Память Культуры
7 апреля 1922 года в поселке Иващенково [ныне – г. Чапаевск] Самарской губернии родился Николай Николаевич ЗАСУХИН (1922 – 25.08.1992), ярчайший актер в истории самарского театра. Я предлагаю вашему вниманию расшифровку радиоэфира 13-летней давности. О Засухине вспоминает театровед Галина Торунова.
Последний из могикан
Галина ТОРУНОВА
Недавно на пресс-конференции я задала вопрос одному из самых интересных и известных режиссеров, прославившихся еще в эпоху социализма: «Отличаются ли современные актеры от тех, что славились 30–40–50 лет назад?» Он ответил: «Нет! Хороший актер – всегда хороший актер».
Я всё думаю над его ответом и всё больше не соглашаюсь. Все-таки, время, меняя мир, каждый раз требует нового героя. Меняется и актерский тип. Думаю, великие актеры прошлого были бы смешны и нелепы на сегодняшней сцене, а современные популярные артисты вряд ли бы были приняты в труппу середины века прошлого. И становится жаль. Потому что, как мне кажется, сегодня практически исчезает, а может быть, уже совсем исчез классический тип актера русской школы перевоплощения.
Одним из последних представителей этого типа был замечательный русский актер, большая часть жизни которого связана с Куйбышевским/Самарским драмтеатром, – Николай Николаевич ЗАСУХИН. В обыденной, будничной жизни Засухин был скромным человеком с совершенно заурядной внешностью: невысок ростом, лысоват, с простоватым каким-то крестьянским лицом с сивыми волосами и белесыми бровями. Никакой харизмы, что так ценится сегодня в публичном человеке, каким, безусловно, является актер. Если не знать, что он ведущий артист, народный артист, – спокойно пройдешь мимо. Зато на сцене он становился очень заметным и абсолютно непохожим не только на себя будничного, но и на героя пьесы, сыгранной вчера. Он поразительно менялся.
О нем-то можно стопроцентно сказать, что он прожил сотни разных жизней. Умением гримировать лицо и душу Николай Николаевич владел феноменально. В своих воспоминаниях Вениамин Смехов описывает, как после окончания одного из гастрольных спектаклей «Ричард III» в Москве к Засухину за кулисы зашел известный актер Леонид Галлис, чтобы поздравить коллегу из провинции с блестящей актерской удачей. Он искал исполнителя главной роли, перед ним же за гримировальным столиком сидел белобрысый, лысеющий, курносый и простодушный волжанин, добряк добряком, никоим образом не похожий на жгучего брюнета с колючим взглядом, с искривленным носом, резко прочерченным на длинном, худом и безобразном лице. Этот милый, улыбающийся человек с тихим, мягким голосом вынужден был предъявлять Галлису детали грима и парик, чтобы тот поверил: это его он видел в роли Ричарда.
Своего Ричарда Засухин сыграл, проработав в театре 15 лет, пройдя путь от рабочего сцены, студийца, артиста вспомсостава до ведущего артиста, сыграв длинный ряд ролей разного плана.
В Куйбышевский облдрамтеатр он пришел в 1947 году. Приход его в театр был не случаен, но и не прост. Он родился в семье, где все: папа Николай Владимирович, мама Марья Васильевна, брат Володя играли в любительском театре, сначала в клубе села Ширяево, потом в Чапаевске, где родился младший сын Коля. На сцену он впервые вышел, когда ему было 3 года, но после окончания школы он поступил в Челябинское летное училище. И это понятно: шел 1940 год.
