ПТИЦЕЛОВ. ИЗ УФИМСКОЙ АРХИЕРЕЙКИ.
В Архиерейке, в Местных Дубнячках, как до сих пор коренные уфимцы называют место крутого склона с дорогой, уходящей к разрушенному в тридцатые годы Всехсвятского храма, а затем к самой реке Белой, что внизу Черкалихинского оврага, жил любимый местными жителями дядя Паша.
Его старенький пятистенный дом с крышей покрытой тесом, обдуваемый всеми сквозными ветрами, был, как исстари повелось у старожилов Уфы, обнесен небольшим палисадником. Но в отличие от других палисадников с неизменными кустами сирени, вишен и желтых роз он выделялся многоголосьем певчих птиц и разноцветьем других пернатых не столь одаренных голосом сколь весьма привлекательных своим оперением.
Зимой все это пернатое царство размещалось в хозяйской избе в больших самодельных клетках-вольерах изготовленных самим хозяином. Клетки для птиц он изготовлял сам из тонких прутьев-однолеток тальника. Заготовку их он проводил ранней весной с началом сокодвижения. Именно тогда эти прутья-однолетки позволяли ему уберечь их поломки на крутых изгибах клеток. Создавать украшения – как внутри клеток, так и снаружи виде гнезд-башенок закрепленных на самом верху. Такие клетки пользовались большим спросом у владельцев домашних певчих птиц. Некоторые из своих клеток он дарил друзьям а иногда, как он сам выражался «для поддержки штанов» продавал на базаре.
Послевоенный уфимский базар долгое время находился на Верхнеторговой площади. С восточной стороны от обветшалого Гостиного двора он был отгорожен забором, и впритык к нему на улице Ленина подходило трамвайной кольцо. Базар был большой людный и шумный. Здесь торговали всем, чем придется: старыми лужеными примусами и самоварами, керогазами, лаптями, корытцами для рубки в них капусты или мяса и другой всякой всячиной. Несмотря на казалось бы базарную толкотню и сумятицу горожане умели в нем ориентироваться и шли туда где могли по сходной цене приобрести нужный им товар.
За длинным досчатым прилавком сверху от непогоды покрытым досчатой крышей зимой торговали замороженными «блинами» молока. За неимением в то время холодильников хозяйки для долгого хранения и дальнейшей продажи замораживали молоко в плоских мисках а перед покупателями составляли из них целые пирамиды сложенные из замерзших молочных «блинов" Подошедшему покупателю было сразу видно какое молоко более качественное т.е. жирное, а какое нет. Все определялось просто «на глазок». Если цвет «блина» был желтый – молоко жирное если имеет голубизну – извините куплю у той хозяйки у которой корова лучше. Здесь же за длинным прилавком чуть поодаль от молочниц торговали тушками зайцев и кроликов подвешенных за лапы к длинной веревке натянутой меж стоек удерживающих крышу прилавка.
Метрах в трех от прилавка в углу между входом на рынок и его южной оградой из досок находился закуток птичьего базара. Там внизу на земле вдоль забора располагалось писклявое царство птичьего потомства – желторотые комочки цыплят и утят бестолково тыкающихся носами друг в друга и корзины с высокими плетеными ручками. Самый угол этого закутка никто старался не занимать. Все знали что это место безоговорочно принадлежит дяде Паше которого знали и уважали завсегдатаи-продавцы. Здесь на досчатой ограде он обычно размещал свои клетки не только с птицами но и пустые - те что делал на продажу. Пожалуй многие корзинки для цыплят да и другие так называемые хозяйственные которыми в то время пользовались женщины для переноски стиранного на речке белья, хранения в них картошки или других овощей были созданы умелыми руками этого человека. Ну как же было не уважать его.?
Весной и вначале лета сюда в этом птичьем углу как обычно называли это место горожане было особенно людно. И все из-за дяди Паши. И было из-за чего – он обладал настоящим талантом подражания не только пению самых различных птиц но и звукам животных. Короче, обладал не заурядным талантом подражателя приводившим слушателей в восторг.
