Название специально подобрали, чтобы взбодрить с утра страдальцев по северной рыбалке и финскому сервису. Немного праведного гнева в начале дня - самое то. Только это не лозунг, а констатация исторического факта. О деталях - в этом материале. Его нам прислал автор замечательных заметок переводчика, наш дипломат в отставке, пока еще не пожелавший сменить инкогнито. Для Дзена многовато текста, но наш читатель осилит, а не нашему можно просто картинки посмотреть.
Некий шведский крестьянин по имени Якоб с острова Готланд, будучи в состоянии сильнейшего похмелья после вчерашней пьянки, проснулся ранним туманным и ветреным утром 22 апреля 1808 года под перевернутой для просушки рыбацкой лодкой на песчаном берегу мелководного залива Слес (Sles). Залив этот пятнадцатикилометровой дугой вдавался в восточное побережье южной оконечности острова, одного из крупнейших по площади на Балтийском море. Разбудили его понятные в этом состоянии жажда и ещё какие-то громкие голоса, колокольным гулом отзывающиеся в его и так вот-вот готовой расколоться голове. Осторожно высунувшись, он увидел множество вооруженных людей в незнакомой ему военной форме, спрыгивавших с причаливавших к береговой полосе лодок и переговаривавшихся меж собой на непонятном для Якоба языке.
В заливе, там, где начиналась глубина, стояли парусные суда по оснастке больше похожие на торговые, на их мачтах трепыхались шведские флаги. Долго под лодкой оставаться незамеченным он не смог - не позволяло его состояние - и вскоре был обнаружен. Его вытащили на свет божий солдаты в чужой форме и привели к сидевшему на береговом валуне офицеру, который пытался что-то у него разузнать, ставя вопросы на своем тарабарском языке и иногда прибегая к немецкому (Якоб немецкого не знал, хотя на слух понимал, что это немецкий). Кончился этот разговор или допрос тем, что офицер махнул на него рукой: отпустите этого болвана, все равно, мол, никакой от него пользы нет. И Якоб, мучаясь от похмелья, поплелся к себе домой, продолжая по-прежнему недоумевать, кто эти люди и что им здесь надо? И только к вечеру он узнал - передача слухов и прочей информации между хуторами была здесь налажена исстари, - что на его родной шведский остров Готланд высадились русские войска. И он был первым из островитян, кто уже пообщался с «захватчиками».
*. *. *
Знает ли кто-нибудь из читателей, сколько раз в войнах - больших и малых - выясняли между собой отношения Россия и Швеция и что было причиной этой вражды? Так вот, если считать со времен «царя Гороха», то есть еще с Новгородской республики, а точнее с XII по XIX века, то всех таких войн было семнадцать. И практически все они шли за выход к Балтийскому морю и влияние в восточной Балтии - это с нашей стороны, или за обладание всем его побережьем, западным и восточным - это со стороны Швеции. Речь, конечно, идет не о футболе или хоккее, но чаще все-таки выигрывали мы (у шведов, наверняка, иное мнение, что и понятно).
Таковы были причины и последней войны между нашими странами в 1808-09 годах, в результате которой Финляндия, веками бывшей окраинной восточной провинцией Швеции, вошла в состав Российской империи, став Великим княжеством с огромными автономными правами и привилегиями. И только революция семнадцатого года «освободила» финнов от «имперского гнета» царской России и, буквально, подарила им независимость и самостоятельность. Уж как они там этими дарами воспользовались, сейчас разбирать не станем, хотя и напомним читателю о геноциде русских в Финляндии в 1918 году, Зимней войне 1939-40 годов, участии в войне против СССР на стороне нацистской Германии, ну и так далее, вплоть до русофобского безумства и вступления в НАТО в наши дни.
Но вернемся к войне России со Швецией в первом десятилетии XIX века, когда Стокгольм, заручившись поддержкой Великобритании, - а кого же еще? - намеревался взять реванш за все предыдущие неудачные для неё войны с Россией и попытаться вернуть контроль над утраченными ранее территориями, то есть Прибалтикой, ну и заодно над акваторией всего Балтийского моря. Россия же, ставя целью защиту своих национальных интересов, намеревалась, в свою очередь, установить полный контроль над северной частью Балтийского моря, а также обеспечить безопасность российской столицы города Санкт-Петербурга.
Военные действия, начавшиеся в феврале 1808 года, шли с переменным успехом, хотя уже на начальном этапе чаша весов начала заметно склоняться в нашу сторону: российская армия заняла юг Финляндии, продвинулась в ее центральные области и уже к весне того же года обеспечила себе преимущество и на море.
Надо сказать, что интерес к Балтийскому морю испокон веков проявляли все прибрежные государства, особенно Швеция и Россия, но стратегическое значение шведского острова Готланд - этого, говоря современным языком, гигантского авианосца - для господства в регионе, первыми, как это не странно, осознали российские власти и военные в Санкт-Петербурге, но не в Стокгольме, о чем там спохватились только тогда, когда в конце апреля 1808 года и произошли необычные события, о которых и будет это повествование.
*. *. *
Начало им положил контр-адмирал русского императорского флота, швед по происхождению Даниил Даниилович Грен (настоящие его имя и фамилия Даниэль Даниэльссон) родился в семье таможенного писца в Висбю, главном городе Готланда, учился в университете древней шведской столицы Упсале, в 1789 году служил унтер-офицером в королевской армии, затем перешел на русскую службу в чине капитана. Это был блестящий морской офицер с хорошими аналитическими способностями и постоянно рождавшимися в его голове идеями и планами, могущими, по его мнению, способствовать укреплению позиций Российской империи в Балтийском регионе. Он рано ушел из жизни - в 1807 году контр-адмиралу Д.Д. Грену было всего лишь 45 лет, - но прежде успел продумать и довести до сведения тогдашнего морского министра П.В.Чичагова главную свою задумку - переход своего родного острова под руку российского императора.
Главе морского ведомства этот план пришелся по душе и, похоже, он только ждал случая, чтобы воплотить его в жизнь. Начавшаяся в 1808 году война со Швецией такую возможность предоставила. Император Александр I был уже в курсе и дал свое «добро» на его реализацию, сказав, что «иметь этот остров представляется нам столь же ценным, как и владеть Финляндией», а назначенного руководить этой операцией контр-адмирала Николая Андреевича Бодиско, друга покойного Д.Д.Грена, якобы, заверил в личной беседе, что в случае успеха его имя «навсегда будет связано с историей Балтийского моря». Н.А.Бодиско, опытному морскому офицеру, уже участвовавшему в войнах с Швецией в 1788-89 гг. было сейчас пятьдесят два года. Он, добросовестно и тщательно готовясь к выполнению возложенной на него непростой военно- политической миссии, стремился учитывать ошибки своих предшественников, в том и числе и сподвижника Петра I генерал-адмирала Ф. М. Апраксина, при котором Готланду был нанесен значительный ущерб во время одной из десантных операций «по принуждению к миру» Стокгольма, никак не желавшего в конце Северной войны 1700-21 годов расставаться со статусом Швеции, как великой державы.