Передо мной листок – автобиография, написанная им самим: «Я, Засухин Николай Николаевич родился 7 апреля 1922 года в городе Чапаевске Куйбышевской области. По национальности – русский. В 1940 году окончил школу и был мобилизован на службу в ряды Красной Армии Чапаевским РВК Куйбышевской области. В 1941 году окончил Челябинское Краснознаменное Военно-авиационное училище стрелков-бомбардиров с военным званием «сержант» и был направлен в Котласское военно-аэросанное училище на курсы командиров аэросаней. С декабря 1941 по ноябрь 1942 г. – старший сержант, командир 16-го отделения Аэросанного батальона действующей армии Северо-Западного фронта…»
О войне Николай Николаевич вспоминал нечасто и всегда как-то неожиданно. Мы сидели на его московской кухне в Сокольниках, была ночь, страшная метель заметала Москву уже третий день. Его обожаемая жена Нина Ильинична лежала больная. И вдруг тихо, не глядя на меня, он начал вспоминать, как их, курсантов-первокурсников, осенью 41-го отправили в Кандалакшу, на Север, где они должны были быстро освоить управление аэросанями, на которых должны были быть установлены пулеметы. Вот такие модернизированные тачанки с мотором.
Через три месяца их вместе с санями-тачанками погрузили в эшелон и отправили в сторону Сталинграда. Эшелон шел спешно, не очень маскируясь. И бомбардировщиков не пришлось долго ждать. От батальона, в составе которого Засухин должен был сразу же ринуться в победный бой, остались пятеро. Небольшое ранение, контузия, нервное потрясение, госпиталь и снова служба на Севере. Он уже тогда понял, что Судьба хранила его не просто так. Позже, уже будучи опытным актером, он не раз возвращался к военной теме в своих ролях. Например, роль Струнникова в спектакле «Маленькая докторша» по роману Константина Симонова.
После войны он вернулся к мечте о театре. В столичные театральные вузы его не приняли: слишком много молодых людей в гимнастерках, а выделить невысокого, рыжеватого, круглолицего паренька из общей массы было трудно. Его дядя и обожаемый актер Петр Константинов, очень известный тогда, посоветовал вернуться в Куйбышев и поступить там в студию при театре. Так в 1947 году он стал студийцем, а через год артистом вспомсостава Куйбышевского облдрамтеатра.
Уже в пятидесятые годы местными критиками была замечена целая плеяда рабочих пареньков, сыгранных актером: Федька в спектакле «Два цвета», Гоша в «Чудесном сплаве», Каплин в «Маленькой студентке» и даже молодой Володя Ульянов в «Сердце матери». Его Генка в спектакле «В поисках радости» уже удостоился большой рецензии в центральном журнале «Театральная жизнь». И позже он часто играл современных героев с рабоче-крестьянским происхождением и правильными взглядам на жизнь.
В 1959 году Николая Засухина заметила московская публика и критика «Браво, Засухин! Браво, Лазарев!» – кричали москвичи на гастрольном спектакле «Дело Артамоновых» по роману М. Горького. Его Петр Артамонов насторожил московских критиков и заставил их следить за куйбышевским актером. Стали поговаривать о рождении нового периферийного явления. Тогда же он получил первые предложения перейти в московские театры. Но Николай Николаевич остался. И сыграл еще несколько ролей в горьковских пьесах и в инсценировках его прозы: Павла Нилина из романа «Мать» (1963) и Фому Гордеева в одноименном спектакле (1968).
«Ричард III» У. Шекспира был показан в Москве в 1962 году. Наибольшее потрясение было вызвано исполнением Засухиным заглавной роли. Не было ни одного центрального издания, имеющего хоть какое-то отношение к культуре, которое бы не напечатало рецензию или портрет засухинского Ричарда. Их перепечатывали иностранные журналы. Засухин–Ричард III вошел в мировую антологию шекспировских исполнителей, а анализ его роли – в шекспировские сборники. Его опять стали усиленно приглашать московские театры, но он опять отказался.
Выбор трагедии Шекспира Петром Львовичем Монастырским был закономерен: трагедия тирана и его народа тогда интересовала нас больше, чем все остальные трагедии. Выбор же Засухина на главную роль многих, если не всех, привел в недоумение. Впрочем, он был назначен на роль во втором составе, основным исполнителем должен был стать другой артист. В сознании артистов и околотеатральной публики не совмещался мягкий, добрый Николай Николаевич с титаническим злодеем.
