Мамуля со мной не разговаривает, демонстрирует обиду и несносный характер. Понятно, что всегда есть виноватые: в чей адрес молчат, тот и виновник происшествий.
Мамуля указывает на моё ничтожество отработанными приёмами: игнорированием, блуждающим взглядом сквозь меня и автоматическим выдвижением нижней челюсти вперёд. Молчать она умеет долго, доходило до нескольких месяцев. По заведённой в семье традиции трепетать от страха и вымаливать прощения мне приходилось часто. На уступки (за смирение, принятие ответственности и полное раскаяние) она никогда не шла. В леденящей тишине чувствую себя ужасно. Болею. Мне плохо. Мамуле, похоже, хорошо, потому что в молчании она расцветает. С остальными членами семьи в этот период особенно внимательна и любезна. Обиженная, чувствует себя великолепно, ей на пользу не видеть меня и не слышать. Видимо, радуется, что освободилась от единственной нерадивой дочери. Другие члены семьи могут ликовать - получают её искусственно усиленное, слащавое, заботливое внимание.
Нарушила гармонию дружной семьи бабуля. Крепкая, редко болеющая, шагающая по три тысячи в день, бодрая девяносто двухлетняя старушка неожиданно выдала гипертонический криз, обморок, галлюцинации и умерла в карете скорой помощи. Скорую помощь вызвала я. Причинно-следственная связь в смертельном исходе очевидна: я вызвала смертноносною карету - значит, я отправила старушку на тот свет. Вот почему мамуля со мной не разговаривает.
Как жить без матери и бабушки мы пока не знаем, хотя с трагедии прошло уже четыре месяца. Сильно к ней все были привязаны: я, её две дочери и один зять (он был при жизни привязан несильно, но прозрел после смерти).
После трагедии мать месяц ничего не ела, рыдала, рвала на себе волосы, не выходила из дома. Тетушка, напротив, бессмысленно носилась, рыдала на плечах всего города. Обе перестали посещать врачей, правильно питаться, следить за гигиеной и проявлять адекватные реакции на происходящее. Я взяла на себя похороны, питание оставшихся в живых, влажную уборку, зарабатывание денег. Вроде, пора входить в привычное русло. В беде стоит мобилизоваться, показать взаимо выручку. А не заламывать руки и обвинять тех, кто что - то делает. Если будет объявлен кастинг в передачу «Как терять лицо и впасть в уныние», моя команда подойдёт всем составом. Даже тетушкин муж, который с бабушкой вздорил, теперь под общий скорбный шумок влетел в запой ( сезонный ежегодный, но посвятил его тёще). Дядя Толя никогда не упускал инфоповодов напиться и организовать какой-нибудь скандальчик, чтобы оттянуть общественное внимание от себя. Теперь он каждый день бегает в магазин за водкой со словами «если бы Инка не вызвала скорую, бабуля сейчас была бы с нами и никогда не умерла бы вообще». Он впечатлился семейной легендой, объявившей меня причиной смерти бабушки от острой сердечной недостаточности.
В этот раз молчала мамуля изысканно: глубоко обреченно вздыхала, вылетала из комнаты при моем появлении. Хлопала дверьми и за ними рыдала. За закрытыми дверями рыдать приходится громче.
Ужасно жаль бабулю, мы дружили. Она наделила меня смелостью и оптимизмом, была моим иммунитетом от депрессии. Задавала здоровый и веселый тон, которого теперь, вероятно, никогда не будет.
Смерть очень нелепа. Нужно как постараться быстрее привыкнуть к тому, что человека больше нет, потому что опускаются руки.
Каждое утро просыпаюсь от вины, что пособила смерти. Что в тот роковой день зачем-то вызвала скорую. Без неё бабуля, наверняка, бы оклималась. Подскочила бы на свою прогулку и прошагала бы четыре тысячи лет. Конечно.
Теперь всё гораздо очевидней, чем в тот роковой день, когда каждый действовал по инструкции « Паникуй как знаешь, саботируй здравый смысл, история покажет, кто прав». Тогда вызов скорой казался единственным верным способом найти профессиональную помощь. Мне до сих кажется, что я права. Но об этом приходится молчать.
И вопрос к истории: если человек с тобой не разговаривает, может, и не надо? Может, стоит тоже замолчать. Пока не начнётся другая история «Игнор - это тупая манипуляция, запрещённая к применению среди цивилизованных людей»