Начало
Едва отдышавшись, Дарий убрал меч и подошёл к ней. Раздвинул руками переломанные кусты, подтянул сеть к себе и русалку в ней. Проклятая тут же забилась с новой силой, то одёргивая руки, то снова пытаясь выпутаться, пока Дарий неспешно и осторожно высвобождал её из оков.
Морен встал позади, разглядывая пленённую. Если б не глаза, вспыхивающие алым, когда она моргала и третье веко белёсой шторкой отодвигалось в сторону, один в один — простая девушка. Стройное нагое тело не скрывала одежда — лишь длинные, спутанные космы, ржаного цвета. Мокрые волосы липли к коже и почти не скрывали высокие, молочного цвета груди, что так и манили к себе взгляд. Но Морен смотрел на пока ещё короткие, но уже заострённые ногти, на плавники меж пальцев ног и на темнеющую у ступней и икр, покрытую пятнами зелёной чешуи кожу. Недавно обратившаяся, русалка ещё не успела измениться под речную жизнь, как её сёстры. Девушка плотно сжимала колени, чтобы хоть как-то прикрыться от мужских глаз, и взирала на них испуганно и гневно. Будто искры в глазах сверкали. Обратив внимание на цвет волос, на россыпь веснушек, сиявших на бледном лице, на пухлые губы и общее сходство, Морен сделал вывод, что перед ним сестра Арфеньи. Сходилось всё, даже срок, когда она обратилась. Подивившись такому совпадению, Морен смолчал, что узнал её. В конце концов, её потому и пленили, что обратилась недавно и ещё не вошла в силу, а яркие волосы привлекали взгляд. Но жалость к ней, жившая в нём и ранее, проснулась с новой силой.
Русалка смотрела на них затравленно, враждебно, точно лиса в силках: и знает, что выхода нет, и живой не дастся. Даже когда сеть сняли, она лишь отползла к ближайшему дереву, ткнулась спиной в ствол, да так и замерла. Грудь её вздымалась тяжело и часто. А Морен гадал, что теперь её ждёт, и с какой целью её поймали.
— Молодец, — сказал вдруг Истлав, сухо кивая Дарию. — Я сообщу епархию, что ты с честью и достоинством исполнил поставленный долг.
Дарий не выглядел довольным, но выдавил кривую улыбку.
— Рад служить, — произнёс он, точно с насмешкой.
Истлав прикрыл глаза, пытаясь отдышаться. Видно было: бой ему дался тяжелее всех, видать подводил уж возраст, да и вряд ли он всю свою жизнь махал мечом, как другие Охотники. Пот градом бежал по его лицу и шее. Морен встретился глазами с Дарием и тот подивился, с какой лютостью и неприязнью глянул на него Скиталец.
— Зачем она тебе? — кивнул Морен на девушку, замершую от страха и дрожащую, как в ознобе.
Дарий открыл было рот, но ответ дал Истлав:
— Она выведет нас к цветку.
— Я же сказал, что знаю дорогу, — процедил Морен сквозь зубы.
— Веры тебе больше нет.
— А вы у меня уже поперёк горла.
Он оглядел Охотников и сказал просто:
— Я сваливаю. С вами мне не по пути. Ищите цветок хоть до утра, хоть до своей смерти, — мне плевать. Я возвращаюсь в деревню. Никакое золото не стоит той крови, что вы уже пролили и ещё прольёте.
Не убирая меч, он направился прочь, когда в спину ему вдруг прилетело:
— Стой.
Морен оглянулся через плечо. Истлав, дождавшись его внимания, достал из-за пояса нож. Подошёл к русалке, схватил её за волосы и поставил на ноги. Проклятая зашипела, оскалила острые зубы, захныкала от беспомощности и злости. Запрокинула голову, хватаясь за его руку. Но когда Охотник прижал её спиной к себе и приставил нож к её горлу, затихла. Только впилась в Истлава настороженным взглядом.
А Морен похолодел внутри, но спросил отстранёно:
— И что же ты задумал?
— Она путь может и не знает. Да и ты обмануть можешь. Но вместе уж точно выведете. Я тебя не отпускал. Не хочешь оказаться на плахе, как предатель, выведи нас к цветку. Или хоть сопроводи и сохрани нам жизнь.
