Начало
Чёрные ветви деревьев словно множились, паучьими лапами растягиваясь по земле, и окутывали путников своей паутиной. Иногда от дуновения ветра листва отвечала шуршащим стоном, что словно волна растекался над головами. Пламя дрожало, и тени деревьев также приходили в движение, тянулись к всадникам, поглощая их силуэты на земле. Обман зрения, но корни под ногами сливались с тёмным отражением на лесной подстилке и тропе, становясь практически неразличимыми. Конь Михея оступился, провалившись задним копытом в овраг, и того знатно подкинуло в седле. Он удержался, но разразился бурной бранью. Голос его эхом пронесся меж деревьев, побуждая к ответу сов и спящее до того вороньё.
— Чёрт бы их побрал! — в сердцах воскликнул Михей, испугавшись, когда на его брань воем откликнулись волки. Их протяжная песнь звучала где-то вдали, но лесное эхо легко могло обмануть, сделав далёкое близким. — Мы ж сгинем в этом лесу!
— Не поминай чертей почём зря, — вспомнил Истлав старую присказку, и тут же зачем-то пояснил: — Беду не кликай.
Река Тишья лежала по правую руку от них, и сквозь деревья порой пробивался отражённый от неё лунный лик, сверкающий как россыпь звёзд морозной ночью — только так и удавалось держаться направления, не заплутать во тьме и чащобе. Когда река пропадала из виду, Истлав приказывал держать правее и они разворачивали коней, лишь бы не потерять ориентир. Животные оставались удивительно спокойны. Воспитанные и выращенные в стенах церкви под нужды Охотников, они с жеребячества приучались не бояться нечисти, но всё равно рядом с проклятыми их инстинкты должны будут взять верх. Морен всё вглядывался в реку, ожидая, когда та начнёт шириться и вдали покажется зелёный островок. Но те кусочки воды, что мелькали меж ив и тополей оставались слишком малы, чтоб он мог разглядеть противоположный берег.
По лесу дуновением ветра пронёсся шепоток. Точно детский, мальчишеский смех. Разом, словно со всех сторон отозвалось эхо, и новые голоса вторили ему. Они звучали по-иному, но всё также смеялись над ними. Всадники резко остановили коней, лошадь Морена тряхнула гривой и недовольно фыркнул, но страха не выказала. Лишь когда всадник её ощутил тревогу, мурашками пробежавшую по спине, она занервничала и переступила с ноги на ногу. Кони Охотников повели себя точно также. Михей завертел головой с широко распахнутыми глазами, точно потревожённый сыч, но Истлав остался спокоен и собран. Колкий, внимательный взгляд его был направлен в чащу. Морен осмотрелся и тоже всмотрелся во мглу впереди них. Смех зазвучал вновь — волной пришедший издали, он будто бы накрыл их, зазвучал со всех сторон, близко и далеко одновременно. И позади, и впереди, и со стороны реки, и со стороны леса — отовсюду звучали смеющиеся, потешающиеся над ними голоса. Морен силился разглядеть во тьме кроваво-красные угольки глаз, но ничего не видел. Кто бы не настиг их, он хорошо прятался.
— Что это?! — воскликнул, не выдержав, Михей. — Почему я ничего не вижу?!
— Тихо, — оборвал нарастающую панику Истлав. — Они чуют страх, как собаки.
— Кто они?!
— Черти, — ответил Морен. — Анчутки. Бесы. Называй, как хочешь.
Михей побелел. Истлав бросил беглый взгляд на Морена, но ни слова не сказал против. Знал ли он, кто ждал их в этом лесу — для Морена так и осталось загадкой. Михей же пребывал в ужасе.
— Я думал, это деревенские байки, — выпалил он, теряя голос.
— Когда-то и русалки были байками, — спокойно произнёс Истлав, всё также всматриваясь во тьму.
Смех повторился, окружил их, зазвучал громче. Теперь уже и лошади заржали нервно, попытались отступить. Оставаться на месте становилось опасно. Морен достал меч, глаза его уже давно горели алым, но всё равно не могли углядеть бесов. Твари знали, как прятаться.
— Нужно двигаться дальше, — сказал вдруг Истлав, когда отголоски смеха затерялись и стихли среди деревьев. — Мы теряем время.
