Уже никому не надо рассказывать, что это за музыкант и на чем он играет.
А что он за человек, я немножко поняла прошлым летом на фестивале «Киношок», куда маэстро приехал на несколько дней и трижды играл -- на открытии фестиваля, на специальном концерте для кинематографистов и перед публикой Анапы. Там проживает целая армянская диаспора, все пришли, но были и просто курортники – те, кто не выключают мобильные телефоны никогда… Глава диаспоры произнес получасовую речь, а после концерта Гаспарян ему сказал: «С властью держись на тридцать шесть и шесть. Тридцать семь – уже температура…»
Визит музыканта на «Киношок» стал возможен благодаря постоянному его участнику Давиду Мурадяну, известному в Армении литератору и киноведу, племяннику Дживана. И мне с устройством этого интервью – и с переводом (так как время от времени маэстро затруднялся с подбором нужного русского слова) – также помог Давид, за что и приношу ему свою благодарность.
Гаспарян, судя по всему, больше любит играть, нежели встречаться с журналистами, но в итоге увлекся и говорил больше часа; здесь – фрагменты нашего разговора, и я старалась, насколько возможно, сохранить особенность речи собеседника.
Ольга Шервуд
Начало
-- Правда ли, что музыке вас учил отец, как пишут ваши интернет-биографы?
-- Нет. Мой отец был каменщиком. Он хорошо пел. Красивый голос был у него, старые песни пел. Играть не умел. Я играл в первый раз после того, как увидел немой фильм (напевает мелодию, вероятно, оттуда) – музыканты сидели перед первым рядом и играли. Мне было семь лет (Гаспарян родился в 1928 году), и я очень попросил того мастера, который играл, дать мне дудук.
-- Это в Ереване было?
-- Да, в кинотеатре «Москва», он только что открылся тогда. И так я надоел ему, он мне дал дудук, я взял, зимой тренировался много, много, много и потом летом опять пришел к мастеру и сказал: послушайте. Если я могу играть – буду продолжать, если нет – возьмите дудук обратно. Я играл – он слушал. Две песни я учил. Я играл, потом он взял у меня этот дудук и дал мне другой, хороший. И сказал: из тебя получится очень хороший дудукист, иди, продолжай. В 1943 году уже он скончался. Больше не слушал уже, как я играю…
А моя мама скончалась в 1941 году, отец был в армии. Без родителей остались трое детей. И я как пацан был тогда – не ходил в школу… Потом меня взяли в ремесленное училище, когда послушали, как я играю. В 1947-м я играл уже в Москве сольный номер перед Сталиным, он мне подарил часы «Победа». После этого в 1949-м я поступил в Ансамбль песни и танца Армении -- академический, профессиональный, в Союзе очень известный. Им руководил Татул Алтунян, народный артист Советского Союза, лауреат Сталинской премии. Большой человек был. Сказал: «Что, этот пацан будет здесь играть? кого вы привели?». А руководитель инструментальной группы сказал: «Послушайте, потом говорите. Не смотрите, что он маленький такой». Я играл, он сказал: «Дайте приказ!» А я тогда паспорта не имел еще. (Смеется.)
За два дня я программу учил, двадцать четыре мелодии, и играл наизусть в ансамбле. Все удивились, что талантливый такой парень -- за два дня сразу может учить и играть концерт. И так продолжалась моя карьера…
Человеческое
-- Вы начали играть на дудуке потому, что вам понравилось его звучание – такое человечное?
-- Да.
-- Прошли годы…
-- Очень много.
-- …что-то изменилось в вашем восприятии этой музыки? Или то детское восхищение так и осталось?
-- Ну, я любил дудук – так и люблю. Это жизнь. Я когда скучаю – играю. Когда веселое настроение – тоже играю. Нервничаю когда – тоже играю. Я не представляю себя без дудука.
-- И дома для себя когда скучаете – играете?
-- Бывает. Конечно, бывает. (Все засмеялись.) Разве есть такой человек, чтобы не было скучно дома? (Смеется.) Дома есть не только жена. Дома есть внуки, есть дети. Соседи. Плохие, хорошие… Они меня все любят. Иногда я не люблю их.
-- Почему?
-- Потому что когда они нечестные, когда они болтают не то – мне не нравится.
-- Ну, это естественно.