Порою обычно после обеда когда базар начинал потихоньку сворачиваться и покупателей становилось меньше к дяде Паше в первую очередь обращались продавцы молочного товара: творога, сметаны, яичек. Особенно усердно просили его продавцы кислого молока пришедших сюда не только из ближайшей городской округи – Цыганской поляны, Золотухи или Нижегородки но и приехавших на поезде из Чишмов или Шакши. Действительно возвращаться домой с полупустыми ведрами было негоже. И тогда вся эта «молочная мафия» обращалась к нему устроить здесь птичий концерт.
Дядя Паша был юморной человек и, взяв в руки тонкую бересту а то и просто кусочек кальки иль бумаги, он каким-то образом прикладывал их к губам и тот час по базару разносились трели, щелканье и посвисты соловья,
Люди услышав эти звуки невольно шли в их сторону. Подходили и удивлялись. Радовались, ожившей птичьей музыке и тогда кто-то из них становился покупателем здешней продукции. Некоторые наиболее благодарные слушатели старались как-то отблагодарить артиста. Тогда гордый дядя Паша прервав трели кланялся им и говорил: люди добрые на войне я так соскучился об этих звуках что с удовольствием дарю их вам. Многие в знак благодарности его таланту начинали улыбаться и хлопать в ладоши.
Но зато за этот концерт сполна расплачивались те, у которых были куплены кое-какие их товары или живность. Они давали ему яйца, молоко, творог. То есть расплачивались остатками своих товаров. Интересный и бескорыстный человек был этот дядя Паша.
С приходом весны клетки с птицами он выносил из дома и выставлял их во двор. Для самых больших клеток им было уготовано место на длинной и широкой завалинке. Другие клетки что поменьше красовались среди роскошных кустов рябины, калины, колючих – словно речные ерши невысоких стволиков боярышника.
Особенно красивой была осенняя мозаичная красота спелых ягод которые разноцветной палитрой высвечивалась там. Каждый куст красовался по-своему. Одни были украшены крупными оранжево-красным цветом дозревающих гроздьев рябин. Они собранные в тучные увесистые кисти клонили к земле тонкие ветки. Другие с крупными бусинами спелой калины собранные в алые почти рубинового цвета медальоны были оттенены разноцветными листьями и выглядели словно живые букеты. Они будто ждали своего времени - первых заморозков когда их горечь отойдет и превратится в лакомство для начинки пирогов а для птиц в зимнюю бескормицу надежными закромами. У третьих кустов плоды в виде небольших плотных кисточек созданных из красных спелых шариков были разбросаны то тут то там или надежно спрятаны в середину колючих кустов боярышника.
В углу палисадника у узкой стежки дороги ведущей на берег реки, обособленно от этих кустов-красавцев, притулилась яблонька-дикарка усыпанная до густоты словно ночное осеннее небо, мелкими кисло-сладкими яблочками-ранетками. И все эти природные яства были заранее предусмотрены дядей Пашей как припасы птицам на случай морозов или какой либо природной напасти,
Дядя Паша старожил этих мест. Он был нашим любимцем и всей детворы с которой делился не только знаниями жизни пернатой «братии» как он величал своих питомцев, но и совместно с ребятами не смотря на свой возраст ходил по кручам близлежащих оврагов, особенно по склонам Черкалихинского покрытого высоким разнотравьем. Здесь все вместе собирали семена для корма птиц. С засохших головок растений, метелок конопли, цапучих головок репейника, татарника других невзрачных для глаз но весьма обильных семенами травянистых растений. Но главное он вместе с нами устраивал засады для ловли птиц. Подолгу терпеливо выслеживая тех из них что зарились на предложенный им дармовой корм.
В основном птиц ловили лучком – длинным изогнутым дугой ивовым прутом образующим широкий вход. На него были нанизаны и закреплены ячейки мелкой сетки сплетенной из толстой суровой нитки: чтобы пойманная птица при попытке выбраться наружу не смогла повредить себе лапки. Для такой «охоты» выбиралось чистое место там где чаще всего кормились щеглы. Их из-за красивой окраски их оперения дядя Паша называл щеголями.
