Жизнь моя полна событий, где явно прослеживалась помощь Божья и Богородицы. Этот рассказ истинное тому свидетельство.
Середина лета. Полдень. Во время покоса в степях Придонья обычно стоит сухая жаркая погода. Дождей уже давно не было, и дорога покрылась глубокими трещинами, словно орнаментом. Полуденное солнце стекало на землю расплавленным зноем.
В излучине речушки, выписывающей по пожелтевшему лугу букву «л», расположились девять домиков. Восемь из них очень давно были сложены из кирпича, крепко обожжённого, но уже местами потрескавшегося и даже раскрошившегося от времени. Девятый, крайний, - саманный. Более всего эти строения делали похожими крыши, почти одинаковой формы и одного размера, а главное - из одного материала, из обыкновенной соломы, с торчащими близнецами-трубами. Эти крыши, словно нахлобученные шапки, нависали над домами по самые окошки, давая тепло и уют не только живущим здесь людям, но и многочисленному пернатому населению. Под застрехой обычно селились ласточки, а выше вся крыша была основательно обжита воробьями.
Обычно от этой шумной компании стоял такой галдёж, что казалось, даже проходящие мимо кошки были готовы зажать лапами свои чуткие уши. Но сейчас была относительная тишина.
Куры, забравшись под огромные лопухи и растопырив крылья, прижались к земле.
Людей тоже не было видно. Все взрослые были на покосе, о чём свидетельствовали свеженькие соломенные стожки за сараями. Малыши – с бабушками, а кто постарше – на реке, которая называлась – Хава (искажённое - от Хева – Ева). Это странное тюркское название носила и деревенька. А улочка называлась Святой уголок, или кратко, - Угольчик.
С реки уже возвращалась группа ребятишек от пяти до двенадцати лет, загоревших многослойно, с облупившимися носами. Шли по трое – четверо, с братьями и сестрами, и только девочка лет шести побежала вприпрыжку домой одна.
Перекусив холодненького молока из погреба с краюхой удивительно вкусного чёрного хлеба, девчушка решила осмотреть все куриные гнёзда и собрать яйца, а заодно и поиграть за домом у стожка.
Мама этой девочки, Александра, слыла среди соседей мастерицей печь хлеб. Он у неё всегда выходил пышный, душистый, с приятной кислинкой и долго не черствел. Соседки говорили, что всё дело в печке, которую сложил Пантелей, отец девочки.
Не только все в этой деревне, но и жители близлежащих селений знали, что Пантелей был мастер на все руки - и плотник, и столяр, и каменщик, и печник, и жестянщик, а жена его Александра была отменной портнихой.
Девочка была в семье пока единственным ребенком, и жизнь вела почти самостоятельную, поскольку дедушек и бабушек рядом не было.
Постелив в тени старенькое одеяльце и усевшись на него, она увлеклась игрой. Любая вещица, будь то скалочка или ложка деревянная, у неё оживала. Девочка их кормила и пеленала, пела колыбельные песенки и рассказывала рождавшиеся тут же сказки.
Вдруг резко запахло гарью, и повалил клубами дым от стожка, который стоял через один дом, у соседского сарая. Столб пламени взметнулся в небо, лизнув сарай.
Ни ветерка, ни облачка. Взрослых - никого. Ребёнок как зачарованный смотрел на это буйство огня. В одно мгновение пламя проглотило стог, начало пожирать сарай, перекинулось на крышу дома...
Послышались удары колокола. От храма, стоявшего на возвышенности, почти в центре деревни, поплыл тревожный, извещающий об опасности, призыв. А ненасытное пламя уже перебросилось на соседний дом.
Девчушка увидела бегущих с поля людей, а с соседних улиц уже бежали с вёдрами, вилами, топорами, баграми. Всем миром бросились люди на борьбу с лихом, с бедой.
Первый дом уже принял смерть. Ещё догорали упавшие стропила и матица, но это уже был не дом, а почерневшая коробка без окон и без дверей, с оплавившимся кирпичом и чёрной печкой.
Бабушка с тремя прильнувшими к ней внучатами – как позже выяснилось, виновниками этой беды – вытирала глаза фартуком, сморкаясь, растерянно и горестно смотрела на останки своего жилища.
На двух лошадках подвезли пожарную бочку с водой и помпой, к колодцу протянули шланг и стали поливать полыхающую крышу соседнего дома. Женщины стали цепочкой до реки и, передавая друг другу вёдра с водой, принимали посильное участие в укрощении огня, но он набрал такую силу, что спасти всю улицу могло бы только великое чудо. Да и что ещё могло остановить этого огнедышащего дракона, пожиравшего один дом за другим?
Прибежали родители девочки. Соседский дом был весь в огне, и спасти его было уже невозможно. Пантелей сразу же, подставив лестницу к стене, забрался на крышу своего дома, и ещё несколько мужчин поднялись к нему на помощь. Женщины начали подавать мужчинам воду на крышу, так как одна сторона ее уже дымилась, а, кое-где взрываясь искрами, вспыхивали очажки, на которые тут же выливали воду из ведер. Мужчины периодически выливали воду и на себя, но похоже, что выплеснутая жидкость тут же превращалась в пар.