— А если они нападут?!
— Черти не нападают в открытую, — начал объяснять Морен. — Они дурят, водят несуществующими тропами, заманивают в ловушку. Пугают, как сейчас. Но в прямом бою почти безобидны.
— Почти? — не унимался Михей.
— Отпор дать не смогут, но пытаться будут до последнего.
— Едем, — приказом оборвал их Истлав.
Он подстегнул жеребца и тот, нехотя, тронулся с места. Вороной конь Михея противился сильнее — прижав уши, он тряс головой, будто пытался скинуть с себя уздечку, но пошёл вперёд, понукаемый всадником. Гнедая Морена оказалась послушнее, но тоже недовольно фыркала, когда её погнали с места. Животные чуяли опасность и не желали повиноваться. И всё же спустя время будто смирились со своей участью, поутихли. Смех в листве тоже оборвался, стоило зайти дальше в лес. Но Морен оставался насторожен, зная, что это лишь начало — черти не отстанут так легко. Однако пока он мог лишь гадать, что они придумают для них, дабы заманить в ловушку.
— Надо предупредить остальных, — предложил Морен.
— Здравая мысль, — согласился Истлав. — Михей?
— Я от вас не отойду! — Воскликнул он с бешеными от страха глазами.
— Значит, сами управятся. С чертями сладить не так уж и сложно.
«Да что ж ты в меня вцепился, как собака в кость?!» — внутри Морена клокотала злость, но он удержал её в узде и лишь взглядом прожёг спину Истлава. Тот будто чувствовал, как он хочет отделиться от них, и не давал и шагу ступить без его надзора.
Справа и слева, по протяжённости всей тропы, одна за другой вспыхнули тени. Словно зажжённый огонёк поднялись они над землёй во весь рост — мужчины и женщины, дети и старики. Лиц не разглядеть — тени были черны, и даже лунный свет лишь очерчивал контуры рук, ног, одеяний, но не давал всмотреться в них. Конь Михея встал на дыбы, заголосил от страха. Михей силился успокоить его, но и сам казался бледным, как берёзовая кора. Жеребец Истлав тоже рвался, исходился хрипом, а тот, не замечая будто, оглядывался по сторонам. Лишь повод натягивал всё сильнее. Тени не двигались, но шепоток десятка голосов прокатился по толпе, вот только Морен не разобрал слов.
— Они ненастоящие! — Крикнул он, силясь утихомирить и свою лошадь — та обезумела не меньше, чем вороной Михея. — Это морок, обман!
— Откуда ты знаешь?! — пытался перекричать Михей лошадиное ржание. — Чего с конём тогда?!
— Они и на них морок насылают! Кто знает, что они видят!
Истлав вскинул арбалет, выстрелит в одну из теней, но болт прошёл насквозь и всколыхнул кусты позади. Фигуры остались неподвижны. А Истлав опустил оружие.
— Вреда не причинят, надо ехать дальше, — лишь немного повысил он голос.
— Да как не причинят-то?! Я не могу коня успокоить и едва слышу вас за этими голосами! Заткните их!
«Голоса?», — Морен вновь огляделся в поисках угольков глаз, что выдали бы чертей. Никаких голосов он не слышал, лишь смех ещё в самом начале и шепотки, уже давно утихшие. Значит, черти выбрали себе жертву и нацелились на неё. Нужно было как можно скорее найти их и прикончить, пока они не свели Охотника с ума. Пытаясь удержать обезумевшего коня, Михей выронил факел, и тот потух под копытами. Ночной мрак поглотил, тени словно бы стали гуще. Миг — и фигуры приблизились, окружили их. Руку протяни и дотронешься, захотят схватить — и уйти не сумеешь. Истлав выстрелил снова и снова болт прошёл насквозь, вонзившись в дерево. Морен вертел головой во все стороны, всматривался в ветви, подлесок, кустарники и речную гладь меж деревьев — но никак не мог отыскать спрятавшихся за мороком бесов. Нужно было срочно что-то предпринять, пока...
