Январская ночь вступала в свои права. Стрелка часов перевалила за 23 и приближалась к полночи. Тепло одинокой комнаты и крепчающий мороз улицы. Постель расправлена, но лечь в неё и уснуть он не мог. Одинокая постель и глупая тишина уснувшей многоэтажки. Казалось, все сговорились против него. Вот уже несколько дней как он с ней поссорился. Он ей не звонил. Ждал, что вот сегодня она позвонит, начнет извиняться, напрашиваться на встречу… Но она не звонила. Соседний город и дорога в 40 км казалось, окончательно похоронили их отношения. Случайно не встретишься. Да и установившиеся в последние дни морозы, не только погрузили в хаос холода все вокруг, но и их отношения.
Перед глазами стояла ее невысокая склонная к полноте, с выразительной грудью фигура. Прямые русые волосы на худом лице с коричнево-зелеными глазами под тонкими полосками белесых бровей, узкие немного жестковатые губы, придававшие всей ее натуре какую –то настойчивую мягкость, какую-то невидимую, едва уловимую сексуальную привлекательность. Именно ту привлекательность, то влекущее обаяние, которые и не давали ему покоя, и заставляли его ревновать.
- Плевать, что она думает. Просто на все наплевать. Да думает ли она вообще о чем-то?
Он то сидел в кресле, то ходил по комнате. Тело будто разламывало, от какой-то чувственной тяги. И с каждой минутой напряжение нарастало. Оно не давало ни делами заниматься, хотя какие дела, стрелка часов подходила к полночи, ни лечь спать. Перед глазами стояло ее тело. Рука, погружающаяся в теплую плоть ее лона. В то влажное, влекущее тепло…
Так дальше не может продолжаться. Он поднялся из кресла, быстро оделся. Ключи от двери, ключи от машины. Лифт вызывать не стал. Быстро спустился по лестнице уснувшего дома. Улица встретила его обжигающим холодом и мерцающими сумасшедших размеров звезд, мерцающих в просторах вселенной. Короткий сигнал сигнализации, звук открывающейся двери. Машина завелась сразу, хотя несколько дней он к ней не подходил. Тихая музыка в салоне, и вечность прогревающегося стекла. Казалось, что в салоне вымерзло все, что только могло. Наконец легкое тепло из кондиционера, свет фар в стекле, монотонное подрагивание работающего двигателя...
Машина плавно текла по пустым улицам спящего города. Скоро город остался позади, оставались лишь, на какой-то миг, огни придорожной заправки... Легкая музыка, и тепло вентиляторной решетки успокаивали. Мороз за стеклом, пустая дорога, отсвечивающая синевой белого снега и неба. Свет фар больше мешал, чем освещал дорогу. И он его выключил. Сколько-то ехал в полной темной по отсвечивающей калие. Замаячившие вдали огни встречной машины заставили снова включить свет фар.
На половине пути, в одном из поселков, на стоянке грузовиков, машину остановил. Вышел в темноту обжигающего холода. Автомобильными салфетками протер боковые зеркала и заднее стекло. Руки сковало холодом, и он быстро снова сел за руль, и какой- то момент сидел, погружаясь в тепло салона. Наконец включил передачу, и машина плавно тронулась, набирая скорость. Не успел проехать и ста метров, как в конце стоянки увидал одиноко стоящую женщину. Он проскочил мимо, но затем резко затормозил, и сдал назад, чуть не сбив ее. Резко остановился. Она подошла и пыталась открыть переднюю дверь, но дверь замерзла и не открывалась. Открыв свою дверь, спросил:
-Тебе куда?
- Мне до Знобишено. Возьмёшь?
- Садись сзади.
Передняя дверь примерзла и ее не открыть. Задняя дверь открылась без напряжения. Она села на заднее сиденье, подвинув лежавшую на нём шапку.
Машина плавно тронулась. По салону начал разноситься прогорклый запах алкоголя.
- Ты откуда в такое время? Заблудилась, что ли?
В голосе его сквозило раздражение и неприкрытое неприятие всего происходящего.
-Была у подруги на дне рожденья. Долго засиделись. Утром на работу, поэтому и решила ехать домой.
Разговор был исчерпан; и теплая тишина, подпитываемая запахом алкоголя, и легким, едва слышным, звуком свистящей с наружи резины, повисла в машине.
- Вообще-то я в поселке в школе работаю.
-Где, где? В школе? И кем?
-Ну, это, в общем-то и не важно. Просто работаю в школе. Но я не только в школе работаю. По ночам еще работаю на трассе. У меня маленькая дочь. Денег не хватает. Вот и приходиться… Сегодня, где уже только не была. Ночь как-то не задалась, и оказалась на остановке, где Вы меня взяли. Так ничего и не заработала. Может Вы, захотите чего?
Его передернуло, будто он обо что-то обжегся.
