Раз уж зашел здесь разговор об Харитоновой Нине Степановне, наверное, грех если не вспомнить, не помянуть эту скромную и милую женщину, которая будучи всего лишь простой учительницей русского языка и литературы, в самой обычной чистопольской школе, так много сделала для русской литературы.
Нина Степановна была моей первой наставницей и учителем в литературе. Я, тогда еще совсем молодым, пришел в литературное объединение «Ступени», которое она возглавляла. Она сразу как-то выделила меня, приблизила к себе, много занималась со мной индивидуально. Она требовала от меня, чтобы я показывал ей каждое мое вновь написанное стихотворение, тщательно разбирала все вплоть до каждой строчки. Ее советы и замечания были просто безупречны и настолько ценны, насколько только это возможно. Заседания литобъединения проходили обычно по вечерам. В те времена транспорт, особенно в вечернее время, в темное время суток, до нашего села был чрезвычайно редок. И возвращаться домой приходилось пешком и в одиночку. На литобъединении мы настолько пропитывались духом поэзии, который так мастерски вливала в наши души Нина Степановна, что обратный путь домой, по ночной пустынной, и далеко не близкой дороге, сам по себе рождал строки. Помню я тогда, шагая под лунным светом, написал:
Звезды, месяц, небосвод, да простор земной.
Эта зимушка снежком замела путь мой.
Путь нелегкий, путь далекий, путь ко мне домой.
Ой, морозец ты мороз, подгоняй родной
Ой дороженька, дорожка вдаль веди меня.
Вот уж скоро, с поворота милые края.
Милое окошко, за окошком свет.
Ждут меня сегодня, а быть может нет?
Я войду с порога, обниму тебя.
Обниму родная, милая моя.
Обниму я сына. дочку обниму.
Нежно приласкаю, на руки возьму.
Жарко расцелую, расскажу где был.
Вы поймете, милые- я вас не забыл
Ой мороз- морозец, ой, дорожка вдаль,
Поскорей развейте мне тоску печаль.
Ой, вы ноги- ножки поскорей меня
Вы несите в милые, отчие края.
Так продолжалось где-то с год. Потом судьба моя распорядилась по-своему. Сказалась тяжелая контузия, полученная в армии и меня парализовало. Как сейчас это называют – инсульт. Год я провалялся по разным больницам, но не сдался, встал на ноги и вернулся к нормальной жизни. Но, в литобъединение уже не вернулся. В своей литературной деятельности я уже ушел совсем другими путями.
Только через где-то лет тридцать, когда я уже имел довольно значительную известность, судьба опять свела меня с Ниной Степановной. А, точнее сказать, даже и не судьба, а сам я опять пришел под ее попечительство. Не помню где, но как то я раздобыл ее номер телефона. Тогда уже были сотовые телефоны. И набрал этот номер. Каково же было мое изумление, когда с первых же звуков моего голоса она узнала меня:
- Женя, ты?
- Я, Нина Степановна.
- Ты где сейчас?
- Да вот, сейчас в Чистополе.
- Давай немедленно приходи.
И продиктовала свой адрес. Встреча была очень теплой. Она, как только я перешагнул через порог ее квартиры обняла меня, провела в зал и усадила за большой стол., стоявший посреди этого зала. В тот вечер мы с ней засиделись допоздна. Она все выспрашивала меня о моей жизни в эти годы, что мы не встречались. А больше она все требовала и требовала, чтобы я читал свои стихи, написанные в этот период. Надо сказать, что на похвалы она всегда была скупа. Но каким-то совершенно непостижимым образом, она давала понять о своем отношении к написанному и прочтенному. В конце нашей встречи она вдруг неожиданно спросила;
- У тебя есть твои стихи в распечатанном виде?
- Ну так, немного есть. Те, которые я распечатал для различных выступлений.
- Немедленно найди возможность, распечатай их все и принеси.
- Как? Все? – Изумился я.
- Да, все. Мне нужно посмотреть их все.
- Но их много. Из тех, что сохранились, что в компьютере только больше двух тысяч.
- Вот все и неси.
Я был не то что удивлен. Я был потрясен этим. Но просьбу ее я все-таки выполнил. Тем более, что это было совсем не сложно. Принтер у меня был свой. Но, это потрясение было ничто, по сравнение с потрясением. Когда она вернула мне всю эту груду бумаг с ее пометками буквально к каждому стихотворению. Меня потрясло, какую гигантскую работу она проделала при ее то занятости.
Ее проникновенность в мире стихов, в мире поэзии была просто потрясающей. Однажды я почитал ей некоторые главы из моего романа в стихах «Далекие годы». Внимательно выслушав меня, она подытожила услышанное: «В стиле Твардовского написано». Меня в очередной раз это потрясло. Я действительно писал первые главы этого романа под впечатлением только что прочитанной поэмы Твардовского «Василий Теркин».