Земля под ногами пришла в движение, точно черви разрывали её. Десятки, а то и сотни рук, как из могил, потянулись к лошадям. Они хватали их за ноги, тянули за хвосты, и Морен ясно ощутил, как что-то обхватило его стопу, сжалось на щиколотке и потянуло вниз. Ведомый вспыхнувшим страхом, он замахнулся было, желая ударить мечом, но в последний момент вспомнил, с кем имеет дело и только дёрнул ногой, смахивая с себя наваждение. Лошади брыкались, топтались, дёргали головами и ржали, напуганные пуще всех. Удержаться в седле стало по-настоящему сложно. Морен видел, как Истлав махал мечом, отгоняя тянущиеся к нему кисти, но никак не мог попасть, потому что конь под ним то вскидывал копыта, то вставал на дыбы. А вот клинок Михея нашёл цель. Когда он ударил по торчащей из земли руке, брызнула алая кровь. Вороной зашёлся истошным, надрывным верезгом и повалилась наземь — Михей едва успел выпрыгнуть из седла. Задняя нога жеребца оказалась перерезана и кровь толчками лилаль из раны.
— Что за чертовщина?! — взревел Михей, но голос его едва мог перекрыть ржание лошадей.
Истлав, теперь и сам не менее бледный, прокричал:
— Добей его! Всё равно уже не поможем.
Морену очень хотелось отпустить лошадей и дать им унести их отсюда. Но черти явно на то и рассчитывали — оставить их пешими. Прикинув варианты, он спрыгнул на землю и хлопнул лошадь по заду. Та стремглав сорвалась с места и умчалась в чащу, не разбирая дорогу — туда, где углядела брешь меж теней и деревьев. Смех зазвучал вновь, одновременно отовсюду — черти заманили их в ловушку и теперь затягивали силки. А руки из земли продолжали рвать одежду и хватать за ноги. Истошное ржание вороного оборвалось — Михей сумел добить его с удара, но Морен не видел это, лишь слышал — занятый поиском чертей, он не следил за тем, что делают остальные. Избавится от морока и наваждения можно лишь зарубив того, кто его наслал. И тут он догадался.
Стоя спиной к Охотникам, он вынул из поясной сумки бутылёк с настойкой из полыни — надёжное средство от любой нечисти. Обычно он смазывал ей меч, но сейчас приспустил маску и влил содержимое в рот почти до дна. Полынь жгла нёбо и язык, разъедала щёки изнутри, от боли слезились глаза, но Морен знал — терпеть недолго. Он прыснул настойкой себе под ноги, обрызгав тянувшиеся к нему руки, и по лесу разнёсся вой.
Морок спал, вылезшие из-под земли конечности исчезли, а на их месте появилась троица чертей. Мелкие, заросшие спутанными волосами, похожие на людей, но со свиными копытцами вместо ног и рылами вместо носов. Они визжали и извивались под жгучей полынью, и именно их руки тянули Морена за сапоги и одежду, а остальные — неосязаемые — лишь пугали и путали глаз. Без жалости он перерубил всех троих ударом меча, и визг прекратился.
Смех, до того плясавший в ветвях, затих. Фигуры-тени исчезли, словно дым развеянный ветром. Морен натянул маску и обернулся к остальным — Истлав усидел в седле и под ним лежал ещё один чёрт, насмерть затоптанный конём. Руки ушли в землю также, как и появились, последняя волна то ли шёпота, то ли смеха разнеслась по лесу и утихла где-то вдали, долетая до них лишь отголосками эха. Оставшийся при них жеребец успокоился и затих. Михей затравленно озирался, держа перед собой меч, но всё уже закончилось.
— Ушли, — подытожил Истлав.
— Ещё вернутся, — произнёс Морен. — Так просто не отстанут.
— И что же делать?! — взревел Михей. — Мы остались без лошадей!
— Пешком пойдём.
Истлав тяжело дышал, высоко вздымающаяся грудь и налипшие ко лбу волосы выдавали. сколь тяжело ему дался бой. Но он сохранил хладнокровие и строгую сталь в голосе.
— Мой конь вернётся, если я позову, — обратился к нему Морен. — Но мне нужно время.
— У нас нет времени. Летняя ночь коротка, а ночь Купалья — и того короче.
— Тогда идите вперёд. А я догоню, как только окажусь верхом.