Александра успела вытащить в сад кое-какие вещи, благо их было немного. Главным богатством у них были иконы, которые всегда были украшены вышитыми рушниками, а в праздники всегда перед ними зажигалась самодельная лампадочка. Оцепенев от страха и ужаса, сидя на своём небогатом скарбе, она судорожно прижимала к себе икону. Губы её беззвучно шевелились. Она умоляла Бога и Богородицу, чтобы они пощадили её родные пенаты. Соседнее пепелище вызывало в ней невыносимую скорбь.
Подошла женщина и, взяв икону из дрожащих рук Александры, пошла с нею вокруг их дома, читая молитву.
Вдруг, появившийся ветерок развернул языки пламени, рвущиеся от соседнего дома, в противоположную сторону от дымящейся крыши, на которой шла неутомимая борьба с разбушевавшейся стихией. На небо набежали облака, и пошёл дождь, хороший летний дождь из крупных и частых капель.
Пламя догорающего соседнего дома стало ослабевать. Мужчины растаскивали баграми упавший потолок (чтобы, вероятно, сохранить пол, так как уже больше нечего было сохранять), дом тоже был похож на дымящийся скелет.
Крыша над родительским домом почернела и кое-где дымилась, но открытого огня уже не было. Ещё приносили воду, подавали на крышу, но то, что огонь уже побеждён, было очевидно. И было понятно, что произошло нечто необыкновенное, чудесное: и этот внезапный дождь и то, что из девяти, рядом стоящих и покрытых соломой домов, сгорело всего два. Спасение жителям Святого уголка было даровано свыше, возможно, за их набожность и благочестие, а вот вразумление - возможно, за охлаждение в вере.
Кто была эта женщина, крестным ходом обошедшая вокруг загоравшегося дома, какую молитву она читала, память ребенка не удержала, а вот икона запомнилась хорошо. Девочка потом часто её разглядывала и выспрашивала у папы подробности. На иконе была изображена Матерь Божия с Маленьким Господом. Икона называлась «Неопалимая Купина». И ещё лестница. Зачем лестница? Папа объяснял: «Богородица за нас молит Своего Сына, чтобы мы все попали в рай, а рай - на небе, а как на небо без лестницы подняться?». Но она и сама поняла, зачем лестница. Вон, какой пожар разбушевался, все по лестнице на крышу влезли, а огонь-то Она, Матушка Божья, затушила.
Много воды с той поры утекло. Много ярких событий в памяти отложилось. Но это удивительное происшествие, как тёплый и ласковый огонёк лампады, светился в её сердце всю жизнь. Времена менялись. Церковь закрыли, колокольня лишилась колоколов. А потом и вовсе храм был разграблен и осквернён. Народ из деревни стал разъезжаться, деревня приходила в упадок.
Семья переехала поближе к городу. Церквей рядом не было, а в город не наездишься, и потихонечку потребность в посещении храма куда-то исчезла. Повзрослев, она стала лишь изредка заходить в храм - просто чтобы поставить свечи за усопших родителей и родственников. В храме ей было хорошо и спокойно. Какая-то до сладкой боли знакомая радость обволакивала всю душу, и было чувство, что родители рядом, и весь мир иной, да и себя она здесь чувствовала другой. Все бури внутри утихали, никуда не хотелось спешить. Она ни о чём не просила, ей было достаточно той тишины и покоя, которые в эти мгновения посещали её душу.
Потом появилось желание побыть на службе, особенно на Пасхальной. И снова возникал образ Пресвятой Богородицы с Младенцем и лесенкой. Вот Пречистая снова и снова предлагает её, чтобы начать восхождение к горнему Иерусалиму.
Кто знает, может, эта лестница-маячок влекла из бурных странствий в житейском безбожном море к тихому пристанищу уже взрослую женщину. А может, воспоминания отцовских рассказов о лестнице, по которой праведники поднимаются на небо в рай, или материнские губы, шептавшие молитвы, согревали ее душу в невзгодах житейских, не давая оторваться от родных корней. Может, колокольный звон, от которого в детстве замирало сердце и душа готова была улететь, как птица, в небо, хранил остатки потерянной любви к Богу. Может, всё это вместе сильнее и сильнее разворачивало ожесточившееся сердце и мудрствующий плотским мудрованием ум к Тому, Кто есть Начало всех начал, Кто подаёт каждому лестницу и Сам же помогает по ней подняться.
Горит лампадка перед иконой «Неопалимая Купина». На коленях перед образом – женщина. Слышится молитва: «Возлюбленная Мати Господа моего, умоли Сына Своего укротить пламя страстей моих, попалить Своим невещественным огнём все грехи мои, накопленные за всё время безбожное. Как раковые клетки, проросли они через всю мою душу, через волю мою. Самой от этого тяжкого бремени мне не освободиться, разве только Ты, Владычице…»
И вот она, лестница… И вот они, уже раскрытые для Отчего объятия, руки: «Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас;…».