Довелось мне поработать на выборах в участковой избирательной комиссии. Дело привычное, знакомое, работу эту люблю. Сразу оговорюсь: участок небольшой, люди приходили в основном возрастные, голосовали по своим внутренним убеждениям, вбросами и безобразиями никто не занимался.
Работали с нами и два наблюдателя – женщина из госслужащих и юноша осьмнадцати лет. Очень стильно одетый, со взором горящим, знакомый не понаслышке с сильными мира сего, уже начавший делать блестящую для нашего небольшого города карьеру.
Особого ажиотажа в первый день голосования не наблюдалось, и юноша рассказывал истории из своей довольно краткой, но уже насыщенной встречами, событиями и интересными знакомствами биографии. Он рассуждал о перспективах развития волонтерского движения, приводя цитаты из кабинетных совещаний в Правительстве области, предлагал вместе с ним обсудить проект, который готовил для представления губернатору, рассказывал о своих достижениях на ниве руководства небольшой молодежной организацией. Интересный парень, начитанный, грамотный. Высокопоставленный.
Как известно, можно оставить заявку и на дом к пожилым людям, или избирателям, которые по состоянию здоровья не могут выполнить свой гражданский долг на избирательном участке, придут члены комиссии с переносным ящиком для голосования. При этом обязательно присутствие наблюдателя. Юноша вызвался. Собрались, пошли.
Первый адрес – в аккуратном многоподъездном доме. Поднимаемся по чистой лестнице, звоним в дверь. Дальше – как в мексиканском сериале открывает нам аккуратная женщина средних лет, внимательно оглядывает, просит предъявить документы, после чего вызывается проводить к Самой.
Поневоле затаив дыхание, проходим за ней в кухню. Да, это помещение технически кухня, а на деле – приемы на 10-12 персон спокойно можно закатывать. Мраморные полы, натертые так, что своего отражения в них пугаешься. Цветы в кадках. В дверях – еще одна женщина, которая представляется социальным работником, и с придыханием объявляет, что сейчас мы будем говорить с Самой Эсфирь Марковной.
Возле ослепительно белого стола на троне (ну никак иначе этот стул с резной высокой спинкой не назвать!) в окружении домашних величественно восседает Сама Эсфирь Марковна. Аккуратная прическа (видимо, только что куафюр* ушел), домашнее платье, сравнимое лишь с изысканными одеяниями светских дам для утреннего раута, нитка жемчуга на шее. Медленно поворачивает в нашу сторону голову (ни одной морщинки на шее, это в ее-то далеко-за-восемьдесят-возрасте), приподнимает вопросительно бровь. Не припомню и случая, чтобы так остро охватывало желание сделать книксен. Приветственное слово (ну как иначе назвать эту величавую манеру здороваться хорошо поставленным голосом?), царственный укор по поводу того, что ждала нас в 12 часов, а сейчас 12.01 и тут Эсфирь Марковна видит позади нас несколько ошалевшего молодого человека. «Ах!» - восклицает она, прижимая к щекам кончики длинных белых пальцев с наманикюренными ухоженными ноготками. «С вами молодой человек! А я не одета!» - и румянец смущения играет на ее щеках. Молодой человек в изнеможении приваливается к дверному косяку, пытаясь осмыслить, что же это такое делается.
Совершаем все необходимые процедуры. При этом домочадцы, повинуясь лишь движению аккуратных бровей Самой, подают Эсфирь Марковне бюллетень, ручку, просят нас подойти ближе и приподнять ящик, чтобы не пришлось сделать и миллиметра лишнего движения, чтобы опустить бюллетень. И - ей-ей! – объявляют, что сейчас нас проводят до дверей, ибо Эсфирь Марковну ждет торжественный обед по случаю участия в выборах.
И это настолько просто, величаво и естественно! Красавица Эсфирь Марковна, таинственное мерцание жемчуга, величавость и плавность ее движений до сих пор стоят перед глазами и привносят покой и свет в истерзанную работой и повседневной суетой душу.
Юноша ошалело таращится, и кроме «Ну и ну!», которое повторяет уже в двадцатый раз, ничего осмысленного сказать не в состоянии.
Следующая квартира в этом же подъезде. Этажом ниже. Дверь с порванной клеенкой, подклеенной скотчем. Открывает дедушка, опрятный, но очень уставший. Проводит нас по узкому коридору, где кое-где отклеились потемневшие от времени обои, в комнату, где стоят рядом две кровати, на одной из которых – его лежачая супруга. Лекарства на тумбочке. Пол липнет к ногам. В комнате стоят банки, лежит неглаженное белье. Дедушка разводит руками – он еле видит, детей и родных нет, но он старается и поддерживать какой-то порядок, и готовить немудреную еду и ухаживать за супругой. "А пенсии", - говорит, "хватает, мы люди скромные. У нас все хорошо. Мы всем довольны". Когда мы уходили, пожилая пара, улыбаясь, держалась за руки.
Много и в тот день, и в последующие дни было адресов. Поднимались мы и по деревянным узким лестницам старых немецких домов и возносились на зеркальных лифтах на верхние этажи новостроек. Встречали нас разные люди. У каждого своя история, своя жизнь, свой мир, свои убеждения. В одном из домов мы были старательно обтявканы коричневошерстным и коричневозглазым созданием, которое строго следило, чтобы гости не ушли недопуганными. Двухметровый дяденька рассказывал, как внезапно приключившийся инсульт заставил его падать головой через все книжные полки на стеллаже. Пришлось даже решать дилемму: отправиться в кафе, куда ушла одна из пригласивших для надомного голосования участковую избирательную комиссию старушек, или прийти на следующий день и бабушку не отлавливать и вечер ей не портить. А трехлетний Максимка, удивительно чисто говорящий для своего возраста, важно принес нам конфет "Угощайтесь, пожалуйста!", но все же не вытерпел и звонким детским голосом поведал, почему у бабушки гипс на ноге, почему она не может прийти на избирательный участок и почему она сама в этом виновата!
Но не забудется никогда величавая Эсфирь Марковна, легким движением аристократической белой руки призывающей и отпускающей всех домочадцев, ее смеющиеся живые черные глаза, ее глубокий грудной голос.
Счастья Вам и долгих лет жизни, Kоролева!
_____________________________________________
*coiffeur - парикмахер (франц)