Небольшой шуточный рассказ про одну бабулю.
Соседку звали Нина Фёдоровна. Она была самой старой в этой деревеньке. Однако «местной» себя не считала — ведь здесь оказалась только в 1953 году (году Сталинской тризны), а до того жила в Красногородском районе. Бабуле было под девяносто. Впрочем, тут были возможны варианты: она сама как-то показывала мне газету про девяностолетие Антонины Фёдоровны с фотографиями из этой же самой избы, а газете уже минуло 20 лет...
Странная была старушка. Может быть и прав Роман, называющий соседку исключительно Наиной Киевной (* в честь гражданки Горыныч — персонажа повести-сказки братьев Стругацких «Понедельник начинается в субботу»).
Однажды мне удалось немало её напугать. Я приехал и устроил первое протапливание — старая печка нещадно чадила. Напустив полную избу дымовухи я открыл двери настеж и пошёл в сарай за дополнительной порцией дров. Из колонок недавно налаженного проигрывателя раздавались нежные мелодии немецкого вокально-инструментального ансамбля «Rammstein».
Из сарая, пока набирал дрова в корзинку, я услышал знакомый скрипучий фальцет: - «Славик! Сла-авик!» - но особенного значения не придал. Не люблю я этих уменьшительно-ласкательных имён — когда так называют взрослого человека, явно мерзость какую-то замышляют. Ясеневый пень — бабуле скучно, пришла пообщаться. А общение без спора на повышенных тонах для неё — словно каша без масла.
И вот заявилась бабка мне мозги поклевать — а в доме никого! Двери открыты, дым коромыслом и немцы хриплыми голосами кричат под грохочущие звуки маршевой музыки «Кто там шагает правой? Левой-левой-левой!» (*Трек Links 2 3 4, альбом“Mutter” 2001г.). Нина Фёдоровна, при всей своей любопытности, в дом не полезла выяснять, чудачества ли это молодых непонятных Питерцев или жёсткий флэшбэк из 1941 года. Когда я вышел с корзинкой из сарая, то увидел как НФ драпает к себе, развивая неплохую скорость, учитывая сгорбленную вдвое спину и палочку-клюшку. В тот день так и не зашла. :)
А на следующий день я занялся критическим изучением сарая. Уже упоминавшийся выше Роман создал некую систему внутренних распорок, полностью удовлетворившую хозяев дома. К сожалению, вся эта навертовина оказалась на деле полной ерундой! И ничего не держала. Конда сгнила и трёхстенная П-образная бревенчатая конструкция медленно, но верно пошла с прямоугольника на параллелограмм.
Выправить угол до 90 градусов имеющимися средствами было выше моих сил, но я мог зафиксировать то, что имелось в данный момент. Раскосы, столбы-подпорки, срезание излишнего материала...
Во время спиливания излишней длины досок, на которых держался шифер крыши ещё прошлой осенью произошла совершенно непонятная штука с топором. Я залез наверх, весьма рискуя брякнуться с весьма ненадёжного крепления на торчащие снизу валуны фундамента. Для забивания гвоздей я использовал небольшой топорик. Чтобы, в случае чего, не лететь вниз с топором в руке, я после использования аккуратно сбросил инструмент вниз, отметив в уме точку падения. Слезаю — нет топора! Травка коротенькая, закатиться ему было некуда, никто не подходил — а топора нет! Я решил не верить глазам, а поверить граблям и прочесал нехитрым садовым приспособлением всю вероятную площадь падения топорика — ото ж нетути! Нет, ничего страшного конечно — чай не ребёнок пропал — но что-то материалистическая картина мира немножко провисает!
И вот топор вернулся — на то же самое место, чётко под столбом, где не увидеть его просто невозможно. А зажмурив глаза об него споткнёшься. Можно было бы ещё приврать, что он совершенно внешне не изменился — но не буду! Выглядел он довольно ржавым и с подгнившей рукоятью. Ладно, духи местности взяли погонять и вернули — видимо, хотят, чтобы я сарай укрепил.
