Обновление русской литературной парадигмы – вопрос первостепенно важный и в то же время чрезвычайно трудный.
Важный поскольку в своём историческом развитии Россия вышла на новый виток спирали, в связи с чем первоосновы её культурного фундамента морально устарели, ибо соответствовали текущей конъюнктуре.
А трудный по той причине, что огромное количество выходцев из советской эпохи будет, конечно, стоять насмерть – лишь бы ничего не менялось. Канон советской школьной программы для них являет собой предмет культа.
В безбожной атеистической стране были выработаны свои объекты поклонения: свои мессии, свои святые, свои священные коровы. К таковым помимо идеологов и революционеров относились и писатели, составившие канон школьного курса. И потому любое изменение будет восприниматься крайне болезненно, ибо в основе там застывшая догма, не предполагающая никакого движения, а тем более тектонических сдвигов.
Но развитие не терпит неподвижности, поэтому изменения будут в любом случае. И хотелось бы, чтобы они были осмысленными, обоснованными.
Вчерашний кумир
Для начала давайте задумаемся над вопросом: что такое классика? Ещё вчера самой что ни на есть классикой считался роман Чернышевского «Что делать?». Будучи школьником, я его, конечно, не читал. Как и подавляющее большинство советских школьников. Однако в своём нынешнем тотальном изучении всех пластов и направлений русской литературы решил ознакомиться.
Представление об этом произведении было как о чём-то скучно-занудном, но при этом серьёзном, увесисто-кирпичном. Как о «Капитале» Маркса. Но реальность превзошла все ожидания. Первая половина романа представляет собой банальный водевиль о том, как с помощью различных ухищрений барышню увели из родительского дома, из-под маменькиной опеки. А во второй части это уже полное эмансипэ – свободная любовь в духе хиппи, социально-экономические раскладки (знаменитые сны Веры Павловны), и в качестве вставной новеллы – спящий на гвоздях супермен Рахметов. Всё это очень интересно, жаль, что в художественном плане написано крайне бездарно.
В своё время художественная бездарность Чернышевского была успешно проигнорирована тем направлением, согласно которому всеми красотами и умениями можно пренебречь во имя революционных идей. И вот именно благодаря этим самым идеям Чернышевский был кумиром молодежи. Как в наше время какой-нибудь Джим Моррисон. А литература, таким образом, воспринималась как служанка… нет, не богословия! – а социальных проблем и задач.
Затем всё это органично перекочевало в советскую марксистско-ленинскую партийно-литературную парадигму. И эта парадигма работала, потому что прекрасно ложилась на идеологию, соответствовала текущей конъюнктуре, и полагалось, что она будет вечной. Как и единственно правильное учение.
Онегин, Печорин, Обломов, Рудин, Базаров, Рахметов и, наконец, Павел Власов – какая замечательная схема: лишние люди – новые люди – революционеры (жаль только с фамилией Горький не угадал, обязательно нужно с именем называть).
Сегодня Чернышевского таки выкинули из школьной программы. Из-за художественной бездарности. А вот программа – парадигма – в целом осталась практически без изменений. Выражаясь словами Гоголя, продолжают жевать и пережёвывать все вчерашние враки.
Великий Пушкин
Однако Чернышевский в литературном плане, как выясняется, это не более чем круги на воде, пыль на ботинках, деталь, в новых условиях оказавшаяся лишней. Это никак не первоосновы, к каковым в первую очередь относится Пушкин, великий Пушкин.
И уже в этом привычном эпитете – великий – обнаруживаем не иначе как грех обожествления. И тут же сталкиваемся с таким явлением как отсутствие дифференциации. Проясню свою мысль.
Да, Пушкин это национальный поэт, можно сказать, что это русская душа. Давеча я приобрёл «Сказки Пушкина» (включая поэму «Руслан и Людмила»), иллюстрированные живописью Палеха. Роскошное издание – и душа, и глаз радуется.
Пушкин с детства живёт в каждом русском человеке. Но любить и обожествлять – это разные понятия. Грех обожествления ведёт к забронзовению, исключая при этом дифференциальный подход, возможность анализа. Или ты за, или против – и только в полном объёме. Сказать, что здесь за, а здесь против – нельзя, не воспринимается. Если ты в чём-то конкретном против, значит ты против Пушкина – только так работает дуальное мышление.
Но возьмём для примера «Капитанскую дочку». Как по мне, то это замечательная повесть для среднего школьного возраста. Вот как её изучают в 6-м классе – это наиболее органичное её вмещение. Живо написано, сюжет, фабула, образ Пугачёва… Но есть несколько но, которые почему-то наша критика на протяжении веков в упор не замечает.
Во-первых, это образ Швабрина – главного отрицательного героя. Ну это просто какое-то скопище пороков, дьявол во плоти. Искусственность и ходульность этого персонажа усугубляется тем, что его пакостные действия необходимы не сами по себе, а для дальнейшего развития фабулы.
Во-вторых, непроработанный и противоречивый образ Зурина. При первом своём появлении этот офицер облапошил главного героя, пользуясь его невинностью. По сути, поступок беспринципного и бессовестного мошенника. Но во второй раз он появляется уже в совершенно другом амплуа – во главе спасительного Её Величества императорского отряда, и до конца повествования остаётся боевым товарищем Гринёва.
Ну да, могут сказать, что фигура противоречивая – в игре и отца родного не пожалеет, а в бою – замечательный товарищ. Но давайте представим, например, Алана Брека из романа Стивенсона «Похищенный», старшего товарища главного героя Дэвида Бэлфура. Можно себе представить, чтобы этот вовсе не идеальный, но от природы благородный человек дурно поступил с неопытным юношей? Вот и я о том же…
Ну а самый главный провал в фабуле связан с Капитанской дочкой. Будучи задержан по подозрению в связях с мятежниками (наклепал, конечно, Швабрин), Гринёв молчит, не желая скомпрометировать доброе имя своей возлюбленной. Но позвольте, в чём здесь можно её скомпрометировать? В том, что её родителей казнили мятежники, а её саму взяли наложницей, и ему приходилось её спасать? Ну, никакого компромата здесь нет. К тому же на момент следствия находилась она уже у его родителей в качестве его невесты. А он молчит как рыба и его приговаривают к смертной казни. Совершенно нелогичное построение.
Спрашивается: зачем? А затем, чтобы дать возможность проявить себя Маше Мироновой, этой самой Капитанской дочке, давшей название повести. Иначе она оказалась бы совершенно пассивным персонажем. А так – проявляя решительность, становится главным действующим лицом, и попутно даёт возможность автору вывести на сцену саму императрицу и тем самым высказать свои верноподданнические чувства.
Вот только эта фабульная пружина выглядит нарочито-искусственной, психологически явным просчётом.
(продолжение следует)
