Начало
***
Условились, что с отрядом Охотников он встретится на заходе солнца. Времени до назначенного часа оставалось с лихвой, и Морен решил заглянуть в корчму, чтобы пополнить запасы еды в дорогу. Обычно он закупался на рынке, но в Предречье от его денег отказались все до единого — никто не желал иметь дело с Проклятым. В деревнях при Церкви люди всегда были более набожны, и Морен к такому уже привык. Они не столько боялись его, сколько остерегались, и опасались навлечь на себя не божий гнев, а немилость епархия. Вот и оставалась одна надежда на местного корчмаря.
В тесном от столов и лавок помещении было сумрачно даже в светлое время суток — ставни закрыли плотно, чтоб проходившие под окнами зеваки не могли разглядеть, кто заливает горло средь бела дня. А несмотря на ранний час, шум в корчме стоял несусветный — просторная комната так и ломилась от гулявших, праздновавших людей. Компании из молодых парней и не старого мужичья кутили и балагурили, надрывая глотки. Даже в полумраке, Морен разглядел на тех, кто помоложе, красные одеяния Охотников. Остальные, судя по одеждам, как раз были из местных, а также плотники и зодчие, занятые до того в строительстве. По пути сюда Морен видел, что к работам никто так и не вернулся, и теперь понимал, почему: крестьянский люд не хотел трудиться в праздничные Купальи ночи, даже под боком у Церкви. Вот только ещё вчера Охотники разгоняли одни гулянья, а уже сегодня присоединились к другим.
«Даже если это другие Охотники, не припомню, чтобы им позволялось поощрять языческие традиции», — с горькой усмешкой подумал Морен, проходя мимо них к стойке.
Корчмарь — пузатый, крупный, бородатый мужчина с залысиной — не стал его гнать и без сомнений согласился продать овса, вяленой рыбы и мяса. И всё бы прошло хорошо и тихо, если бы Морена вдруг не окликнули:
— Да это ж Скиталец! Добрый друг, присоединяйся к нам. Выпей за здоровье отца Ерофима.
Морен скрипнул зубами, но промолчал — вступать в перепалку с пьяными не имело смысла. Но пока корчмарь искал в кладовых зерно, уже другой, более грубый голос прокричал ему в спину:
— Чаво не отвечаешь?! Слишком важный что ль? Глядьте, ребята, да он птица не нашего полёта!
— Ну-ну, не зубоскаль, — унял его первый голос. — Может, он скромный?
— Это он-то — душегуб — скромный?!
«А вот душегубом меня ещё не звали», — подумал про себя Морен. — «Достижение это или наоборот?»
Корчмарь вернулся из кладовой и положил на стойку еду и овёс. Пересчитал протянутые ему монеты и выудил из-под прилавка пятак медных воробков сдачи. А подвыпившие постояльцы всё не унимались:
— Эй! — свистнул кто-то третий. — Говорят, ты младенцев жрёшь. Эт правда?
— Чего привязались?! — басом гаркнул на них корчмарь. — Сглаз аль порчу на себя захотел?! Себя дурака не жалко, так хоть жену и детей пожалел бы!
— Нет у них никого, — подал голос Морен, глядя на корчмаря. — Охотникам запрещено иметь семьи. Вот они и злобятся.
«А это точно Охотники», — понял он уже давно. — «Простым мужикам духу бы не хватило на такое».
Странно, но после его слов в корчме повисла тишина — точно никто и не ждал, что у него есть голос. Решив, что от него отстали, он забрал покупки и направился к выходу. Но как только поравнялся со столом в углу, один из Охотников вскочил на ноги, а следом и другой. Но именно последний вышел из-за стола, опережая товарища и вставая меж ним и Скитальцем.
Лишь теперь, заглянув в лица, Морен узнал поднявшегося первым — широкоплечий, коренастый, с маленькими глазками болотного цвета и крепкой челюстью — именно он вчера приставал к деревенским девушкам. Лицо его раскраснелось ещё сильнее, а глаза казались тёмными и мутными из-за выпитого хмеля. Последний исказил и голос, оттого Морен и не узнал Охотника сразу.