Морен говорил твёрдо, давая понять, что больше идти на поводу у Истлава не намерен. Они сцепились взглядами, точно каждый проверял другого на прочность и упрямство. Глаза Морена уже не горели алым, угасли, как только отступили черти, но Истлав вероятно помнил, кто перед ним и на что он способен. Верил ли в рассказы и сказки о нём, уже иной вопрос.
— Ладно. Михей, оставайся с ним. Всё равно безлошадный. А я поеду вперёд. Не сыщете меня — возвращайтесь к Дарию.
Михей аж воздухом поперхнулся от возмущения и гнева. Но и сказать ничего не успел — Истлав тронул коня в бока и тот сорвался с места, сразу переходя на рысь. Морен глядел ему в спину и диву давался, насколько же этот человек упрям и самоуверен.
«Или настолько уверен в своём боге? Неужто верит, что тот его сохранит» — подумал он ядовито.
Михей воззрился на него и недовольно засопел — ноздри его раздувались от гнева. Не обращая на него внимания, Морен громко свистнул и устремил взгляд в чащу — туда, куда дала дёру его лошадь.
— И что дальше? — спросил Михей. — Что будем делать?
— Я буду звать свою лошадь, пока не откликнется. Если нет — сверну к реке, как и советовал Истлав. Если идти вдоль неё, то не заблудишься.
— Но там русалки! Ты сам говорил...
— Меня они не тронут. За тебя не ручаюсь.
Михей открыл было рот, чтоб возмутиться, но Морен вновь свистнул. Язык всё ещё жгло после полыни и вкус крови ощущался во рту, но боль казалась меньшей из бед. Когда он прервался, чтоб отдышаться, Михей заговорил вновь:
— Что за проклятые твари?
Морен обернулся и увидел, как Михей поддел носком ботинка убиенного чёрта. Перевернул его на спину, вгляделся в лицо. И поморщился от омерзительного вида.
— Вся нечисть из людей появляется, — продолжил Охотник. — Так от чего эта?
— От хмеля. Если пить без меры, рано или поздно станешь как они.
Михей посерел.
— Шутишь что ли?
— Похоже, что шучу?
— Твоей рожи не видно, попробуй пойми, что у тебя на уме.
— Я не умею шутить.
Он свистнул ещё раз, но как и прежде лишь тишина была ему ответом. Когда черти отступили, лес вновь наполнился звуками ночных птиц и копошащихся в подстилке тварей, но на зов никто не отзывался. Поразмыслив, Морен решил, что будет лучше объяснить Михею с чем предстоит иметь дело:
— Черти слабые, мелкие и трусливые. Но страсть как любят потешаться над людьми. Они насылают морок, внушают дурные мысли, путают и обманывают. Будучи не в силах побороть человека силой, они заводят его в ловушку, вынуждают калечить самого себя, доводят до самоубийства. И всё ради забавы. Не верь своим глазам и мыслям — это первое правило, если столкнёшься с ними. Второе, помни, что вред они тебе причинить не могут. Только чужими руками.
— Чужими руками — это как?
— Как ты своему коню сухожилия перерезал.
И снова свист, и снова без ответа. Морен выругался под нос, начиная думать, что лошадь к нему уже не вернётся — волки задрали или в овраг угодила. Вздохнув, он залез в поясную сумку и извлёк на свет бутылёк с отваром. Покопался ещё, но больше сыскать не удалось. Всего один — слишком мало. Остальные остались в седельных сумках, а этого на двоих не хватит. Отдать Михею или самому выпить? Поразмыслив, Морен протянул бутылёк Охотнику, но тот не принял его и даже руки не поднял.
— Что это? — спросил он.
— Отвар из марьянника. — Но увидев непонимание на его лице, добавил: — Иван-да-марьи. Поможет очистить голову и защититься от чертей. Пока не пропотеешь, никакой морок не страшен. Да и после мысли твои им будет сложнее путать.
— А сам чего не пьёшь?
— У меня всего один.
— Ну уж нет, — усмехнулся Михей криво. — Я твою отраву пить не стану. Либо сам глотни для начала.
— Я проклятый. На меня оно иначе подействует.
— Ничего, я уж выводы как-нибудь сделаю.
