Огненная Троица
Посвящается И.Ф.
В тот год лето пришло весной. Наступил удушливо-знойный июнь. Раскаленный воздух больше напоминал русскую парную, чем благодатные дни раннего лета. Черные тучи ненасытной мошки вперемешку с другими окаянными насекомыми загоняли трудолюбивых селян в дома, не давая им взращивать хлеб свой насущный. Пытаясь разогнать эти тучи, люди, словно банными вениками, размахивали ветками, но,утомленные поражением, закутанные с ног до головы всевозможными одеждами, скорым шагом передвигались по селу, мечтая поскорее попасть в прохладное и безопасное жилище. Березы распустили свои молодые, липко-зеленые ароматные листья, как бы говоря: «Мы готовы к празднеству, рвите нас!» Был канун Святой Троицы…
В то лето мне с семьей довелось гостить у настоятеля монастыря, благочестивого игумена, священника мягкого в обращении, но строгого в молитве и службе, любимого не только клиром и сельчанами, но и людьми из разных краев.
Меня всегда поражала внешность этого человека. Он был высокий и худощавый. Болезненная бледность лица подчеркивала большие голубые глаза, которые смотрели на тебя изучающе внимательно, излучая искреннюю радость и любовь, вызывая чувство стыда за свою суетливую и весьма грешную мирскую жизнь. Клобук делал его еще выше, придавая монументальность всему облику, а мантия развевалась на ветру, словно крылья взлетающей птицы. Казалось, взмахни он руками, и тотчас воспарит над бренной землей. Кисти выглядывали из-под мантии и были похожи на иконописные руки святых: узкие и длинные. Всегда спокойные, они были созданы для молитвы и готовы к ней. Вы когда-нибудь видели портрет святителя Феофана Затворника? Так вот, этот человек поразительно был схож с ним.
Еще не была построена гостиница для паломников, поэтому нас поселили неподалеку от святой обители,в маленьком деревянном доме, в крохотной комнатушке, где нам четверым едва хватало места.
Сам же монастырь находился в низине на высоком холме. Виден он был за много верст, а неподалеку от его стен текла неширокая река, которая во время весенних паводков растекалась по долине, оставляя затопленными луга, кусты и дороги. Только дорожные знаки маячили над водой, как бы в недоумении спрашивая: «А что здесь делают лодки?»
Служивого и трудного народа в обители было мало, человек 12–15. Из них клир можно было пересчитать по пальцам… По этой причине на ежедневных службах находились все, включая и трудников.
Храм украшали накануне. Трепетная радость охватывала наши сердца,и чувство сопричастности общему благоделанию объединяло их в чистом стремлении угодить Всевышнему. В храме были слышны приглушенные голоса прихожан и клира. Тихим эхом разносился по нему шелест березовых ветвей. Сладко пахло ладаном и свечами, а горьковато – молодой листвой. Это был запах праздника. Каждый православный праздник пахнет по-особенному: Пасха – куличами, Преображение – медом и яблоками, Успение – елеем, Рождество – елью, Крещение – морозом, а Троица – березой.
Аккуратно прибранный храм был готов встретить прихожан богатством внутреннего убранства, ожидая торжества праздника. Близилась всенощная. Все разошлись. Я остался один. Немного уставший, я присел на деревянную скамью и с любопытством стал разглядывать церковь. Мощная древняя стена защищала от июньского пекла, сохраняя внутри благодатную прохладу, которая дарила душевный покой и умиротворение.
Храм был одностолпный, что в церковной архитектуре встречается нечасто. Столп, словно застывший каменный фонтан, вздымался под вздувшийся купол, поддерживая его изящными арками. Купол напоминал раскрывшийся парашют, настолько легким он казался.