Приступаем. Забиваю гвозди, молотком стучу. На шум приходит Нина Фёдоровна. Здороваемся. Она критически оценивает проделанные мной улучшайзинги направленные на предотвращение дальнейшей руинизации сарая. И вдруг, неожиданно расщедрившись, предлагает мне для этой цели строительные скобы. Эдакие железяки в виде стальной растянутой буквы «П» с заострёнными концами для фиксации между собой брёвен или шпал. Я соглашаюсь — такие метизы мне бы пригодились больше, чем имеющиеся в наличии гвозди.
Иду за старушкой к её сараям, сколько тут бываю (почти 10 лет), всегда закрытым на большие амбарные замки. Заходим в хранилище металла — мать честная! Здесь всякого раритетного добра из советского, а то и из более древнего железа больше, чем в запаснике краеведческого музея (* НИИЧАВО, например, сразу в голову приходит). Можно было бы надолго осчастливить кузнеца-самоучку. Или ненадолго — охотников за вторчерметом в поисках лёгкой зимней наживы.
Бабуля отпирает замок здоровенного сундука. В очередной раз поражаюсь, какие у неё огромные ладони с ухватистыми пальцами — поболее моих будут. Открывает крышку — в сундуке находятся ОНИ — скобы! На вскидку: килограмм 30+ отменных советских скоб. Это вам не современная сталь «Пластилин-3», ржавеющая на глазах и перешибаемая замёрзшей соплёй — тогда на века делали.
Тут старушка замечает алчный блеск в моих глазах. И понимает — каждая отданная скоба перестанет быть ЕЁ скобой — а количество скоб у соседей (в моём лице) соответственно вырастет. Нину Фёдоровну посещает острая амфибиогенная асфиксия. То есть бабку начинает жаба давить!
Она подозрительно спрашивает у меня, какое именно количество скоб мне необходимо для ремонта сарая? Прикидываю — десяток был бы в самый раз, и от этой кучи бы не убыло. Не даст. Прошу пять.
- Ах, пя-ять? - в голосе так и слышится «А может тебе ещё ключ от квартиры где деньги лежат»?
- Ну, четыре.
- Ах, четы-ыре? «Не люблю я старух» — подумал Александр Привалов.
Может быть, просто ни одной? Сказала бы сразу: "Слава, заходи посмотреть на мои скобы, только я их тебе не отдам. Потому что они МОИ!"
На четыре Нина Фёдоровна, скрепя сердце, согласилась. Дальше творится полнейший фарс. Выбираю себе скобу пожирнее да с концами поострее.
- Ах! Э-эту?
Складываю обратно. Сама бабка протягивает мне что-то перекрученное и лопнувшее пополам. Отказываюсь. Ага, значит не очень-то в скобах и нуждался! Не знаю, может на этом Плюке и такие скобы в ходу, но без кузницы её не починишь. А хранить их, как чатлане кацэ, смысла не вижу (так как по рождению не скобарь). Наконец находим компромисс. Я получаю три нормальные скобы и одну очень хитровывернутую для всовывания изнутри. Бабуля закрывает свой сундук — может дальше над ним чахнуть. Можно подумать — она их в дело когда-либо пустит. А если родне передаст (исключительно в виде наследства), что-то не верится, чтобы они смогли оценить это сокровище по достоинству. Иду молотком махать. В дело в лёт пошли все скобы, даже придумал, как требуется извернуться, чтобы использовать внутреннюю.
- "А дайте мне ещё, пожалуйста, гнутый молоток!
- Гнутый молоток?! А зачем тебе, Чебурашка, гнутый молоток?
- Как зачем? Забивать гнутые гвозди! (…)У меня есть дефицит: лаки, гвозди, антрацит. Но для правильных людей мне не жалко и гвоздей!"
Эдуард Успенский, с пластинки «Чебурашка»
Разумеется, несколько позже Нина Фёдоровна лично проконтролировала исключительно целевое использование каждой выделенной скобы.
Вот что такое скобяное изделие для пожилой жительницы Псковской области!
П.С. Сарай потом поставили новый, а этот на дрова разобрали, понятное дело.