— Думаешь, что лучше нас, треклятый? — выплюнул он с отвращением. — Сам с ведьмами да нечистью якшаешься, а потом на поклон к епархию захаживаешь? В Церковь заходить не стыдно, а? Ничего не печёт? Да ещё и деньги приходские брать.
— Хватит, Михей! — оборвал его второй Охотник, что всё ещё преграждал ему путь, стоя между ним и Мореном.
Этот был сильно моложе Михея, но держался куда увереннее. Высокий, ладный лицом, он возвышался над Мореном на пол головы. Казавшиеся темными в полумраке волосы он зачесал назад и собрал в куцый хвост на затылке. Одежды Охотников на нём сидели строго по фигуре, и не делали его громоздким, как того же Михея. Даже на фоне своих он выделялся, и взгляд его оставался ясным, будто он не пил вовсе. Несмотря на ситуацию, на губах его играла улыбка, которая стала извиняющей, когда он заглянул в глаза Морена.
— Ты прости моего друга,— обратился он к нему, добавляя мёда в голос. — Да не держи на нас зла. Выпей с нами! Примиримся, подружимся, забудем все обиды...
— Я не пью, — холодно ответил Морен.
Он почти не сводил глаз с Михея, лишь иногда косо поглядывая на второго, да остальных Охотников. Последние по-прежнему сидели за столом, не спеша вмешиваться, но слушали и наблюдали, затаив дыхание. Морен насчитал четырёх, с Михеем и его приятелем — выходит шесть. Если дойдёт до драки, тяжело будет.
— Да что ты с ним цацкаешься, Дарий?! — не выдержал Михей. — Я с ним за один стол не сяду, только если в кружку плюну! Да и он не опустится до того, чтоб с простыми людьми харчи делить.
— Ты уж прости моего товарища, — виновато улыбаясь, вмешался Дарий. — Он по пьяне не ведает, что мелет. Уважь его — он и успокоится.
«Я не доверяю вам обоим», — с тоской и усталостью подумал Морен, не в силах решить, что хуже: сладкие, но лживые речи или открытая неприязнь.
Но когда он сделал шаг прочь, в сторону двери, Дарий вдруг преградил ему путь, не давай уйти. Его рука легка Морену на плечо. Он обошёл его, приобнял и спросил дружелюбно:
— Ну так что, сядешь с нами?
Такой наглости Морен уже не вытерпел.
— Руку убери, — прорычал он сквозь стиснутые зубы, и ладонь его потянулась к мечу.
Он лишь хотел припугнуть зарвавшегося юнца, но жест этот заметил Михей. Сжав кулак, он проревел: "Ах ты паскуда!" и кинулся на Морена. Тот, не выпуская меч, поймал его за голову второй рукой и впечатал носом в стол. Сидевшие Охотники повскакивали со своих мест, раздались крики:
— Полегче!
— Ты что творишь?!
— Михей!
Дарий попытался схватить Морена за руку, но тот чуть высвободил меч из ножен, демонстрируя наточенное лезвие. Охотники замерли, Дарий отступил на шаг, выставил перед собой ладони. Михей стонал и корчился на полу от боли, держась за кровоточащий нос. Разлитый хмель стекал со стола и мерно капал ему на плечи.
Морена трясло от злости, но глаза его не горели. Весьма некстати — быть может тогда его испугались бы сильнее и отстали раньше. Сейчас же на лицах Охотников читались скорее растерянность, враждебность и неприязнь, но никак не страх.
Корчмарь стоял за прилавком белее соли, выпучив глаза. Тело его била крупная дрожь, но тут он побагровел до ушей, затрясся пуще прежнего и проревел срывающимся басом:
— А ну нахер пошли отсюда! Не то за епархием пошлю!
