Про Нюрку.
Чем дольше Нюрка рассуждала о своем будущем, тем более явным для нее становилось то, что она переедет.
Да, в деревне жить – не мед ложкой хлебать, она понимала. Как никто другой знала, что за домом, огородом, дворовой территорией следить нужно. Это только в кино показывают, как приедет кто в деревню, в какою – нибудь заброшенную усадьбу, так там прям порядок идеальный: и не заросло – то там ничего, и крыша цела, и окна не выбиты. В реальности так не бывает. Не успеют хозяева свой дом бросить, как тут же из него словно душа уходила.
Для Нюрки это было всегда жутким зрелищем. Вот еще, на ее памяти, из окон соседского домика приветливо выглядывала веселая герань, а теперь глазницы опустевшего дома страшным взором заглядывали ей прямо в душу. Опустевший дом, как опустившийся человек, быстро приходил в негодное состояние: крыша проседала, ставни срывались с петель и перекашивались. Внутрь нередко забирались мародеры.
В их деревне мародеров не было. А кому мародерствовать? Молодежи не было, а старики себе такого варварства не позволяли. Стояли домишки, какие с заколоченными окнами и амбарными замками на воротах, а какие и так брошенные: приходи, мол, живи, мил человек. Милы люди не находились…
Всю свою сознательную жизнь Нюра провела в городе. Окончила мединститут, всю жизнь проработала терапевтом на своем участке, а когда вышла на заслуженный отдых, заскучала. Мужа схоронила, дети, как водится, поразъехались. Нынче модно за границей жить, вот и укатили за большим рублем. Нюрка осталась одна в большом городе.
Как проходит жизнь пожилого человека в городской квартире? Однообразно. Тепло, светло, есть вода и электричество, а что еще для жизни надо? Нюрке было надо.
По утрам хотелось просыпаться не от глухого бумканья лифта за стеной, а от пения птиц в своем саду. На завтрак хотелось молока с творожком, а не булки с жидким чаем из лавки, что на углу. И спать хотелось, как тогда, утопая в пуховой перине и укрывшись бабушкиным одеялом.
Когда Нюрка была маленькой, она не обращала ровно никакого внимания на то, чем наполнен ее детский день: жила да жила. А вот сейчас все вспоминалось так остро, с такими мельчайшими подробностями, что старое сердце, порой, не выдерживало и сжималось, пропуская удары…
Утро ее всегда начиналось с парного молочка и теплой булочки, что заботливая мама всегда оставляла ей на столе под чистой салфеточкой. Чай, если и пили, то всегда с травами: густой, насыщенный. По двору чинно гуляли куры во главе с красавцем петухом, который, будто зная о своей красоте, всегда ступал горделиво и важно.
Родители Нюрки, как многие, держали небольшое хозяйство, сажали кое – какие овощи в огородчике, и с утра до ночи пропадали на работе. Девочка всегда была предоставлена самой себе: играла, прибиралась по дому, бегала за коровой, да после школы пропадала с девчатами на гулюшках. На танцах плясали до одури, в старших классах влюблялись без памяти, а после десятого класса, как и все, бежали в город, потому что в деревне жить не хотелось. Что тут? Пропадать только! Жизнь – то вся там, в городах, в цивилизации.
Так. Так все и было. Поверни сейчас жизнь вспять, Нюрка и тогда бы так поступила, ничего бы в своей судьбе менять не стала. Но вот сейчас… Сейчас хотелось вернуться. В дом свой родной, сердцу милый, в деревеньку свою, отмерянный век доживающую, на малую Родину, туда, куда сердце тянет, где душа покойна.
Дрова таскать да воду? Да и Бог с ними, чай не немощная. А электричество у них всегда было, не в прошлом веке ж живем. Людей мало? Да и не надо ей, - за всю жизнь она на них насмотрелась, не соскучится. А дети, что дети, - им какая разница, куда приезжать, в город или деревню, все равно два раза в год показываются, приедут и сюда, ничего с ними не случится, с окаянными.
А помирать Нюрка здесь собралась. Нечего ей на городском кладбище делать, - там люду страсть! Больше, чем городе, не иначе. Если приходилось там Нюрке бывать, ходила, сгорбившись, озираясь, - так не по себе ей делалось. То ли дело здесь, земля и небо, как говорится…
Как только Дашке сказать, не знала. У Баклашкиной ведь, кроме нее, никого не было. С собой позвать, пальцем у виска покрутит, не поедет. Старая да вредная. Да гордая, страсть!
Домик у Нюрки маленький, да им бы вдвоем вполне места хватило. А нет, так был у нее еще один вариант, про запас, как говорится. Петька Забережный в том году помер, дом стоит. Детей нет, да и родни не нашлось. Петр хорошим хозяином был, дом у него добротный, забор крепкий, баня опять же. Зажили бы они тут с Дашкой, коли б согласилась, ведьма старая, все равно ведь дело к концу приближается, а тут хоть благодать, просторы опять же…
- Нюрк? Вот ты блаженная баба, - подала голос Дашка, - и чего, я помру, так по просторам твоим кутыряться что ли буду?
- Э-э-э, а к чему это ты? – удивленно заморгала Нюрка и оглянулась.
- К тому, что ты сама старая! И опять вслух свои мысли бредовые мелешь. Дом, понимаешь, у Петьки стоит. Ну и хай стоит, я – то тут причем?
- Ни при чем, Дусенька, ни при чем. Пей чай. Подлить еще маненько?
- Сама ты Дусенька. И сама пей свой чай. Остыл он уже давным - давно. Пока ты тут грезам своим старческим предаешься.
- А-а-а, ну да, ну да. – Нюрка засмущалась, вскочила, начала прибирать со стола. Как неловко получилось. Совсем она уже что ли? Вслух разговаривает, а сама и не замечает даже. Стареет что ли…
- Дусь? А ты куда? – заметила она засобиравшуюся куда – то подругу.
- Куда – куда? А то не понятно… Брось ты эти чашки, айда посмотрим… Глянем… Хату... Петра твоего… И придумала же, старая… Совсем из ума выживает подруга…Хм-хм, и что дальше – то только будет? Не понятно…