Лейтенант Бабанин стоял перед подполковником, низко опустив голову. Обычно ласковый и добродушный, командир полка казался сейчас чрезвычайно строгим.
Бабанина только сейчас вызвали из боя, на командный пункт подполковника. В эту осеннюю холодную ночь Иван лежал на берегу Дуная и смотрел на ту сторону, где укрепились немцы. Бабанину Дунай не казался ни тихим, ни голубым, как поют о нём; наоборот, Дунай был зловещим. Тишина настораживала — а вдруг немцы действительно ждут его сегодня ночью. Утром бойцы его взвода обещали подполковнику первыми переправиться через Дунай.
Солдаты его взвода лежали рядом с ним, они ждали только сигнала. Каждый знал своё место в лодке, у каждого из них лейтенант уже несколько раз проверил снаряжение.
Вот сигнал. Бесшумно отплыла от берега лёгкая резиновая лодка. Двенадцать смельчаков шли на чужой, неведомый берег, притаившийся где-то в ночной мгле. Над рекой то и дело вспыхивали ракеты, проносились шальные пулемётные очереди. Немцы нервничали, они не видели, никого, но стреляли на авось, им от этого было спокойней.
Берег! Сразу же столкнулись с минированным полем. Бабанин сам пополз вперёд, обнаружил две мины и извлёк из них капсули. Проход готов, теперь по-пластунски вперёд. Снова какая-то речушка или изветвление Дуная, в ночи не разглядеть.
— За Родину! За Сталина! — звонко крикнул лейтенант.
Он сам испугался своего голоса, до того казался громким он в этой зловещей тишине.
—Ура! Ура! — и двенадцать смельчаков пошли в атаку.
Пулемётчик Бордунов направлял длинные очереди вдоль вражеских траншей, оглушительно трещали автоматы, степенно ухали гранаты. Создавалось впечатление, что огонь ведёт большое подразделение. Немцы бросили первую линяю обороны, 170 человек сдались в плен, взяты были две артиллерийские и две миномётные батарея, 5 ротных миномётов.
Рядом стояли чехи, мобилизованные немцами. При появлении русских они без единого выстрела сложили оружие, а некоторые повернули винтовки против немцев.
Тем временем через Дунай беспрепятственно перебрались остальные подразделения подполковника Ермоленко. Но лейтенант Бабанин со своим взводом был уже далеко, под станцией Эрча. Быстро развинтили рельсы и с ходу взяли станцию. Паника среди немцев была неописуемой. Смельчакам достались богатые трофеи — 8 эшелонов с танками, горючим, вооружением и продовольствием.
И только у окрестностей Буды лейтенант остановился. Мельком взглянул на левую руку — она была окровавлена, разрывная пуля раздробила руку, а другая пуля прошла насквозь. Но сражаться ещё можно. Надо только руку одеть на ремень и она мешать не будет. Вперёд! Зубами он вырвал чеку из гранаты и бросил её, уничтожив немецкий пулемёт с расчетом. -
И тут пришёл вестовой командира полка — его срочно требовали на командный пункт. И вот лейтенант стоит перед подполковником. Командир полка ругал его за то, что, будучи серьёзно раненым, он не вышел из боя. Подполковник был настолько возмущён офицером, которого он любил, как отец, что даже забыл сказать ему: командование представило Бабанина к званию Героя Советского Союза.
Ивану Бабанину о многом хотелось сказать своему командиру. И обычно молчаливый лейтенант на этот раз заговорил с подполковником о себе.
В четырнадцать лет Ваня пошёл работать. Директор МТС посмотрел на рослого паренька, но на работу брать не хотел — молод ещё. Всё же Ваня добился своего — он сказал, что ему шестнадцать, что давно наблюдает за комбайнами, что из него выйдет неплохой штурвальный. Поздней осенью директор признавался, что не раскаивается в своём решении. Действительно, хороший вышел штурвальный. На зиму Ваню послали учиться. Вернулся он комбайнёром, а перед войной уже был начальником сцепа из двух «Сталинцев».
Ваня только начал жить и вдруг — война.
В армию его не брали, — семнадцатилетним ещё рано. Он просился, требовал, но его возвращали на комбайн. А когда враг подошёл близко, Ваня погрузил на автомашину моторы девяти комбайнов и вывез их. В Старом Осколе Бабанин пришёл в запасной полк.
— Как хотите, а дальше мне некуда. Мне только с вами. Моё село под немцами.
Его приняли в армию. Он сражался под Витебском, а оттуда долго уходил с боями до самого Сталинграда. Он забыл те речки, которые переплывал, столько городов прошёл, что никак их не упомнить. Он знал только одно — немца, надо бить. Он твёрдо верил, что немец будет разбит. Сколько он не убивал немцев, ему всё было мало. Ненависть жгла ему грудь. Он стрелял из противотанкового ружья, в обороне брал снайперскую винтовку и на ночь уходил на охоту, шёл к соседям учиться стрелять из миномёта.
Так Иван Бабанин учился воевать. В Сталинград он пришёл уже настоящим солдатом, гвардии старшим сержантом. Он сражался за Тракторным со своим взводом ПТР. В одном бою он выдвинулся вперёд и сам уничтожил 3 танка бутылками с горючим. А когда танки вспыхнули синим огнём, он аккуратно расстрелял из автомата выскакивавшие экипажи. После он ещё из ПТР в этом бою подбил четвёртый танк. В память о Сталинграде у Бабанина медаль и орден Красной Звезды.
