В истории российской армии XVIII и XIХ вв. нет более напряжённых и критических для государства периодов, чем войны против Карла XII и Наполеона Бонапарта. Именно поэтому крупнейшие битвы именно этих войн — Полтавская и Бородинская — отразились в национальном сознании и навеки вошли в российскую культуру благодаря гениальности восприятия Полтавы А.С. Пушкиным:
И битвы поле роковое
Гремит, пылает здесь и там;
Но явно счастье боевое
Служить уж начинает нам...
и потрясающе искреннего монолога старого солдата в стихах М.Ю. Лермонтова:
Ведь были ж схватки боевые,
Да, говорят, еще какие!
Недаром помнит вся Россия
Про день Бородина!
Бородинскому сражению посвящено огромное количество публикаций как у нас в стране, так и за рубежом, и число их по сей день продолжает увеличиваться. Все без исключения мемуаристы отмечают удивительное упорство битвы и считают столкнувшихся в ней противников достойными друг друга.
Взгляд европейских историков на результаты битвы в целом устоялся в XIX веке и с тех пор не менялся. Вот, например, мнение французского историка Мишле, которое выглядит типичным: «Наполеон выказал себя под Москвой колеблющимся, нерешительным. Победа его была не полная, он очень мало воспользовался ею, не преследовал сильно ослабленных русских, которые ушли и потом подкрепили свои войска и привели их в боевой порядок».
В России осмысление итогов битвы шло сложней и тернистей. Особенно сильно удары в победные литавры приветствовались (и поддерживались государственной пропагандой) в царствование Николая I. Именно в это время граф А.Х. Бенкендорф, один из главных приближённых императора, шеф Отдельного корпуса жандармов и одновременно главный начальник III отделения Собственной Е.И.В. канцелярии, отчеканил: «Прошедшее России было удивительно, ее настоящее более чем великолепно, что же касается до будущего, то оно выше всего, что может нарисовать себе самое смелое воображение».
Естественно, что о Бородинском сражении можно было упоминать, только рисуя «безмерное мужество воинов, мудрость военачальников и патриотизм подданных всех сословий».
Поэтому было определено, что данные о численности и потерях французов в битве, опубликованные в 1813 г. Ф.В. Ростопчиным, военным губернатором Москвы, являются полностью достоверными. Ростопчин сообщил, что все сведения получил «от неприятеля», поэтому они точны: в битву вступили 180500 человек и были убиты и ранены 52482. Этот перебежчик из французской армии с точностью до одного человека называл потери в каждом из нескольких сотен полков армии Наполеона, что делало сомнительными такие сведения, но именно этими цифрами все последующее время предпочитало пользоваться подавляющее большинство российских авторов.
Историками давно принято при определении величины армии неприятеля и его потерь пользоваться архивными данными противника, опубликованными после окончания боевых действий, потому что собственные донесения военной поры о численности поверженных «супостатов», как правило, грешат преувеличениями. В пылу боя оценки делаются «на глазок», да и человеческая природа склонна к возвеличиванию собственных достижений. Напомню знаменитый анекдот (анекдотами в то время называли занимательную, но вполне реальную историю из жизни известных лиц) о том, как адъютант, составлявший донесение Екатерине II о сражении с турками, спросил Суворова:
– Ваше высокопревосходительство, сколько турок указывать убитыми?Суворов ответил :
– Чего их, басурман, жалеть, пиши больше!
Французские историки пошли традиционным путём в определении численного состава и убыли наполеоновских войск. В 1838 году в Париже была опубликована книга участника русского похода маркиза Жоржа де Шамбрэ «История экспедиции в Россию», во втором томе которой автор поместил подробную роспись «Великой армии» перед Бородинским сражением, составленную по документам военных лет – 133 819 человек.
А в 1842 г. в Париже был напечатан труд барона Пьера-Поля Денье, инспектора Главного штаба Наполеона, который затем служил в архиве Военного министерства Франции. Собрав сведения о потерях всех частей, он подсчитал, что при Бородине Наполеон потерял 28 086 человек (6567 убитыми и 21519 ранеными).
Современные российские историки определяют численность армии Наполеона в 138 тысяч солдат. Историки из других стран Европы оценивают эти данные, как наиболее близкие к истине и по сей день используют в своих работах.
Только после смерти Николая I и взошедшего на престол Александра II начался период гласности, реформ и осмысления национальных ценностей, когда учёные могли оперировать данными архивов, а не желанием угодить властям в патриотическом рвении. К началу ХХ в. в российской исторической науке, кроме ура-патриотического направления, представленного Н.П. Михневичем, который в многотомной «Истории русской армии и флота» в анализе Бородинского сражения оперировал «данными» Ростопчина, сложилась группа исследователей, свободных от национальных комплексов и представлений о «священных событиях Российской истории».