-- Я мой дом ремонтировал. Теперь сосед хочет, чтобы я его дом тоже ремонтировал. Одного ремонтировал – теперь второй хочет. Второй тоже ремонтировал.
-- Своими руками?
-- Да. В подъезде. Потом остальные соседи говорят: «Вот, видишь Дживана? Ему сделал – мне не сделал». Что, я капиталист, что ли? Я музыкант. Я не могу столько делать.
Шутки
-- Вот вам уже к восьмидесяти… или это тоже неправда? (Спрашиваю, потому что маэстро весьма моложав.)
-- Я не знаю, когда родился.
-- Как это?
-- Только в паспорт когда смотрю – тогда вспоминаю. (Радостно смеется.)
-- Это значит, что вы чувствуете себя молодым?
-- Да.
-- Благодаря музыке?
-- Не знаю (очень спокойно). Не знаю, отчего. Наверное, порода такая. Я иногда говорю: пятьдесят лет мне. И верят. Если скажу, что восемьдесят, -- не поверят.
-- Надо иметь хорошую физическую форму, чтобы играть на дудуке, да?
-- Нет. Нет. Не обязательно быть штангистом или борцом. Нормальный человек может, если не больной. Если сердце не болит, легкие не болят… может любой играть, если у него способность нормальная.
-- А какая должна быть способность? Понятно, что музыкальный слух, а еще?
-- (После паузы) Вообще-то, духовики совсем другой дух имеют, чем, например, скрипачи и другие струнники. Духовики более немножко пижонские.
-- Поэтому они идут в джаз и играют на саксофоне, да?
-- Мы струнников называем маменькиными сынками. Мы себя считаем сильными, духовики. Всегда. И наша жизнь совсем другая. Мы по-другому живем.
-- Так вам труднее, чем им?
-- Нет. Легче. Но надо иметь хороший дух. Губы хорошие. Дыхание хорошее. Сила. А скрипачу этого не нужно ничего.
-- А в чем секрет игры на дудуке?
-- Никакого секрета нету.
Память
-- А когда вам плохо, вы что-нибудь себе говорите или только играете?
-- Я себе говорю: Дживан, так, значит, должно быть. Я очень в трудное время жил. Без родителей. Нас кормила во время войны моего отца сестра, тетя Наталья. У нас вообще ничего не было. Тетя – и все. Добрая, хорошая, красавица. Очень красивая женщина была. Имела много детей – девочек, семь человек. Сыновей не имела. И все красивые, все. Умные, хорошие… Мы жили в самом центре города, улица Саят-Нова. (Давид: Жили во дворе кафедральной церкви ереванской. Именно во дворе, и он все детство провел в церкви.) Наш дом был первый номер. Школа была напротив, я не ходил в школу, учитель пришел домой: жалко, что он не приходит в школу, он очень умный, надо ему учиться… И я пошел в школу. Никогда дома не открыл книжку – что учитель говорил, я в классе запоминал. Я вообще был талантливый. Учителя плакали, что я не ходил в школу. Ну, без родителей дети как могут быть во время войны?.. Ну, так и были…
Мурашки
-- Трудно играть сольный концерт. Надо иметь красивую программу. И играть красиво – чтобы народ мог два часа сидеть и слушать. Это же не скрипка, не пианино, это дудук. Но люди сидят с удовольствием два часа… Америка, Англия, Италия, Германия, Франция, все арабские страны, очень, очень, очень многие страны… В Австралии я в оперном театре выступал, в Сиднее, они понятия не имели, что такое дудук… Заранее по телевизору два номера сыграл – пять тысяч человек пришло. Аншлаг два концерта.
В Японии очень много раз я был. Очень, очень хорошо слушают японцы. Первый раз я был с Брайаном Мэем… нет – с Брайаном Ино, в 1989-м. Меня предупредили: не будут хлопать – не обижайтесь, здесь серьезную музыку когда слушают -- не хотят хлопать. Я играл, люди сидели вот так, головы сжали (показывает: рука на лоб), один час, потом я встал. Они начали потихонечку, потихонечку, а потом уже крепко, крепко... я вышел со сцены, потом пришел, потом ушел, потом еще играл… Они меня все время теперь приглашают. В прошлом году был в Токио – и сильный-сильный дождь. Летний театр. Сцена закрыта, а народ на улице. Такой дождь – не представить, такой дождь я вообще-то не видел нигде. Только в Сочи может быть. Я сказал: «Концерта, наверно, не будет, такой дождь!» – Мне говорят: «Мы все билеты продали, не страшно». – «Не в этом дело, я готовлюсь играть, но кто придет в такой дождь?..» Первый звонок, второй звонок… И я думаю: пустой зал, что я буду играть, для кого? И посмотрел за занавес – а там поле все белой-белое! Я спрашиваю: «Что это такое, белый же не был зал?»
