Весна в тот год выдалась ранней и бурной. После хмурой опостылевшей морозами и метелями зимы, пришли солнечные, с проливными дождями и утренними заморозками погожие дни. Снег везде стаял и лишь в лесных ложбинках напоминал грязными кучами уходящую зиму. На полянах появилась первая зелень ранних трав, да желтое покрывало мать-и-мачехи. Окружавшие небольшие перелески поля блестели зеленью всходящих озимых оглашаемых несметными стаями грачей. Рабочий поселок Погорельцы расположился в низинке среди уходящих за невидимый горизонт полей. Десяток покосившихся домов, «сельмаг», детский сад в избе, контора с клубом в одном здании, скотный двор на задах, да хоз. двор с покосившемся гаражом, несколькими тракторами, парой машин, да ржавой списанной колхозной утварью. До дороги, соединяющей районный центр с областью семь километров по расхлябанной колее. Автобусы в поселок не ходили. Так и добирались люди, до своротки на Погорельцы проходящим автобусом, а там или пешком, или оказия какая предвидится.
Бухгалтерша, высокая дородная женщина, вышла на крыльцо конторы, чтоб послать кого-нибудь на хоз.двор. В стороне возле доски объявления стоял невысокий с русой копной нечёсаных волос и разговаривал с девушкой парень.
- Эй, Алешка, хватит баланду травить, да девке мозги пудрить. Сбегайка на хоз.двор, да быстрее сюда Лукичёва кликни. Скажи, чтоб срочно в кантору шел, из района звонили, ищут.
Степан Лукичев копался возле своего трактора. Казалось, что его оранжевый ДТ 75 и так весь блестит как новый, но ведь вечно этому Лукичу мало. Он всегда за ним как за малым дитём ходит. Другие трактора давно уже сгнили, списанные, а этот будто вчера с завода доставили.
-Привет Лукич, как равного еще из далека, -приветствовал его Алешка. Ты сворачивай давай все дела, да быстрее иди в контору, бухгалтерша наша, Ильинична, за тобой послала. Говорит, чтоб срочно пришел, с района звонили.
-Спасибо Алексей. Сейчас иду.
Тщательно протерев руки дратвой, убрав инструмент под сиденье в тракторе, не спеша отправился в контору.
Подойдя к рыльцу конторы, тщательно обмел сапоги стоявшим у крыльца куцым веником, не спеша вошел в темный коридор. Открыв дверь с надписью «Бухгалтерия» вошел, негромко поздоровавшись: - Доброго Вам дня Аннан Ильинична. Говорят, Вы меня срочно искали?
-А, Лукичев? Заходи, заходи. Здесь вот оказия какая, еще с утра звонили с района в отношении тебя. Там к Дню Победы какое-то торжество в ДК Горького отмечается. Так вот сказали, тебе в обязательном порядке быть к 14 часам, и без опоздания. Да еще к празднику тебе премию выписали, получи в кассе. Да командировку возьми, тебе выписала. Комкая в руках потертую фуражку Степа, вышел в коридор, где нос к носу столкнулся с управляющим Никаноровым Александром Петровичем. Высокий, не по возрасту грузный, с обвисшим животом, и вечным отрыгающий перегаром, он грубо рыкнул:
- Тебе сказала Ильинична, чтоб завтра в районе был? Смотри не подведи, а то сам военком звонил. Если, что ни так, дак и шкуру спущу. Пораспустил я тут вас.
Подойдя к двери с окошечком и надписью, касса, Стёпа неуверенно постучал в окошечко. Дверца со скрипом открылась и молодая кассирша Нина, улыбаясь поздоровалась:
- Добрый день Степан Ильич. Вам здесь премию к Дню Победы выписали, где-то там внизу, напротив своей фамилии распишитесь пожалуйста: - попросила она, его подавая расчетную ведомость. Сверху, первыми стояли фамилии уважаемых людей – управляющего, бухгалтера и других, и цифры заслуживали уважения 120 – 100 - 85 рублей. И лишь внизу, почти последним стояла его фамилия, а напротив цифра 10 рублей. Расписавшись в ведомости, и поблагодарив кассиршу, бережно сложил и положил во внутренний карман две замусоленные пятирублевки Степа вышел из конторы.
Когда Степан Ильич вечером пришел с работы, на дворе уже стояла ночь. На крыльцо встречать выбежала жена, не молодая иссохшая от работы и забот Настя.