Одним из лидеров этого направления был М.П. Покровский, который писал: «Кутузов достиг только того, что не был разбит наголову... К вечеру все наши позиции были в руках французов: неприятель имел двадцатитысячный совершенно нетронутый резерв, тогда как из русских армий 2-я не существовала вовсе, а 1-я была почти совершенно расстроена, потеряв до 40 %, если не более. Вообще наши потери поражали своей непропорциональностью сравнительно с французскими… Причиной было крайне бестолковое расположение русских войск, теснившихся, без всякой нужды на небольшом пространстве, так что неприятельские ядра могли бить все четыре линии наших корпусов вплоть до резервов».
С приходом Советской власти партия оценила значение истории в идеологии и с негодованием отметила, что начатое издание «Советской военной энциклопедии» (СВЭ), порученное профессиональным военным историкам, строится на фактах, не соответствующих новой идеологии, в частности, статья о Бородинской битве даёт цифры потерь по европейским данным: 28 тысяч у французов и 44 тысячи у русских. Редакцию распустили, издание прекратили, самых упрямых отправили изучать историю в северные регионы.
Понятливые историки вспоминают забытую фальсификацию Ростопчина о французских потерях. Именно эту цифру уже используют в работах, вышедших незадолго до войны, известные авторы, например, Е. В. Тарле, который, пробыв 2 года в ссылке, понял правильную политику партии в области истории, а вот историк М. С. Свечников нужных идеологических выводов не сделал и был расстрелян в 1937 г.
В ходе Великой Отечественной войны Бородино и Кутузов стали великими фактами истории, особенно после того, как профессор Тарле доказал, что отступление после Бородинского сражения было гениальным решением Кутузова (вскоре появляется советский орден Кутузова). Эта статья была напечатана в «Правде», и умному советскому читателю было понятно, что отступление Красной армии до Москвы было тоже гениальным замыслом великого Сталина (в 1942 г. академик Е.В. Тарле удостоен Сталинской премии – вождь ценил умных историков).
После войны изучение Бородинского сражения продолжается, «историк» Б.Л. Кац сообщает, что по уточнённым данным, потери французов в Бородинской битве достигли 58 478 человек, обосновывая это более тщательным анализом ранее напечатанных документов (правда, он не ссылается на какие-либо архивные документы). Понятно, что в ходе войны и сразу после неё подобная незатейливая пропаганда «для поднятия боевого духа» изготавливалась в огромном количестве, но беда была в том, что эти патриотически-мифические цифры Каца подхватили многие историки и, не перепроверяя, а, просто ссылаясь на его статью, стали использовать, округляя до 60 тысяч.
После смерти Сталина в исторической науке мало что изменилось: выращенные кадры по-другому работать просто не умели, поэтому изданная в 1974-80 гг. «Советская военная энциклопедия» сообщает, что французская армия потеряла 50 тысяч, русская – 44 тысячи, и делался вывод: «Русские войска, нанеся в этом сражении крупное поражение армии Наполеона, были способны перейти в контрнаступление».
Третье издание «СВЭ» не закончено – очевидно, слишком многое в истории нуждается в переосмыслении, но статья о Бородинской битве в выпущенном томе есть: русская армия из 155 тысяч потеряла 44 тысячи, французская – из 134 тысяч потеряла 30 тысяч. Был сделан вывод: «Наполеон добился некоторого успеха».
Могут ли современные историки объяснить причины того, что русская армия, занимая выгодные, ей же выбранные позиции, имея больше орудий и чуть-чуть, но больше солдат, на следующий день оказалась не в состоянии продолжить битву?
Драться русской армии пришлось с одним из гениев войны (каких за всю историю единицы!) и его талантливейшими маршалами, прошедшими все ступени службы. В русской армии были отличные солдаты, которые самоотверженно сражались (это признавали французы), и хорошие генералы, которые всего лишь на шаг отставали от действий Наполеона и его маршалов, но этого шага и не хватало для победы: в решающих пунктах в нужный момент французская армия всегда имела преимущество по людям и орудиям, а русские резервы постоянно опаздывали.
В результате русская армия оказалась выбитой из всех укреплений и отошла примерно на полтора километра, оставив поле боя противнику, что всегда воспринималось как проигрыш. На следующий день русские войска оказались не в состоянии продолжить битву – резервов не было, а Наполеон не вводил в бой Старую гвардию и одну из дивизий. Но и разговоры о моральной победе также сомнительны: огромные потери, последующее отступление и оставление Москвы, а также тот факт, что при этом всех раненых пришлось бросить на милость неприятеля (то есть просто оставить на огромном поле, где им никто и не собирался помогать), не могли способствовать появлению у русской армии чувства превосходства над врагом.
Почему же Бородинское сражение занимает такое видное место в ряду побед? Возможно, это связано с ощущением «неправильности» победы, когда Наполеон и огромная армия уходят в результате энергичных манёвров, налётов гусар и даже мужицких партизанских отрядов (деятельность которых была вознесена современной патриотической общественностью, а затем советскими историками), а не в ходе сражений «по всем правилам военного искусства» – здесь так кстати пришёлся Толстой с его гимном «дубине народной войны». Именно поэтому в восприятии общества Бородино стало памятью о мужестве полков, битвой, почти выигранной, во всяком случае, не проигранной, а уж нравственной победой – это точно.