- Господи, да какая ж из тебя проститутка.
Какой- то неприятный нервный смех накрыл его. Больше они не разговаривали. Поселок встретил их огнями стоявшей на въезде у обочины заправки и столбами света из промерзших одиноких фонарей.
-Тебе где остановить?
- На остановке, возле почты, если можешь.
Через несколько минут машина плавно свернула к обочине возле заплёванной окурками веранды остановки.
- Тебе здесь. Давай удачи тебе.
Она вышла из машины, и держа незакрытую дверь, как-то жалобно спросила: --Спасибо. А как это ну…
-Да никак, горе, домой иди, а то не дойдешь, замерзнешь.
Она закрыла дверь, и машина тронулась, обдавая ее клубами пыли снега и промерзшего воздуха.
В город он въехал далеко за полночь. Фонари выключены, вымершие дома, с редкими огнями промерзших окон. Возле ее дома стоянка была заставлена машинами, и он припарковался с боку у обочины. Накинул наскоро, не застегивая куртку, поставил машину на сигнализацию и быстро побежал к ее подъезду. Когда он вступил на крыльцо, зажглась лампочка. Он набрал ее номер домофона. Короткие, звенящие звуки ответили ему. Прошла, кажется, вечность. Дверь никто не открывал, и свет потух, погружая его в простуженную темноту ночи. Он стал не на шутку промерзать. Второй раз домофон он набирать не стал. Окоченевшими руками достал телефон и набрал ее номер. На одинокий ночной звонок никто не отвечал. Он был в отчаянии и взбешен. Я столько проехал, в этот проклятый мороз и сейчас не могу до нее достучаться. Может она не одна, и я зря здесь. Наконец сонный голос прорвался сквозь трубку:
-Да, кто это?
- Открой, я уже замерз стоять возле этих твоих проклятых дверей.
-Сейчас выйду, открою. Домофон не работает.
Прошла, кажется еще целая вечность, когда она вышла и открыла дверь. Он так промерз, что зуб на зуб у него не попадал. Она была в халате, из-под которого торчали полы ночной рубашки.
-О, какие люди! Ты не заблудился? И, что тебя по ночам носит?
-Может и заблудился, но не сегодня.
Сырость подвала ударила в нос. В подъезде было темно, и лишь полоска света оставленной ею приоткрытой двери, она жила на первом этаже, освещали площадку перед её дверью. Они вошли в прихожую, и она закрыла дверь. В квартире все спали. Лишь заспанный серый кот вышел посмотреть на ночного возмутителя спокойствия.
-Чай будешь?
-Нет. Раздеваться и спать.
Она что-то еще говорила, спрашивала, но он ее уже не слышал. Скинул с себя куртку, бросил ее на тумбочку, выключил свет и втолкнул ее в комнату. Быстро скинул с себя одежду, и не слова не говоря сорвал с нее халат и ночную рубашку. Жаркий холод его губ обожгли ей грудь. Прохладная рука скользнула в ее теплое лоно… Ни слова не говоря, почти грубо он толкнул ее на постель через мгновенье растворившись в ней. Она была не против, и его грубость ее не останавливала…
Когда она пришла из ванной, он уже крепко спал, широко раскинувшись по простыне, а одеяло было смято в ногах.
Остановка была пуста. После тепла машины холод медленно стал охватывать ее всю. Домой она идти не хотела. Однокомнатная квартира, вечно болеющая и что-то постоянно требующая пятилетняя дочь. Мать, хуже, чем мачеха. Она достала последнюю сигарету из пачки и прикурила. Терпкий дым сигареты обжог горло. И в этот момент ее первый раз вырвало. Горькая слюна наполнила рот. Она уже несколько месяцев знала, что с ней происходит, но не хотела об этом ни думать, ни с этим мириться. Отошла к тротуару, разгребла в сугробе снег, и сухим жестким от мороза снегом, вытерла рот и снова пошла к остановке. Постояв в тонущей трескучей морозной тишине, собралась все же идти домой. В этот момент, со стороны заправки, на взгорок, медленно, как бы устав от ноши, въезжала грузовая фура. Она как в последний шаг отчаянья вышла на дорогу, и стала махать рукой. Машина, немного проехав вперед, грузно заскрипела тормозами, оставляя за собой запах паленой резины и дыма, медленно остановилась. Водитель сам открыл дверь. Небольшого роста, коренастый, лицо в оспинах, крупный нос, одетый в толстовку поверх темной замасленной рубашки.
-Тебе куда, девица?
- Туда. С тобой.
Она махнула вперед рукой. Она так промерзла, что с трудов поднялась в высокую кабину машины. Он подхватил ее за руку помогая влезть. Машина тронулась по пустым улицам поселка, в сторону трассы.
-Куда едешь, лапуля, и чем занимаешься?
- Еду с тобой. А занимаюсь любовью.