Парочка Охотников подхватила Михея под локти и вывела его, сыплющего бранью, на улицу. Морен бросил взгляд на Дария, убрал меч, и быстрым шагом направился прочь. Когда он вышел из корчмы, то первым делом услыхал ругань Михея. Другие Охотники усадили его на лавку и оказывали помощь здесь же, на крыльце. Морен прошёл мимо них, не обернувшись.
***
Близился к завершению последний день праздничных гуляний, и в Заречье готовились к пиру: там, где накануне горел костёр, теперь стояли широкие столы, укрытые белой скатертью. К закату разожгут огонь, устроят игры, песни, пляски. Сейчас же девушки, что не были заняты приготовлением еды, плели свежие венки, чтобы ночью пойти к реке и погадать на суженого, украшали рубахи и заплетали ленты. Парни стругали сучья для костра или таскали бочки с мёдом, а ребятня бегала за мамками и выклянчивала сладости, не желая дотерпеть до вечера.
На Скитальца, въехавшего в распахнутые ворота, никто не обратил внимания. Лишь некоторые проводили его взглядом, но увидав, куда он направляется, теряли всякий интерес. Живя близ Русальего леса, жители Заречья не боялись тех, кто обитал в нём — уж несколько веков, как устоялся мир меж ними, держащийся на своде правил, который ни одна из сторон не смела нарушать. Все знали, за что Русалий лес получил такое имя, и просто мирились с ним, как с неизбежным злом. А зло в ответ, не нарушало границ, очерченных лесом. Пока держался этот хрупкий мир, люди не покидали Заречья и могли не бояться по ночам.
Но чем богаче и влиятельнее становился Липовец — ближайший отсюда крупный город, — чем шире разрастались его стены, тем ближе становилась Единая церковь. А чем дальше заходило её влияние и появлялось всё больше новых часовен и церквей, тем хрупче и шатче становился этот мир. Тогда как простой люд приспособился и научился жить бок о бок с проклятыми, Церковь их терпеть не желала и вознамерилась истребить все порождения Чёрного солнца. Будто то было возможно. Морену же оставалось лишь радоваться, что пока его не втягивали в эти распри.
Стоя под сенью деревьев на краю Русальего леса, он ждал, когда подоспеют Охотники, с которыми ему надлежало отправиться в путь. Летнее солнце угасало неохотно, оттягивая наступление ночи изо всех сил, и оставляло совсем немного времени до рассвета. Наблюдая за бытом людей, вглядываясь в даль, ожидая увидеть красные с позолотой плащи, Морен пытался придумать, как бы ему отделаться от Охотников, как только они войдут в лес. Будь он один, поиск цветка не составил бы труда — он уже примерно знал, что и как ему нужно делать, но Церковные псы в этот план не вписывались совершенно. Они могли всё испортить, усложнить или того хуже — попросту погибнуть. А присматривать за ними, как за нерадивыми детьми, Морену вовсе не улыбалось. Но и как избавиться от них, он пока не очень представлял.
Готовившиеся к празднику люди вдруг засуетились, побросали свои дела и скрылись в домах. Лишь немногие — по большей частью крепкие мужики — остались на улице, продолжив разносить бочки с мёдом, вколачивать шесты для игр, расставлять лавки и рубить дрова на будущий костёр. По главной улице, не обращая внимания на праздничные убранства — цветы, травы да красные ленты — рысью проехал отряд всадников. Морен насчитал четверых. Во главе, на ретивом сером жеребце, гордо подняв голову, ехал тот, кого Морен узнал сразу, ещё раньше, чем разглядел лицо. Именно этот немолодой мужчина, со впалыми глазами, держащий спину ровно, будто жердь, командовал вчера отрядом Охотников, устроившим набег на селян. Ещё двоих Морен не знал, а вот увидав третьего едва не застонал — им оказался Михей. Нос его так и остался изломан, распух и посинел, что придавало ему ещё более грозный и мрачный вид.