И он сложил руки на груди, показывая, что намерен ждать. У Морена челюсти свело от злости. Мирило с ситуацией лишь то, что он и так собирался отвар выпить — иначе черти и до его разума доберутся. Отвернувшись от Михея, он приспустил маску и сделал осторожный глоток. Ещё не зажившие раны во рту отозвались новой вспышкой боли. А когда отвар потёк по горлу ниже... Желудок скрутило, он закашлялся и выперхал в ладонь сгусток чёрной крови. Да уж, отвар очищал так очищал. Вернув на лицо маску, Морен протянул Михею остатки отвара, но тот брезгливо поморщился и отступил.
— Думаешь теперь я эту мерзость в рот возьму? Не надейся даже!
— Я же сказал, — прохрипел Морен, всё ещё чувствуя, как саднит горло. — На меня иначе действует.
— Да плевать мне!
Больше Морен не стал спорить. Отвернувшись вновь, оперевшись свободной рукой на ивовый ствол, он допил остатки отвара. Закашлял с новой силой, но на этот раз удержал проглоченное в желудке. Перевёл дух, свистнул ещё раз. Так и не дождался ответа. И отчаявшись дозваться лошадь, резко развернулся и направился в сторону реки. Михей обомлел, хлопнул глазами пару раз, и кинулся за ним, причитая на ходу:
— Э, эй! Ты куда собрался?
— К реке, говорил же.
— А меня здесь бросить хочешь?!
— Отчего же, ступай за мной. Только слушайся, когда я говорю.
— Почему я должен тебе подчиняться?!
— Никто никому ничего не должен, — процедил Морен. — Я проводник, а не старшой. Слушаться меня — в твоих интересах. Я не несу ответственность за твою жизнь и за смерть отчитываться не стану.
Морену показалось, он слышал, как Михей скрипнул зубами от злости. Но последовал за ним к реке, проглотив возражения.
— Почему тебя русалки не трогают? — лишь спросил он.
— Чёрная кровь им не по вкусу, — без запинки соврал Морен.
Выйдя из-за деревьев к речному берегу, Скиталец сразу же припал к земле, выискивая следы. Он не нуждался в факеле — глаза уже привыкли к темноте, да и на открытой местности луна и звёзды, отражавшиеся в воде, освещали мир достаточно, чтобы разглядеть всё, что нужно. Но Морен ничего не нашёл — никакие всадники или пешие здесь не проходили, а значит, Дарий и Неждан с Миланом ещё их не догнали. Поднявшись, Морен обвёл глазами линию реки сначала в одну сторону, затем в другую. Но и вдали, сколько не всматривался, не различил он их силуэты. Неужто, гонимые чертями, они ушли так далеко? Верилось с трудом, даже если путь через лес оказался короче, чем по изворотливому берегу. Зато заветный остров посреди реки, который и служил им целью, пестрел вдали чёрными кронами деревьев.
Морен направился прямиком к нему.
— Что намерен делать? — спросил Михей, перешагивая через поваленный в реку ясень, когда позади осталась едва ли пятая доля пути.
— Устроим привал напротив острова, и там дождёшься остальных.
— А ты? И как же цветок?
— А я отправлюсь на остров за цветком.
— Как так?! — изумился Михей. — Думаешь, он там?
— А вы проверяли?
— Нет... Не знаю, — бросил он раздражённо. — Но Истлав сказал путь в лес держать, а не на остров.
— То, что цветок видели в глубине леса, вовсе не значит, что только там он и растёт.
— Но так можно весь лес обыскать!
— Верно. Но я хочу проверить именно остров.
— А я?!
— Думаю, к тому времени Истлав нас уже обгонит.
Ответа не последовало, но не это смутило Морена, а отсутствие шагов. Он обернулся, но Михея за спиной уже не было. Лишь порыв ветра накренил кроны деревьев, запел шелестом листвы. Облако набежало на лунный лик, и тень легла на реку и прибрежье. Охотник же как сквозь землю провалился. Но не мог он пропасть столь внезапно, да и куда? Догадавшись, в чём могло быть дело, Морен крепко зажмурил глаза и сделал несколько глубоких вдохов. Выждал, когда марьянник подействует, и открыл глаза.
Михей стоял перед ним и смотрел в недоумении.
— Чего это ты? — спросил он.
— Да так... — Морен повёл плечом. — Видел что-нибудь?