Работал Засухин тщательно и самозабвенно. Он искал пластику: искривленное туловище, скрюченная рука, напоминающая когтистую лапу, горб, движение вполоборота, завернутые внутрь кривые ноги. Искал грим, который помог бы ему понять душу героя. Искал голос: гнусавый, въедливый и змеино-жесткий. Постепенно, как на фотографии, проявлялся облик Ричарда – символ мирового зла.
Спектакль «Ричард III» и засухинский образ были приняты всеми единодушно как огромная, этапная удача театра и актера, как открытие темы. По правде сказать, время само требовало такой ясной, громкой и однозначной трактовки темы «Власть и Человек», и именно в шекспировском изложении. Справедливости ради надо заметить, что собственно куйбышевская премьера прошла хорошо, но достаточно тихо. Никто как бы не определил масштаба события. Зато после московского шумного успеха театр и его теперь главный актер возвращались с триумфом. Такова уж судьба провинциального театра в нашей империи. Метрополия заметила – значит, гениально. Уезжал Засухин любимым актером, вернулся боготворимым.
В городе можно было говорить о любви к тому или иному актеру, спорить, кто кого предпочитает. Засухин был вынесен за скобки этих обсуждений. Он стал и с каждым годом становился для нас всё более великим. Мы ждали, когда его канонизируют. Приезды столичных критиков на спектакли нашего театра становились привычными. А укрепляющаяся слава нашего театра и нашего города как театральной Мекки была для нас приятной и воспринималась как само собой разумеющееся.
«Ричард» шел в театре еще 10 лет, и каждый спектакль собирал аншлаг. Герой трагедии менялся: облегчался грим, всё горше становился итог спектакля. Неизменным было дьявольское обаяние узурпатора и деспота, грезившего о неземном величии. Засухин создал художественное обобщенное понятие безобразия, химеры, которая пугала, ужасала, но искусство актера при этом доставляло огромное удовольствие. Были спектакли, на которых зрители получали тот самый катарсис, о формулировке которого спорят теоретики со времен самого Аристотеля. Сам актер играл с упоением, которое переходило к его герою.
Он упивался властью, поклонением, наслаждался тем, что перед ним заискивают, ему льстят, не смеют ослушаться. «Но при этом, – писала театральный исследователь Н. Фрейдкина в Шекспировском сборнике, – он, совсем как Борис Годунов, чувствует: ни власть, ни жизнь его не веселят. Торжество его мрачно, безрадостно. Убивая других, он медленно убивает самого себя… Засухин вводит благородный этический мотив».
Много писали о концентрированной энергии Засухина в этой роли, о зримо рождающейся мысли, о внутренних монологах актера, так выпукло сыгранных в сценах молчания, о невероятной палитре красок, обрисовывавших единый, законченный и живущий во времени образ. Для студентов театральных заведений эта роль стала образцом создания образа по канонам русской школы перевоплощения и идеального проживания роли. Ричард был злодей, гнусный, отвратительный и в то же время притягательный. Было даже жалко, что он погибал. В последней сцене, когда он полз раздавленный по кровавой дорожке и скрюченной рукой тянулся к короне, хотелось, чтобы он ее достал. Понимали, что выживи он, опять польется кровь, пойдут застенки, пытки, но так не хотелось его терять. Может быть, было жалко, что редкостную энергию, волю, ум, ратный опыт Ричард употребил понапрасну, не на благо, а во вред людям. А может быть, было жалко, что кончается спектакль, а следующий состоится где-то через месяц.
После Ричарда практически каждый спектакль с Засухиным привлекал особое внимание и зрителей, и критиков. К нему предъявляли особые требования, каждый раз ждали повторения Ричарда. Театр и Засухин во многом удовлетворили эту жажду в «Миндаугасе» Юозаса Марцинкявичюса в 1972 году. Не в прямую, но была та же тема в несколько другом ракурсе, был титанический размах личности, та же мощь таланта.
