшей кухней сходить в архитектурный институт для знакомства с любопытными ребятами, которые ей очень нравились. Светочка была не в курсе, что один из тех, с кем она звала меня знакомиться, приносил все свои стихи моей маме и изучал итальянский язык по моему самоучителю итальянского.
Так или иначе но с Леной Фёдоровой мы вместе трудились в Светлом Челябинской губернии и связи многие годы не поддеживали, но и не теряли. Пока была жива моя мама.
А потом в эту комнату вселилась Валя Нечаева. Девушка в детстве очаровывавшая меня своим пением. Она была именно певунья. В последние годы в доме она почти непрерывно плакала в этой комнате и потому для меня по жизни это «комната слёз» и «комната Валюши». Рассказывать о Вале и её судьбе мне очень тяжело и очень больно. По своему она была светом моего детства и конечно не думать о ней я не могу. Она живёт в моём сердце. Именно про неё мне казалось были написаны самые потрясающие слова: «ненаглядной певунье»… Я воспринимал её в детстве как бесконечно родного человека, почти как сестрёнку. Разумеется старшую.
Иногда насмотревшись на её горе в девяностые я уходил в город и подолгу плакал над Исетью, опираясь на перила нашего моста.
Ну вот незаметно я представил Вам две комнаты вокруг нашей. Комнату Вали и комнату Варнавиных. Между прочим углубление в стене, где стоит наш буфет, это двери, которые вели в нашу комнату «на самом деле». Но когда семью «уплотняли» двери заложили наспех в полкирпича и прорубили маленькую дверь в коридор к большой русской печи. За этой печью по узенькому коридору можно было отыскать единственный на весь дом туалет с унитазом. Уже в семидесятые годы в комнатенке кроме унитаза возник и кран с раковиной для мытья рук. Впрочем пользы от него было мало, поскольку туалет был практически непрерывно занят и в него по утрам и по вечерам стояла очередь из трёх-пяти жильцов. А общий опять же единственный умывальник был у окна рядом с печкой. И тоже пользовался большой «популярностью».
Напротив печки вы видите черный электрощит с «Молнией» «на борту». О сколько раз в темноте я ремонтировал это чудо техники двадцатого века!
За комнатой Вали комната с интригующим Го, но это не игра Го, а квартира из двух комнат Горшковых. Её звали Маринелла. Сына их я так никогда и не увидел. Когда эта тихая семейная пожилая пара ушла из жизни (а ушли они практически одновременно) мне досталось наследство – роскошный двутумбовый чёрный стол с зелёным сукном на столешнице. За ним я провёл несколько лет и это были самые удивительные мои годы за письменным столом. А квартрку их в девяностые я месяцами использовал для жилья. Топил печку. Валялся на диване и всегда благодарно вспоминал эту удивительную семью.
Угловая двухкомнатная квартира была пристанищем семьи Калюжных.
Отца я не помню. Помню мать: высокую, стройную, строгую.
Помню Сашу – старше меня на пять лет. Спутник Семилетки!
Но главная для меня – Оля! Оля Калюжная!
Девочка, с которой я стал педагогом!
Она вошла в состав нашей детской республики ГРИНК.
Расшифровка такая: Голомб, Ратушный и Николаев, Калюжная.
Толя Голомб, сын художника оформлявшего гостиницу «Динамо» (позднее «Исеть), мой ровесник, имел двух сестрёнок. Именно он ввёл меня в мир римских легионов, поскольку прекрасно рисовал и коней, и шлемы, и доспехи римлян! Он и вёл наш журнал «ГРиНК». Именно с ним мы строили наш Кремль под окнами нашей комнаты.
А потом мы поссорились из-за моей глупости. На всю жизнь. А жаль!
А Оля – это одна из самых удивительных Сказок в моей жизни. Стала профессором Рерих в Санкт-Петербурге. В 1962 они уехали и в квартиру вселились Бурдины. Отец ирины провел водопровод и канализацию в свою квартиру и сделал там даже ванную! В общем крепкий хозяйственный. А Ирина… нет, про Иринку надо отдельно и не здесь. Замечательная девушка из нашего дома! Уехали они когда я жил уже в Архангельске. Однокомнатная квартира Балтрушевич выходила в коридор как раз на углу с поворотом к свету. У Балтрушевич был замечательный муж, но он болел раком желудка и потом его хоронил весь дом. Он несмотря на ужасную болезнь к нам – пацанам – относился очень по доброму, шутил, беседовал. В общем общался. Когда его не стало мне стало очень плохо. Переживал я его уход долго и болезненно. Потом десятки лет Балтрушевич жила одна и постепенно характер у неё портился. В самом уже конце было просто тяжело на неё смортреть. Её хоронил единственный сын но я на похороны не попал. Интересен блок из двух комнат с другой стороны коридора: в комнате номер два жила Муза Михайловна. Пожилая очень добрая женщина, которая ежевечерне собирала детей всего дома к своему КВН с огромной линзой над крошечным черно-белым экраном и мы смотрели у ней передачу типа «Спокойной ночи малыши» хотя названия я уже не помню. Но каждый вечер как штык все сидели рядком в её комнате. А за стенкой у неё жила молодая семья с девочкой трехлеткой которых я не забуду до смерти. Я крутил на нитке тяжеленькую шайбу над головой. Имеется ввиду такое металлическое колечко. Грамм тридцать – очень тяжелая! Я вращал её над головой в коридоре и не видел что дверь открылась и кроха выползла в коридор и моя шайба прилетела её прямёхонько в зубик. Зубик был вколочен в рот, обильно шла кровь, крошка орала и в общем эти соседи меня возненавидили. Сейчас я понимаю, что нам всем сказочно повезло. Что шайба могла угодить и в глаз… Мне было лет шесть или пять… Так или иначе потом в эту комнату вселился авторитетный семейный психолог, который читал молодым парам лекции про это и про то. Я с ним несколько раз мельком общался. Музы уже исчезла и психолог расширил жилплощадь и стал жить в двухкомнатах. Потом исчез и в опустевшее жильё вселилась тройка девушек-строителей по распределению из Архангельска: Руфа, Люда и Люба. Но это уже основная история моей жизни.
Нам осталось отметить квартиру номер один – квартиру Нечаевых. Он был героем Гражданской войны и ему где-то точно был установлен памятник. Свой век он доживал в нашем доме. Высокий грузный в удивительных тапках. Ежедневно я наблюдал его то в очереди в туалет, то просто шагающего по коридору. Валя Нечаева его четвёртый по-иоему ребёнок. Были еще две старшие сестры. Одну звали Галя. Маму их я помню плохо. Семья у них была большая. Сын и муж одной из сестёр дожили в доме до самого расселения. Удивительные люди. Вот вкратце первичное представление о Доме Мерцающих шахмат.
Но пора и передохнуть!