Ранней весной когда еще вовсю лежал снег но на взгорках появлялись проплешины проталинок и мороз уже не свирепствовал так люто как прежде дядя Паша выходил с нами на птичьи засидки за красавцами свиристелями и красногрудыми жуланами-снегирями. Они сидя вместе отгоняли от намеченного и приготовленного места для ловли птиц других птиц-дармоедов охочих на приговленную не для них приваду-дармовой корм. В основном это были синицы вездесущие воробьи которых практически невозможно было поймать и нахальные прожорливые дрозды-рябинники. Вожделенной нашей целью считалась удача поимки снегирей и свиристелей. Именно им предлагались лакомства гроздья рябины или кисти калины загодя поздней осенью заготовленные а затем нанизанные на шпагат в виде длинных и толстых «колбас». Прилетевши е птицы не чуя подвоха чуть ли ни стаями усаживались рядом с предложенными яствами устраивая себе бесплатную пирушку.
Дядя Паша с нами не торопился накрыть их лучком а давал им возможность поесть вдосталь. Только после этого мы дергали за конец спрятанной в снегу бечевку которая тянулась от нас к привязанной вертикально стоящей палочке сторожку лучка. Сторожок падал наземь а лучок с сеткой накрывал пойманных птиц.
Дядя Паша как говорят в народе жил бобылем то есть жил один без жены и детей которые погибли во время войны. Был он невысокого роста худощав и жилист. Густая седая шевелюра окладистая борода живые некогда голубого цвета глаза выцвели. Но их прищур продолжал излучать добрую хитринку. Старик был словоохотлив легок на подъем и слыл хорошим рассказчиком своих побасенок. Среди них особо выделялись воспоминания о реальных событиях недавно минувшей войне. Но пожалуй главной чертой его характера и таланта было умение подражать звукам различных животных и особенно пению многих птиц. О них он с увлечением знанием их жизни и повадок рассказывал самым благодарным слушателям – нам мальчишкам которых он из-за умения сидеть рядком прижавшись друг к другу ласково называл воробушками. Именно нам как благодарным слушателям он рассказывал разные истории о своей жизни. О том как знание жизни и повадок животных умение подражать их голосам помогли ему в войну быть разведчиком. Тогда ему в любую погоду приходилось под носом фашистов на самом переднем крае по-пластунски проникать в тыл врага. Он сидя рядом с нами на широкой завалинке дома для удобства покрытой сверху струганными сосновыми досками подолгу глядел на забельские дали. На Цыганскую поляну с весенней водой ежегодно поступающей по длинным пойменным ерикам из переполненной Демы. На свою легкую и ходкую латанную – перелетанную просмоленную до черноты лодку-долбленку хорошо видимую отсюда. Лодка причаленная к берегу и закрепленная там цепью к «мертвяку» глубоко закопанному в прибрежную отмель не весть как очутившемуся здесь бетонному блоку верой и правдой многие годы служила ему надежным якорем- охраной. Завалинка дома во время зимней стужи не только сохраняла тепло в доме но в теплое время служила ему и лежанкой для отдыха а так же лавкой для пришедших к нему гостей. Она была сделана добротно. Сухая земля от стены дома была отделена просмоленными досками оставшимися от давно отслужившей свой век досчатой лодки. Борта ее служили и оградой завалинки не давая ей разрушиться снаружи со стороны двора.
Люди округи к старику относились хорошо. Он как говорится был рукастый и всегда был готов помочь всем кто к нему обращался. Особенно вдовам оставшимся после войны без мужей. А таких женщин после недавно кончившейся войны было немало.