- Да где ж ты так долго был? Эх, эта твоя работа. Да сдалась она тебе?
- Не ругай мать, ведь посевная на носу, а столько дел еще не сделано. Да, вот, завтра еще в город ехать. На, возьми, премию дали. Достал из внутреннего кармана тщательно свернутые две пятирублевые бумажки.
- Ой, господи, да за что же это тебе?
- Так ведь на днях День победы. Говорят, к празднику. Да, ведь и завтра в город к обеду еду. Звонили. Говорили, что в ДК праздник будет и мне быть на нём обязательно.
В город Степан Ильич добрался к двенадцати часам. Когда он выходил из автобуса на церкви колокол как раз полдень отбивал. ДК «Горького» находился в нескольких минутах ходьбы от автостанции. Старое белое здание сразу послевоенной постройки, утопавшее в зелени тополей и вековых сосен задами упиралось в деревянную лестницу, круто спускавшуюся прямо к широко разлившейся реке. Спустившись по скрипучим дощатым ступеням к воде, он тщательно, не снимая, вымыл яловые сапоги от налипшей гряди и протер их прошлогодней высохшей травой. До назначенного времени еще было долго, и он сел на ступени лестницы, снял с головы вытеревшуюся от времени кепку и долго сидел, закрыв глаза и подставив свою голову свежему ветру и ласковому солнцу.
Когда он подходил к ДК, там уже полно было празднично одетого галдящего народа. Войдя в огромный холл, он подошел к сидевшей за заправленным красной скатертью столом молодой девушке, и представившись, спросил: - где можно отметиться в командировочном листе. Широко улыбаясь, она быстро нашла его фамилию, в листе приглашенных, поставила отметку в командировочном листе и попросила поторопиться в зал, где уже начиналась торжественная часть. В зале свет был потушен, и лишь сцена была ярко освещена. Посредине сцены стоял длинным, заправленный бордово-красной скатертью стол, за которым сидело районное начальство, и приглашенные почетные гости. Торжественная часть длилась недолго. После коротких приветственных речей на сцену вышел статный, с отливающей пепельной шевелюрой уже не молодой, отмеченный многими наградами на груди военком подполковник. Коротко поздравив всех присутствующих с тридцатилетием Великой Победы, он рассказал, что в стране объявлено движение «Награда нашла своего героя». Трое таких фронтовиков оказалось и в их районе. Первой на сцену была вызвана бывшая военфельдшер, которую через столько лет нашла медаль «За отвагу». Следующем в списке оказался старший лейтенант артиллерист, которому вручили орден «Красной Звезды». После небольшой паузы военком зачитал статью из боевой газеты, где было рассказано, как восемнадцатилетний рядовой Степа Лукичёв несколько часов в одиночку яростно отбивал атаки немцем. А когда патроны закончились, то в рукопашную пошел на врага. И, что ему было присвоено звание Героя Советского Союза, посмертно. А потом зачитал приказ командующего фронта о награждении рядового бойца 39 пехотного полка Степана Ильича Лукичёва за заслуги перед Родиной орденом «Боевого Красного Знамени» посмертно. Оказывается, что когда наградные листы пришли в штаб армии, то просматривающий их штабист сказал: «- Не мог какой-то восемнадцатилетний мальчишка такой подвиг совершить». Вычеркнул в списке «представить к званию Героя Советского Союза», и дописал снизу: «Представить к ордену «Боевого Красного Знамени». Так и не стал по воле штабиста Стёпа Лукичёв Героем Советского Союза, а орден героя нашел аж через тридцать с лишним лет. Слушал всё это Степан Ильич, сидя в крайнем кресле. Когда его несколько раз вызвали на сцену, для вручения награды, он понять не мог к нему ли это обращаются. Поднявшись с кресла, с откидывающимися спинками, он мял в руках потертую фуражку, не зная куда ее деть. Так и вышел под оглушительные аплодисменты на сцену теребя ее в заскорузлых руках. Когда он вышел на сцену весь зал буквально ахнул и встал, оглушая зал аплодисментами. Перед военкомом стоял невысокого роста худой с заострившимися чертами лица на высохшем лице с непокрытой коротко остриженной седой головой одетый в поношенный видавший виды серый пиджак белую рубашку, застегнутую на все пуговицы с вытершившимся от времени воротничком и серых брюках, заправленных в яловые офицерские сапоги. Военком, крепко пожав руку бережно прикрепил к лацкану пиджака блестящий орден, передал ему в руки коробочку от него, вручил грамоту за подписью Министра обороны СССР и внушительный пакет с денежной премией. Вытянувшись как натянутая струна, опустив от смущения глаза в пол четко и коротко отрапортовал: «-Служу Советскому Союзу».