Подъехав к Морену, старший из Охотников кивком головы поприветствовал Скитальца. А затем развернул коня в сторону деревни, всматриваясь в даль.
— Это не все? — тут же спросил Морен. — Будет ещё кто-то?
— Должен подоспеть один, но он опаздывает, — ответил старший Охотник, всё тем же холодным, надменным тоном, которым он разговаривал с ним и вчера. — Если не явится дотемна, отправимся без него.
— Я управлюсь один.
— Нет.
Воцарилось молчание. Михей буравил Морена яростным взглядом, старший всматривался в деревенские улочки, наблюдая за вернувшимся к делам селянами, а Морен изучал тех двоих, что были ему незнакомы. Это оказались молодые юнцы лет по четырнадцать, украдкой, смущённо разглядывавшие Скитальца. Очень схожие меж собой, они наверняка являлись братьями. У обоих были тёмно-русые кудри, выбивающиеся из-под шляп, и ярко-голубые, будто речная вода, глаза. Даже лошади под ними были похожи: обе гнедые, с чёрными подпалинами на ногах. Вот только если один из братьев был крепко сложен и держался в седле уверенно, второй оказался миловиден, как девица, и тонок в плечах, как охотничий пёс. Но будучи выше, он словно стыдился своего роста и сутулился, стараясь стать меньше, чем есть. Оба парня выглядели сильными, но вряд ли имели много опыта за плечами.
Заметив, что Скиталец рассматривает их, оба стушевались, и тот, что казался увереннее и старше, обратился к нему:
— Меня Неждан зовут. А его — Милан, — он указал кивком на брата. — Старшёго нашего — Истислав.
— Для тебя — Истлав, — вклинил ледяное слово главный Охотник, не отводя глаз от селян.
Неждан ещё больше стушевался, но слов не растерял:
— А его — Михей.
— Знакомы уж, — хмуро бросил тот.
Неждан потерялся окончательно, и даже конь его брыкнул головой, чувствуя нервозность хозяина. Морен невольно улыбнулся и тоже представился.
И вновь воцарилось молчание. Куцик, сидевший на плече Морена, задремал и даже слепящий свет закатного солнца не мешал ему. Чистейшее безоблачное небо темнело до черничного оттенка, перетекая в ярчайший облепиховый, но и последний постепенно затухал, уходя за небесным светилом. Мир захватывали сумерки, приглушая, черниля краски. Неподалёку от них повздорила парочка серых ворон, укравших с людского стола баранку. Не в силах поделить её, они подняли страшный шум и не замечали, что рядом опасность, в лице людей и более крупной хищной птицы.
— Посмотрите на них, — заговорил вдруг Истлав, всё также с презрением глядя на крестьян. — Только вчера их разогнали мечами и розгами, а уже сегодня, потеряв всякий страх, они вновь готовят свои языческие празднества.
— Люди всего лишь веселятся, — не выдержал Морен. — Какое вам до этого дело?
— Славя Старых богов, они наделяют их силой. Той самой силой, что обрушила на них Божий гнев и кару. Но они, кажется, позабыли об этом.
Вопреки первоначальной задумке, далеко не все Охотники были глубоко или хоть сколько-нибудь верующими — Скиталец знал о том не понаслышке. Но Истлав явно смотрел на мир иначе, как истинный церковник. Морен скосил глаза на его короткие, некогда стриженные под корень волосы, и в очередной раз задумался: за что праведника могли сослать в Охотники?
— Разогнать их? — предложил Михей. — Время ещё есть.
— Нет. Пока светит солнце и покуда не жгут костры — это всего лишь праздник, такой же как и любой другой: свадьба или сватовство. Мы не вправе запретить им накрывать столы и собираться за ними.
«А жениха с невестой они вам быстро найдут, если попробуете им что-то предъявить», — мысленно закончил Морен, видевший такое уже ни раз.
— О, явился! — бросил недовольный Михей.