Он свято соблюдал придуманный им самим ритуал выпуска на волю пойманных с нами птиц. Среди них были и такие которые нуждались в помощи – раненные ненароком или другому несчастному случаю. С перебитым крылом или пораненной лапкой. Таких птиц ему приносили и дети и сердобольные соседи подобравшие их на дороге. В основном это были голуби и вездесущие ничего не боящиеся синицы. Дело в том что дядя Паша до войны работал ветеринаром и знал свою профессию досконально. Одним словом это был профессионал высокого ранга. Работы ему хватало т.к. многие жители Архиерейки и ближайшей округи держали у себя скотину – коров, коз, свиней не говоря уж о курах. Слыл он обходительным и вежливым человеком - Человеком с большой буквы как отзывались о нем все, кто с ним сталкивался по нужде. Он часто зная тяжелое материальное положение нуждающейся женщины свою работу делал практически бесплатно, или за предложенный обед с чаркой водки. Одним словом это был добрый и отзывчивый сосед.
Главным ритуалом встречи весны и празднования Дня Победы являлся ритуал выпуска птиц на волю. Зная об этом его небольшой двор наполнялся детворой округи. В тот день одни клетки с птицами он выставлял на крыльцо дома. Другие снимал с высоких веток деревьев и отдавал их в наши руки. Щебет птиц переплетался с восторженными нашими возгласами держащими в своих руках клетки с ранее пойманными нами же птицами. Все ждали команды дяди Паши который должен был вот-вот выйти из дома.
По случаю двойного для него и всех нас праздника – Дню Победы и вызволения истомившихся по воле птиц он степенно выходил на крыльцо. На его плечах был одет старенький, видавший виды но опрятный военный китель украшенный боевыми орденами и медалями. Двумя словно приклеенными друг к другу цветными полосками – желтой и красной – знаками легкого и тяжелого ранений полученных в бою.
Как когда то в былые времена он вставал перед нами мальчишками навытяжку по стойке смирно. С серьезным видом глядел на нас, поглаживая рукой не по-стариковски шикарную кудрявую шевелюру, и командовал.
- Птицеловы стройся в одну шеренгу! К освобождению из заточения вылеченных птиц - «товсь!»
Мы все зная этот ритуал послушно становились вряд. Одной рукой прижимали к груди клетку с птицами принесенными из дома или полученными от дяди Паши а другой придерживали дверцу клетки готовясь при следующей его команде открыть ее и выпустить на волю птицу.
Не ведомо что творилось в душе дяди Паши глядевшему на нас. Но было видно что в его прищуре глаз набегала слеза. Он смахивал ее как бы невзначай ладошкой. Глядел в небо и громко командовал – на волю марш!
Мы открывали дверца клеток. Птицы не враз покидали свои вынужденные убежища. Некоторые не понимая случившегося топтались в ней на месте с ноги на ногу. Крутили головами а затем как то неуклюже просовывали головы в распахнутую свободу отталкивались лапками от порожка и взмывали вверх.
Щеглы, снегири и свиристели не церемонясь покидали клетки но далеко не улетали. Они как бы на прощанье усаживались на ближайшие ветки кустов сирени с набухшими почками. На ветки яблонь, кусты рябины, калины или боярышника словно прощаясь с освободителями.
Большинство кустов с замерзшими на них ягодами всю зиму служили птицам надежным дармовым «столом». Но сейчас они использовались будто прощальная эстрада, которую они выбрали для своего будущего весеннего брачного пения. Благостное состояние души присутствовало у всех.
- Ура, ура, - кричали мы вперемешку вплетаясь с вольным птичьим разноголосьем.
Эту известную жителям округи дяди Пашину «причуду» поддерживали многие жители Архрейки и округи особенно те кто держал голубятни. Среди них выделялся Родионов Витька-верхогляд. Он жил неподалеку на самом берегу Белой в старинной Труниловской слободе и слыл в округе не только умелым голубеводом но и человеком, который при малейшем появлении в небе голубя-чужака выпускал на его перехват свою стаю голубей приученную к этому делу. Те окружали незваного пришельца и вроде современных истребителей-перехватчиков вели его к «своему аэродрому» - Витькиной голубятне. Зная это хозяин пойманного голубя приходил к нему и они договаривались о цене его возвращении. В этом состоял так сказать Витькин бизнес. Но в этот день - День Победы и в знак уважения к старейшине-птицелову дяде Паше Витька устраивал бесплатный воздушный голубиный концерт.