Сам же план был таков: воспользоваться тем, что Готланд фактически остался без защиты - размещавшиеся там регулярные шведские войска в составе артиллерийского батальона были переброшены на финский театр военных действий, и на острове остался лишь недееспособный отряд местных ополченцев и два бывших младших офицера, занимающихся в основном своими фермерскими хозяйствами. Где-то в Финляндии искал в столкновениях с русскими войсками воинской славы и губернатор острова. В целом складывалось впечатление, что Стокгольм не заинтересован в сохранении за собой этого острова. И все эти годы отсутствие обороны Готланда криком кричало об этом на всё Балтийское море, не встречая отклика ни с материка на Западе, ни с материка на Востоке.
Наконец, однако, этот глас отчаяния уловил умнейший русский посланник в шведской столице, финский уроженец Давид Алопеус. В одном из донесений в Санкт-Петербург, он сообщал: «Представляется, что шведы вовсе даже не имеют намерения оборонять этот остров». Алопеус уже давно перестал поражаться шведской королевской и военной логике, но вот отсутствие обороны Готланда заставило его изумиться. Ведь только несколько лет назад секретная правительственная комиссия в Стокгольме окрестила остров «шведским Гибралтаром». Более того, тогдашний король Швеции Густав IV Адольф где-то за год до описываемых событий даже попытался подарить (!) Готланд в придачу со всем его населением Мальтийскому ордену. Но что-то у него не сложилось.
Так что при разработке плана операции особого сопротивления высадке на остров русского десанта не ожидалось. Была задумана и одна хитрость, вряд ли приемлемая в отношениях между джентльменами, но когда джентльмены находятся в состоянии войны, то вполне возможная для применения. Предполагалось подойти к острову под видом торговых судов с шведскими флагами на мачтах и с укрытыми на борту солдатами, пушками, амуницией и лошадьми и высадиться на удобном для «десантирования» восточном берегу у мыса Эстергарн (Östergarn), от которого шли удобные пути до главного и древнего города Висбю (Visby). Однако возникли некоторые проблемы и местом высадки в последнюю минуту был определен упомянутый залив Слес.
Приготовления шли в ускоренном темпе - с конца февраля и до середины апреля. Причем вся эта подготовительная операция и ее военный характер - вплоть до момента высадки на шведскую сушу - тщательно скрывались и маскировались.
Одновременно были отысканы полезные для проведения этого мероприятия контакты среди своих военнослужащих: нашлись три солдата, родившиеся на Готланде и служившие сейчас в императорской армии, куда они завербовались после пребывания в русском плену, многое также удалось выведать у рыбаков, промышляющих в этом районе Балтики. Очень ценную информацию об оборонительных возможностях Готланда и о настроениях его жителей постоянно предоставлял в Санкт-Петербург и наш посланник в Стокгольме Д. Алопеус, создавший до войны целую сеть информаторов разного уровня - от шведских военных до торговцев - на самом острове. Существует также шведская (подчеркиваем - шведская) версия о российских офицерах Генерального штаба, которые якобы задолго до этих событий проникли на остров и, отпустив бороды (русские же должны быть с бородами!), под видом бродячих точильщиков проводили там разведку и рекогносцировку на местности. Традиции живы и поэтому во второй половине XX века русских генштабистов-точильщиков с успехом заменили на шныряющие вдоль шведских берегов и иногда всплывающие чуть ли не под окнами королевского дворца в Стокгольме наглые советские/русские подводные лодки. А ещё там были и какие-то «подпольщики», которые, как утверждают шведы, за несколько дней до высадки русских якобы обклеили стены домов города Висбю листовками, призывающие готландцев не паниковать и спокойно дожидаться у себя дома прихода войск грозного восточного соседа. Выдумка? Может быть, хотя дальнейшее развитие событий показало, что некая почва для неё была, о чем чуть позже.
Итак, отобранные для этой цели войска - батальон 20-го егерского полка, два батальона гренадеров и мушкетеров Копорского полка и половина легкой артиллерийской роты, плюс обозные с лошадьми, матросы и прочие - всего более двух тысяч человек, 20 апреля были погружены на девять судов, - один линейный трехмачтовый корабль, семь бригов (двухмачтовое парусное судно со смешанной оснасткой) и один галеас (тип парусно-гребного корабля; «большая галера»), которые, преодолев сто пятьдесят верст, туманным и ветреным утром 22 апреля вышли к готландским берегам, где и провели относительно успешную десантную операцию.
Почему относительно? Ну, во-первых, хотя бы потому, что девять «купеческих» судов шли ночью через море с большими трудностями, испытывая сильную килевую качку, причем ветер все время усиливался и доходил чуть ли не до штормового. Практически всех солдат, в основном простых крестьянских мужиков, да и их сухопутных отцов-командиров поразила неминуемая при качке «морская болезнь» - на всех кораблях хоть нос зажимай, обезумевшие лошади в трюмах рвались с привязей, топча копытами, овцы - для полевой кухни - отчаянно блеяли. Это продолжалось весь вечер и всю ночь. К утру ветер наконец утих, но после такой встряски лежавшие на палубах и в трюмах люди скорее походили на мёртвых, чем на живых. И адмиралу оставалось только лишь молиться, чтобы на берегу залива их не ожидало вооруженное сопротивление. А, во-вторых, нанятый в Либаве датский лоцман Дрейер, «союзник» (Дания тоже любила воевать с Швецией и по количеству войн с ней, по-моему, даже обогнала нас), клявшийся, что ему знакомы все мели и глубины вдоль побережья острова, оказался элементарным мошенником с трудом читающим морскую карту. В результате «купеческая» эскадра проскочила место высадки и поэтому пришлось - к ужасу полуживых солдат на палубах и в трюмах - выйти обратно в море, развернуться и снова приблизиться к побережью, правда теперь уже в другом месте и с помощью вызвавшегося помочь местного уроженца Нюманнера, гренадёра на русской службе. К тому же усыпанный валунами берег, покрытый кустами можжевельника, изогнутыми карликовыми сосенками и клочьями гниющих черных водорослей, выглядел совершенно не так, как его описывал датский проходимец, и был далёк от идеального места высадки на сушу. Песчаные отмели к тому же оказались значительными, а дно бухты - каменистым. Некоторые бриги и галеас сели на мель, но песок был мягким, и они не пострадали. Другие, в том числе и линейный трехмачтовый корабль, на котором находился сам адмирал Бодиско, легли в дрейф вдалеке от берега бухты и встали на якоря.
После полудня, когда ветер прорвал дыры в сплошной пелене тумана, удалось разглядеть побережье и понять, что их заметили с сигнальных вышек на правом и левом мысах, охватывающих залив, но «тревожные» костры шведские наблюдатели не зажигали, будучи, видимо, совершенно запутаны тем, что корабли были похожи на обычные торговые суда, и к тому же сторожа оказались обмануты синими с желтым крестом флагами, бодро трепещущими на ветру. Не звонили тревожным звоном и колокола церквей острова (а их было более сотни). Потом к линейному кораблю приблизилась лодка с двумя любопытными шведскими рыбаками, которым позволили подняться на борт, где их лично принял русский адмирал Бодиско, угостил чаем, водкой и поговорил с ними «отечески и дружелюбно». При этом он через переводчика дал им понять, что теперь они его гости и им придется пользоваться его гостеприимством пока не закончится высадка войск на сушу. Так, на всякий случай. Не избалованным вниманием рыбакам, похоже, такой радушный приём понравился.