Старинные фрески, изуродованные бывшими «хозяевами» страны, временем и сыростью, темно-коричневым ковром заполняли стены. Евангельские сюжеты едва прочитывались сквозь плесень и облетевшую штукатурку. Еще не обновленные, они резко контрастировали со свежеизготовленным красно-золотым иконостасом и новыми, облаченными в позолоченные киоты и березовые ветви иконами. Этот контраст органично вписывался в мое настроение. Я невольно вспомнил слова Экклезиаста: «Всему свое время, и время всякой вещи под небом: время рождаться, и время умирать; время насаждать, и время вырывать посаженное; время убивать, и время врачевать; время разрушать, и время строить; время плакать, и время смеяться; время сетовать, и время плясать; время разбрасывать камни, и время собирать камни; время обнимать, и время уклоняться от объятий; время искать, и время терять; время сберегать, и время бросать; время раздирать, и время сшивать; время молчать, и время говорить; время любить, и время ненавидеть; время войне, и время миру…»
Перед праздничной иконой горели свечи. Их дрожащий огонек приковывал взгляд, мысли кружились в голове и уносились с дымом погасшей свечи все выше и выше, сквозь уже невидимый мною купол, туда, где только после смерти ты получишь ответ на извечный вопрос человека: «А правильно ли я живу?»
Я тихо поднялся, чтобы не нарушить благоговейную тишину святого места. Обошел храм, прикладываясь к иконам и мощам святых угодников Божиих и с некоторой неохотой вышел. Гулко хлопнула тяжелая дверь. От неожиданности я вздрогнул. Что-то встревожило меня. Из-за монастырской стены, там, где вплотную к ней среди высоких деревьев располагались гаражи, сараи и постройки для домашних животных и птицы, было слышно хмельное пение загулявших мужчин.
Из кельи вышел отец-настоятель и недовольно взглянул туда, откуда оно доносилось. Я подошел к нему за благословением. Понимая мое положение, которое обязывало разместить семью и заняться обустраиванием очага, мудро рассудил не ходить нам на всенощную, предложил прежде отдохнуть, а утром на праздничную литургию прийти всей семьей. Перекрестившись, я покинул монастырь и, по уже известной причине, почти бегом направился в дом.
Жаркий день и праздничные хлопоты утомили нас. Мы решили пораньше лечь спать. Уже отзвонили колокола, возвещая об окончании службы. Вместе с вечерним звоном улетали в свои гнезда птицы. Солнце, истратив дневной заряд энергии, покраснев от трудов своих, медленно погружалось за горизонт, окрасив низ высоких облаков киноварью. Их верх медленно чернел, предвещая наступление ночи. Прочитав вечернюю молитву, мы спокойно уснули.
Нас разбудил громкий стук в окна и дверь. Слышны были крики. Кричали что-то про нашу машину, которая стояла неподалеку от дома. Спросонья я было подумал, что ее угоняют. Стал судорожно одеваться и будить жену. Приходя в себя,я увидел, что наша комнатушка озарена каким-то странным оранжево-красным светом. Пятна этого света беспорядочно метались по стенам и на закат или восход похожи не были.
Первой все поняла жена.
– Пожар! – крикнула она.
Пожар в селе… Явление страшное и беспощадное. Огненный факел рвется в небо. Обреченный дом, чернея на глазах и испуская последнее дыхание, шипит, трещит и корчится в огненных объятиях, разбрасывая вокруг себя снопы искр. Нестерпимый жар гонит прочь людей, пытающихся из ведер, тазов и корыт залить бушующее пламя, которое вместе с жаром и ветром ищет себе новую жертву – дом, стоящий рядом. События развиваются так стремительно, что погорельцы едва успевают схватить все самое ценное и выскочить из огненной западни.
Я понимал:действовать нужно без промедления. Пожар начался неподалеку от нашего дома, метрах в 150. В голове билась одна мысль: «Дети, дети, дети…» Схватив их,какую-то одежду и документы, мы выбежали на улицу.
– Все остальное, если успею, заберу потом, – сказал я.
Впопыхах мы сели в машину и стремительно умчались прочь от все разгорающегося пламени, к противоположной стороне монастыря, под защиту надежной каменной стены.
– Оставайся с детьми! – велел я жене и поехал обратно.
Не замечая того, что творится окрест, перенес весь нехитрый скарб в машину и, несколько успокоившись, осмотрелся.