Сидевший в центре торжественного стола Председатель Обкома располневший, с уставшими глазами, повернувшись, к седевшему по правую руку Председателю городского исполкома обратился негромко: - «Это, что там Никаноров у себя совсем стыд потерял, или окончательно мозги пропил? Что не могли к такому празднику единственному Герою костюм и обутку справить? На 9 мая лично приеду в совхоз поздравлять с Днем Победы. И, чтоб все по-человечески сделано было. Вы представьте, как бы его жизнь могла сложиться, если б ему награду во-время вручили?»
-«Вы уж извините этого Никанорова, алкоголика убогого. Лично прослежу, и как нельзя лучше сделаем»- краснея и заикаясь отвечал Председатель исполкома.
Зал еще долго не отпускал Степана Ильича со сцены оглушительными аплодисментами. На этом торжественная часть закончилась, и все, в ожидании концерта, стали выходить в холл, где во всю длину был накрыт праздничный стол. Дождавшись, когда все вышли, степа последним вышел в бурлящий от шума голосов и смеха холл. К накрытому столу было не подойти, и Степа встал в стороне теребя в руках кепку и свёрнутую в трубочку грамоту. В это время тяжелая рука легла ему на плечо. Обернувшись, он увидал приветливо улыбающееся лицо награждавшего его военкома.
- Что же вы, Степан Ильич к столу не подходите. Без наркомовских 100 грамм никак нельзя. Да и праздник то Ваш. Пойдемте. составлю Вам компанию.
Попросив, стоявших у стола людей, пропустить их к столу, налил в стоявшие на столе граненые стаканы до половины водки, один из них подал Степану: - За праздник. За нашу великую Победу! За Вас, нашего Героя, Степан Ильич! И одним глотком выпил, закусив бутербродом с колбасой.
-С Праздником! коротко ответил Степан, выпив короткими глотками водку, и занюхав краем рукава пиджака.
-Нет, нет, коротко возмутился военком, -ты давай к столу подходи, да закусывай как следует. И налейте еще нашему Герою. А то сейчас скоро концерт начнется, надо поторапливаться в зал, хорошие места занять.
- Спасибо Вам за заботу. Но на концерт не успеваю, в 4 часа последний автобус к нам отходит. А если опоздаю, то придётся тридцать верст пешком махать.
-Жаль, очень жаль – отвечал огорченный военком.
Когда Стёпа пришел на автостанцию, то автобус уже стоял под парами, с несколькими пассажирами на средних сиденьях, а через несколько минут, скрипя на изрытой ямами дороге, грузно направился в сторону Погорельцев. Пока автобус медленно пробирался вдоль небольших лесков и оврагов, погода испортилась. Солнце заволокло тучами, ласковый ветерок сменился холодными порывами, и стал накрапывать холодный весенний дождь. Когда автобус подъехал к своротке на Погорельцы, дождь лил сплошной стеной. Выйдя из автобуса, подняв воротник пиджака и спрятав за пояс грамоту, Степа медленно побрел по еще не раскисшим хлябям к дому. Он шел и вспоминал, как вот так же тридцать лет назад он шел по дорогам бескрайней России, а затем и Европы освобождая деревню за деревней, город за городом от лютого ненавистного врага. Сколько было пройдено дорог, сколько убито товарищей. Да разве всё и упомнишь. Когда Степа подходил к поселку дождик резко закончился, и в обрывках тяжелых, черных туч, показалось холодное, почти скатившееся за холмы отливающее весенней свежестью солнце. Войдя во двор, заходить в дом не стал. Снял промокший пиджак, вытащив из карманов пакет с деньгами, коробку с орденом, повесил его на притолоку тут же на крыльце. Достав пачку папирос «Север» из-под навеса закурил, и присел тут же, на краю крыльца. День подошел к концу, и быстро стемнело. Лишь тишину наступающей ночи разрывал хриплый голос надсадно голосящего на шесте петуха.
