Человеку необходимо быть преданным Отечеству, но следует смотреть на мир объективно. Любить свою страну, свой народ, проживать вместе радостные дни и печальные, но не приукрашивать.
Мои воспоминания не имеют хронологической последовательности. Но это событие настолько сильно отпечаталось в сознании, что в памяти сохранилось даже светло-сиреневое одеяльце с широкой каймой, в котором в тот день мамочка вынесла меня на улицу. Весеннее солнце перевалило за полдень. Травы ещё не было, но стёжки уже были протоптаны. А было мне всего два года и восемь месяцев. Сверено - проверено.
Мы пришли к моей тётушке Лёне (Елене), она болела и лежала в кровати. Её пятилетний сын сидел в одной рубашке на подоконнике, с которого до самого пола спускался чернильный фиолетовый потёк. Пол был устлан соломой. Во многих домах полы были земляные, в нашей избе тоже.
Позже я узнала, что тётя готовилась к путешествию в мир иной. Я хорошо помню похороны, как несли гроб на руках, и мои родители провожали её в последний путь через деревню на кладбище. Это мои самые ранние воспоминания.
Деревня наша была большая, а колхоз очень бедный. Председатели менялись, но не менялась жизнь крестьянская. Работали за палочки - так называли колхозники трудодни. Денег не платили, а только проценты на трудодни, т.е. натуроплата: зерно, кукуруза в початках, семя подсолнечника и ещё сахар. Выделяли стебли подсолнечника (коренЮшки) и ещё солому, которую крестьяне использовали на подстилку животным, набивали матрасы, стелили на полы. Соломой и коренюшками топили русские печи, так как дров не было - кругом степи. Но самым распространенным топливом были кизяки (навоз, смешанный с соломой и спрессованный в небольшие кирпичи). Их заготавливали летом и хорошо просушивали. Тепла особого эти навозные творения не давали, но альтернативы не было.
Налоги были высокие. Каждое подворье было обязано сдать в заготконтору молоко, мясо, яйца, масло сливочное, шерсть. Даже плодовые деревья тоже облагались налогом. Из-за этого сады вырубались.
Добровольно-принудительные приобретения облигаций займа 1946 года усугубили последствия голода в СССР 1947 года . Если бы у населения имелись денежные суммы, которые были потрачены на облигации, то они были бы значительно слабее,. Подобным образом производилась подписка и на газеты центрального, областного и районного издательств. Народ вслух не роптал (ещё было опасно), а приговаривал: "Лишь бы войны не было".
Война. Редко какой дом обошла похоронка. А сколько народа умерло уже после войны от ран в госпиталях! Папа служил сверхсрочную на польской границе, где одним из первых встретился с этой бедой. Вернулся инвалидом с осколком у самого сердца и остеомиелитом плеча левой руки. Мама рыла окопы, вязала носки, варежки, шила кисеты и выращивала вместе с подругами махорку для фронта.
Мои родители перенесли не только войну, но и страшный голод, который свирепствовал в нашей области в 1946-47 годах. Послевоенную разруху усугубила засуха. Степь выгорела. Чтобы как-то прокормить отощавшую скотину, от жалости к ней даже раскрывали соломенные крыши. На всё село тогда осталось две коровы, несколько коз и кур. Народ обеднел ещё больше, выменивая на продукты, что можно было ещё выменять.
В городе были карточки, а в деревнях их не было. Много народа в нашей деревне умерло от голода. Мой старший брат, первенец, умер вскоре после своего рождения, так как у мамы не было молока. Родители, опухшие от голода, ничем не могли ему помочь. Эти скорбные события коснулись и жён папиных двух старших братьев, не вернувшихся с войны. Их дети остались сиротами.
Но народ не озлобился, не предался печали и унынию. Люди продолжали работать, общаться, ходить в храм. Шрамы от утрат близких постепенно затягивались.
Говор в нашем селе был смешанным: русские слова переплетались с украинскими и белорусскими. Основано оно было в первой половине 1780-х годов и название получило от расположения на берегу реки Хава (от еврейского имени Ева, но потом трансформировалось в Хава).
Поселение наше было немаленьким. Была школа семилетка, клуб, куда иногда привозили фильмы, которые крутили от «движка», так как электричества не было. Взрослый билет стоил 20 копеек, а детский 5 копеек. Сидели на скамейках. Иногда их не хватало, но к этому зрители относились с юмором. «Идёшь в кино – бери билет, а с билетом – табурет. Если ж целою семейкой – приходите со скамейкой» - такой плакат всегда вывешивали около магазина рядом с афишей.
Радио было только у сельсовета на столбе, а телефон - в сельсовете и у председателя колхоза.
А ещё был роддом. Я даже помню пожилую акушерку, практически глухую, которую звали Евфросиния Ивановна. Её очень уважали жители - великолепный специалист и отзывчивый добросердечный человек.
Рядом с роддомом был погост и возвышался храм. Первая церковь, посвященная святителю Димитрию Ростовскому, была деревянной. Через сорок лет, в 1824 году, в селе была построена каменная церковь, в которую могло поместиться более тысячи человек. Крест был виден издалека, так как храм был построен на самом возвышенном месте. Местность, откуда уже был виден крест на храме при подходе к селу, и являлась окрестностью. Слово окрестность происходит от древнерусского «окрьстъ».
При Хрущёвских гонениях храма лишили сначала священника, потом закрыли, лишив крестов и куполов. В 1990 году храм возвращен Воронежской епархии. Чудесным образом в него стали возвращаться иконы, богослужебные книги и утварь. Добрые верующие люди сохранили от осквернения эти ценности.
Ещё был магазин, кузница и ветряная мельница, два моста, которые ещё встретятся в моих рассказах.