Сойдя на сушу, адмирал Бодиско отдал распоряжение об устройстве своей первой штаб-квартиры на шведской территории. Для этого отлично подошла усадьба с тем же названием как и залив, то есть Слес. Как раз к этому времени шведы вроде как очнулись и поняли, что к ним пожаловали в «гости» русские: запылали костры на сигнальных вышках и послышался звон церковных колоколов, в том числе не только ближайшей церкви, но и откуда-то из глубины острова. Посланные отряды наших разведчиков между тем не обнаружили никаких следов подготовки к сопротивлению, хотя нашли соседние усадьбы покинутыми своими жителями. То есть в целом всё это прекрасно соответствовало плану задуманной операции и повысило уверенность адмирала в своих силах.
Поэтому было принято решение не медлить и, сформировав первый отряд из пришедших в себя после морской «прогулки» солдат и офицеров, выступить по направлению готландской столицы Висбю. Вслед за ними с небольшим интервалом - по мере прихождения в себя - потянулись и другие отряды, в рядах которых, как уже упоминалось, было порядка двух с половиной тысяч человек. Замыкала эту растянувшуюся колонну русских войск артиллерия в количестве шести орудий-единорогов. Дорога была удобная и ухоженная. Миновали несколько населенных пунктов. Солдаты да и офицеры были, мягко сказать, удивлены тем, что предстало перед их глазами. Такого они не могли себе даже представить: добротные усадьбы с побеленными каменными домами, покрытыми большими серыми листами шифера (в то время шифером именовался глинистый сланец - прим. Ред.) или толстыми слоями камыша; луга и лесные опушки, усеянные фиалками, подснежниками и жёлтыми россыпями лютиков; всюду, посреди и вдоль по краям свежевспаханных полей, виднелись высокие кучи камней и низкие, сложенные из тех же камней, ограды - очевидно, что и этой зажиточной стране богатство доставалось не даром.
Во время частых и коротких привалов солдаты заглядывали в окна крестьянских домов и поражались - мужики тут жили, как настоящие баре! Внутри виднелись залы с большими каминными печами из известняка, мебель, разукрашенная резьбой, сундуки, стулья и шкафы, расписанные яркими, но приятными красками; по стенам были развешаны зеркала в золочёных рамах и портреты их короля Густава Адольфа; странные бумажные иконы с изображением явно Христа, но это был какой-то иной, чем их русский Христос: с мягкими чертами, помоложе, не с таким пристальным взглядом, с пушистой светлой бородой - в общем, «немецкий» Христос. На полях крутили лопастями ветряные мельницы, некоторые из них выглядели прямо как господские дома, но круглые, белой штукатурки. У каждого двора был свой колодец, никому не приходилось таскать воду издалека, это было верхом удобства. Повсюду паслись овцы, большими и малыми стадами. Но нигде не было видно людей. Усадьбы, похоже, были брошены в спешке, и любопытство солдат нарастало всё больше: как же выглядели сами эти хозяева-баре, жившие в таких невиданных в наших краях крестьянских белокаменных домах?
В одной из деревень к адмиралу вышел местный священник. Они коротко переговорили на немецком языке. Пастор поинтересовался, с кем он имеет дело, и получил ответ, что Его Величество российский император назначил его, контр-адмирала Николая Андреевича Бодиско, главнокомандующим, а, по сути, губернатором на этом острове. Служитель церкви был ошеломлен и посчитал это недоразумением, сказав, что насколько ему известно, король Швеции Густав IV Адольф назначал губернатором на острове генерал-адъютанта фон Райялина и его помощником по военным делам полковника аф Клинта. И почему же, мол, если по этому пункту случилось какое-то изменение, оно не было зачитано в церковных приходах?
Известие о продвижении русских войск шло теперь намного впереди беспрепятственно двигавшейся колонны. В некоторых деревнях и населенных пунктах бургомистры и старосты задумывали оказывать сопротивление, но, глядя на свои воинства, состоящие, как правило, из нескольких десятков мужиков, вооруженных кольями, вилами, косами и несколькими ружьями, предназначенными для охоты на тюленей, тут же отказывались от таких планов. И понятно почему: куда же лезть против солдат, вооружённых кремнёвыми ружьями, штуцерами и шестифунтовыми пушками!.. против солдат, уже надававших по носу финнам!..
Но тем не менее многие отряды таких крестьянских ополченцев все-таки решались на драку с русскими и понемногу стекались у стратегически важного моста Аймундс (Ajmunds), на пути к столице, возле которого пятьсот лет назад их предки уже пытались остановить захватчиков, воинов датского короля Вальдемара Аттердага. Тогда дело закончилось кровавой баней для готландских защитников и, в итоге, взятием Висбю, жителей которого жестокий датский монарх наказал тем, что обложил непомерным «огненным налогом». Он приказал наполнить три пивные бочки золотом и серебром, в противном случае угрожая спалить весь город дотла (вместе со всеми обитателями). Уж не знаю, наполнили горожане эти бочки или нет, но Аттердаг, в целом довольный своим средневековым «рэкетом», не тронув местных жителей, ушел из города.
Но на этот раз все было иначе. Во-первых, русские, в лице адмирала Н.А.Бодиско, опытного морского офицера, уже участвовавшего в войнах с Швецией в 1788-89 году, стремились не повторять ошибки своих предшественников, в том и числе и сподвижника Петра I, генерал-адмирала Ф. М.Апраксина, при котором Готланд изрядно потрепали во время одной из десантных операций «по принуждению Стокгольма к миру в 1716-19 гг.», поскольку шведы в конце Северной войны 1700-21 годов никак не желали расставаться со статусом своей страны, как великой державы. Но пришлось. К тому же Николай Андреевич, как будущий губернатор Готланда не хотел портить свои отношения со своим народом, как видно народом серьезным, работящим и зажиточным. Но тем не менее, он четко и решительно предупредил представителей местных властей, что прибегнет к силе, если ему будет оказано вооруженное сопротивление. Ну, а, во-вторых, эти самые местные власти, теперь уже в лице прежде всего аф Клинта и других авторитетных граждан Готланда, трезво оценивших соотношение сил и пути стремительно развивающейся ситуации, сумели довести до островитян мысль о бессмысленности сопротивления и, более того, о вынужденной необходимости диалога с русскими: «…важно сейчас не дразнить русского медведя, который ведёт себя пока вполне прилично, совсем не так, как раньше, во времена набегов Апраксина…».
Сам аф Клинт подтвердил эту мысль тем, что на глазах у залегших за холмами возле моста Аймундс ополченцев, не стал особо ерепениться и уже в день высадки «захватчиков» сел в повозку, пересек этот самый исторический мост и, двинувшись на юг, покорно поспешил навстречу русской колонне.