Окольными путями, пробираясь сквозь толпу окруживших его крестьянок, к ним направлялся Дарий. Он словно красовался в седле, держа спину ровно, а широкие плечи отведя назад, и раздавал всем встречным улыбки. Его селяне не боялись и даже более того — собравшиеся вокруг него молодые девушки пытались вручить ему свои венки или угощения со стола, а он уделял внимание каждой и вежливо отказывался, лишь иногда принимая съестные дары. В закатном солнце его волосы, цвета яркого каштана, отливали медью, что делало его ещё краше в глазах девушек. Он явно наслаждался их вниманием и совершенно не спешил. Лишь когда одна из селянок заметила, что Охотники наблюдают за ними, она ткнула локтем другую. Каждая оборачивалась на мгновение к Охотникам, затем шептала что-то подругам, а те передавали весть остальным. Девушки разбежались, позабыв про Дария, спеша скорее скрыться от глаз. Охотник проводил их тоскливой улыбкой, и лишь затем пустил лошадь рысью. К удивлению Морена, Истлав не отчитал его, когда он поравнялся с ними.
— Я не опоздал, — заявил Дарий вместо приветствия и кивнул на солнце. — Закат ещё не отгорел.
— На твоё счастье, — всё с той же холодцой ответил Истлав. — Выступаем.
И без лишних слов они вошли в лес.
Морен не знал, есть ли хоть какой-то смысл объяснять Охотникам, как вести себя этом лесу. Всё же то были не случайные путники, а опытные воины, с годами выучки за спиной. И обучали их убивать именно Проклятых. Когда появились Охотники — всего каких-то полвека назад, — Скиталец сильно потерял свой авторитет у простого люда. Многим казалось, что надежнее обратиться за помощью в Церковь, чем искать защиты у чудовища, которое в их глазах не сильно отличалось от тех, кого они так боялись. Охотников же много. Они жили почти в каждом городе и близ крупных поселений, их не было нужды ждать месяцами или выпрашивать их милости у епархия. Скиталец же всего один и никак не мог поспеть всюду. А ещё Охотники были людьми. Из той же плоти, что и другие, и в жилах их текла красная, а не чёрная кровь. Но по той же причине всегда находилась напасть, с которой мог справиться лишь Скиталец или Охотники не желали за неё браться.
Сейчас же Морен искренне не понимал, зачем он здесь. Истлав вёл себя так, будто и сам прекрасно знал, что и как нужно делать, а Скиталец — лишь очередной боец в его отряде. Им не пытались командовать — и на том спасибо — но и руководить походом не позволяли. Словно и так известно, где растёт цветок и в какой части леса его искать. А может, так оно и было?..
Придя к этой мысли, Морен спросил в спину Истлава, ведущего их отряд по тропе в лес:
— Вы хоть знаете, куда путь держите?
— Знаю. Нам нужно в западную часть леса. Цветок видели там.
— Тогда зачем вам я?
— Чем больше бойцов, тем надёжнее. После захода солнца этот лес опасен. К тому же мало отыскать папоротник, нужно ещё заставить его расцвести. Либо найти тот самый, который цветёт в Купальи ночи. Отец Ерофим сказал: возможно, твои проклятые глаза пригодятся. Они видят то, чего не видят другие.
«Так вот в чём дело», — Морену захотелось горько рассмеяться.
— Местные знают про этот цветок, — не унимался он. — Значит, предположение епархия лишено смысла. Если цветок и существует...
— Если, — с саркастичной нотой повторил Истлав.
— ...они его видели. А Проклятых среди них я не заметил.
— Истлав, в самом деле, зачем он нам? — подал голос Михей. — Что мы, сами не справимся с кучкой русалок?
— Михей, как давно ты служишь под Липовцом?
Вопрос прозвучал столь внезапно, что Михей оторопел, во все глаза уставившись на старшего.
— Так-с... э-э-э... Н-у-у... вот, как нас перевели. С полгода, значит.
