Мы смотрим на 1920-е годы как на время свободы и поиска, борьбы разных художественных школ и направлений. Выглядит это очень привлекательно, торжество демократии! Но это была борьба за читателя, за право издаваться, за бумагу, за тиражи – всего этого на всех не хватало, поэтому борьба идей сменилась борьбой за материальные блага, и победить можно было, только доказав свою полезность для власти, распоряжавшейся этими благами.
В свою очередь власть, победив в войне гражданской, стремилась к победе и в войне идеологической: нужно было доказать обществу, что именно Советская власть и есть то, о чём мечтали люди тысячелетиями, а для этого и нужны были люди творческие, но только те, чьё творчество было правильным!
Поэтому вместо множества художественных направлений, течений, группировок и группочек был создан в 1934 г. Союз советских писателей, все частные типографии, издательства, возникшие в годы НЭПа, стали государственными, и опубликовать свои стихи, рассказы, романы мог только член Союза.
Был создан Устав, в котором определено, что «социалистический реализм является основным методом советской художественной литературы и литературной критики». Определялся этот основной метод как «правдивое, исторически конкретное изображение действительности в ее революционном развитии». То есть это произведения не о том, какая жизнь, а о том, какая она должна быть в свете коммунистических идей.
Сложилась особая, советская литература, которая заявляла о своей близости, духовном родстве литературе классической, литературе Пушкина, Толстого, Достоевского, Чехова, но реально полностью классике противопоставлялась. Основоположником социалистического реализма был назван М. Горький с его романом «Мать».
Сам принцип советской литературы строился на утверждении Ленина: «Литературное дело должно стать частью общепролетарского дела, «колесиком и винтиком» одного-единого, великого социал-демократического механизма», потому что «жить в обществе и быть свободным от общества нельзя», а значит, свободы творчества нет, любой писатель зависит от идей этого общества – отсюда вывод: так пусть лучше писатель зависит от социалистических идей, и тогда «это будет свободная литература, потому что не корысть и не карьера, а идея социализма и сочувствие трудящимся будут вербовать новые и новые силы в ее ряды».
И родилась советская литература, у которой сложился новый герой, такой, как Павка Корчагин.
Ведь обаятельный образ: смел, упорен, целеустремлён! Всё может Павка: бить белых, выручить товарища, работать, спасая замерзающий город – не может одного. Он не задумывается! Объяснил ему Жухрай, что есть партия, она наша, она ведёт, и Павка это понял навсегда, за неё сражался в Конной армии, за неё работал. А полюбит он милую, славную Тоню, которая его спасёт, от погони спрячет, он нежно смотрит на неё, не смея обнять – так любит! Но потом скажут ему товарищи: «Кто такую кралю сюда привел? На буржуазию похоже!» И он отвернётся, скажет ей: «У тебя нашлась смелость полюбить рабочего, а полюбить идею не можешь». И он вырвет её образ из сердца – не наша она, идея важнее!
А потом будут обсуждать товарища, с которым Павка воевал, из одного котелка ел, под одной шинелью укрывался, но про него скажут на собрании: враг! Уклонист! Исключить! И Павка поднимет руку – исключить, потому что идея важнее!
И становится понятно, что теперь нужны не Андреи Болконские с их идеалом чести, не Пьеры с попытками понять, для чего я живу, не герои Бунина, знающие, что «крепка, как смерть, любовь» – нужны верные, идущие туда, куда пошлёт... генерал, партия, вождь!
Прошло время этих книг, потому что есть ценности вечные: любовь, дружба, верность слову, способность отстаивать своё мнение, если даже большинство его не разделяет, а есть преходящие: партийная дисциплина, готовность без раздумий выполнять волю великого вождя, убивать во имя великой революционной идеи.
И любовь, которая для русской классической литературы всегда была великой проверкой душевных качеств героев, мерой их человечности, духовности, в советской литературе становится проверкой идейности героя.
Марютка, лучший боец революционного отряда, ведёт в штаб взятого в плен поручика... а дальше автор выстраивает романтическую неожиданность: баркас, на котором везут поручика, переворачивается в бурю, девушка и офицер оказываются на острове, Марютка выхаживает простудившегося поручика, сначала потому, что он несёт ценные сведения, а потом потому, что она вдруг видит его невероятные голубые глаза...
Двое молодых, красивых людей, которые не смогли противиться неожиданному чувству – это так естественно! Но появится парус, и офицер бросится на берег с криком: «Господа!» и за спиной раздастся выстрел – Марютка всё-таки застрелит своего сорок первого беляка, а потом бросит карабин и прижмёт к груди мёртвую голову своего голубоглазого, потому что нельзя, чтобы он донёс белым ценные сведения! Идея выше любви!
И отдаст красным своего мужа Любовь Яровая, потому что он офицер, а идея выше любви!
И закончится пора бесконечных исканий, нравственных метаний героев XIX века, ищущих своё место в жизни, цель и своё назначение, потому что искать ничего не нужно – курс определён, идеалы обозначены. И пойдёт череда романов, где герой, вооружённой передовой идеей, совершает боевые и трудовые подвиги, все эти бесконечные «Время, вперёд!», «Битвы в пути», «Кавалеры золотой звезды», «Непокорённые», «Блокады» и «Тени исчезают в полдень», про которые желчно высказался А.Т. Твардовский:
Глядишь – роман, и всё в порядке:
Освоен метод новой кладки,
Растущий зам, отсталый пред
И в коммунизм идущий дед!
И сложился особый тип советского писателя: личность, твёрдо знающая, что у каждого произведения есть идея, она может быть «нашей», а может и «не нашей», поэтому такой писатель послушно выполняет очередное указание начальства ради того, чтобы остаться у кормушки, не потерять возможность пользоваться халявными благами: деньгами за книги, которые никто не читает, санаториями, поездками за границу, внеочередной квартирой и машиной.
И писатели встали в строй, потому что у власти появилась возможность прямого воздействия на каждого. Кроме чисто физического давления на «инженеров человеческих душ» (из 2800 членов Союза писателей были репрессированы 2000) появилась возможность стимулировать «правильное», идейно выверенное творчество.
Можно сколько угодно проклинать Солженицына, но один факт показателен: его письмоIV Съезду Союза писателей СССР с требованием отменить цензуру было скрыто от общественности (позже разошлось в «самиздате»), но официально Солженицына «выдающиеся писатели современности» не поддержали – их всё устраивало.
Да. Были яркие, талантливые романы, но ни «Жизнь Клима Самгина», ни «Тихий Дон», ни «Мастер и Маргарита», ни «Доктор Живаго», ни проза Белова и Астафьева, ни другие лучшие произведения наших писателей – в диапазоне от дерзких авторов журнала «Юность» до «военной прозы» – не имели к соцреализму никакого отношения.