— Нет. Ты просто встал, как вкопанный, глаза закрыл. Я звал-звал — а ты не отзываешься. Думал уж, тебе от отравы твоей снова дурно стало.
Морен не стал пояснять, развернулся и пошёл дальше. Если черти следят за ними, то вскоре поймут — на него их трюки больше не действуют. А они совсем рядом, прячутся в тенях, следят за ними из-за кустов, раз всё ещё напускают морок.
Стоило замолчать, как из лесу раздался плач. Кто-то хныкал, всхлипывал из чащи, точно позабытый, заплутавший ребёнок. Из темноту послышался приглушённый далью голос:
— Мамочка...
Морен остановился, услыхав детский голосок, обратился во слух. Михей тоже замер, бледнея на глазах до синюшных губ. Голосок захныкал, снова позвал маму, взмолился жалобно:
— Помогите, кто-нибудь! — и зашёлся горьким плачем.
Морен постоял немного, вслушиваясь, и зашагал дальше. Михей не сразу, но последовал за ним.
— Что это? — спросил он сипло, догоняя.
— Черти. Не верь голосам в лесу, особенно тем, что звучат в твоей голове, — повторил он напутствие, не оборачиваясь на страшный, пробирающий до мурашек детский вопль.
— Я уж не знаю, кого бояться больше, — проворчал Михей, пытаясь скрыть дрожь в голосе, — тебя или их.
Голосок утих, всхлипнув обиженно. Но Михей ещё продолжал затравленно оглядываться, сжимал обнажённый меч в руках, ожидая беды и напасти. Но воды Тишьи оставались спокойны и тихи. Даже зверьё не тревожило их, не то что проклятые. Шли молча. Влажная земля чавкала под сапогами, оба оскальзывались, но от реки не отходили. Путь вдоль берега, заросшего рогозой и аиром, перемежавшийся низко склонёнными к воде или растущими из ила деревьями, оказался непрост даже для пеших, как же пройти здесь всадникам? Может, поэтому Дарий и развернул их, увёл парней в лес, а там они и разминулись?
Когда поравнялись с островом, Морен ещё раз свистнул лошадь, ни на что особо не надеясь. Бросил Михею наказ собрать хворост для костра, и сам прошёлся по берегу и границе леса, подбирая валежник. Вернувшись, он помог Михею сложить найденное ими в подобие костерка, щёлкнул пальцами и высек искру. Собранный близ реки, влажный хворост разгорался неохотно и больше чадил, но вскоре огонь занялся, тёплым светом освещая округу. Морен достал из поясной сумки несколько пучков сухого чертополоха и подпалил один из. Поднявшийся белёсый дым ел глаза, потому Морен поспешил отдать траву Михею и отойти подальше.
— От огня ни шагу, — заговорил он, часто моргая, чтобы сдержать слёзы. — Дым чертополоха убережёт тебя от чертей. Отойдёшь от него — на себя пинай. Истлав или Дарий увидят огонь ещё издали и легко найдут тебя. Я вернусь раньше, чем пучки догорят. Если нет — поищи у воды ещё. Может и найдёшь.
— А ты куда?! — Михей сидел у костра на корточках, держа дымящийся чертополох на вытянутой руке. Но услыхав, что Скиталец намерен покинуть его, вскочил на ноги, точно обжёгся.
— На остров, как и сказал. Просто дождись меня.
Но Михей не дал ему и шагу ступить — преградил дорогу.
— Я один не останусь! С тобой пойду.
— Русалок не боишься? — Морен заглянул ему в глаза. — Меня они тронут, сказал же. На острове их может быть пруд пруди. К тому же я по воде пойду. Хочешь со мной?
— Да хоть бы и так! — Выпалил Михей, не подумав. А потом сообразил, опасливо глянул на воду, широко распахнул глаза и впился испуганным взглядом в Скитальца. — Как это — по воде?
Но Морен промолчал.
— А как же русалки? — не унимался Михей. — Ты говорил, что у реки опасно. На них меня оставить хочешь?!
— Им дым чертополоха тоже не по нраву. А вот в воде они тебя мигом утащат. Здесь безопасней, поверь мне.