— А всего сколько служишь?
— Э-э-э... Лет десять уже.
— Тогда ты должен знать, как ведёт себя та или иначе нечисть. Русалки сбиваются в стаи, и если рядом с поселением объявилась русалка — это всегда означает скорую гибель для всех мужчин близ реки, где они завелись. Этот же лес местные зовут Русальим как раз потому, что русалок здесь больше, чем во всей остальной Радеи. Однако люди спокойно строят поселения близ него, ходят по здешним тропам. И лишь пришлые неизменно гибнут. Как думаешь, почему?
— А я почем знаю? Они ж безмозглые.
— Не настолько, — Истлав поджал губы. — Очень опасно недооценивать врага. Если русалки живут здесь по определённым законам, значит, в этом лесу есть нечто более сильное и древнее, ещё со времён Чёрного солнца, что подчинило их себе.
Морен мысленно выругался. Истлав сказал верно — врага опасно недооценивать. А он очень сильно недооценил его.
— Возможно, это нечто, — продолжал Истлав, — как раз и охраняет цветок. И именно поэтому мы до сих пор не нашли его.
— Тогда пусть наш спец по нечисти и скажет, что это может быть, — вмешался Дарий. Звучал он при этом столь бодро и весело, будто они собирались на пир, не иначе.
— Леший, — без раздумий ответил Морен. — Они большие, свирепые — если их потревожить, — и живут в каждом лесу. Коли цветок растёт рядом с жилищем лешего, нет ничего удивительного, что он убивает каждого, кто подойдёт близко.
— Лешие не живут близ рек, — поправил его Истлав не терпящим возражений тоном. — И считают своим домом весь лес, а не единственный его отрезок.
— Это в том случае, если леший один. А если их несколько — они могли поделить лес меж собой. К тому же Проклятые, обратившиеся в День Чёрного солнца, чаще всего уникальны и не похожи друг на друга.
— Это верно.
Истлав словно поставил точку в разговоре, но Морен продолжил задавать вопросы:
— И всё же. Как именно вы намерены искать цветок?
— Нужно дойти до речки Тишьи, — подал голос Неждан, не дождавшись ответа от Истлава. — Вдоль неё до острова и оттуда на запад вглубь леса.
— Вдоль реки? Это самоубийство.
— Близко к ней мы не подойдём, — всё же заговорил Истлав. — Только чтоб напоить лошадей. Будем держать её в поле зрения.
«Отвратительный план», — выругался Морен в мыслях. Он всё больше злился, но виду не подавал.
Они вошли в чащу на закате, и лесные тени поглотили гаснущее у горизонта солнце. Сизое небо, проглядывавшее сквозь листву и ветви, почернело на глазах. Облака так и не подтянулись, и пухлый месяц разгорелся ярче, обещая светлую, звёздную ночь. Всадники держались тропы, протоптанную вероятно теми, кто месяцы и года ранее уже искал огненный цветок. Морен давно не был в здешних краях и очень хотел знать: как долго Ерофим охотится за местным приданием? Тропа казалась старой, по её краям буйно цвёл подлесок, кустарник щекотал бока лошадей, а репей цеплялся к их хвостам. Но пока затихающий лес казался вполне безопасным.
Когда совсем стемнело, Истлав приказал достать и разжечь факелы. Как только огонь занялся и окрасил чащу в золотые тона, Куцик открыл глаза, моргнул несколько раз и недовольно каркнул, точно ворона. Морен снял его с плеча, посадив на руку, шепнул пару слов и отправил в полёт. Один взмах широких крыльев и Куцик скрылся в лесном пологе, поглощённый тьмой за пределами факелов. Морен думал, что никто не обратит на это внимания, пока рядом с ним не оказался Дарий и не поровнял ход своего рыжего жеребца с его кобылой.
— Интересная у тебя птица. Заморская?
— Да.
— Зачем она тебе?
— Пожалел просто. Хозяин мертв уж давно.
