Я помню, как отец создавал эту картину в своей мастерской трёхмерных инсталляций. Творчество давало выход его нереализованным желаниям. Эта картина казалась одной из многих в галерее, когда она ещё не была наполнена субстанцией жизни.
Отцу нравилось экспериментировать со змейками энергий и создавать из них частицы с оригинальными свойствами, а потом делать на их основе краски и создавать из них трёхмерные фрактальные миры. Он брал трёхмерное полотно пространства и закреплял на нём созданную им материю, придавая ей ту или иную стереометрическую конфигурацию, что обеспечивало инсталляции теоретически предсказуемый функционал. В этом занятии он находил успокоение после очередного выяснения отношений с матерью, поэтому его галерея трёхмерных объектов была довольно обширной.
Общим для все трёхмерных инсталляций было свойство их пространства стремиться равномерно распределять материю – по принципу строгой симметрии. Сами миры были наполнены специфическими физическими динамиками и психическими аффектами, и определённой мерой осознанности их объектов. Однако они никогда не выходили за рамки своей динамической программы, проходя очередной алгоритмический цикл и вновь возвращаясь на круги своя. Миры, словно трёхмерные кинофильмы, разворачивали ленту событий, чтобы снова и снова проживать запрограммированный сценарий без возможности альтернативы.
Поскольку они с матерью часто ссорились (я мог только догадываться об истинных причинах этих ссор), он подолгу пребывал в своей любимой мастерской трёхмерных объектов, которая нравилась ему своей дуальной природой. Возможно, мастерская «позволяла» переносить на себя его отношения с матерью, а возможно, полярность трёхмерья влекла его тем, что предоставляла площадку для разрешения его вечных метаний между любовью и ненавистью.
В этот раз отец очень тяжело переживал очередную ссору с матерью, и тщетно пытался найти успокоение в созидании. Он работал над инсталляцией целых 6 дней, и только на 7-й день решил отдохнуть. Вероятно, отец неплотно закрыл флакон с хроносубстанцией, которая служила ему поддержкой в эмоциональных переживаниях. А может быть, субстанция проникла в картину при её написании, когда отец находился в творческом порыве или, наоборот, в депрессии и банальной усталости и допустил неосторожность. Как бы то ни было, чужеродные хроноагенты проникли в инсталляцию и инициировали незапланированные хронодинамические процессы. Поэтому, когда отец вернулся после отдыха в свою мастерскую, то заметил в картине признаки странной внутренней активности. Причём эта активность носила не хаотичный, а системообразующий характер. В картине наблюдались стойкие очаги противодействия энтропии – она активно сопротивлялась инвазии хроноагентов. Сами точки структурирующей активности представляли собой воронки, концентрирующие материю инсталляции в спиралевидные образования. Материя картины словно разумно собиралась вокруг лидирующих агентов, чтобы дать групповой отпор разрушающим её хроночастицам. Сначала отец не вмешивался в этот процесс, а лишь наблюдал, как зажигаются звёзды и идут термоядерные реакции внутри них, настраивая орган перцепции то на макро-, то на микроуровень. Иногда система выдавала баги, и в среде гелиоводородных частиц возникали более тяжёлые объекты. Именно частицы-баги сыграли впоследствии ключевую роль для инсталляции.
Отец наблюдал за происходящим довольно длительное по меркам инсталляции время, но в какой-то момент (наверно, после очередной ссоры с матерью) его посетила эта безумная идея. Он решил узнать, сможет ли его произведение увидеть своего создателя и вступить с ним в диалогический контакт. Воодушевившись этой идеей, он даже забил на все те оскорбления и обвинения в несостоятельности, которые летели в его адрес от матери. Он принялся экспериментировать, пытаясь наладить ментальную связь со своим твореньем. Отец то активно размахивал конечностями перед картиной, то громогласно заявлял о своём присутствии, то вообще соединялся с инсталляцией, пытаясь добиться прямого физического контакта. Этим своим последним «творческим» актом он вызывал сбои естественных энергетических потоков да катаклизмы в звёздных системах. Все попытки прямого контакта с отдельными элементами картины также ни к чему не приводили – отец оставался невидимым для них, проходя сквозь них своим нейтрино как вода через сито. Это было вполне предсказуемо, поскольку художник и его произведение всегда принадлежат разным мирам, прямой контакт между которыми принципиально невозможен. Тем не менее, отец всё-таки сделал несколько тщетных попыток такого прямого вмешательства в созданный им мир – то ли от злости, то ли для очистки совести.