Михей не нашёл, что возразить, но крепче сжал в руке пучок из трав. Морен прошёл мимо, щурясь от едкого дыма, который жёг его, как и любого проклятого. Но у самой воды обернулся и повторил напутствие:
— Не слушай голоса. Куда бы и за чем не звали — не иди за ними. Ни шагу от костра.
Подобрав с земли сук, он подошёл с ним к реке и ткнул в воду. Прощупал дно, нашёл то место, где конец упёрся во что-то твёрдое, утопнув едва ли на глубину стопы, и смело шагнул в поток. Дальше шёл уже, почти не проверяя дороги. Он хорошо знал этот путь, и знал, что в русле реки скрыто от глаз мелководье, усеянное гладкими камушками. Ноги утопли по щиколотку, местами тропа уходила вниз, но глубже чем по колено Морен не погружался. Да и то лишь на небольшой отрезке. Он надеялся, Михей не пойдёт за ним — не зная, куда ступать, здесь легко было уйти с головой под воду — но тот его даже не окликнул.
Когда он ступил на берег, тяжело вытаскивая сапоги из ила, с пятак лягушек нырнули в воду, спеша попрятаться от него. Над рекой залилась трелью ночная птица, будто оповещая о его прибытии, и Морен догадывался, кто это мог быть. Широко раздвигая кусты, не таясь и не прячась, не стараясь скрыть звука шагов, Морен пробрался вглубь небольшого острова, зная наверняка, что увидит за очередной отклоненной в сторону веткой.
В самом центре, за цветущей ежевикой и пышной рогозой, расположилось тёмное озеро. Словно колодец окружал его земляной островок, а пышные деревья прятали его от солнца и лишних глаз. Темны были воды его — дно уходило глубоко. Где-то, наверняка, скрывался тонкий приток, соединявший озеро с рекой, раз воды его не застаивались и не иссыхали, да разве разглядишь его за деревьями и кустарниками? А посреди чёрной, будто летнее небо, воды лежал, как на лавке, на покрытом иле бревне водяной.
Крупный, раздутый, словно утопленник, однако живее всех живых. Он был едва ль не в дюжину крупнее любого мужчины, как в росте, так и в ширину. Тяжёлое, мощное тело казалось неповоротливым, будто стёсанный прибоем валун. Водяной лежал на спине, прикрыв глаза и сложив руки на округлом, точно пузатый горшок, животе. И последний мерно и высоко вздымался, как во сне. Ноги водяному заменял рыбий хвост, сизые плавники которого кончиками утопали в воде, и при тяжелом дыхании от них по озёрной глади кругами шла рябь. Волос у него не было, но над верхней губой росло два длинных уса, как у сома, а из затылка торчал ершистый гребень. И мордой он был, точно сом: широкое лицо, далеко посаженные глаза за тяжёлыми веками, большой, растянутый рот. Вдоль спины, под локтями и по бокам росли у него плавники, как у ерша или окуня, а меж толстых пальцев, оканчивающихся короткими когтями, — перепонки.
Морен вышел к нему, не таясь. И тут же Куцик спустился к нему, широко расставив крылья, и повторил приветственную трель. Зацепился когтями за подставленную руку, ласково куснул в перчатку и переместился выше, на плечо. Водяной лениво приоткрыл один глаз и тяжело перевернулся на бок. Свалившись с бревна, точно тюк, он с головой ушёл под воду, и тут же вынырнул перед Скитальцем, поднявшись над водой до пупа. И столь он был огромен, что Морену, приходилось задирать голову, чтобы видеть его лицо.
— А-а-а, Морен! — протянул водяной добродушно и распахнул объятия. — Сколько лет, сколько зим! Давно не виделись. Я уж и глаза твои забывать начал. Как птичка твоя прилетела, сразу понял -заглянешь ко мне. Да уж больно долго ждал тебя, да ж задремать успел.
— Извини, задержали, — ответил Морен с улыбкой, прекрасно зная, что всё было б ровно также, даже отправь он Куцика с самого берега Тишьи. — Как поживаешь, Тихон?