И вот долгожданный день — наступление. Вперёд! Ничего лучше нет наступления. С каждым отбитым селом всё ближе Берлин. Да, за каждое село Бабанин сражался, как за Берлин. Шёл он по родной земле с полком. Шёл обратно — от Волги через Дон и Донец, через Днепр и Буг, освобождал Одессу, форсировал Дунай, Прут и Тиссу, был в Румынии и Болгарии, Югославии и Венгрии, в Польше, брал Кёнигсберг.
Подполковник молча слушал лейтенанта. Он и сам мог бы напомнить Бабанину, как тот дважды переплыл Днепр, уже начавший сковываться льдом. Лейтенант поплыл в первый раз, но лодку разбило снарядом. Тогда он вернулся и в другой лодке направился на тот берег. С середины реки лодку снова подбило и Бабанин вплавь достиг берега. Многое ещё хранит в своей памяти подполковник о боевом пути лейтенанта, награждённого девятью орденами и несколькими медалями. Восемь раз его ранило и дважды контузило. И это был бы рассказ о рядовом советском человеке, о его любви к матери — Отчизне.
— Не мог я выйти из боя, товарищ подполковник. У меня с немцами свой большой счёт. Они мать мою замучили, отец под Москвой в танке сгорел. Долго мне ещё мстить за них, за свою кровь, за раны земли советской. Не пассажир я на земле, а хозяин. И не могу я смотреть, чтобы её топтал поганый немецкий сапог. Ведь эта земля меня вскормила и вспоила, в люди вывела. Так Сталин учит нас. Ведь, помните вчерашний его приказ и благодарность нам. Сказал Сталин: вперёд на полный разгром немецких захватчиков!
Подполковник не дослушал до конца взволнованную речь лейтенанта. Вызванный врач приказал немедленно эвакуировать Бабанина в тыл, могла начаться гангрена. Лейтенант отказался, в дивизионный госпиталь лечь он ещё может. Рана пустяшная, заживёт. Ведь мог же он зубами вырвать чеку гранаты и бросить её здоровой рукой!
В госпитале Ивану Акимовичу Бабанину огласили Указ Президиума Верховного Совета СССР: за мужество и отвагу, проявленные при форсировании Дуная, ему было присвоено высокое звание Героя Советского Союза. Орден Ленина был уже десятым его орденом: раньше Бабанин был награждён двумя орденами Красного Знамени, тремя орденами Красной Звезды, орденами Отечественной войны I и II степени, орденом Славы III степени и Американским крестом. Вместе с ним звание Героев Советского Союза получили ещё шесть солдат и сержантов его взвода.
...Гвардии капитана Ивана Акимовича Бабанина отчислили из армии после войны. Долго врачи удивлялись на комиссиях, рассматривая всё ещё могучее, много раз прострелянное тело. Только богатырский организм мог выдержать столько ранений.
Поехал капитан в родную Осиновку поправлять здоровье. Побыл немного дома, починил старую хату, начал новый сруб ставить. Но и здесь не мог он быть «пассажиром». Тяжело было смотреть, как его родной колхоз им. Молотова, до войны один из богатейших в районе, всё ещё медленно — медленно становился на ноги. В районной сводке колхоз неизменно занимал последнее место. Плохо хозяйничают здесь. Сколько ещё земли кругом не засеяно. Бывало до войны больше тысячи гектаров сеяли, а сейчас только две-три сотни. А какая земля чудесная там, за лесочком! Иван помнит, как убирал здесь раньше своим сцепом высокую, по самую грудь, рожь.
На этом и кончилась поправка. Зимой 1946 года односельчане избрали Ивана Бабанина председателем колхоза. Для гвардии капитана Бабанина это было продолжением фронта. Действовал он решительно — создал 12 звеньев, закрепил за ними землю, ввёл индивидуальную сдельщину. Помогли товарищи фронтовики. Поставил он их бригадирами.
Этот фронт оказался нелёгким. Воевать приходилась изо всех сил. Бабанин долго и терпеливо беседует с колхозниками, терпеливо убеждает их в полезности снегозадержания и подкормки озимых. Он говорит с ними прямо, по-фронтовому:
— В этом году нам Сталин помощь дал в беде. Ну, а завтра чем мы ответим товарищу Сталину? Да жить как будем, если по-старинке работать? Надо так — хочешь жить, так давай вперёд, броском, — вспомнил он вычитанные из книги мысли полкового агитатора.
И начал колхоз итти броском вперёд. Отсеялись раньше других, план почти в полтора раза перевыполнили. Сейчас подготовлена земля ещё на 60 гектаров проса и 25 гектаров гречихи. Озимые по три раза скородили, два раза подкармливали. Колхоз им. Молотова занесён теперь на районную Доску почёта.
Мы идём с Иваном Акимовичем по полям колхоза. Не нарадуется хозяин своей озимью. И впрямь — хороша озимка. Да и побеги яровых уже покрыли землю сплошным зелёным покровом.
— Мы на-днях письмо товарищу Сталину писали всем колхозом, — рассказывает Иван Акимович. — Написали мы ему, своему отцу, что будем работать, как он велит. Обязательства взяли, и немалые. Выдержим ли мы такие?
Иван Акимович умолк, прошёл ещё несколько шагов и резко обернулся:
— Выдержим! Должны выдержать. Слово-то ведь Сталину дано. Смотрите, вот озимая рожь Марии Бабаскиной, а это Ульяны Филатовой, а вон там Александры Бабаскиной. Хороша? То-то же, они по 30 центнеров обязались собрать. Как думаете — соберут?
И, не дав нам ответить, тут же сам ответил на свой вопрос:
— Обязательно соберут! Быть ещё у нас в колхозе и Героям Социалистического Труда.
Л. МИХАЙЛОВ (1947)