Морен развернулся, кивнул с видимым безразличием на девушку.
— А она тут причём? Думаешь, меня смерть проклятой разжалобит? Я убиваю таких, как она.
— Я уже видел иное. И по глазам вижу, что ты лжёшь. Я мог бы пытать тебя, чтоб выведать, где цветок, но от живого проку больше. К тому же, я хорошо разбираюсь в людях. Да и тебя узнать успел. С тобой надёжнее пытать тех, из-за кого сердце разрывает от жалости.
— Ты свои фантазии с реальностью перепутал.
— Что ж, проверим.
Отпустив волосы русалки, он перехватил её тело поперёк груди, прижал к себе крепче. Тяжелая мужская ладонь легка на девичьи прелести, стиснула одну из них с грубой жадностью. Лезвие ножа опустилось ниже, и Истлав без жалости полоснул кожу на груди, отрезав лоскут. Хлынула чёрная кровь, а русалка захныкала от боли и страха. Дарий стоял ни жив не мёртв — бледный, растерянный, не понимающий, что происходит. Но старшему не перечил. Только крепче сжал меч, готовый ударить, если придётся. Кого именно — Морен знать не хотел. А Истлав надрезал кожу ещё раз и потянул, отрывая, новый лоскут. И всё это время внимательно наблюдал за Мореном. Когда тот дернулся в ответ на девичьи всхлипы, довольная ухмылка тронула тонкие губы Истлава и пропала без следа.
— Она — проклятая, — сказал он спокойно. — Умирать будет долго и выдержать может много. Да только времени у нас лишь до рассвета. Решай. Нас двое, да и на людей пойти у тебя кишка тонка — это я уже усвоил. Поможешь нам — отпустим девку. Уйдёшь — замучаем, но выведаем, что надо. И лишь затем убьём.
— Я вам и так что хотите расскажу! — закричала русалка.
Но Истлав вновь схватил её за волосы и встряхнул, как кошку.
— Молчи! Ты упустила шанс искупить грех. Он — ещё нет.
«Это ещё что за бредни?!» — мысленно взбеленился Морен, но в руках себя удержал. Глянул на горизонт — до рассвета оставалось едва ли несколько часов. Размышлять времени нет. И понадеявшись, что Тихон был прав и треклятый цветок сгубит Истлава, как только отыщут его, кивнул.
Старший Охотник пихнул тихо плачущую русалку Дарию, и тот поймал её в свои объятия.
— Свяжи её. По ногам, как скотину, чтоб сбежать не могла. Где Неждан и Милан?
— Я оставил их на берегу. Неждан ранен, но не смертельно.
Дарий, всё ещё бледный, смотрел почему-то на Морена. Осторожно и бережно он приобнял русалку за плечи, словно простую девушку. Но когда та попыталась отстраниться, силой удержал подле.
Истлав кивнул, приняв к сведению.
— Как с этой закончишь, дай сигнал, чтобы нашли нас.
— А Михей где?
— Сгинул.
И с таким безразличием было это сказано, что Морена вновь затрясло от злости.
Но он убрал меч — от греха подальше — в ножны, и уверенно пошёл прочь, бросив им на пути:
— Потом её свяжите. Нужно уйти как можно дальше от реки и увести остальных.
— Это ещё зачем? — удивился Дарий. — Мы уж дали русалкам отпор — больше не сунутся.
— Они лишь отступили. Залижут раны, отрастят новые конечности, соберутся с силами и вернутся. Тем более у вас их сестра. Они нас и в лесу в покое не оставят, но хоть искать дольше будут.
«А ещё, без Тихона, их больше некому сдерживать. Теперь этот лес действительно опасен», — добавил про себя Морен, решая, что как только выберется, расскажет в Заречье, что близ Русальего леса теперь жить никому нельзя.
Однако русалку всё же связали прежде, чем подвести к реке. Закончив с путами, Дарий передал её Морену и, к удивлению последнего поджёг припасённый заранее пучок полыни. Морен зажмурился, когда едкий дым ударил по глазам, да и русалка, которую он держал за локоть, попыталась отодвинуться. А Дарий рассмеялся, опережая их широкими шагами.
— Что, не по нраву тебе моя травка, красавица? — спросил он через плечо.