Он снял с правой руки перчатку и протянул ладонь. Но Тихон схватил его и по-братски притянул к себе, заключая в объятия. Берег озера был пологий, не расчищенный от корней и веток, и от резкого рывка Морен запутался в ногах и валежнике — едва не нырнул в воду кубарем, когда его отпустили. А Тихон рассмеялся над его неуклюжестью, поймал за ворот плаща, не дав искупаться, и поставил повыше. Грубовато одёрнул и поправил на нём сбившиеся одежды. Вот только силу не рассчитал, и от грубоватых хлопков Морена едва не сшибло с ног. Но он всё равно улыбался Тихону и его добродушию.
— Э-э-эх! — возмутился водяной. — Кожа да кости! Совсем есть перестал? Едва на ногах держишься. Рыбу для тебя наловить, что ль?
— Прости, Тихон, но я в этот раз по делу.
— Будто было когда иначе! — всплеснул руками водяной. — Ну, толкуй. Чегой за дело?
— Сегодня на закате в твой лес вошли Охотники. Трое мужчин и двое юношей. Служители Единой церкви, их натаскивают убивать проклятых.
Тихон сплюнул в воду.
— Тьфу! Вот напасть, а! Всё никак не успокоются. Дочери мои на них уж не первый год жалуются. Житья не дают. Повадились, как лёд сходит, чуть ли не каждую ночь в этот лес шастать. Чегой им тут надо?
— Они ищут огненный цветок.
— Чего? — не понял водяной.
— Цветок папоротника.
Тихон распахнул глаза, впился в Морена не верящим взглядом. И вдруг расхохотался, держась за живот. Тёмные воды озера пошли волнами, словно дикий ветер тревожил их, а не один единственный водяной, трясущийся от смеха.
— Вот уж удумали! — Воскликнул он, едва успокоившись. — Ну, пущай ищут. А коли найдут, успокоются?
— Не знаю, — Морен не стал лгать. — Может быть. А может быть и нет. Ты знаешь, где он?
— Зна-а-аю, — растягивая гласные, сладко протянул Тихон.
А Морен распахнул глаза, не веря, что всё это взаправду.
— Так цветок действительно существует?
— Существует, существует. Стал бы я тебе врать? Да только беды от него больше, чем добра. А ты, собственно, зачем пришёл? — спросил он вдруг, сощурившись. — Тоже мне напасть — Охотники! Мы их каждый год гоняем, прогоним и сегодня. Ух, девочкам моим потеха будет! Симпатичные там есть?
Он подмигнул, но Морен остался серьёзен:
— В этот раз всё иначе, Тихон. Это далеко не мальчишки, а опытные воины. Не смотри, что их всего пятеро, их с детства учили убивать таких, как вы. Не лезьте на рожон, скажи дочерям — пусть затаятся и сидят тихо. И сам затаись. Не покажитесь им, и они уйдут без крови.
Тихон смотрел на Морена вдумчиво и внимательно, чуть сощурив красные рыбьи глаза. Он словно взвешивал, стоит ли верить ему на слово. Морен лишь надеялся, что Тихон распознал неприкрытое беспокойство в его голосе и достаточно доверяет ему. Помолчав немного и всё взвесив, водяной медленно кивнул.
— Ну-у-у, хорошо. Не считаю я будто пятак ратников мне и дочерям вред причинить может. Но раз ты так говоришь, прислушаюсь. Может, ты, конечно, не обо мне, а об них печёшься? А-а-а, да хоть бы и так, какая разница? Спасибо, что предупредил. Что-то ещё?
— Ты сказал, что знаешь, где цветок. Охотники наняли меня, как провожатого, чтобы я помог найти им его. Если мы найдём цветок, они уйдут и больше не побеспокоят вас. Я обещаю, что сделаю всё для того возможное.
— Ха! — Тихон вскинулся, поднимая тучу брызг. — Так вот в чём дело. Ну, хорошо... Дорогу не покажу, тут уж не серчай — неудобно мне в глубь леса шастать. — Он красноречиво похлопал себя по животу, от которого не отнимал ладоней. — Но путь укажу. Переплывёшь Тишью, ступай на запад, вглубь леса до оврага...
Он объяснял, а Морен кивал и запоминал, гадая про себя — сколько много правды сказал он Тихону? В самом ли деле Ерафим оставит этот лес в покое и перестанет посылать в него Охотников, губя и их, и мирно живших в нём испокон веков? Или скорее сравняет этот лес с землёй, придав деревья огню и обратив их в пепел, чем смирится с врагом у своего порога?