-- В капюшонах, да?
-- Все – в плащах с капюшоном. И зонтики. Белые. Два часа стояли под зонтами и слушали дудук.
(Давид: Это не снято?)
-- Когда я вспоминаю – у меня мурашки по коже бегут. Это вообще с ума сойти можно. Такого я не видел никогда. Вот японцы так слушают…
Циранапох
Что «за кадром»? Рассказ о ближайшем (тогда) концерте на открытии самой большой обсерватории Испании; о репертуаре и стиле («Коробком не могу играть. Раз-два-три-четыре. Квадратом»); о «бальной лезгинке», о том, что дудуку подвластна даже ирония. О швейцарском арфисте Андреасе Валенвайдере, который позвал армянина Гаспаряна играть с ним в Стамбуле; о том, как прежде КГБ предлагало изменить Гаспаряну фамилию, чтобы поехать выступать в Турцию – и как теперь он отвечал там на не очень умные вопросы одной журналистки, очень красивой голубоглазой блондинки («Гречанка, наверно. Турка такая не может быть»). О его детях в Лос-Анджелесе; о грин-карте, о работе над музыкой к фильму «Гладиатор».
О самом дудуке, сделанном из ствола абрикосового дерева (арменикос по-латыни) в III веке и по-армянски называющемся прежде – циранапох, дословно – абрикосовая труба («Русские не могли это слово говорить, и с двадцатых годов стал называться дудук, от «дудка». И все знают сейчас дудук. Армения даже не знает, что – циранапох. Очень редкие люди знают»).
И о том, что Гапарян открывает в Ереване школу – хочет учить детей играть на дудуке. Детей без родителей или с трудной судьбой. («Я вспоминаю мою жизнь и хочу что-то сделать для таких детей. И они все будут мои дети. И они будут меня вспоминать долго-долго. И, может быть, они лучше будут, чем мои дети».) -- но будет брать туда и «просто талантливых, кто захочет».
Счастье
-- Через два года, три года сто детей на площади будут играть на четыре голоса. Хор дудукистов.
-- Не могу себе представить. Это орган.
-- Это орган, да. Это очень красиво. У меня такой ансамбль был, но взрослый…
-- Маэстро, а счастье есть?
-- Что?
-- Счастье есть?
-- Конечно.
-- В чем оно?
-- Кому как.
-- А вам – как?
-- Я думаю, если бы я не был счастливый человек, я бы не мог стать хорошим музыкантом и такое имя иметь. Человек должен быть счастливый. Это бог дает человеку. Разные люди есть, разные характеры, все неодинаковые. Один счастливый, другой несчастливый, третий сам себя делает несчастливым. Четвертый, несчастливый, себя делает счастливым. Это зависит от головы, от характера, и от стиля жизни. Кто какой стиль живет. Есть люди, которые думают, что деньги -- всё. Собирают, собирают, собирают – не знают, для чего. Это все… это все грязь. Это болезнь. Я свой один день не меняю на их двадцать пять миллионов. Черный хлеб, сыр и душевно угостить – лучше, чем… Ну, конечно, я не говорю, что счастье у нищих, это дурацкий смысл будет. Надо работать и иметь деньги, чтобы жить нормально. Но собирать миллиарды долларов – я это не понимаю. Ты за тридцать лет не можешь сосчитать миллиард. И потратить -- невозможно…
Диск с музыкой к "Гладиатору" звучал постоянно в моих наушниках при перемещениях по городу, и серенький наш Петербург наливался силой зноя и дерева, растущего на жаркой скале.
В 2004-м повезло поговорить. Вот текст, кому интересно. Опубликован был в "Вечерке" в 2005-м. Архива газеты в инете нет, поэтому не ссылкой.