Память Культуры
20 апреля 1947 года родился Вячеслав Алесеевич ГВОЗДКОВ (1947 – 21.01.2018), театральный режиссер, актер, педагог, заслуженный деятель искусств Узбекской ССР и России, поставивший более 150 спектаклей в России и Европе. С 1995 года он возглавлял Самарский академический театр драмы имени М. Горького. К его 75-летию в прежней «Свежей газете. Культуре» мы опубликовали интервью с его другом, коллегой и преемником на посту худрука театра Валерием Гришко. Через месяц не стало и Валерия Викторовича.
Валерий Гришко: «Вячеслав Гвоздков проповедовал культ свободного человека»
20 апреля Вячеславу ГВОЗДКОВУ должно было исполниться 75 лет. К этой дате художественный руководитель Самарского академического театра драмы Валерий ГРИШКО делится воспоминаниями о своем друге, с которым его связывают учеба на курсе Георгия Товстоногова, килька из сцены спектакля «Затейник», взаимное признание таланта и десятилетие руководящей работы в театре плечом к плечу.
С Вячеславом Алексеевичем мы впервые пересеклись – и, как оказалось, на всю жизнь – в 1974 году, когда поступили на режиссерский курс Георгия Александровича Товстоногова в Ленинграде. Мне посчастливилось в том году поступить с первого раза, как это ни удивительно, а Слава поступал еще в предыдущий набор, но по каким-то соображениям Георгий Александрович предпочел других.
Конечно, не только Георгий Александрович набирал режиссерские курсы, но, тем не менее, Слава хотел именно к нему. Слава был целеустремленным. Он четыре года работал актером, окончил Саратовское театральное училище, побывал в Барнауле, где у него состоялись первые режиссерские опыты, потом стал артистом в Малом драматическом театре, но спустя несколько лет он снова пришел к Товстоногову. Конечно, это впечатлило Георгия Александровича: «А почему вы не поступали в годы между наборами?» А Слава говорит: «Я хотел именно к вам!» Это всё о его характере. Он дождался и поступил, когда ему было уже 27 лет.
***
Особенность обучения у Георгия Александровича заключалась в том, что хотя половина курса имела актерский опыт в профессиональных театрах, мы начали с нуля – с этюдов на память физических действий, на общение. За первые два года мы прошли практически всю актерскую школу. Насколько она была подробной, свидетельствует забавный пример, когда мы встретились с Вячеславом Алексеевичем в одном отрывке.
Я не помню, как возник этот отрывок, но это был первый акт пьесы Виктора Розова «Затейник»: встречаются два друга, один предал другого – главного героя Затейника, у которого из-за этого рухнула карьера. И вот спустя годы они встречаются в парке, где работает Затейник. По сюжету как раз в этой сцене посиделок выясняется предательство и предъявляется счет. Слава играл Затейника, а я друга-предателя.
Начали репетировать. Наш преподаватель Аркадий Иосифович Кацман на всё это посмотрел и говорит: «Это всё не то!» Предложил вместо обычного стола поставить теннисный, ведь дело происходит в парке, а не в кабинете, и поругал за колбасу, которую мы выбрали для закуски. А у нас все было по правилам: если пить, то пить, если не водку, то воду. А Аркадий Иосифович говорит: «Теннисный стол, на краю стола бутылка, которую приносит предатель, и всё, что смог достать на закуску Затейник, – банка соленой кильки, ну и горбушка хлеба».
И вот мы начали репетировать. У нас всегда был главный принцип: всё через актера, через подлинность проживания, через поиск интересных ярких подробностей. Поэтому должна была возникнуть целая партитура: как мы говорим, выпиваем, как мы пьянеем – и всё это, поедая хлеб с соленой килькой.
Каждый отрывок репетировался долго – не один раз, не два, не три. Это сейчас в профессиональном театре такой возможности практически нет, поэтому на такую сцену потратится три-четыре репетиции. А мы тогда потратили, наверное, недели две и ели эту кильку. Господи! Я до сих пор, когда ее вижу, говорю: «Уберите только это со стола!» Над нами все наши коллеги, у которых были нормальные отрывки, без таких физиологических подвигов, смеялись. Но Слава мне подавал пример: «Давай! Давай! Мы это должны сделать!» В результате получился отрывок, который был признан лучшим на курсе. И дальше нас начали возить и всем показывать – знамя мастерской Товстоногова. Так продолжалось два года.