Она была потрясающим человеком не только в литературе, но и в жизни. Ее скромность, при всей ее известности в литературном мире, просто поражала. Ведь ее знали буквально все, кто так или иначе был связан с литературой. И все относились к ней с глубоким уважением. Я уж не говорю, об Алешкове, бывшим тогда председателем Татарстанского отделения Российского Союза писателей, Виль Мустафине, руководившим казанским отделением этого же союза, об Рустеме Кутуе, поэте и сыне известнейшего татарского поэта Аделя Кутуя, о Диасе Валееве и многих других. Все они при наших с ними встречах справлялись о ней, о ее жизни и деятельности, о ее здоровье. Границы ее известности простирались намного дальше Татарстана. Я помню она много рассказывала мне об Николае Асееве, Борисе Пастернаке, Константине Федине, Михаиле Исаковском, Арсении Тарковском, Константине Треневе, Гладкове, Твардовском многих других. Как она показывал мне письма из ее переписок с их родственниками и детьми. Как показала мне письмо от тогдашнего премьер-министра России Егора Гайдара, внука известнейшего писателя Аркадия Гайдара.
Но больше всего мы, конечно же говорили о поэзии и стихах. Каждый раз она подбирала и протягивала мне стопочку книг различных поэтов:
- Ты должен не просто почитать эти книги, эти стихи. Ты должен пропитаться ими. Чтобы они жили в твоей голове рядом с твоими стихами.
Именно тогда я написал:
Как спокойно и тихо в квартире у Вас.
Воздух лишь добротою напитан.
Захожу затаенно сюда каждый раз,
Вы простите, не столь я начитан.
Вы простите меня, что назойлив порой.
Я быть может уже Вам и в тягость.
Только вновь к Вам иду за своею мечтой,
За строкою, что дарит мне радость.
Вы протянете тихо мне стопочку книг.
Улыбнетесь - Вот это читайте...
- Я ведь, знаете, к строкам душою приник
И пред ними мой долг неоплатен.
Как спокойно и тихо в квартире у Вас.
Воздух лишь добротою напитан.
Может, буду, когда ни будь здесь без прикрас
В память Вашу поэтом записан.
Многообразен был круг ее интересов не только в литературе. Она живо интересовалась всеми проявлениями жизни. И, иногда, эти ее проявления были несколько неожиданными. Когда однажды я рассказал ей о случае, в общем то невероятном, происшедшим со мной в Елабуге, в доме музее Цветаевой, она восприняла это совершенно серьезно и спокойно. «Ничего удивительного – Сказала тогда она. – Ты из этого мира. И этот мир понимает тебя и принимает таким, какой ты есть». Больше того, она совершенно с полной серьезностью потом поделилась этим со своей подругой соседкой. (Как рассказала мне об этом потом ее дочь, Вера). Это было полностью неожиданным. При ее материалистическом складе мировоззрений, при всей ее атеистичности, она, по меньшей мере, должна была принять меня за сумасшедшего. И еще, никогда не забуду, как она сказала тогда мне и обо мне: «Это стихотворение ты тогда в музее написал ведь не только о Цветаевой. Ты же его и о себе написал. Ты думаешь, что я не представляю, как тебе живется в литературе? Ты думаешь я не знаю этого? Ты же в своих стихах полностью открыт, ты обнажен в них, твоя душа в них обнажена. Ты открыт всем ветрам. Вот они и дуют на тебя со всех сторон. Что, скажешь тебя везде вот так вот принимают? Что тебя не обливают грязью? Не устраивают тебе травлю? Не говори ничего. Я и так все это знаю. И еще запомни, когда ни будь вспомнишь меня. Настоящее творчество, если оно всепоглощающее как у тебя, оно истощает нервную систему. Оно высасывает ее без остатка. Не зря же настоящие таланты часто кончают жизнь самоубийством. Вспомни Есенина, ту же Цветаеву, Маяковского, Фадеева. Придет время и перед тобой встанет выбор, уйти из литературы или из жизни.».
Она оказалась пророчески права тогда. Этот момент потом в моей жизни пришел. И я тогда стал писать одну лишь только «черноту». Чего стоит, например, вот это:
Надо мной посадите березку.
Напою я, родную, собой.
Проложите к березоньке стежку.
Голос в листьях услышите мой.
Навещайте, когда взгрустнется.
Приносите к березке цветы.
Память если тоской разольется,
Почитайте мои мечты.
Надо мной посадите березку.
Я ветвями вас обниму.
Оброню вам в ладони сережку
Как былого сердечка вину.
Или вот это:
Чем дальше в жизнь, тем все темнее.
И память, и пришедший день
Скребут по нервам все больнее.
И сердце – вечная мишень
В груди, своей тюремной клетке,
Изнылось от кровавых ран.
В судьбе, как в шулерской рулетке,
Куда ни глянь, а все обман.
И стонут нервы, рвут на части
Ночной покой и тишину.