На всем пути до Висбю у адмирала Бодиско происходили запланированные и спонтанные встречи и беседы с представителями местной администрации и даже с неким господином, уездным судьей по фамилии фон Хаусвольф, который представился предводителем всех готландских ополченцев. Николаю Андреевичу не составило особенного труда отговорить «главкома» водевильных ополченцев от «нецивилизованных» поступков, тем более что до сих пор всё шло чинно и благородно и не было пролито ни одной капли крови с обеих сторон. К его удивлению швед не только согласился с ним, но и поделился информацией о том, что бургомистр города Висбю П. Грёвесмюль намеревается направить депутацию к русскому командующему, после чего неизбежную в этой ситуации капитуляцию подпишет воинский начальник на острове, являющийся одновременно и вице-губернатором, полковник по адмиралтейству и рыцарь аф Клинт. Ополченский начальник, видимо неискушенный в дипломатии и тонкостях проблематики войны и мира, перегнул палку и попытался продиктовать русскому адмиралу условия собственной капитуляции, но был, что называется, тут же поставлен собеседником на надлежащее проигравшей стороной место. Хотя, надо сказать, этот вопрос беспокоил и самого Н.А.Бодиско, поскольку он хорошо помнил пятый параграф инструкции, полученной от Его Величества: «.. надлежит Вам обратить внимание на уровень внутренней состоятельности и зажиточности населения острова. Важнейшим является действующая там форма правления. Собирая тщательно данные об этом, следует Вам, по крайней мере, в течение некоторого времени позволить всему продолжаться по-прежнему, проявляя к персонам на руководящих постах должное уважение...». И к тому же эти условия вперемежку, как разумные, так и неприемлемые, напомнили Николаю Андреевичу о «проблеме нерасслабления»: необычные национальные качества, присущие этому народу, его свободные обычаи и господские замашки не должны ни в коем случае, несмотря на то, что местное население оказывалось в положении капитулировавшего, перекинуться и заразить его собственных солдат. Понимая, что по вопросам капитуляции разговор с действительно уполномоченными представителями островной администрации и военного командования у него ещё впереди, Бодиско, тем не менее, был вынужден резко и решительно отреагировать на просьбу Хаусвольфа о «сохранении без помех морского и почтового сообщения с материковой Швецией», предупредив шведов о том, что, мол, любая такая попытка будет караться расстрелом!
Тем не менее это встреча была полезной. В тот же день Н.А.Бодиско принял в уютном гостином дворе в местечке Сандэске готландскую депутацию во главе с полковником аф Клинтом, наделенного полномочиями к обсуждению вопросов капитуляции. Адмирал чувствовал себя уверенно, поскольку хорошо понимал, где и по каким пунктам этого документа следует быть твердым, а где можно пойти и на разумный компромисс.
Прежде всего Николай Андреевич кратко и тоном победителя объявил, что он вступает во владение островом Готланд от имени своего монарха. Сама же процедура подписания капитуляции была проста и неформальна. Обговорили условия, уже изложенные на бумаге. Депутация потребовала - хотя «требовать» было совсем неподходящим глаголом для этой ситуации, - чтобы с населением и администрацией острова русские власти обходились «по-человечески». Для нового губернатора это было само собой разумеющимся. Все шведские чиновники Готланда, за исключением присутствующего полковника аф Клинта и отправившегося за воинской славой в Финляндию губернатора фон Райялина, оставались на своих должностях. Островитянам гарантировалось свободное отправление их лютеранских религиозных обрядов, свобод и прав, а также личная безопасность как их самих, так их жилищ, собственности и т.д. При этом Н.А.Бодиско счел нужным обратить особое внимание на то, что эти договоренности могут стать мостиком через пропасть, разделяющую позиции русского и шведского законов в отношении прав и обязанностей своих новых подданных.
Затем документ был подписан и закреплен рукопожатием бывшего заместителя шведского и нынешнего русского губернаторов. Таким образом, этот весьма наполненный событиями день, который начался высадкой на шведский берег русских солдат, практически без промедления выступивших в сторону губернской столицы Висбю, продолжился контактами командовавшего ими адмирала Бодиско с ошеломленными случившимся представителями местной администрации и «территориальных ополченцев» и, в итоге, подписанием документа о капитуляции. Таким образом остров Готланд к полуночи с 22 на 23 апреля пусть пока ещё временно, но уже влился в состав русской империи. Временно потому, что официально акт перехода этой части шведского королевства под длань российского императора должен был состояться несколькими днями позже в ходе торжественной церемонии, которую новый российский губернатор повелел провести в ратуше города Висбю.
В воскресенье 24 апреля адмирал Н.А.Бодиско въехал через Южные ворота в губернскую столицу. На Большой площади был поднят российский императорский флаг и выставлен почечный караул. Над воротами с противоположной стороны продолжал трепыхаться на ветру флаг города с изображением овцы. Бургомистр П. Грёвесмюль вручил новому губернатору большой ключ от городских ворот и поприветствовал его в этом знаменитом ганзейском городе, «жемчужине Балтики», а также, обращаясь к островитянам в это первое Вербное воскресенье, призвал их к спокойствию и пониманию произошедшего, дабы не допустить взаимного применения силы.
Ответная речь Николая Андреевича была краткой и сжатой, к тому же произнесена по-французски. Он поблагодарил за ключ и пообещал уважать шведские законы и свободы. После полудня в город, грохоча, въехала артиллерия с множеством тягловых лошадей, лафетов, тележек с боеприпасами и солдатами в форме, белой от известковой пыли. Прибывшие поднялись на склон Замкового холма и установили там несколько орудий.
Комитет по расквартированию русских офицеров и солдат по домам местных жителей работал в поте лица. За один день население Висбю выросло на пятьдесят процентов.
Одновременно адмирал Бодиско принял главных чиновников островного начальства и объявил им, что от имени своего суверена взял на себя право владения этим городом и этой землею и что Его Императорское Величество назначил его губернатором Готланда. И попросил их продолжать исполнять свои обязанности, хотя и дал им понять, что они вольны поступать так, как им захочется. Большинство решили остаться на своих постах. Было ещё раз повторено обещание того, что остров будет сохранять свои старые законы и свою религию, а личная безопасность и сохранность собственности гарантируются. При этом единственной нагрузкой для жителей объявлялась необходимость содержать русские войска.
На следующий день Николай Андреевич Бодиско открытой прокламацией известил теперь уже всё население острова о формальной отмене шведского правления. Текст был подписан самим адмиралом и удостоверен его секретарем из местных чиновников. Затем он был скопирован за ночь командой писарей и 25 апреля 1808 года зачитан во всех действующих на Готланде девяноста трёх церквях таким же количеством пасторов, и никто из них, как узнал новый губернатор, при этом чтении даже не поморщился.
С этого дня шведский остров Готланд, «Гибралтар и жемчужина» Балтийского моря стал частью Российской империи, её самой западной частью и в некотором роде форпостом в борьбе за господство на этом море. А имя контр-адмирала и кавалера Ордена Св.Анны I-ой степени Николая Андреевича Бодиско теперь навсегда должно было быть вписано в анналы истории, как и предсказывал Его Величество во время памятной аудиенции.