***
На пятом курсе мы разъехались в профессиональные театры, был спрос на выпускников курса Товстоногова. Слава остался в Ленинграде, в Театре на Литейном, и поставил, кажется, детский спектакль. Мы не виделись практически год, и когда встретились, Слава ставил уже в Перми. Тогда он выпустил не один, а даже два спектакля. Второй не был запланирован, но он уговорил актеров. Репетировали вечерами и ночами.
Вообще постановка дипломного спектакля, когда ты себя первый раз утверждаешь в профессиональном театре, – это достаточно сложный момент: что бы ты ни окончил, актеры всё равно к тебе относятся: «Ну, а что ты? Всего первый спектакль в жизни ставишь. Главный режиссер всё равно переделает». Но ни у Славы, ни у меня главные режиссеры ничего не меняли.
На защите у нас экспертом был Евгений Рубенович Симонов, тогда главный режиссер Театра Вахтангова. Мы получили свои дипломы. Я – красный, а Слава – обычный синий, из-за одной тройки по немецкому. Все оценки у него были хорошие, но вот эта тройка по немецкому…
Он говорил: «Не могу я этот немецкий учить». У него и у меня отцы были фронтовиками. Отец ему много рассказывал. Он окончил летное училище буквально за несколько дней до войны и с самого начала попал на фронт.
***
Слава работал великолепно. Я даже могу сказать, что читал с белой завистью о его спектаклях. Знаковым спектаклем у него был «Старый дом» по пьесе Алексея Казанцева. Спектакль по этой пьесе стал и его последней работой в самарском театре: он начал только первые репетиции, но выпускать его пришлось уже мне.
В те времена это была революционная пьеса. В советском театре таких вещей не приветствовали. Поэтому шум об этом спектакле пошел. И я знаю, что к Славе сразу начали ездить директора театров: «Давай ко мне! Давай ко мне главным режиссером!» Но у Славы был принцип: «я могу работать только в городе-миллионнике, потому что в городе-миллионнике зрителей хватит не на один сезон». Многие спектакли мы играем по сто – двести с лишним раз. Это преимущество, и не нужно участвовать в гонке, как в городских театрах, где ставят по 10 спектаклей в год и тут же их снимают.
Он выбрал Ростовский ТЮЗ, и там пошли громкие премьеры. В те годы я посмотрел его спектакль «Нина» по пьесе Андрея Кутерницкого в ДК имени Кирова на Васильевском острове. Они приехали на гастроли, и я увидел просто потрясающий спектакль.
И дальше всё, что он ставил, становилось театральным событием. Я даже помню, что на развороте в журнале «Театральная жизнь» была целая полоса посвящена ему: «Эффект Гвоздкова».
Его позвали в Театр Ленинскогокомсомола, сейчас это «Балтийский дом». Там он организовал фестиваль, который стал его детищем. Но всё не очень сложилось. Это были ужасные 90-е, когда в театре была страшная финансовая ситуация, которая отражалась и на людях, и на работе.
***
Его начали приглашать за границу. Ставил спектакли в Швейцарии, очень много работал в разных театрах Эстонии. До недавнего времени – сейчас в условиях новой политической реальности не знаю – в театральных заведениях и на режиссерских курсах Таллинна был спецкурс «Спектакли Вячеслава Гвоздкова». Тогда его Сергей Соколов и привез в Самару.
Это всё Светлана Петровна Хумарьян его отслеживала и хотела пригласить на работу. В результате Соколов его уговорил, и началась нелегкая жизнь: в театре оставался Петр Львович Монастырский, сами понимаете, как работать в одном театре с человеком, который сорок лет им руководил, а теперь должен быть очередным режиссером.
Было огромное количество забастовок – кто за Петра Львовича, кто за Вячеслава Алексеевича. А Слава человек с характером, он мне рассказывал, что думал уйти сразу, а потом решил, что останется. Здесь он нашел свою любовь – Ларису. И здесь он проработал 22 года до последнего дня.
***
Я ставил спектакль «Амадеус» в новосибирском театре «Красный факел». Тогда мне позвонил Слава и сказал: «Я к тебе заеду, посмотрю». А я говорю: «Что ко мне заезжать, у меня только черновые прогоны!» Премьера через две недели. Правда, уже декорации какие-то были и подавались костюмы, но кто-то на репетиции еще выходил с непришитыми рукавами. В общем, рабочий процесс.