«Если бы её водная сущность могла понять мою огненную…» – как-то рассуждал отец по поводу взаимоотношений с матерью, потягивая хроносубстанцию и созерцая как в одном из его физических миров разворачивается сцена апокалипсиса, как вдруг его перцептивный аппарат пронзила очнувшаяся когниция: «Понимание – вот ключ, с помощью которого возможно наладить диалог даже с картиной!» Так или примерно так к нему пришла идея наделить инсталляцию компонентом божественного мышления. «Бог сказал – Бог сделал!» – такой гордой фразой он потом продемонстрировал матери привнесение божественного сознания в свою инсталляцию. Однако перед тем, как компонент начал работать, ему пришлось создавать для него специальный носитель.
С момента создания инсталляции она претерпела большие качественные изменения, поэтому нельзя было просто взять божественные краски и внести их в систему. Несмотря на то, что в основе своей картина состояла из тех же красок, по прошествии времени они наверняка будут отторгнуты системой как чужеродные. Отец понимал, что носитель должен быть совместим с параметрами инсталляции, и лучшего материала для носителя, чем взятого из неё самой, не найти во всей 11-мерной мастерской. Он произвёл необходимые замеры основных конструктов инсталляции и выбрал подходящее ребро. Введя инсталляцию в состояние гибернации (т.е. поставив внутреннее время на паузу), он отделил от неё нужное ребро. После этого он заполнил возникшую пустоту виртуальной материей и вернул систему в динамическое состояние с помощью хроноактиватора. Отец признался мне, что призывал тогда немало творческих психодинамик для физико-химических экспериментов с ребром, прежде чем нашёл макромолекулярный носитель для когнитивного компонента, способного входить в резонанс с внешним источником. Мать он в свои творческие искания не посвящал, поскольку опасался её насмешек по поводу возможных неудач.
Первоначально он хотел использовать в качестве носителя кристаллы, так как они удовлетворяют важным требованиям – быть стабильным информационным носителем и остро не нуждаться в защите от агрессивной внешней среды. В выбранной им конечной версии реальности он отказался от этой идеи, поскольку при жёстко ограниченных качествах носителя его поисковая активность будет крайне низкой, и её точно не хватит, чтобы выйти на контакт со своим создателем. Отец понял, что носитель божественно-мыслящей субстанции должен обладать широким диапазоном свобод, иначе его поисковая активность, будучи зажата тесными рамками, неизбежно подвергнется деградации. С другой стороны, свобода всегда сопряжена с большим риском негативных последствий: при ней высока вероятность деструктивного воздействия на сиблинговые системы. Выбирая из двух взаимоисключающих стратегий – рискованная свобода действий или безопасный жёсткий порядок – отец остановился на первой, поскольку потенциал развития свободных систем несравнимо выше, чем ограниченных жёсткими правилами, хоть и существующих в большей безопасности.