- Ты, что окаянный опять ночь с утром попутал, - беззлобно выругался Степа.
Он сидел, глубоко вдыхая в себя дым папиросы вспоминал. Когда началась война, ему исполнилось всего семнадцать, и он после «семилетки» заканчивал курсы трактористов, готовился через год в армию идти. На войну его не взяли, сказали, что надо год подождать. Так он и работал год трактористом в опустевшем совхозе. В первые же дни войны отца и старшего брата забрали на фронт. Через месяц пришла похоронка на отца, в которой писали, что отец его геройски погиб под Воронежем, защищая нашу Родину. А еще через несколько месяцев пришла похоронка и на старшего брата. Вспоминал как по вечерам забирался на сеновал и горько ревел, обещая отомстить за любимых ему людей.
На второй день, после исполнения 18 лет, собрав вещь мешок, еще до зари, пешком отправился в город в военкомат. Шел быстро по иссохшей от летнего зноя дороге, не оглядываясь назад, где все семь километров до трассы за ним шла мать. Свернув с проселочной дороги на трассу, остановился, обнял мать и коротко прощаясь, попросил извинения, за все чем мог ее обидеть за эти годы.
-Да чем же ты мог меня обидеть Степа. Прощай, видно нам больше не увидеться. На этом прощание и закончилось. Ни слезинки не появилось на ее состарившемся от горя лице. До этого прощания она уже все слёзы выплакала.
Определили Стёпу во вновь формируемый пехотный полк. Несколько дней шли полевые занятия. А потом фронт и тот бой. Несколько часов за окраиной села их рота отбивалась от немецких атак. Один за одним падали убитые товарищи, или умирали тут же, истекая кровью. Помощи ждать было неоткого, и отступать некуда. Наблюдавший в бинокль из соседнего леска комполка видел, как гибли его солдаты, и наконец остался тот единственный худой мальчишка, который перебегая с места на место остервенело отстреливался от наваливавшихся немцев, пока не закончились патроны, а потом взвалив винтовку на плечо бросился на бежавшего на него немца. Когда к вечеру подошли резервы и село было отбито от немцев, похоронная команда начала собирать убитых и складывать на краю села у амбара. Так и Степу, посчитали мертвым, оторвали от вцепившегося в горло мертвого немца, забрали из нагрудного кармана красноармейскую книжку, и положили в ряд с убитыми. В ночь никого хоронить не стали, а утром, когда стали переносить погибших к свежевырытой могиле, то увидели, что паренёк, весь измазанный в запёкшейся крови и грязи вроде открыл глаза, и дышит. Так и оказался Степа в медицинском вагоне, без документов, числившийся погибшим, увозившим его в эвакогоспиталь на Урал. Через два месяца, когда смог немного ходить и говорить, попросил медсестру написать письмо, матери, в Погорельцы. Письмо было коротким, он писал, что был немного ранен, сейчас поправляется, и скоро приедет в короткий отпуск. Через несколько недель ему пришло письмо, написанное неизвестным подчерком. Жившая через дом шестнадцатилетняя соседка Настя писала, что мать его через месяц после получения на него «похоронки» умерла от голода и горя, и была ими похоронена на сельском кладбище. За домом его, она, Настя, присматривает. Ему желает скорейшего выздоровления и благополучного возвращения в родительский дом. Вот так и остался он круглой сиротой на госпитальной койке. Восемь месяцев провел Степа в госпиталях, а когда пришел срок выписываться, то старый, весь высохший, с красными от недосыпа глазами главный врач госпиталя, майор Алексей Николаевич, вызвал бойца Лукичева Степана Ильича к себе в кабинет, и грубым, не терпящим возражения голосом, сказал: -Ну, Лукичев, завтра собирайся домой. Для тебя война закончилась. Под чистую тебя списываю. Ты своё отвоевал, солдат».
-Как отвоевал? Это что же такое Вы говорите, товарищ майор?
-Отставить разговоры. Кругом шагом марш. И собирать вещи. Завтра на выписку.
- Не могу я товарищ майор домой. У меня отец с братом на войне сгинули. Мать от горя и голода в деревне умерла. Что мне дома то делать? Да и как мне в деревне появиться? Ведь меня люди в деревне засмеют, презирать начнут.
И бросился майору в ноги.