- И чего сегодня любовь у нас стоит?
-Как и раньше 500…
-Согласен. Что ж далеко не едем. Сейчас где-нибудь тормозну.
Машина уже успела выехать за поселок. Огни поселка остались позади за холмом. Проехав еще метров триста, он свернул машину на огребенную от снега площадку, для проходящих «большегрузов».
- Ну давай, дорогая, раздевайся.
Он отдернул полог расположенного сзади спального места.
- Нет, деньги вперед.
-Что, я с тобой торговаться, что ли буду?
Она пыталась сопротивляться. Резкий удар в живот погрузил ее в бесконечность. И тогда ее вырвало во второй раз, прямо в его перекошенное злобой лицо. Очнулась она в снегу, за обочиной. Вдали за поворотом скрылись огни уезжающей машины. Она выбралась на обочину дороги, и села в отвал смерзшегося снега. В голове все смешалось, и от боли она едва могла разогнуться. Посидев и дав боли немного утихнуть, она поднялась и тихо поплелась по направлению к поселку, огни которого бледно маячили где-то там за ближайшим пригорком. Сколько она шла, она не помнила. Она как бы потерялась во времени. Обида и слезы застилали глаза. И крупные капли слез замерзали на щеках, скатываясь хрустальными шариками по ее хрустящей от мороза куртке. Сколько она шла, она не помнила. Холод, и какая-то предательская слабость не давали ей идти дальше. Каждый шаг доставался ей все с большим трудом. Показались столбы фонарного света, разрезающие мороз неба. Но идти она больше не могла. Она села у обочины на откос снега, у края дороги, засунула голову в воротник куртки, в надежде согреться, и обрести новые силы, и провалилась в какую- то сладкую, щемящую бездну, из которой уже никогда нет выхода. Резкая боль пронзила голову, несколько ударов в живот изнутри, и она погрузилась в сладкий всепоглощающий сон. Для нее уже больше ничего не существовало в этом застывшем от страха надвигающемся дне.
Шел шестой час утра. Сумасшедшие звезды искрились бриллиантовым хороводом в кристальной чистоте неба. «Большегруз» не спеша ехал по трассе к поселку. На взгорке, почти перед спуском к поселку, водитель резко затормозил машину. Ему показалось, что кто- то сидит у дороги в сугробе. Накинув по пути на себя полушубок, он побежал к этому скрюченному существу. Перед ним сидела, покрытая инеем, сгорбленная, посиневшая от мороза, но еще редко дышащая девушка.
-Господи, да жива ли ты? И, что мне с тобой делать?
Схватил ее на руки, веса почти не чувствовалось, будто маленького ребенка, он бегом понес ее к машине. С трудом уложил ее в кабину на сиденье, и помчал в поселок к больнице. Больница была погружена в мрак, и все двери были закрыты, лишь одинокая лампочка на входе извещала, что где-то там за дверями находиться приемное отделение. Он долго звонил в звонок, стучал в двери пока ворчливая, старая техничка не открыла двери:
-Что ломишься. Ночь на дворе. Не знаешь, что ли, деть себя куда?
-Зови скорей врача, я здесь человека на трассе нашел, замерз. Но вроде еще дышит.
-Да где ж я тебе сейчас среди ночи врача искать буду? Заноси сюда ее на кушетку.
Прошло довольно много времени, пока вышел немолодой, заспанный врач.
- Кто такая? Откуда взялась то?
Шофер долго и путанно объяснял, как ехал на машине, и как нашел ее на трассе сидящую в сугробе, вот и привез сюда. Как зовут, и кто такая, он и не знает.
Вышла старая, дородная медсестра и стала снимать одежду с безжизненного тела. Когда ее раздевали, то дыхание уже не прослушивалось, и для нее уже все было кончено. И лишь несколько ударов ножки изнутри живота всполошили санитарку:
-Господи! Сергей Александрович! Она беременна, и ребенок, кажется жив. Посмотрите, как он бьется.
Сердце матери молчало, а сердце ребенка еще изредка билось. И ножкой он иногда ударял в живот, как бы прося освободить его из этой умершей плоти.
- Петровна! Быстро каталку и в операционную. Быстрее хирурга или гинеколога.
Прошло более часа, пока «скорая» привезла из дома хирурга. Появился он слишком поздно. И извлечь удалось уже трупик посиневшего, так и не начавшего жить, мертвого мальчика.
Хоронили ее через три дня. Мороз немного спал. Светило яркое зимнее солнце. Хоронить пришли несколько человек: близкая подруга, две сотрудницы и еще не старая женщина, которая держала за руку плачущую, лет пяти девочку. Ее плачь, почти не был слышен, лишь сквозь тихие, редкие всхлипывания можно было услышать: - Мама, ну пожалуйста, не уходи. Мне будет без тебя очень плохо.
март 2015г.