Население на удивление быстро начало привыкать к новым реалиям и воспринимать русских «оккупантов» как несколько экзотичный элемент их будничной жизни, как любопытную и совсем неплохую на вкус специю. Да и не так уж оказалось болезненным для готландцев сменить родину, если старое отечество многие годы вело себя, как недруг, который оставил их остров совершенно незащищённым, отнял для войны у женщин их мужчин, и обобрал всех поголовно - как бедных, так даже и богатых, - лишив и денег, и работы. Никто, как оказалось, не тосковал по «дуралею»-королю, который недавно пытался подарить остров Мальтийскому ордену вместе с его обитателями, даже не удосужившись спросить их, а хотят ли они этого? Чего уж особо было тужить по старой родине, коли новая не пролила ни капли их крови, да и не собирается, видно, проливать и ничего у них существенного не отнимает. Вот ведь прошли маршем эти голодные и мучимые жаждой после морского путешествия русские солдаты от залива Слес до города Висбю, миновав несколько хуторов и деревень, и при этом не прозвучало ни единого выстрела, ни единой угрозы в адрес крестьян, не была обижена ни одна женщина и не была украдена ими ни одна курица.
Сразу же после благодарственной литургии по случаю прирастания российского государства бывшим шведским островом Готланд контр-адмирал Бодиско сел за свой первый рапорт Его Императорскому Величеству, в котором верноподданнейши уведомил, что, согласно приказу, принял в подчинение новое губернаторство. Рапорт был коротким и чётким. Бодиско не углублялся в чисто военные детали этой десантной операции, зато подробно остановился на уже проведённых и ещё предстоящих административных мерах, особо обратив внимание на благоприятное расположение бывшей руководящей здесь верхушки к новым властям, выразившееся в готовности служить верой и правдой новой отчизне. Упомянул Николай Андреевич в своем донесении и о том, что среди новых подданных Его Императорского Величества нашлись и такие, кто дал согласие вступить в русскую армию (правда, о том, что их пока оказалось два десятка человек не было указано).
*. *. *
Наутро следующего дня на борту двухмачтового брига, вышедшего под командованием капитан-лейтенанта Менделя из порта Слите (Slite), что расположен на северо-восточном побережье Готланда, Николай Андреевич отправил ключ от города Висбю, несколько старых военных барабанов, четыре шведские знамени и этот написанный в лапидарном стиле рапорт победителя, к которому, ничтоже сумняшеся, присовокупил просто-таки «вопль о помощи»: он крайне нуждался в подкреплении и потому просил незамедлительно прислать ему две роты пехоты, два казачих эскадрона, половину инженерной роты, а также несколько - по возможности - шести- и восемнадцатифунтовые пушек.
В этот же незабываемый понедельник, когда Готланд официально вошел в состав Российской империи, губернатор Н.А. Бодиско, контр-адмирал и кавалер, издал свой первый указ об обязанности населения поставлять русским войскам еженедельно по средам и субботам 4699 фунтов мяса, 1150 фунтов соли, 384 кувшина горилки, растительного масла по потребности и фураж для 100 лошадей.
Санкт-Петербург промолчал. Вернее, пришла пара каких-то невнятных сообщений, не имеющих никакого отношения к запросам о подкреплении. Это не могло не насторожить адмирала Бодиско и он, понимая, что Стокгольм, видимо, скоро очнется от летаргического сна, начал, помимо административных мер, параллельно предпринимать меры по укреплению оборонительных возможностей своей Готландской «губернии». Прежде всего они выразились в его решительном настрое на предотвращение контактов жителей острова с материковой Швецией, её восточным побережьем. Бодиско, как уже говорилось, даже пригрозил жестокими карами нарушителям этого запрета, вплоть до расстрела. Но, слава Богу, до этого дело не дошло, да и вряд ли могло дойти, хотя нарушителей хватало - Николай Андреевич был по натуре весьма мягким человеком и вообще не хотел, чтобы своими действиями он вызывал к жизни дух Апраксина, который с момента высадки русских войск не давал спать шведам, параноидально охваченных уже не первое столетие «русским страхом («rysskräck»). Тем не менее по его распоряжению порт города Висбю был заблокирован и перекрыт тяжёлыми железными целями. Также было отдано распоряжение конфисковать паруса и рули на всех судах местной приписки. В другой не менее важный порт Клинтхамн (Klintehamn) на западном берегу Готланда был направлен отряд солдат во главе с офицером для блокирования почтового сообщения с материком. Подобные посты были установлены в большинстве из других двадцати двух портов Готланда. Эскадра в бухте Слес получила приказ перейти в глубокую гавань в Слите, находившуюся севернее. Туда же был направлен отряд в сто пятьдесят человек и местная достопримечательность Мельничный холм, ощетинившись орудиями, превратился в грозное укрепление.
Скоро, однако, стало ясно, что многие из этих мер были приняты слишком поздно. Николай Андреевич догадывался, что встречные действия со стороны стокгольмских властей будут и их непременно надо ожидать: свинцовые тучи уже собирались на западном горизонте. Он, правда, не знал, что уже через пару дней после их высадки на остров некий готландский шкипер А.Линд сумел скрытно на паруснике добраться до порта Даларё (Dalarö), что на восточном побережье Швеции, в 50 км от Стокгольма, и передал через коменданта тамошней крепости донесение полковника аф Клинта «всемогущему и всемилостивейшему» королю Густаву IV Адольфу о произошедшей на острове «катастрофе». «Мудрейший» шведский монарх с помощью таких ключевых слов в информации, как «вражеская высадка», «две тысячи с лишним человек» и «шесть пушек», сделал глубокомысленный вывод, что незащищённый остров, вероятно, оккупирован. Своим монаршим взором он увидел толпу жутких, бородатых с монгольскими лицами русских солдат, перекатывающихся как волны через известняковые скалы «шведского Гибралтара», конфискующих королевскую собственность, церковное серебро и зерно, насилующих готландских женщин, уволакивающих молодую часть мужского населения острова, способного носить оружие, в рабскую армейскую службу русского царя и вводящих православный порядок в губернских церквях. Видение было пугающим. И король приказал, чтобы русские были «незамедлительно» выброшены с острова.
День и ночь русские береговые посты у Эстергарна, Клинтехамна и Слите следили за тем, не идут ли шведские военные корабли, либо не подходит ли запрошенное адмиралом Бодиско в его рапорте на имя императора подкрепление из Риги или Либавы. И если идут, то кто успеет вперед? Начиная с первых дней мая, когда по имеющимся данным Стокгольм приступил к стягиванию флота и войск в портах на своем восточном побережье, наблюдение было усилено.