Привычно избегая истинного контакта с водной сущностью матери, отец продолжал экспериментировать с ребром адронной материи. В какой-то серии опытов он открыл интересные свойства органической материи, которая обладает большой адаптационной пластичностью. В конце концов он остановился на нуклеиновых кислотах, решив, что они удовлетворяют всем условиям идеального носителя для программы поиска Творца; и даже больше, поскольку обеспечивают самовоспроизводство. Однако создать ДНК и РНК – это еще половина дела. Динамики инсталляции в условиях хронозаражения довольно агрессивны, в ней бушуют разности потенциалов, не меньшие чем между ним и матерью, поэтому необходимо решить задачу защиты носителя. Билипидные мембраны, в изобилии присутствующие в некоторых локусах инсталляции, хорошо справляются со структурирующей функцией, обеспечивая системе компартментализацию. Однако сам рабочий функционал, выводящий органическую систему на биологический уровень, они обеспечить не могут. Лучше всего для этого подошли белковые молекулы, хотя первоначально он хотел использовать те же кристаллы.
Наконец, задача упаковки нуклеиновых носителей в самовоспроизводящиеся белково-липидные оболочки была решена, и компонент мыслящего сознания был успешно встроен в носитель. Живые системы успешно прошли критическую стадию укоренения в инсталляции, и отец очень гордился собой, радуясь, как ребёнок. По прошествии времени оказалось, что мыслительная активность белковых тел направлена не на поиск контакта со своим Творцом, а на занятие более выгодной позиции среди себе подобных. Дело в том, что привитая в инсталляцию жизнь развивалась на столько успешно, что вскоре стала заполнять все пригодные для неё локусы не только за счёт количественного роста, но и за счёт качественного преобразования форм в процессе взаимодействия со средой. Этот парадоксальный феномен отец объяснял такой гипотезой: якобы сама инсталляция как целостная система оценила биологический компонент как эффективный инструмент противодействия энтропии, и поэтому всячески поддерживала жизнь, стимулируя прогресс появления новых форм. Биологическая материя нарастала так эффективно, что пригодный для жизни ограниченный локус инсталляции быстро становился дефицитным ресурсом. Это неизбежно вело к появлению феномена конкуренции. Чем активнее была экспансия биоматерии, тем жёстче становилась борьба её структурных элементов за индивидуальное и групповое существование.
Острота проблемы сохранения целостности для живых систем затмевала встроенную в них программу поиска Творца, и отец уже было смирился с бесперспективностью идеи вступления в контакт со своим произведением. Но однажды, придя в свою мастерскую искать успокоения в созерцании, он заметил среди гоминид периферического локуса одной из галактик кооперационную активность самцов. Этот баг системы совершенно не вписывался в господствующие в инсталляции биосоциальные алгоритмы, где самцы вечно вели острую внутривидовую конкурентную борьбу. «А что так можно что ли?!» – воскликнул отец, глядя на слаженную совместную работу волосатых гуманоидов. Его осенило, что, строя свои отношения с другими на принципах противостояния, он отделял себя и их от самого ценного, что может быть между богами – от любви. В их вечной борьбе мать больше всех страдала от их бесплодных скандалов, замещая тоску по любви выпиваемой в больших количествах амброзией.
Отец решил понаблюдать за развитием дружелюбных гоминид. Как оказалось, парные отношения они также строили на принципах взаимопомощи, взаимодополнения и взаимопонимания. Стратегия кооперации дружелюбных гуманоидов оказалась столь успешной, что вскоре они заняли главенствующее положение на планете, несмотря на скромные индивидуальные физические и нейропсихологические данные. Благодаря своему дружелюбию, они создали систему эффективных коммуникаций, которая позволила им нивелировать некоторые генетические дефекты в работе их мозга и физическую слабость тел. Их система коммуникации обеспечивала передачу высокодиффенцированной информации не только в актуальной ситуации, но и в будущее – их потомкам. Сравнив свои коммуникации с матерью с коммуникациями успешных гоминид, отец пришёл к выводу, что здоровые информационные потоки должны строиться на принципах двухсторонней обратной связи и включать открытую аффективную компоненту (принцип «говори о чувствах»). Отец не сразу научился переносить модель отношений гуманоидов на свои отношения с матерью, поскольку сложившийся стереотип их взаимодействия был довольно устойчив. Вот так, наблюдая за своим творением, отец случайно вступил на альтернативный путь, озадачившись созданием более эффективных паттернов взаимодействия.