Она сверкнула на него глазами, будто обещая расправу. Но Дарий лишь усмехнулся, уходя вперёд. А Морен лишь сейчас заметил, что русалка уже и не плакала. Прекратила, как только Истлав отпустил её: то ли претворялась, то ли боялась его сильнее прочих.
Морен надеялся, что Истлав уйдёт вперёд, вслед за Дарием, но тот кивком головы наказал Скитальцу идти вторым. А сам замыкал шествие, удерживая ладонь на рукояти меча. Поняв его замысел, Морен не сдвинулся с места, а снял плащ и накинул его на плечи девушки. На её удивлённый взгляд и тихое хмыканье Истлава не ответил, а потянул пленницу за собой под локоть.
Когда вышли к реке и Дарий первый ступил на скрытый под водой камень, Истлав спросил:
— Как нашёл путь?
— Я когда к острову прискакал, тут русалки кишмя кишели. А сюда не подплывали даже, остров окружили, а здесь брешь оставили. Ну я и подумал тогда, что под водой что-то есть.
Истлав удовлетворённо хмыкнул.
То ли не оправились ещё русалки после бойни, то ли сухая полынь чадила нещадно, но никто не предпринял попыток утащить пленённую под воду. А на том берегу, у прогоревшего костра, их уже ждали Неждан и Милан. И к огромному удивлению Морена, последний держал в поводу его гнедую лошадь, на луке седла которой сидел нахохленный Куцик.
Неждан и Милан во все глаза смотрели на девушку. Она же одарила их лишь презрительным взглядом. Пока Дарий вводил младших в курс дела, Морен осмотрел следы у костра, желая понять, куда сгинул Михей. Но вокруг уже так натоптали, что надежды оказались тщетны. Приняв повод из рук Милана, Морен поблагодарил его за то, что отыскал лошадь, но тот покачал головой.
— Сама из лесу вышла. Прям так, с птицей. Чýдная она у тебя — твоим голосом лошадь понукала: «Вперёд, вперёд!» Мы так напугались, думал, душу Богу отдам.
— Одной лошади не хватает, — посчитал Дарий. — Иль Михей вместе с конём сгинул?
— Коня своего он сам зарубил, — пояснил Истлав, седлая жеребца, привязанного и спрятанного им же до сей поры в ивовых зарослях. — На нас черти напали. Их тут, как собак на псарне. Осторожней будьте.
— Как лес близ деревень, так обязательно черти, — бросил Дарий с досадой. — Другой напасти что ли нет?
— Ты предпочёл бы волколака?
Дарий покачал головой, горько усмехаясь.
— Нет. Но резать их не так жалко, как красавец русалок.
— А почему русалки так красивы тебе в голову не приходило? — в голосе Истлава клокотала злоба. — Они порождение порока и на порок же соблазняют мужчин. Красота их — оружие!
Морен слушал разговор вполуха. Подведя русалку к своей лошади, он ослабил путы на её ногах, чтоб не свалилась. Предложил ей взобраться первой и даже подставил плечо и руку, чтоб подсадить. Но в тот миг, когда русалка закинула ногу в стремя и попыталась перекинуть вторую через седло, Истлав вдруг обернулся к ним и желваки его задрожали от ярости.
— Нет! — проревел он, стегнув жеребца кнутом. Тот заржал недовольно, вскинулся, но Истлав осадил, туго натянув поводья. — Срамная девка! — прокричал он. — Разведя ноги, одной верхом не позволю ехать! Милан, забери её у него. С тобой поедет. И плащ отними, пусть коли стыда не ведает, позором своим насладится.
Милан покраснел, как маков цвет — даже уши его запылали. Дарий усмехнулся, сжалился над ним и предложил забрать русалку себе. Та, озлобленная таким обращением, сбросила себя с лошади, на которую так и не забралась, и упала в руки Морена как тюк. Тот удержал её, но плащ отнимать не стал, прожёг Истлава взглядом. Тогда русалка сама вывернулась из одёжки, оставив ту в руках Морена, но к Дарию не пошла — выбрала Неждана. Тот так удивился, что даже руки не подал — сама она взобралась в седло и села впереди него полу-боком. Плотно сомкнула колени и вцепилась в конскую гриву, гордо выпрямив спину. Лошадь под ней нервничала: бока её мелко подрагивали, выдавая страх перед проклятой. Дарий рассмеялся:
— Свалишься, красавица. Он тебя даже обнять не решится — вон, как руки дрожат. Чем я тебе не мил?