Но в целом же повседневная жизнь на острове - как её мог видеть сторонний наблюдатель - протекала счастливо. Чиновники Готланда выполняли свои обязанности по-прежнему лояльно, только теперь на русскую корону. Крестьяне вели себя смирно, занимались весенним севом или приготовляли водку для домашних нужд. К концу мая даже планировалась неизбежная монетарная реформа, предполагающая переход от шведских риксдалеров к рублям. Да и вообще всё шло, казалось, замечательно: отношения между русскими офицерами и бюргерством становились всё более сердечными; и у солдат, похоже, не было оснований для недовольства островитянами, а у тех ими. О столь же прекрасных отношениях между военными и гражданским населением сообщалось в рапортах и из русских гарнизонов в Слите и Клинтехамне. Более того, как уже говорилось, начался набор рекрутов из местных крестьян в русскую армию. Их уже обмундировали и даже выплатили какую-то часть жалованья.
Опасность мирному существованию, наполненному деловыми радостями, которым предавался Николай Андреевич, управляя и создавая в этой новой губернии на западной окраине гигантской России, однако нарастала и процесс этот носил беспрерывный характер, имея вполне конкретные формы и действия. А именно: в Стокгольме точно проснулись и ужаснулись увиденному. И закрутился маховик подготовки к «освобождению» своей восточной провинции. Началась срочная переброска войск из южной шведской провинции Сконе (Skone) до порта и крупнейшей базы морского флота Карлскруны на восточном берегу материковой Швеции. Она заняла почти две недели.
Практически ежедневно, утром и вечером, Николай Андреевич лично инспектировал наблюдательный пост на колокольне церкви Св. Марии в Висбю, прекрасно осознавая, что пока невидимые тучи собираются где-то к западу от Готланда. Дни шли, но они,однако, всё ещё не появлялись на горизонте.
Но что было намного хуже и тревожнее, так это то, что не показывалось и затребованное им и даже вроде как обещанное подкрепление с востока, из России. То есть пока как на западном фарватере, так и на восточном царил полный штиль.
Неизвестность становилась всё более мучительной. Почтовое сообщение между Слите и восточным побережьем России хромало. Тем не менее морской министр П.Чичагов нашел возможность передать Николаю Андреевичу подарок от Его Императорского Величества с пожеланием благополучия. Это была позолоченная шпага с монограммой суверена.
Но не ее ожидал адмирала Бодиско. Хотя это было лестно и почетно, у него всё же крепло впечатление, что Александр I как-то охладел к экспедиции и принизил значение нового завоевания настолько, что теперь даже не напоминает ему о возможности вписать на вечные времена своё имя в исторические анналы Балтики.
Между побережьями Готланда и России в этом теперь русском внутреннем Восточном Балтийском море как будто бы образовался вакуум. Доставка почты становилась всё менее регулярной, депеши из дома - всё более расплывчатыми, а под конец и вовсе ничего не говорящими. О подкреплении сообщалось лишь мимоходом, дескать, части сосредотачиваются в Риге, но никаких сроков подхода подкрепления не указывалось. Никто, казалось, в столице больше не интересовался этим «Гибралтаром» Балтийского моря.
*. *. *
В этом мрачном настроении, всё сильнее опутывавшем Николая Андреевича, он стал смотреть на всех и вся другим взглядом. Он теперь никак не мог отделаться от подозрения, что его ближайшие шведские союзники на самом деле были людьми попросту двуличными и выгадывавшими во всем этом предприятии только какую-то свою выгоду. Не прошло и двух недель с момента высадки в заливе Слес, как Николай Андреевич вдруг оказался в ситуации, напоминающей ту, в которой прежде находился шведский адмиралтейский полковник аф Клинт, в добропорядочности которого веры уже не было. Бодиско ощущал себя преданным всеми: и монархом, и морским министром, и командующим флотом в Риге; он перестал даже доверять своим ближайшим помощникам из местной готландской администрации. Да и было с чего. После легко завоеванной победы мораль среди солдат и офицеров стала зыбкой, рядовые вели беспечно, часто напивались и много болтали. Их бдительность была равна нулю - гарнизон в Клинтехамне, важнейшей задачей которого было предотвращение любого почтового сообщения с западом, обманывали все кому не лень - почти ежедневно приходили данные о тайной переправке почты, возможно, при помощи рыбацких судёнышек. Ещё худшим было разложение среди офицеров. Большинство злоупотребляло застольями и спивалось, пользуясь навязчивым гостеприимством городских бюргеров. Некоторые высшие офицеры чувствовали себя до такой степени «как дома» в особняках торговцев и членов магистрата, что начали стричься и причёсываться «под шведов», подражали шведским бюргерским манерам, завязывали связи с дочерьми и жёнами мещан. Николаю Андреевичу иногда приходила в голову мысль, что гостеприимство жителей Висбю было своего рода военной хитростью: медленно и методично отравлять разум победителей с помощью вина, вкусной еды и цветистых тостов в их честь.
Ко всему этому неожиданно прибавился острый дефицит продовольствия. Город изнывал под бременем поставок русскому войску (четырем тысячам человек надобно было прокормить две с половиной тысячи солдат совсем не детского возраста), а попытки заставить селян разделить с горожанами эти тяготы снабжения провиантом были не слишком удачными. Недовольство распространилось теперь и на деревенских жителей. Бодиско был даже вынужден открыть для особо нуждающихся стариков и нищих специальные кухни и пойти навстречу требованиям разрешить рыбакам выход в море. И что в результате? Тайная почтовая связь с лежащей к западу от Готланда материковой Швецией стала явью, с которой ему пришлось мириться!
Полный хаос царил и в денежных делах. После распространения панических слухов о введении русского рубля и обесценивании шведских денег народ буквально в одночасье избавился от всех наличных бумажных купор и попрятал всю монетную наличность. Никто больше не хотел брать в оплату ассигнации и поскольку губернская казна была опустошена, то нечем стало платить денежное довольствие солдатам. Даже офицерам выплачивали лишь малую толику жалованья.
Когда сейчас Николай Андреевич возвращался к данным ему монархом инструкциям, то неожиданно для себя стал смотреть на них другими глазами и много мрачнее: «После произведённой высадки надлежит Вам направить всё Ваше внимание и силы на упрочение Вашего собственного положения на Готланде до той поры, пока обстоятельства не потребуют, чтобы Вы оставили остров...» Оставили? Как могло произойти, что он раньше не задумывался над этой фразой? Что значит «оставить остров»? Этот «Гибралтар Балтики»? Оставить остров, который превратил восточную часть Балтийского моря во внутреннее море России? И как же он «упрочил своё положение на острове»? Тем, что положился на двуличных и корыстолюбивых чиновников из местных?
Бодиско, измотанный рабочими сутками, длившимся и по восемнадцать и по двадцать часов, наполненными делами, часто вызывающими у него отвращение, просто устал. Он стремился быть человечным и цивилизованным управителем, но начал понимать, что, видимо, в скором времени ему придется перейти к мерам по наведению порядка более суровыми мерами: выяснять отношения со своими же офицерами, пороть солдат плетьми за разболтанность и пьянство, арестовывать чиновников, наказывать растратчиков и взяточников, казнить шпионов и прочее.
И при этом его постоянное угнетало то, как на самом деле относятся к нему население Готланда? Как к единовластному, но справедливому правителю острова или все-таки видят в нём «ужасного» Апраксина?
