То утро началось, как и все предыдущие. Ранее солнце продолжало иссушать и до того поблекшую от зноя листву на деревьях. Трава давно вся повыгорела и больше напоминала пожухлую, увядающую осень, чем середину лета. В легкой прозрачной ночнушке на голое тело она подошла к окну и широко распахнула его. Ее обдало сухим жарким зноем, дувшим откуда-то из далеких каспийских степей. В душный зной подмешивалась прелая прохлада протекавшей за небольшим леском и полосой песчаной дюны Волги. Небольшой южный городок вдоль величественной реки.
Ей было 27, жила она вдвоем с дочерью, и ей казалось, что у нее еще все впереди. Какая-то южная красота тонких черт лица и упругого немного детского тела делало ее особо привлекательной в глазах знакомых мужчин. Но ее это волновало меньше всего. Жили они вдвоем с дочерью, двухлетней как она ее называла «стрекозой» с небесно-голубыми глазами под пушистыми ресницами и звонким не перестающим радовать голосом. Тот ее единственный в жизни роман казался просто сумасшествием. Высокий, спортивно развитый с постоянной улыбкой на мужественном лице он просто свел ее с ума. У него была семья и маленький сын. Она понимала, что они не будут никогда вместе, но в тот момент просто не хотела об этом думать. Испепеляющий жар редких ночей и ее беременность. Не больше трех месяцев, пролетевших как один день. Узнав о ее беременности, он сказал, что он уже отец и этот ребенок ее проблема. Больше они не виделись. Но это была не проблема, это было счастье, за которое она благодарила бога каждую минуту. Так прошло немногим более двух лет. С работой было плохо, страна переживала очередной кризис. В садик детей брали с трех лет, если были свободные места. Но, как правило, свободных мест никогда не было. Да и до трех лет у нее еще было время. И чтоб как-то существовать она брала на дом у нескольких предпринимателей бухгалтерскую работу, что позволяло ей зарабатывать на скудную жизнь. Иногда помогала сестра, живущая в соседнем доме напротив. Но на жизнь она никогда не жаловалась. Вот и в то утро, понежившись в утреннем зное открытого окна, она вышла на кухню, выпила чашку на скорую руку приготовленного кофе, и принялась готовить любимый пудинг своему единственному сокровищу. Ведь та, обычно, не успев открыть глаза тянула к ней свои ручки и смеясь просила: -Мама дай Даше вкусняшку. Как можно было отказать ребенку в такой малости. В то утро Даша проснулась со слезами, лицо ее было осунувшимся и большие слезы текли по бледным щекам.
-Даша! Любимый мой ребенок, да что с тобой? Она схватила ее из кроватки прижала к груди и убаюкивая стала ее успокаивать. Та, негромко всхлипывая постепенно успокоилась и снова заснула. Но проспала она не долго. Проснулась девочка от сильной боли и вскрикнув сильно заплакала. Схватив Дашу на руки, она стала ее успокаивать и подбежав к телефону вызвала скорую помощь. Уставший от постоянных жалоб и слез, пожилой худощавый фельдшер, в потертых джинсах и видавшем виды белом халате на голое тело приехал почти через час. Что-то ворча себе под нос, быстро осмотрел, уставшего от боли, слабо хнычущего ребенка, поставил какой-то укол, с тем и убыл, наказав днем вызвать на дом детского врача. День прошел в каком-то кошмарном сне. После укола Даше заснула, успокоилась и долго, часто вздрагивая и вскрикивая во сне, спала. Когда она снова проснулась, время было к обеду, но есть она отказалась, лишь немного попила воды. От постоянных болей в животике она не перестала вскрикивать и плакать. Когда пришла детский доктор, время уже было к трем часам. Еще с порога увидав на руках мучающегося ребенка она вскрикнула:
- Да, что ж вы до такого ребенка довели? Срочно вызывай скорую и в больницу. Через несколько минут скорая уже стояла во дворе, и тут же под звуки сирены понеслась в сторону больницы. До больницы они доехали вмиг, и приехавшая с ней врач схватила Дашу на руки, и скрылась за дверями хирургического отделения. Ее в отделение не пустили, и она тихо ходила по приемному покою заламывая себе руки и кусая до крови губы. Она старалась держать себя в руках, но редкие слезы все же текли по ее щекам. Наконец то вышел сухощавый, небольшого роста врач.
- Вы, что ли мать этой девочки?
-Да, доктор. Скажите, что с ней.
-Что ж вы мамаша так запустили ребенка. Девочка очень тяжелая и ей срочно нужна операция. Но ты сама знаешь, что времена тяжелые, в больнице ничего для операции нет, и срочно нужны деньги. Я думаю, тысяч пятьдесят на первое время хватит.
- Доктор, да что ж Вы говорите, я с утра вызвала скорую, но нас в больницу не взяли, оправдывалась она.
