До того, как князь Владимир крестил Русь (в 988 году), он так же проводил языческую реформу, в ходе которой сформировался целый пантеон языческих божеств.
После победы в междоусобной войне Владимир нуждался в идеологической поддержке своей власти. Единая политеистеческая (многобожие) религия создавалась для того, чтобы укрепить власть на новых владениях князя Владимира. Именно после описания захвата Киева летопись сообщает следующее.
"И стал Владимир княжить в Киеве один, и поставил кумиры на холме за теремным двором: деревянного Перуна с серебряной головой и золотыми усами, и Хорса, Дажьбога, и Стрибога, и Симаргла, и Мокошь. И приносили им жертвы, называя их богами, и приводили своих сыновей и дочерей, и приносили жертвы бесам, и оскверняли землю жертвоприношениями своими. И осквернилась кровью земля Русская и холм тот"
Из сказанного в летописи можем сделать вывод о том, что в языческий пантеон Руси входили шесть божеств: бог грома и войны Перун, бог ветра Стрибог, бог плодородия Дажьбог, бог солнца Хорс, вестник между земным и небесным миром Симаргл (в исторических и теологических обществах до сих пор идут споры о предназначении и покровительстве бога Симаргла. Кто-то считает, что это божество было покровителем семян и различных кореньев; кто-то считает, что Симаргл - вестник между божественным миром и материальным), а так же богиня судьбы Мокошь. На территории киевского детинца было создано капище, на котором были установлены их идолы и тут же устраивались жертвоприношения.
Характерно, что на роль главного бога был, выдвинут не бог стихии или плодородия, а божество, которое изначально считалось покровителем правителей и воинов. Этим божеством был – Перун.
Не лишним будет упомянуть, что сразу после рассказа о крещении, "Повесть временных лет" описывает, как Владимир отправил 12 из своих многочисленных сыновей по важнейшим городам Руси в качестве правителей. Принятие христианства и распространение учения о едином Боге должно было стать идеологическим обоснованием смены местных князей на членов княжеского рода. Язычество, в качестве такого идеологического орудия, не могло быть успешно использовано.