Он пока ещё не знал, как раз в эти дни 13-14 мая 1808 года первая шведская эскадра снялась с якорей и вышла из порта Карлскруны на восточном берегу Швеции. Тут же с быстротой лесного пожара по южным районам острова разнеслась весть о приближении шведской спасательной экспедиции. Вскоре Николаю Андреевичу доложили, что на юге были замечены два шведских военно-морских судна - крупные линейные корабли «Отвага» («Tapperheten») и «Мужество» («Manligheten»): они двигались в северном направлении вдоль восточного побережья острова. А затем пришло, честно говоря, давно ожидаемое им сообщение о том, что российские суда, стоявшие в бухте Слите, были блокированы этими шведскими кораблями. Расположенный там русский гарнизон численностью в 150 человек не открыл по ним огонь с Мельничного холма и ни один из русских кораблей не сделал ни малейшей попытки вырваться из блокады. Но ничего пока не предпринимали и шведские линейные корабли. Помимо них, заблокировавших русские экипажи и сто пятьдесят солдат гарнизона, в гавань Сандвикен южнее Эстергарна вошло несколько других шведских судов. С флагманского корабля «Густав IV Адольф» командующий шведским экспедиционным корпусом адмирал Рудольф Сёдерстрём выслал прокламацию, которую должны были распространять среди прихожан острова местные священники.
В рапорте о состоянии дел в эти дни адмирал Бодиско докладывал в столицу:
«Два шведских линейных корабля, «Tapperheten» («Отвага»), 64 пушки, и «Manligheten» («Мужество»), 62 пушки, блокировали гавань Слите и находящиеся там наши транспортные суда. В Сандвикене, южнее Эстергарна встали на якорь четыре линейных корабля, один фрегат, два брига и одна яхта. Флагманским кораблём «Густав IV Адольф», 78 пушек, командует контр-адмирал Р.Седерстрём. Другой линейный корабль, идентифицированный как «Владислав» («Vladislaf»), 74 пушки (захвачен у нас шведами в битве при Гогланде в 1788 г.). Прочие линейные корабли — «Принц Фредрик Адольф», 62 пушки, и «Äran» («Слава»), также 62 пушки.
Численность экипажей линейных кораблей - 500-600 человек.
Другие суда — фрегат «Беллона», 40 пушек, бриги «Svalan» («Ласточка») и «Disa» («Диса»), а также яхта «Falken» («Сокол»).
На берег высадилось около 1500 человек, вероятно, половина имеющихся в наличии сил. Число офицеров - 60. Число унтер-офицеров — 70. На берег доставлено шесть шестифунтовых полевых орудий и восемь трехфунтовых мортир.
Население активно сотрудничает с вторгнувшимся противником. Большое число тягловых лошадей доставлено к месту высадки и ещё часть находится на пути в момент написания данного рапорта».
В тот же день адмиралу доложили о прибытии в его штаб-квартиру шведского парламентера, майора фон Юлена, который предложил русскому командованию от имени адмирала Р.Сёдерстрёма безоговорочную капитуляцию. Бодиско ответил отказом, сославшись на численное превосходство русских войск, однако шведский майор высокомерно заверил адмирала в том, что он очень ошибается и что шведы располагают силами вдвое большими, то есть в пять тысяч человек, плюс мужское население острова, которое якобы в «бешенстве после трех недель русской тирании» и поэтому получило приказ вооружаться. Кроме того, дорога для русских войск к отступлению к своим судам в бухте отрезана, а остров Готланд окружен патрульными шведскими и английскими кораблями, которые в том числе заблокировали и русский флот в Слите. После чего майор передал бумагу со шведским видением условий капитуляции и остался ждать ответа в соседнем помещении.
Бодиско без промедления созвал на совещание весь свой офицерский состав и обрисовал общую обстановку, силы неприятеля и вооружение, информировал о предложенных условиях капитуляции, а также напомнил о том, что по-прежнему нет никаких признаков выхода из порта Риги обещанного подкрепления. Мнение офицеров было неоднозначным: большинство трезво оценило безвыходность ситуации; меньшая часть, казаки и боевые офицеры, довольно резко выступила против и, более того, возмутившись настроем самого адмирала на принятие условий капитуляции, даже пригрозили ему соответствующим донесением командующему Балтийским флотом.
Несмотря на это, было принято решение вступить в переговоры со шведами на основе их бумаги. Переговоры, мол, ещё не капитуляция. В ходе их выяснилось, что силы шведов, действительно, велики и они ожидают подхода дополнительных подкреплений.
Уточненные условия капитуляции были теперь таковы: русские должны были покинуть территорию острова Готланд за двое суток, сложить при этом всё оружие и дать честное слово, что ни один из участников этой «захватнической» операции в течение года не будет воевать против Швеции или её союзников. Отдельно выдвигалось требование выплатить компенсацию за все, что было якобы повреждено, разрушено, реквизировано или конфисковано русскими войсками.
В обмен русским транспортным судам с обезоруженным войском на борту предоставлялась возможность вернуться в Либаву, Виндау и Мемель. Оказалось, что шведы всё это время не дремали и знали даже порты базирования русских кораблей.
Согласование текста капитуляции закончилось в ночь на 16 мая. Причем документ получился довольно сжатым и не выходил за рамки тех первичных предложений, которые передал майор фон Юлен. Русским переговорщикам удалось сделать расплывчатым пункт о выплате «компенсации» за ущерб (речь там шла в основном о казне, которую прежняя шведская администрация раздергала, якобы спасая от приближающихся к Висбю русских войск, и никто толком не знал, куда точно делись хранящиеся там денежная наличность и прочие материальные ценности; переметнувшиеся на русскую сторону, а теперь готовящиеся вновь встать под королевские знамена чиновники прятали глаза; да и никто тогда ещё не знал, как и чем завершится война 1808-09 гг, хотя чаша весов уже явно склонялась в нашу пользу).
В ту же ночь контр-адмирал и кавалер Н.А.Бодиско поставил свою подпись под печальным для нас текстом капитуляции.
Эта подпись означала, что восточная часть Балтийского моря больше уже не была внутренним морем России.
Это означало также, что Готланд опять сменил родину.
*. *. *
17 мая одетые в свою зелёную форму шведские егеря под громкую музыку духовых инструментов и звуки труб вступили в Висбю через Южные ворота. Крики «ура» прогремели на Южной площади и вдоль улицы Адельстатан, повдоль которой уже реяли шведские флаги.
Горожане, резко посмелевшие после русской капитуляции и потерявшие всякий страх перед «Бодиско и его кровавыми прихвостнями», толпами собирались на Замковом холме и усердно демонстрировали свою непревзойденную «шведскость» и лютеранскую радость по поводу освобождения и геройских подвигов адмирала Седерстрёма и его бравых солдат. Все, кто имел возможность, поднимали над своими домами припрятанные до поры и времени сине-желтые шведские флаги. Вот только вновь ставший шведским бургомистром П.Грёвесмюль не имел возможности преподнести «адмиралу-освободителю» городские ключи, которые каким-то (!) образом занесло в Санкт-Петербург. Да и освобождение от «русских орд» грянуло так нежданно, что новые ключи просто не успели изготовить.