Что наша жизнь? –
В крестах все масти
Ее залили белизну.
***
Крепка обида - Жизнь не сласть.
Полыни горечь в душу забралась.
Померкло все - Лишь пустота.
И гуще, гуще облака.
И смерч уж где-то темный, злой
Готов поднять предсмертный вой.
И нить тонка, и не крепка,
И пуля - вот уж у виска.
Одно движение руки –
И нет тоски, И нет тоски.
Тропа с гримасами опять.
Судьба? Да что уж ожидать?
Просветов нет давным-давно -
Все серым-серо - не бело.
Права тогда оказалась Нина Степановна. И вновь я поражаюсь ее проницательности. И вновь, и вновь она поражает мое сознание. Я тогда выбрал путь «уйти из литературы». И ушел. Теперь мои стихи живут без меня. Но они продолжают жить там, где они уже тогда были опубликованы. И читатель все идет и идет к ним ежедневно. А я со своими стихами живу теперь только в соцсетях, в окружении своих друзей. Но, хватит об этом. Давайте вспомним еще эту замечательную женщину, этого замечательного человека, Нину Степановну.
Двери квартиры Нины Степановны были открыты для меня всегда. Она принимала меня в любой день и в любое время. О ней и об ее дочери, Вере Чикриной, у меня сохранились только теплые воспоминания. Частенько за нашими беседами мы пили ароматный чай. Его приносила нам Вера. Она тоже принимала участие в наших разговорах. Надо сказать, что Вера, пощла по стопам ее мамы, Нины Степановны. Она также работала учителем русского языка и литературы. Также вела в школе со своими учениками краеведческий литературный кружок, и во всем была помощницей Нины Степановны. Постепенно у нас с ними сложились очень теплые и доверительные отношения. Нина Степановна, иногда даже делилась со мной какими-то моментами из жизни, состоянием своего здоровья, тем, что вызывало у нее какое-либо беспокойство.
Приходит на память забавный случай из того времени. У Веры был день рождения. Нина Степановна предупредила меня об этом заранее.
- Женя, ты поздравь ее в этот день. Ей будет приятно.
И надо же было такому случиться, закрутился, забыл. Попалась уже вечером на глаза книга от Нины Степановны, и вспомнил. Господи, как было стыдно… Даже не знал, что делать, как быть. Было уже довольно поздновато. Во всяком случае звонить по телефону было поздно. Сел за компьютер, и вижу, Вера в онлайне. Надо сказать, что Вера, в отличие от Нины Степановны, вполне неплохо обращалась с компьютером и интернетом. Мгновенно, как всегда, неизвестно откуда, пришли строки, и я спешно впечатал их в сообщение для Веры;
Средь хмурой и непонятой зимы
Проснулось Солнце ненадолго.
Наверное, виновны Вы.
Вам упрекнуть меня бы колко.
Ваш праздник! Боже! Виноват!
Корите же меня, корите.
За этот лист я прячу взгляд.
Но, поздравления примите.
Ваш праздник, Вера. Солнце светит.
Оно сегодня светит Вам.
Кого ж еще оно приметит?
К каким еще прильнет рукам?
Какой еще, коли не Вашей
Душе частичку дать тепла.
Я Вам лишь счастья полной чашей,
Нет, даже больше и сполна,
Желаю в этом нашем мире.
Примите пламенный букет.
Я к Вам пишу в своей уж лире.
Ведь у меня другой то нет.
Ах, Вера, как бы мне хотелось
Вам это Солнце подарить.
Чтобы оно всегда алелось
И Вам тепло с ним было жить.
Но, что могу я тут поделать?
Лишь эти строки я с теплом,
Столь откровеннейшим послом
Направить Вам.
Меня не переделать.
Я вот такой. Забывчив. И у дел
Не вижу мир вокруг.
И так бледнел
Опомнившись.
Нет, право стыдно.
Как Вам, наверное, обидно…!!!
Минут через пятнадцать зазвонил телефон и довольный и веселый голос Нины Степановны изрек: «Ну, женя ты и выдумщик…».
Помню, как Нина Степановна поделилась со мной своей печалью и своими ощущениями. Она говорила о болезни, которая, видимо, настигла ее. Тогда ещё никто не знал, что это за болезнь. Вскоре я опять уехал из Чистополя на другое место жительства. Там жизнь закрутила, завертела и наша связь с этой маленькой и теплой семейкой оборвалась. О том, что Нины Степановны не стало я узнал из прессы. Не стало, как я понял именно от той болезни, о которой она мне говорила. И мне стало мучительно больно, что я оставил их в такое тяжелое время.
А недавно, совершенно случайно узнал, что и Веры тоже не стало…
Нина Степановна осталась в моей памяти как замечательнейший человек. И останется в ней навсегда. Она для меня была гораздо больше чем учитель и наставник в поэзии. Она в ней была для меня как мать. Вечная ей память!!! Вечная память им обоим!!!