Он залезал на крышу своего дома и держал в руках палку с закрепленной там, будто флаг белой тряпицей. Открывал дверца своих голубятен посвистом соловья-разбойника давал сигнал голубям для предстоящего воздушного представления и размахивая «флагом» выпускал птиц наружу в небо.
В этот полуденный праздничный день многие жители Архиерейки и Труниловской слободы находясь за праздничным столом выходили из дома наружу и получали бесплатное воздушное представление.
Витькины голуби старались вовсю. То взмывали вверх собираясь в стаю то разлетались по сторонам. Среди этой голубиной круговерти были свои солисты-акробаты. Именно они доставляли всем зрителям истинное удовольствие. Создавали в небесной синеве причудливые пируэты кувырки-перевороты, стремительные падения вниз и столь же стремительное возвращение в пустоту неба.
Сейчас в Уфе к великому сожалению почти не осталось любителей держащих у себя этих красивых птиц. А ведь в принципе совсем недавно до момента наступления многоэтажной поступи строительства в старой части города люди были вынуждены отдавать под снос свои подворья. С палисадниками садами и маломальскими огородами. Практически исчезли и голубятни а вместе с ними радующие глаз и воздушные голубиные представления. Но тогда это представление было для нас лишь прелюдией весеннего праздника.
Через полчаса после небесного представления дядя Паша не снимая с плеч кителя удобно усаживался вместе с нами на завалинку. Некоторые из нас садились напротив него на свою фуфайку, положив ее на добротную переносную скамью вынесенную им из «сарайки». Так называл он свой сарай-дровяник. Начинался его рассказ о войне.
О том как в то недавнее военное лихолетье ему помогали в разведке птицы и другие животные. С ними как утверждал он ему нетрудно было говорить на их языке.
Перед этой с нами беседой дядя Паша не спеша вытаскивал из нагрудного кармана сложенную гармошкой газету. Отрывал от нее прямую узкую полоску бумаги и сворачивал ее в виде небольшого кулька. Из наружного кармана кителя доставал видавший виды сохраненный им со времен войны кисет с махоркой. Брал из него щепоть табака помещал его в этот кулек предварительно для крепости проведя по его краям языком. Прокуренным до желтизны указательным пальцем приминал табак там. Получалась солдатская армейская самокрутка. Поджигал ее спичкой и окутывая себя облаком табачного дыма оглядывал нас. Затем убирал на место кисет с «махрой» – высушенными листьями табака выращенным самолично в своем огороде.
В годы войны и в послевоенное время практически в каждом уфимском дворе выращивалось это растение. По-осени длинные листья табака срезали нанизывали их на шпагат или связывали небольшими и неплотными пучками. Затем для просушки развешивали это сырье в сенях или на чердаках своего дома. Высушенные листья складывались плашмя друг на друга и резались ножом или специальными резаками на мелкие части. Полученный табак называли махоркой. Его как подарок отсылали бойцам на фронт помещая в кисеты с вложенными в них пожеланиями победы. Торговали на базарах. Порою он служил своеобразным торговым «бартером» при обмене хозяевами меж собой какими-либо товарами.
У многих из нас сидящих рядом с дядей Пашей отцы не вернулись с фронта. И он оставшийся один как перст заменял им и отца и деда – надежного мужчину сразу в двух лицах. Его слово было для всех нас законом. Никогда не обсуждалось и всегда выполнялось.
- Однажды это было в лесах Белоруссии, - начал он свой рассказ. Меня как оказалось лучше всех умеющему незаметно лазать по-пластунски послали с группой в разведку. Немцы находились в километре от нас. У болота в лесу. До него нужно было незаметно преодолеть поляну поросшую высокой травой. Днем практически этого было сделать нельзя. Дождался вечера. А сам все время слушал разные голоса которые можно было услышать в перерывах между орудийного шума со стороны врага. Слышу нет-нет а закукует кукушка. А как стемнело, заскрипел коростель, а потом заквакали лягушки. Ну думаю хорошо пора. Есть чем «поживиться». Пошли.