-Да и откуда мне взять такие деньги?
— Это твои ребенок, и это твои проблемы. Время идет на часы, и если ребенка не прооперировать, то она умрет.
В голосе его не было не сочувствия, ни сострадания.
- Я все, я все поняла. Я попробую где-нибудь найти деньги.
-Давай ищи дорогуша, да поторапливайся, каждая минута дорога.
Больница была невдалеке от ее дома, и как она добежала до квартиры она даже не помнила. Тут же позвонила сестре рассказав про случившееся горе и возникшую проблему. Сестра деньгами помочь не могла, сама с семьей перебивалась от зарплаты, до зарплаты, но обещала обзвонить знакомых и помочь найти деньги. Через полчаса сестра перезвонила и сказала, что все сидят без денег, и никто в долг не дает.
-Единственное, где можно занять – обратись к Лешке Михайлову, он всегда при деньгах, к тебе постоянно пытается приставать, так, что я думаю не откажет.
Михайлов Лешка был местный браконьер и промышлял незаконно осетриной из Волги и перепродажей наркоты. Вечно под «шафе» или под наркотой, он напоминал из себя больше отбившееся от стаи животное. С вечным пьяным амбре, мелко трясущимися руками, торчащими из-под нестираной рубашки, с расстёгнутыми пуговицами на круглом животе. Жил он одиноко в своем доме в компании вечно пьяных или обкурившихся, под стать ему друзей. Днем они или пили, играли в карты или нарды, а по ночам браконьерили рыбу на Волге. К ней он относился всегда, с каким-то пьяным трепетом; при встречах всегда грубо хамил и пытался цеплять потными, трясущимися руками за неположенные места. Она его грубо обрывала, и старалась лишний раз с ним не встречаться. Но пришла беда, и в тот момент никто кроме него не мог помочь ее случившемуся горю. Быстро одевшись в светлое легкое платье, причесав голову, и слегка коснувшись духами кончиков ушей, она быстро пошла к его дому.
В небольшой деревянный дом, стоявший немного в глубине сада, и стоявший недалеко от ее дома она дошла в считаные минуты. Открыв без стука калитку, она вошла во двор, где на веранде Лешка с двумя друзьями пили «горькую» и громко хохотали. Увидав ее у порога, он даже немного опешил.
-Господи, какие люди к нам пожаловали. Ну, проходи, проходи гостем будешь. Замолчавшие было товарищи, еще громче захохотали и стали призывать ее к столу.
- Леша, ты извини, я по важному делу и мне очень некогда.
-Ну, что ж некогда, так некогда. Проходи в дом, там и поговорим. Ни при людях же тереть терки.
Предчувствуя неладное, она испуганно сжалась. Он потными, трясущимися грубыми руками, втолкнул ее в дом.
- Ну и, что ж ты красавица от меня хотела?
Она сбивчиво, трясясь мелкой дрожью от страха, стала сбивчиво рассказывать про случившуюся беду, и что ей надо 50 тысяч денег, иначе ее дочь может умереть.
- Что ж деньги не проблема, но ведь их надо отрабатывать. И он жадно потянулся к ней. Платье было разорвано и ее хрупкое тело было брошено на диван. Пытаясь вырваться из его хищных лап, она уговаривала ее не трогать. Но это не помогло. Услышав шум из дома, ему на помощь подоспели его двое дружков. Насиловали и издевались они над ней более двух часов. Вдоволь на издевавшись они оставили ее растерзанную на грязном диване. Довольно гогоча, Лешка сунул ей в руку, испачканную кровью, пачку смятых денег.
-Иди и можешь их не отдавать. Там тебе с избытком хватит. Да хороша баба, – отрыгая алкоголь смеялся он. Она поднялась с дивана, кое как поправила на себе изорванное платье, пересчитала деньги, лишние десять тысяч бросила ему в лицо.
-Будьте вы прокляты. Чтоб не прожить вам и три сезона. И пошатываясь, плача, как-то в себя, без слез, вышла за калитку. Пройдя несколько домов, почти в обморочном состоянии, присела на край лавки и горько зарыдала. Но потом спохватившись быстро побежала к больнице.
Был шестой час после полудни, и рабочий день закончился. Принимавший Дашу хирург и дежуривший в тот вечер по больнице анестезиолог Михалыч, сидели в ординаторской и из маленьких рюмок не торопясь пили водку. Домой Александр Николаевич не торопился – жара, вечно ворчащая опостылевшая жена, дети, у которых он не мог найти понимания… Так он всегда допоздна засиживался в больнице, топя жизнь в «горькой».
- Николаич, ты может все же прооперируешь эту девочку, хорошего там мало, видно перитонит. Или давай переведем в областную пусть там с ней возятся – спросил его Михалыч.
-Зачем, я ее мамаше зарядил 50 штук, я считаю это по-божески. Вот когда принесет «бабло», тогда и будем шевелиться. А пока просто сидим.