Вскоре показался закрытый экипаж, в котором в направлении Слеса выехал русский адмирал и теперь уже бывший губернатор Готланда. Стоявшая вдоль дороги толпа несостоявшихся подданных русского императора, увидев его, начала метать в экипаж камни, тухлые яйца и прочую дрянь, воинственно вопя разные угрозы в адрес «кровавой собаки» («den blodige hunden”) Бодиско. Теперь, после окончания эпохи русского «ига» на Готланде, для всех казалось естественным различными способами поощрять проявление «шведскости».
Русские солдаты, расквартированные в Висбю, Климтехамне и других местах на готландском побережье, сходились в Слите для погрузки на свои транспортные суда. Там им пришлось проходить сквозь толпу разбушевавшегося населения. Солдаты перед тем как взойти на борт бросали своё оружие, и чем выше росла эта куча из мушкетов, сабель и портупей, тем больше злобствовали шведы, еще вчера приветливо улыбавшиеся русским, всячески демонстрировавшие им свою «радость» пребывания под рукой русского императора и изрыгающие хулу на своего «придурковатого» короля. Теперь же местные «смельчаки» призывали повязать «русских свиней» пачками, сбросить их в море, а суда спалить. Но дальше истеричных криков дело не пошло, да и не могло пойти в силу, скажем так, природной нерешительности шведов, которую когда-то сумел чуть ли не искоренить у них «железная башка» король Карл XII. Но все это сейчас было в невозвратном прошлом. Погрузка войск прошла без инцидентов. Поднялся на борт своего флагманского корабля и контр-адмирал Н.А.Бодиско.
18 мая 1808 года шведские линейные корабли «Отвага» и «Мужество» как будто нехотя отошли в сторону, открыв для русских судов выход из бухты в море. Блокада была снята. Русские корабли подняли якоря и взяли курс на Либаву. 19 мая флот был уже у родного курляндского побережья.
Военная реальность бывает представлена самой абсурдной иронией. В Риге как раз только что была закончена погрузка на борт крупного экспедиционного корпуса. Флот уже стоял готовым к выходу, когда пришла весть о капитуляции. Они вполне могли попросту разойтись в море.
И поэтому операция по деблокированию теперь потеряла всякий смысл.
*. *. *
Ещё не успели скрыться за горизонтом паруса кораблей «захватчиков», как в крестьянских усадьбах и господских домах Готланда уже, захлебываясь от распирающей радости, пошли рассказывать друг другу о том, как все - от мала до велика - мужественно дрались с русскими, как угрожали им ножами, ухватами, дубинами и лопатами, беря их на испуг, как всячески все эти двадцать шесть дней боролись и вредили им прямо-таки партизанскими методами - то есть другими словами, на пустом месте начинал создаваться героический эпос о славных защитниках Готланда, который с годами обрастал такими деталями и ускользнувшими от историков подробностями, что можно только диву дивиться. Среди готландцев начал ходить целый список так называемых «лубочных стихов», придуманных местными «виршеплётами». Не сделавшие ни одного выстрела, не пролившие ни одной капли крови островитян русские солдаты, как, впрочем, и сам адмирал Бодиско, получили в них характеристику «кровавых собак», «кровопийцев», несущих им гнет и унижение. Справедливости ради надо сказать, что в народных стихах досталось и правящей верхушке на Готланде, переметнувшейся ради своего благополучия на сторону русских, запросто предав тем самым своего короля и лютеранскую церковь.
Правда в некоторой степени «пострадавшие» от русских солдат за время их пребывания на острове всё-таки были. Вернее, остались после их ухода. В январе 1809 года, то есть через положенное природой время, на Готланде родилось множество «апрельских детей». А всё это случилось потому, что после первых дней, когда улеглась паника, связанная с приходом русских войск, островитянки вдруг сообразили, что солдатики их новой отчизны и щиплют-то не больнее, чем солдаты прежней, да и дух от них идёт ничуть не противнее, чем от своих пьяниц и пустомель или тех, кого королевские власти забрили в рекруты и отправили в Финляндию - считай, на край света - воевать с русскими. А уж вернутся они оттуда или нет, то известно только Богу. И вот теперь приходилось держать ответ. Хорошо было, когда попадались милосердные пасторы, которые вносили в церковные книги только год, а не месяц рождения «детей апреля». Этих «апрельских» - ну и, отчасти, «майских» тоже - детишек всю жизнь дразнили «казачатами» и «русачатами», словно это была их вина и будто их непохожесть на готландских мальчишек и девчонок была хуже, чем отличия, привнесенные на остров ухарями из Любека, Померании, Вестфалии, евреями, датчанами, купцами из Бремена и семидесяти шести других ганзейских городов, матросами из Голландии или материковой Карлскруны.
*. *. *
Известно, что контр-адмирал Н.А.Бодиско, покидая Готланд, лелеял надежду когда-нибудь вновь вернуться на этот остров, но уже более подготовленным, чтобы завершить свою полезную для российской державы миссию в Балтийском море. Но этого так и не случилось.
Неудача на Готланде привела к резкому обострению противоречий между морским министром П.Чичаговым и недавно назначенным военным министром А.Аракчеевым, которому вскоре суждено было стать символом крайне реакционной внутренней политики России.
Когда тот и другой уже истощили все аргументы в отстаивании своих позиций, в зону политической борьбы очень кстати «вплыл» Николай Андреевич Бодиско, ставший идеальной мишенью для нападок с обеих сторон. Оба политика мгновенно объединились в намерении превратить его в «козла отпущения». И это им вполне удалось. Плюс помогли доклады тех офицеров его экспедиции, которые так и не согласились с «постыдной капитуляцией», тем более что ровно через год Россия должна была отмечать столетие памятной Полтавской битвы и величайшего поражения «непобедимой» шведской армии короля Карла XII. Да и нынешние военные действия в Финляндии против Швеции шли успешно - и вдруг такой вот казус!
Н.А.Бодиско отдали под военно-полевой суд, в ходе которого он был обвинен во всевозможных предательствах. Его аргументы, что он, мол, хотел предотвратить ненужное кровопролитие в столкновении с числено превосходившим его противником, стремился не подвергать разрушению исторический город Висбю и был уверен в том, что так или иначе найдет в будущем общий язык с островом и его населением, были совершенно безуспешными в обстановке, когда между Россией и Швецией шла война за господство на Балтике.
По приговору военного суда он был уволен, его лишили ордена Св. Анны I-ой степени и сослали «на вечные времена» в Вологду, где он прожил несколько лет. Но Его Величество, обещавший когда-то вписать его имя в исторические анналы Балтики, вскоре проявил свое императорское милосердие и вернул его на службу, возвратив также Николаю Андреевичу звание контр-адмирала и кавалера ордена Св. Анны I-ой степени.
Дни свои он закончил в относительном почёте, уйдя из жизни в 1815 году в должности коменданта русской крепости Свеаборг. На его могильной плите надпись: «Муж чести, старый добрый господин».