Дядя Паша поглядел на нас и неожиданно заскрипел, подражая песне невидимой в ночи птице коростеля. Затем точно словно кукушка, стал куковать и вдруг перешел на кваканье лягушки. Мы захлопали в ладошки, удивляясь его таланту. А что дальше? – загалдели мы
_ А дальше вот что. Я договорился со своими товарищами-разведчиками которые прикрывали меня с тыла о значении издаваемых мною криков. Если я закукую, то это значит танки. Сколько раз издам звуки, столько штук их вижу. При этом чтобы меня немцы не засекли, буду делать перерывы. Если увижу орудия буду кричать коростелем а про всякую другую технику подавать сигналы кваканьем лягушек.
Ну, а если зима. Птиц-то нет. Как быть?
Здесь нужно было думать по-другому. Например если где то рядом была деревня или хутор и там были козы, овцы или куры то я так же договаривался с товарищами о наших тайных звуках-знаках. И дядя Паша заблеял подражая козе и овечке. Закукарекал и закудахтал точь в точь подражая звукам всей перечисленной живности. Мы валились на землю от хохота. Действительно подражал он всем голосам безукоризненно. Артист да и только. Наверное его талант исходил от его довоенной профессии – он был прекрасным ветеринаром. К нему обращались, как говорили люди со всеми болячками. Притом не только касающихся животных но и людей попавшим в безвыходную ситуацию. Он бескорыстно и профессионально помогал всем чем мог. За эту душевную доброту и бескорыстие его все любили.
Смеркалось. По сложившейся традиции перед прощанием с нами он пригласил нас в избу. Усадил за стол к самовару с чайником-заварником на конфорке и горкой мелких сушек в глубокой тарелке. Угостил так называемым в старину, «свойским» чаем. В его состав входило ароматное разнотравье из букета засушенных прошлогодних трав: чабреца, душицы и мяты по щепоти взятой им для этой цели из отдельных подписанных холщевых мешочков. Вдобавок к чаю каждый из нас за свою работу получил долгожданную сладость - сосательную конфету-карамельку. А это в те времена был редкостный для нас подарок.
Когда мы говорливая стайка его «воробушек» вышла во двор то солнце уже клонилось к закату. Оно неспешно касалось горизонта с темнеющей чертой леса над устьем реки Демы. И вдруг там появилось необычное облако светлого золотисто-оранжевого цвета пронзенного его прощальными лучами. Облако неширокой полосой стало расплываться вдоль горизонта вытесняя собой зазевавшиеся там остатки бывших облаков. В воздухе было тихо и свежо.
Прощаясь с нами дядя Паша подошел к ограде своего палисадника. За ним на просыхающей проталинке под щедрыми лучами уходящего на покой солнца обогревались робкие цветы первоцвета - мать и мачехи надежные вестники наступающего лета.
Дядя Паша стоял в обнимку с нами. Глядел на нас и наверное невольно сравнивал эти незамысловатые цветы первенцы проснувшейся жизни с его «воробушками». Цвет цветов мать-и-мачехи был чист и возвышен. Они еще не успели коснуться предстоящим тяготам жизни. Кажется что своей красотой они уже были готовы поспорить с самим солнцем. Еще бы в центре каждого из них золотилось пусть крошечное но свое собственное солнышко окруженное расходящимися во все стороны лучиками лепестков таких каких не бывает у настоящего всемогущего светила. Дядя Паша еще раз глянул на нас своих помощников этих маленьких лучиков которым вскоре предстоит окунуться в такую разную жизнь. Найти в ней свою счастливую тропинку. Сгрудил нас всех вместе в охапку. Обнял а затем по-взрослому пожал руку каждому на прощанье
Если понравилось - кликните, а у уфимцев, возможно, будет ностальгия по прошлому.