Жаль, что в процессе ожидания Ричарда оказались неоцененными засухинские Отелло и Князь Мышкин в спектаклях неоднозначных, но открывавших актера великого в его гуманизме, утверждении идеала положительного, трагического и прекрасного. Тем более что в этих ролях, особенно в Отелло, Николай Николаевич открывал совершенно новую тему, давал неповторимую трактовку шекспировского образа. Его называли русским Отелло: невысокого роста, юношески гибкий, негероический, он напоминал многим из нас Пушкина, русского эфиопа. Молод, красив, сдержан. Когда он, задушив Дездемону, понимает, что он натворил, у него вдруг рождается не отчаяние, а надежда – мечта, что Дездемона еще жива. Он бежит вверх по станку и зовет «О, девочка с смертельною судьбой…» и оттуда, сверху падают его слезы на распростертое тело Дездемоны. В зале и за кулисами – шок. Эту паузу артист мог, наверное, держать часами.
В последний раз своего Ричарда и своего Миндаугаса Николай Засухин сыграл в 1972 году. Сезон 1973-74 годов он встретил уже будучи актером главного театра страны – МХАТа имени Горького. Много лет приглашала его руководитель, легендарная Алла Константиновна Тарасова. Пришел он в труппу, которую возглавил Олег Николаевич Ефремов. Засухин ехал не просто так: он должен был заменить Бориса Смирнова в ленинских ролях. В Куйбышевском театре он уже дважды сыграл вождя мирового пролетариата: юного – в спектакле «Сердце матери» и зрелого – в политической драме М. Шатрова «Шестое июля» (1967). Тема Ленина сейчас крайне непопулярна так же, как она была популярна и важна тогда в плане приобретения всяческих наград, льгот, благ и регалий.
Однако в судьбе Николая Николаевича, актерской и человеческой, создание им образа Ленина не сыграло никакой роли. Разве что, когда Олег Ефремов, решив очистить труппу МХАТа от балласта, сократил среди многих коренных мхатовцев и пришлого Засухина, то ли министерство культуры, то ли какой-то отдел ЦК указали Ефремову на невозможность существования МХАТа без Ленина.
Вторую половину своей актерской жизни Николай Засухин прожил во МХАТе, сначала в едином, потом, после раскола, во МХАТе имени М. Горького под руководством Татьяны Дорониной. Переиграл какое-то количество ролей, надо сказать, немалое: Лука в «На дне», Яков в «Последних», Иван в «Иване и Ване», Пилат в «Мастере и Маргарите»...
Мне довелось увидеть его в «Последних» Горького. Вполне каноническая, профессиональная и скучная работа, как и весь спектакль. Николай Николаевич был страшно недоволен, что я пришла смотреть этот спектакль, и со смущением не знал, куда сунуть цветочки, которые я ему вручила. Но, ничего, потом все обошлось, стушевалось в воспоминаниях о Самаре, о театре, о бывших партнерах.
Но было же еще и кино, порядочный список его киноролей, которые сегодня вряд ли кто-нибудь вспомнит. Кинорежиссеры, как сговорившись, видели в нем лишь военного или политического чиновника. Он был бессменным исполнителем роли Молотова для кинематографа всего социалистического лагеря. Как будто кинокамере нравилось в этом лице лишь выражение деловитой непроницаемости, да сдержанное мужество «государственного человека».
И всё это были роли благообразые и пристойные. Ему же требовались обстоятельства мятежного размаха, сила, масштаб и ярость, огонь, гнев и злость. Ему, как воздух, необходимы были эпическая широта раздумий, героический и философский пафос. Он тосковал по игре, в которой доходят до края. Все это в нем было. Все это он знал – и все это оставалось невостребованным и теперь уже ненужным. Это был актер крупного дыхания, постепенно истощавший выпавший ему дар в заурядных ролях, которые не исчерпали и не запечатлели его возможностей. Театр не захотел взять у артиста то, что он мог бы, во славу самого театра, ему отдать. Кто виноват?
Ушел еще один крупный актер русского театра. Может быть, последний классический актер школы перевоплощения, умевший гримировать и лицо, и душу.
Радио «Россия - Самара». Эфир 1 сентября 2011 года