- Нет не могу я домой. Я еще за своих не отомстил.
На следующий день, с котомкой за спиной пришел Степа в окружной военкомат, с выписным листом, где было записано, что после перенесенного ранения и прохождения лечения в госпитале годен к строевой. В тот момент в соседнем городе формировалась новая армия, так и попал в нее Степа гвардии рядовым пехотного полка. А потом были долгие месяцы боев и тысячи километров дорог, которые прошел Степан, освобождая города, села и многие столицы Европы от чёрной чумы. После ранения Степа был как заговорённый, ни одна пуля больше не коснулась его. А грудь его украсили два ордена Славы, Отечественной войны, два Красной Звезды, несколько медалей За отвагу и за боевые заслуги, да медаль за освобождения Праги и Берлина. А потом была эта долгожданная Победа. В руинах повергнутый Берлин, и рейхстаг, на стене которого осталась надпись: -Здесь был Степа Лукичев гвардии рядовой пехотного полка. Деревня Погорельцы.
Потом была еще Японская война, а осенью, когда уставшие от летнего зноя деревья бурно окрасились в охру и прелое золото, пришли первые заморозки, и были убраны огороды, подходил к деревне Погорельцы, прихрамывая на правую ногу в выцветшей пилотке с рюкзаком и скруткой шинели на плече, в гимнастерке со множеством наград, худенький невысокий паренёк. Это и был Степа Лукичев, который вернулся домой. Ворота дома были закрыты на гвоздь. Вошел во двор, поставил рюкзак на крыльцо и долго стоял, рассматривая унылый опустевший двор, не решаясь войти в дом. Когда все же решился, вошел в дом и сел на лавку, вдруг дверь стремительно распахнулась и на пороге увидал черноглазую, стройную девчонку, которую так сразу и не узнал, так выросла и повзрослела за эти года.
- Ах, это Вы Степан Ильич. А я-то подумала, кто же это без спросу к Вам в дом пришел. Ой, Вас и не узнать. Вы наверно голодны с дороги. Я сейчас домой быстро сбегаю, поесть принесу. Да маму обрадую. Ведь мы Вас так долго ждали. Я сейчас. Скоро.
И унеслась как вихрь. Через некоторое время стол был накрыт, и к деревенскому супу, отварной картошке с луком, добавилась американская тушёнка, несколько кусков сахара да буханка подчерствевшего боевого хлеба. Не спеша стали соседи подтягиваться, рассаживаться по углам избы и рассказывать о своей жизни тяжелой, да расспрашивать, как и где Стёпа воевал. К вечеру устав от разговоров, потихоньку стали домой разбредаться. Когда все ушли, в избе осталась одна Настя.
-Степан Ильич, пока гости говорили, я Вам там баню истопила. И вот чистое полотенце принесла. Вы, наверное, и забыли, когда в бане то последний раз мылись.
-Да, Настя, последний раз, тогда наверно и мылся, когда на фронт уходил.
Отвернулся к бельевому шкафу, снял гимнастерку, майку и стал искать сменное белье. Настя, посмотрев на его спину, вскрикнула и залилась слезами. На спине не было ни одного живого места, вся спина была в шрамах, да швах. Это были следы того его героического боя.
Когда Степа пришел из бани, Настя, с опухшими от слез глазами сидела на лавке за столом.
- Степан Ильич, можно я домой не пойду, а останусь у Вас. Не могу я вот так Вас оставить. А спать я могу и на родительской кровати. Так и жила она несколько месяцев в доме Степы, спала на родительской кровати, старалась быть ему полезной во всем. А через три месяца свадьбу сыграли. Через год родилась у них девочка. Росла без проблем. Школу закончила в городе, жила у одинокой двоюродной сестры Степы, а после окончания техникума вышла замуж. Растила двоих внуков. В деревне появлялась не часто, но родителей любила, и каждый раз, как какая оказия оказывалась каким-нибудь подарком их баловала.
Дверь, со скрипом, отворилась и на крыльцо вышла Настя.
-Ой, Стёпа, да ты, что ж тут без света сидишь. Почему в дом не идешь. Давно ли приехал? Зачем в город то вызывали?
- Да вот мать, орден вручили, которым еще в войну наградили, да премию дали, да еще грамоту от Министра Обороны. На посмотри.