Тогда новосибирский театр проживал нищенское положение – там было 8 рядов для зрителей и шли какие-то легкие комедии. Слава приехал, посмотрел прогон. У него всегда была такая мощная, можно сказать, купеческая жилка, и он сказал: «На следующий год ставишь этот спектакль у меня, но в другом оформлении. Это должен быть имперский театр».
Когда я ставил «Амадеуса» в Самаре, то столкнулся с редким случаем, когда художественный руководитель и директор говорит: «Нет, нужно еще богаче!» Костюмы шили в Санкт-Петербурге. Они до сих пор смотрятся, как будто бы их вчера привезли, так как это настоящее шитье, а не набивка. Их можно в музее выставлять.
Он меня, конечно, подкупил своим отношением. Тогда все пытались экономить на спектаклях, а он научился не экономить, а зарабатывать – вложить много и получить еще больше. В этом у него был талант. Не всё всегда получалось, были и пролеты. Я говорил: «Слава, это не тот спектакль!» Мы даже счет вели: сколько раз я оказывался прав, а сколько он. Он делал все на полную катушку.
***
Мы много говорили про Самару, про самарского зрителя, про его предпочтения. Но дело было не только в городе, но и во времени, в котором мы жили, в том наследии, которое он получил от Петра Львовича. И ему, классному режиссеру, который был нарасхват, очень долго было обидно слышать: «Нет, ну это уже не театр Петра Львовича». Ну конечно, нет. Потому что это театр Вячеслава Алексеевича! Он с совершенно другим темпераментом, другим художественным импульсом. Главное, говорил он мне про театр в Самаре, что, по его замыслу, это обязательно должен был быть зрительский театр.
***
Мы думали, кто будет преемником. Нужно было, чтобы он вырос у нас в театре и зарекомендовал себя, а не просто кого-то пригласить со стороны. Один за другим менялись варианты: люди приезжали, ставили, и все время у нас не складывалось. Мы порой даже вмешивались, так как надо было просто уже спасать спектакль.
В 2017-м Вячеслав Алексеевич отправил меня в Питер посмотреть курс Вениамина Михайловича Фильштинского. Я встретился с двумя выпускниками – Марией Селедец и Михаилом Лебедевым.
Так получилось, что Маша первой поставила спектакль «Жанна», где главную роль играет ЕленаЛазарева. Михаил Лебедев начал работать над постановкой еще при жизни Вячеслава Алексеевича. Молодой режиссер, но он уже поездил, поработал в разных театрах – в Хабаровске, в Новокузнецке. Вячеслав Алексеевич не дожил до премьеры, и выпускать спектакль пришлось уже мне.
Так и получилось, что сегодня я художественный руководитель театра, а Михаил Лебедев – главный режиссер. Таким образом, происходит преемственность. То же самое было, когда мы работали с Вячеславом Алексеевичем – плечом к плечу.
***
Слава с первого взгляда казался суровым человеком, но на самом деле он был очень добрый. В работе – буйный, вулкан! Я в работе более рассудительный и спокойный, но принимал решения гораздо жестче. Он всегда всех жалел, когда кого-то предстояло наказать или понизить надбавку из-за профессиональных проступков. Мне приходилось его уговаривать, а он: «Там же семья, там же дети!» Тут тоже семья, тут тоже дети, которых мы выпустили три курса, и наша задача – заботиться об актерской семье, которая находится в театре.
Чего в нем не было из того, что есть у очень многих режиссеров, – это ревности, что человек может поставить спектакль лучше, чем он. Приглашая режиссеров, он говорил: «Я хочу, чтобы ты поставил спектакль лучше, чем я!»
На ваш вопрос, что такое «театр Гвоздкова», могу попробовать ответить так: Вячеслав Алексеевич никогда не был одномерным режиссером. Единственное, он сам всегда говорил: «Я мужской режиссер». Он проповедовал культ свободного человека.
Я выпустил в прошлом году «Полет над гнездом кукушки», но это была его заявка. Он сам хотел ставить этот спектакль, тем более что у него уже был знаменитейший спектакль по этому произведению – в Ташкенте. Тема Вячеслава Гвоздкова – свободный человек, который преодолевает все, исповедуя свои принципы, свой взгляд на мир, в котором он живет, и тем самым меняет его.
Могу сейчас сказать лишь, что мне его очень не хватает.
Беседовала Ксения ГАРАНИНА
Опубликовано в «Свежей газете. Культуре» от 14 апреля 2022 года, № 8 (229)