— А-а-а, — протянул Дарий. — А я-то думал, она у тебя вроде почтового голубя. Или охотничьего сокола.
— Второе более верно.
— Не боишься отпускать его? Коли на нас нападут, вдруг пригодится.
— Не коли. Будь уверен — нападут. Когда станет нужен, сам вернётся.
— А ты, я смотрю, немногословен.
— Разве не слышал? По деревням молва ходит, почему именно я ношу маску.
Дарий отчего-то рассмеялся.
— Стало быть, правду говорят? — спросил он с улыбкой. — И под маской ты прячешь собачью пасть?
Морен не ответил, но Дарий не унимался:
— Мы начали знакомство не с той ложки. Предлагаю это исправить. Моё имя Дарий.
— Морен.
— Эй, Дарий, хорош уже! — окликнул Михей. Он шёл впереди, сразу за Истлавом, но услыхав их разговор, придержал вороную кобылу и замедлился. — Сдался он тебе?
— Знаешь, я предпочитаю не ссориться с теми, кто сильнее меня. А скорее наоборот — дружить с ними.
Михей фыркнул и отвернулся. А Дарий вновь улыбнулся Морену.
— Не обращай внимания. Его жизнь обидела, вот характер и дурной. Не все Охотники такие, как он.
— Я знаю об Охотниках больше, чем ты думаешь. Церковь начала растить и воспитывать вас на моих глазах.
— О, правда? Так ты и в самом деле не молод? А по глазам и не скажешь.
Факелы держали Неждан и Милан, поэтому руки остальных были свободны. Когда они поравнялись с лесной яблоней, Дарий сорвал розовеющий плод с ветки, подбросил в руке и, не мешкая, надкусил. Но тут же поморщился от кислоты и скормил его своему коню.
По правую руку от них, сквозь редеющие стволы ив и берез, заблестела, отражая лунный свет, река Тишья. Заметив её посеребрённый поток, Истлав придержал коня, внимательно вгляделся в спокойные воды и сказал остальным:
— Следите за лошадьми. Если они спокойны — нечисти рядом нет. Как начнут дергаться — беритесь за оружие.
Он развернулся к берегу и отряд последовал за ним. У воды все спешились, подвели лошадей напиться, но Истлав дал распоряжение держаться к коням как можно ближе и внимательно следить.
— Они первыми почувствуют опасность, — сказал он.
Морен не спорил, хоть и всё ещё считал, что идти вдоль реки — дурная затея. Небо ещё светлело вдали, короткая летняя ночь не спешила укрывать мир, но месяц уже поднялся над деревьями и серебрил воду. Морен вглядывался в блёклые, прикрытые дымкой набежавших облаков звёзды, и думал, что Купальи ночи всегда очень красивы и светлы. За пределами чащи они даже в факелах не нуждались, и когда вышли из-под полога, Истлав приказал затушить их.
Река Тишья казалась спокойной и мирной. Лишь иногда робкий ветерок колыхал плакучие ивы, склонившиеся над водой, и шедшая от них рябь дробила лунную дорожку на осколки. Послышался плеск и все, как один, повернули головы. Но то оказался бобёр, плывущий куда-то по своим делам.
— Э-э-эх, — протянул Михей. — Поймать бы его да на шапку!
— Вперёд! — усмехнулся Дарий. — А я деньги поставлю: доплывёшь до него или тебя раньше русалки на дно утащат. Выгадаю больше, чем ты с его шкуры, уж поверь.
— А как они выглядят? Ну, русалки, — поинтересовался Милан. Голос у него оказался тихий и тонкий, сломаться ещё не успел.
— По-разному, — ответил Морен. — На лицо — обычные девушки, а вот ниже пояса и со спины... Тут уж от срока зависит, как давно Проклятье взяло верх. И от той местности, где они обитают.
— Забыл уточнить, что на лицо они — всегда красавицы, — дополнил Дарий. — Даже если при жизни таковыми не были.