Развернув грамоту, Настя только и могла прочитать, что поздравляют с праздником Победы, а вот кого непонятно. Чернила от дождя все по листу размыло. Так и осталась грамота без имени награжденного. Слезы брызнули из глаз Насти. Обняла она Степу за его коротко стриженную голову только и вымолвила:
- Эх грамызда ты моя грамызда. Не повозка, ни телега.
-Ты, мать, давай, принеси сюда шкалик из шкафчика, стаканчики, да закусить чем. Надо орден обмыть, да друзей фронтовых вспомнить.
Долго они сидели и вспоминали то лихолетье. Родных и товарищей, сгинувших в той войне, мать, умершую от горя и голода, да и мало ли еще чего.
Через несколько дней на хоз.двор забрел опухший от водки управляющий Сашка Никаноров. Увидав Степу, тяжело отрыгнул:
-Ты, что это Лукичёв за маскарад в городе устроил. После тебя с исполкома звонили, мне шею мылили. Да, через два дня празднование Победы. Чтоб при параде был, да при всем «иконостасе» своем. Начальство областное приедет. Чтоб тебя черти вынесли.
Когда вечером Степан пришел домой, к нему еще с порога бросилась Настя.
- Стёпа! Ты посмотри днем с канторов прямо домой какую-то посылку принесли, да денег в конверте. Аж сто рублей. Сказали, что ты премию к празднику не дополучил. А посылка из города.
Развернув пакет Степа аж обмер. Шикарный серый костюм, белая рубашка, серый галстук, блестящие кожаные ботинки долго не давали ему прийти в себя.
-Да, мать, сроду я не носил такого богатства. И, что мне теперь с этим делать.
Вечером, допоздна Степа примеривал на себя подарки. Все оказалось, как раз в пору. Одевшись, и ходя по дому в скрипящих, новых ботинках все удивлялся:
- Как, Насть, они это все в меня. Вровень подобрали.
А потом долго прикручивал ордена и прикреплял медали к пиджаку. Ведь сказали настрого быть при всех наградах. Жалко было пиджак портить, но выхода не было. Открыл Степа старый родительский сундук, и впервые, с его возвращения с войны, достал завернутые в тряпицу награды. Ведь, когда на второй день после возвращения с войны Настя взялась выстирать форму, попросила Стёпу снять награды, с тех пор он их и держал в родительском сундуке, так ни разу и не доставая. Много раз корила его Настя, заставляя заслуженные награды одеть, но он всегда отказывался, - стыдно ему перед людьми, да и не за награды же он воевал.
9 мая выдался солнечным. С утра у конторы неслась музыка из рупора, бегали безмятежные дети, собирались на торжество жители поселка. К обеду, на нескольких черных «Волгах» приехало областное и городское начальство. Небольшой зал поселкового совета был переполнен. Длинный стол был застелен красной бархатной скатертью, на столе графин с водой на подносе и стакан. Когда Стёпа входил в зал, Настя шла немного поодаль. На свою, как ему показалось, беду, плечом столкнулся он с управляющим Сашкой Никаноровым. Тот зло крутя красными глазами зашипел на Стёпу:
- Ты, что Лу… Увидав на груди Стёпы, потемневшие от фронтовых дорог ордена и медали, а поверх блестевший орден Боевого Красного Знамени, на красно-белой муаровой ленте, ошалев, едва промолвил:
- Вы, пожалуйста, Степан Ильич, вот сюда, вперед, проходите. Там для Вас с Анастасией Анатольевной стулья свободны.
Началась торжественная часть. Председатель обкома, после недлительного поздравления, зачитал ту фронтовую статью с подвигом и присвоением, посмертно, слава богу, живому, звания Героя Советского Союза, их селянину, Лукичёву Степану Ильичу. Рассказал, почему Степан Лукичев не получил звезду Героя, о нашедшей его награде -ордене Боевого Красного Знамени и награждении юбилейной медалью Дня Победы. Когда Стёпа вышел к столу весь зал взорвался аплодисментами и встал на ноги, а сидевший на заднем ряду, с нечесаной русой копной на голове Алёшка весело засмеялся:
- Ну и Лукич! Ну и Степан Ильич! Всех умыл.
Вот так и закончилась эта история с гвардии рядовым пехотного полка Стёпой Лукичёвым, героем, так и не получившим геройскую звезду.
10 июля 2016г.