Когда времени на планете дружелюбных гуманоидов утекло столько, что они начали создавать крупные социальные системы, у отца вновь затеплилась надежда вступить в диалогический контакт со своим творением. Социум высокоразвитых самосознающих живых систем довольно эффективно, хоть и не без жертв, решает проблему индивидуального и группового выживания, поэтому у индивидуальных существ появляется свободная психическая энергия. Эволюция наблюдаемой гуманоидной расы достигла уровня, когда спящая программа поиска Творца стала проявлять себя не только на уровне их коллективного бессознательного в форме неопределённого поиска «чего-то-там», но и как вполне осознаваемая интенция. Отец, обрадовавшись такому ходу событий, решил помочь перспективным гуманоидам и через их лучших представителей внёс в их социум религию. Однако он не учёл фактор конкуренции между живыми системами, который всё-таки очень силён даже в среде дружелюбных и высокоорганизованных гуманоидов. Действие этого фактора исказило первоначальное зерно идеи отца, так как гуманоиды стали использовать религиозные идеи как эффективное средство в конкурентной борьбе, а не по прямому назначению. Посредством религиозных идей некоторые предприимчивые гуманоиды убеждали своих соплеменников безвозмездно отдавать им продукты своего труда. Взамен они обещали познакомить согласившихся с самим Создателем, правда, только после их биологической смерти. Многие инфантильные гуманоиды повелись на эту уловку, поскольку привычный способ приращения экономической энергии, даже с целью познания Творца, они находили более предпочтительным для себя по сравнению с тем, в котором нужно погружаться внутрь своей субъективности, чтобы самому активировать программу поиска Творца.
Тем не менее, отдельным особям время от времени удавалось входить в диалог с Творцом. Это очень вдохновляло отца, и он продолжал поддерживать инсталляцию идеями технических новшествами и подпитывать её внешними энергиями. Индивиды-контактёры активно передавали своим собратьям информацию от Творца. Однако биосоциальные доминанты большинства существ инсталляции на столько сильны, что они по-прежнему затмевали собой программу поиска Творца. Поэтому попытки контактёров достучаться до сознания сиблингов по большей части были мало эффективны. Кроме того, программы, обеспечивающие функционирование психики живых существ, стремятся защитить сложившуюся некогда картину мира от нестандартных информационных потоков. Это подобно тому, как младенец игнорирует слишком сложный по форме предмет, показываемый ему взрослым.
Были и курьёзные случаи, когда «контактёры», не пройдя стадию ослабления хватки эго, вступали в контакт со своим умом. Они даже пользовались большой популярностью у соплеменников как проводники высших сил, поскольку не требовали от своих адептов серьёзной внутренней работы, а ограничивались внешним антуражем.
По меркам инсталляции прошли эоны времени, прежде чем на почве мыслящей субстанции проросли зёрна сознания Творца, некогда посеянные в социум самыми талантливыми индивидуальностями. Эти ростки божественного сознания начали распространяться по всей инсталляции, озаряя её над-физическим светом божественного сознания.
Наконец, наступил момент, когда Инсталляция полностью наполнилась сознанием Творца. Картина увидела своего Создателя! Я не знаю, кто из них двоих испытал больший эмоциональный шок – картина или её художник! Они оба замерли в оцепенении, смотря друг на друга. Инсталляция – оттого, что не так себе представляла своего Создателя, а Отец – оттого, что не так себе мыслил этот контакт. Он ждал этого события во всех своих состояниях и психодинамиках – с момента заражения самой идеей такого контакта. Он переносил на эту инсталляцию весь свой нереализованный потенциал любви, а когда произошёл реальный контакт, он просто не поверил своей прямой перцепции. Будь Зевс человеком, он бы лишился дара речи. Перед ним возникло его отражение.