Горел расположенный неподалеку гараж – тот самый, возле которого целый день веселилась загулявшая компания мужчин. Пламя с треском взлетало на высоту колокольни, пожирая росший рядом пирамидальный тополь. Вспыхнувшие листья вместе с пучками разлетающихся искр устроили в ночном небе страшно-чарующую огненную феерию. Раскаленные куски взрывающейся черепицы, разлетаясь, расчерчивали черное небо светящимися линиями. Вслед за ними в небо вместе с раздувающимся пузырем огня летели осколки взорвавшегося газового баллона. Гудел набатный колокол. Люди метались подле вспыхнувшего сарая, пытаясь остановить пожирающее гараж пламя. Все окрасилось в красно-оранжевый мерцающий цвет: лица людей, дома, деревья, стены и здания монастыря. В воздухе недвижно стояла гарь, а тягостное чувство отчаяния и безнадежности пронизывало пространство.
Это произошло неожиданно.
Из-за угла монастырской стены, из темноты, под звуки набата вышли люди. Словно на каком-то мистическом параде, среди хаоса и паники, спокойно и уверенно в сторону пожара двигались монахи. Один из них,тот, что впереди, нес фонарь с зажженной свечой. Удивительно было видеть среди пожара ее тихий и ласковый свет. Он, словно прокладывал путь к Божественному свету евангельской истины, путь спасения, путь созидания.
Вслед за ним шел монах с напрестольным крестом. Он шел спокойно и уверенно, неся его, уподобляясь Симону Киринеянину, разделившему крестный путь Христа и взявшему тот страшный крест, в то же время радостный и победительный, ставший символом нашего спасения.
Чуть позади шел третий монах. На покрытых длинным полотенцем руках он бережно нес чудотворный образ иконы Божией Матери «Неопалимая Купина». Отблески пламени мерцали на ее золотом фоне, высвечивая зелено-красную восьмиконечную звезду, символ горящей, но несгораемой Купины, явленной пророку Моисею и напоминающей восьмиконечную вифлеемскую звезду, ту, которая вела волхвов к месту рождения Спасителя.
В центре этой звезды сиял образ Богоматери «Знамения» с Предвечным Эммануилом в лоне, Властительницы подвластных Ей Сил небесных – Архангелов и Ангелов апокалипсиса, управителей стихий: грома, молнии, росы, ветра, дождя, мороза и мглы, звезд, облаков, молнии, града и землетрясения.
Страшно жить безбожникам. Богоматерь наказывает их за безверие, посылая им кары небесные. Но бедствия, ниспосылаемые Богородицей, предотвращаются молитвой, обращенной к Ней, и карательная сила превращается в заступничество и милосердие.
Тут я увидел отца-настоятеля. Он казался выше всех. Его бледное лицо, обагренное пожаром, было спокойно. Рядом шел послушник, неся чашу со святой водой. Читая молитву, священник размеренно и чинно, словно не было пожара, мощными взмахами окроплял стены монастыря и все окрест.«Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь!» – доносилось до меня.
Маленькая процессия прошла мимо, совершая священнодействие, чудо, понятное немногим, творимое Богом и Силами небесными через Его верных служителей. Сплоченные духом,монахи, иноки и послушники сейчас были той единственной силой, способной одной лишь верой победить зло. Я смотрел, как зачарованный,им вслед и в душе своей кричал: «Свершись, свершись!» Проходила минута за минутой. Крестный ход уже скрылся в темноте, окропив горящее место. Люди с нетерпением ждали пожарных, которым ехать до этого села было неблизко…
И вдруг пошел дождь, который,постепенно усиливаясь, превращался в ливень. Пламя злобно зашипело, отрыгнуло клубы белого дыма вперемешку с паром и стало отступать. Люди невольно посмотрели на небо. В нем, при ярком пламени, разглядеть ничего нельзя было. Я не знаю, что они хотели разглядеть. Может быть Ангелов, а может быть?.. Я не знаю.
Дождь шел, совершая свое благое дело. Шел до тех пор, пока не приехали пожарные. Им тоже хватило работы, но это уже другая история.
Не забудьте оставить комментарий!