Санитарка Валентина, пожилая, суетливая, высохшая как щепа, вошла в палату убираться, где лежала Даша. Ребенок не двигался, остекленевшие потускневшие глаза смотрели в потолок, у приоткрытого рта засохла струйка крови. Она опрометью бросилась в ординаторскую.
- Александр Николаевич там, кажется, этот обеденный ребенок умер.
- Да брось ты жути нагонять. Что с ней может случиться. Тяжело поднявшись, пошел в палату, где лежала остывающая Даша.
Когда она прибежала в больницу, то долго не могла достучаться до отделения. Все двери были закрыты. Открыла ей дверь все та же санитарка. Увидав её перед собой растрепанную, в разорванном платье и с разбитой губой, и опухшими от слез глазами, она грубо заорала:
-Что тебе надо. Что ломишься. Наверное, бордель с больницей спутала. А ну иди отсюда, а то сейчас милицию вызову.
- У меня, у меня здесь в хирургию, сегодня дочь положили, и ей нужна срочно операция. Нужны были деньги, вот я их и принесла; -превозмогая боль во всем теле, произнесла она.
-Ну, так бы и сказала. Сиди вон жди. Сейчас доктора позову.
Время казалось, текло вечно, и в какой-то момент ей показалось, что о ней вовсе забыли. Прошло около часа, когда, скрипя открылась дверь отделения, и пошатываясь, что-то про себя мыча, и икая вышел Александр Николаевич. Он сначала, ее даже не узнал, а узнав зло пробурчал, больше, наверное, для себя чем для нее:
-А это ты мамашка. Да опоздала ты. Слишком долго деньги искала. Умерла твоя дочка.
-Как умерла, ведь я принесла, как Вы просили деньги на операцию. Вы же обещали ее спасти.
- Обещал, обещал. Мало ли я кому, что обещал. Поздно, дорогуша. Все, до свидания. Без тебя дел хватает. Давай бывай.
И перед ее носом захлопнул дверь.
Как дошла домой, она не помнила. Еще утром мир, казавшийся ей таким счастливым и целым, распался в один миг на мелкие обломки, и его было уже никогда не собрать. Истерзанное тело невыносимо ныло, сильные боли внизу живота сводили с ума, по ногам текла кровь.
Утром, не дозвонившись, пришла ее сестра. Открыв дверь, она не истово заголосила, зовя соседей на помощь. Вся квартира было в крови, а посередине комнаты в луже крови, опустив руки, с перерезанными венами в тазик, сидела мертвая ее сестра.
Похороны были на третий день. Казалось, весь их маленький городок пришел проститься с ними. В деревянных, обитых красным сукном гробах, с крестами на крышках, лежали так и не начавшие жить, мать с бледным, но кажется ставшим еще прекраснее бледным лицом, и ребенок с закрытыми пушистыми ресницами и каштановыми густыми волосами. Несли их на руках до самого кладбища, и когда опускали в могилу, то глухой стон стоял над всей округой. Так и засыпали землей два гроба - снизу матери, а на нем девочки, которую казалось, она навечно сжала в своих руках. Власти, боясь расправы, и волнений послали милицию. Но до кровопролития дело не дошло. Правда еще не одну неделю разговоры о совершенном зверстве будоражили город. Но потихоньку все утихло, и наказан так никто и не был. Хотя жизнь распорядилась по-своему, и все же восторжествовала справедливость, воздав каждому за его деяния.
Эпилог.
Не прошло и двух лет, как Лешку Михайлова в лесу медведь задрал, во время охоты. Ружье дало осечку, и разъярённая медведица, подмяв его под себя, сначала содрала скальп с головы, а потом лапами все кишки выпустила наружу. Обезумев Лешка громко орал, призывая друзей на помощь, но никто так и не пришел. Обглодав пол головы, медведица ушла во свояси, оставив его в страшных муках умирать. А когда он умирал, то перед ним как живые стояли полные слез и отчаянья глаза изнасилованной им девушки.
Другому, из насильников, повезло не меньше. Забыв про тот случай, он изнасиловал жену своего соседа, после чего родственники изнасилованной им девушки вывезли его в лес и, отрезав все мужское начало, засунули его ему в рот, после чего изнасиловали валявшимися палками, оставив умирать. Умер он через несколько часов в страшных муках тут же в лесу.
От третьего из насильников, узнав про его зверства, ушла жена, и его презрели собственные дети. Прожил он так немногим более года, после чего его нашли в собственной квартире, уже разложившимся повешенным.
Доктор же Александр Николаевич, вскорости, заболел раком, от работы отошел, долго и мучительно умирал дома.
Вот так и закончилась эта провинциальная трагедия, где невинные были жестоко наказаны, а на виновных проклятье свой крест наложило. Как и сказала несчастная - меньше чем за три сезона.
9.10.2015г.