— Это что ж получается, женские прелести всегда при них? — с усмешкой спросил Михей.
Морен поморщился, Милан покраснел, а Дарий широко ухмыльнулся.
— Чего гадать? Скоро сам увидишь.
Истлав стоял в стороне и вёл негромкий разговор с Нежданом. Морен попытался подслушать их краем уха, но обсуждавшие русалок и бобра Охотники не давали разобрать ни слова, и он вскоре сдался.
— А ты, значит, с русалками встречался? — спросил он Дария, бросив попытки уловить хотя бы тему, которую задал Истлав.
— Приходилось. Они и в самом деле разные... — певуче ответил Дарий, словно он находил забавным их поход и таящуюся в реке опасность.
Едва окончив разговор, Истлав вернулся к ним, взобрался на коня и велел двигаться дальше.
— До рассвета не так много времени, — напомнил он. — Так что нужно поспешить.
Его примеру последовали остальные. Но прежде, чем тронуться в путь, Морен предложил:
— Давайте я отправлюсь вперёд и проверю местность. Один управлюсь и смогу обойтись без боя. А если впереди опасность, мы просто обойдём её.
— Нет, — отрезал Истлав. — От меня ни шагу. Доверия к тебе у меня нет, и мы не избегаем боя с нечистью. Чем больше их отправим на тот свет, тем больше спасём опороченных душ.
— И потеряем время. В вашем отряде совсем юные мальчишки. Хотите ими рискнуть?
— Они знали, на что шли. Никто не идёт в Охотники против воли.
Морен бросил взгляд на братьев, что слушали их разговор. Оба казались потерянными, сбитыми с толку. Неждан смотрел с обидой, Милан весь сжался в седле, неловко и стыдливо перебирая поводья в руках. Михей буравил спину Истлава взглядом, обратив на него своё раздражение, а Дарий по-прежнему натягивал улыбку, и тени которой не было в его глазах.
Вряд ли хоть один из них стал служителем Единого Бога добровольно. Охотников набирали из мальчиков-сирот, которых приносили в Церковь, когда больше некуда деть. У беспризорников и оставшихся без родителей мальчишек было лишь два пути: примкнуть к Единой вере и стать монахом или Охотником, либо жить на улице, сбиваясь в стаи, голодать и воровать. И ещё не известно, что лучше, ведь приняв красные плащи или белый сан, они отдавали свои жизни и волю Церкви. Странно, что Скиталец знал об этом, тогда как Истлав — нет.
«Не мог не знать. Он лишь оправдывает выбором своё безразличие», — Морен сделал выводы, но упрямо стоял на своём:
— Мы потеряем время. Ночь и так коротка. Лучше избежать боя.
Истлав задумался ненадолго и медленно кивнул:
— Твоя правда, — выдавил он с неохотой, и повернул голову к остальным. — Дарий, возьми Неждана и Милана. Пойдёте вдоль берега. А мы, втроём, отправимся через лес, держа реку в поле зрения. На открытой местности безопаснее, как только заметите, что лошади занервничали — уходите в лес. Мы пойдём впереди и расчистим его для вас. Если не справимся — выживший вернётся к вам, и проложите другой путь. Так, если и попадём в засаду, то не все разом и кто-нибудь обязательно дойдёт до цветка.
— Я предлагал не это, — процедил Морен сквозь зубы, чувствуя, как его трясёт от злости.
— Но я решил так. От меня ни шагу. Идём.
Судя по лицам, никто не остался доволен озвученным планом. Но, понурив головы, отряд разделился, и Истлав повёл Морена и Михея в чащу. Под лесным пологом вновь пришлось разжечь факелы. На сей раз почётная обязанность освещать дорогу и идти впереди остальных выпала Михею. Ругаясь и чертыхаясь себе под нос, он далеко не с первого раза высек искру из огнива, а когда огонь занялся, игра колышущегося на ветру света превратила лес в пристанище теней.