— От тебя крапивой несёт.
Лицо у ней при том было такое, словно назойливый жук над ухом жужжит.
А Морен лишь сейчас обратил внимание, что выглядит Неждан неважно. Его и в самом деле точно лихорадило — так сильно дрожали руки, и шея покрылась испариной. Щёки зарумянились, глаза и те блестели, как от болезни. Неужто рана настолько сильная? Как бы не загноилась. Окинув его взглядом, Морен не заметил у него серьёзных травм, но бинты вполне могли быть скрыты под одеждой. А кровь смыло рекой — волосы у парней до сих пор завивались от влаги. Однако, вспомнив о таящейся в лесу напасти, Морен забрался в седельные сумки и извлёк на свет бутыльки с отваром марьянника. Всего четыре, как раз должно хватить на всех.
— Стойте, — сказал Морен как можно громче и все обратили взгляды на него. — У меня есть отвар, который вам лучше выпить. Он защитит от чертей.
— Из чего он? — полюбопытствовал Дарий.
— Из марьянника.
Он первым подвёл коня к Морену, принял из его рук отвар и, не раздумывая, выпил. Его примеру последовал Милан. Истлав не спешил, наблюдал внимательно, видать ждал, когда выпьют все. Или изначально не собирался ничего брать из его рук — поди разбери. Последним бутылёк взял Неждан, неуклюже вскрыл дрожащими руками, глотнул. И его тут же вывернуло наизнанку, как до того Морена.
Он едва не свалился с лошади — русалка удержала за ворот, — так сильно его нутро отторгало отвар. Остальные смотрели на то во все глаза. И лишь когда Неждана отпустило, русалка спросила тихо, повернувшись к Морену:
— Из чего твое зелье?
— Соцветия да листья... иван-да-марьи.
— Нельзя его ему. Его русалка укусила.
— Что он теперь, обратится? — хмыкнул Дарий.
Русалка фыркнула оскорблённо.
— Нет. Но она теперь власть над ним имеет. Что не прикажет — всё сделает. И по ночам к воде тянуть будет.
Повисла тишина. Неждан выглядел обескровленным, напуганным, ярко-голубые глаза горели на бледном лице. И лишь русалка не выглядела обеспокоенной, сидела столь же гордо, задрав подбородок.
— Как это вылечить? — спросил Морен.
— Никак, — пожала она плечами. — Рана затянется, со следующей луной само пройдёт.
— У нас нет на это времени, — бросил Истлав раздражённо. — Трогаемся! И так уж задержались, до рассвета всего ничего. Веди, Проклятый. А ты, девка, по пути расскажешь, где и как искать цветок. Я сразу пойму, коли ты одно скажешь, а он другой дорогой поведёт. Неждан, держись подальше от него. Нечего ему слышать, что она скажет. А ты, Дарий, ступай к ней подле, на случай, если удумает бежать.
«У нас обоих отличный слух», — уже спокойно подумал Морен. Он будто смирился с выпавшей ему участью и как-то присмирел внутри, или скорее — затаился.
Тронулись немедля. Куцик, дожидавшийся на луке седла, спорхнул и полетел впереди, не таясь. Тут и там мелькал он среди деревьев и листвы, будто указывал путь. Хоть полночь уже миновала, звёзды и луна ярко освещали мир, и лишь в лесу под пологом таилась кромешная тьма. Однако факелы никто не зажигал, опасаясь приманить чертей.
Пока Морен высматривал сквозь прорехи ветвей звёзды, по ним прокладывая путь, Истлав за его спиной расспрашивал русалку:
— Где искать цветок?
— На западе, под Собачьей звездой, в широком овраге. Там папоротник растёт.
— Были мы там, и прошлой ночью, и в прошлые года. Нет там цветка.
— Он абы кому не показывается, — голос её дрожал от еле сдерживаемого гнева. — Кровь нужна.
— Что это значит?
— А я почем знаю? — казалось, русалка теряла терпение. — Нет мне дела до того цветка. Я лишь разговоры других о нём слышала.
Морен вспомнил слова Тихона: «цветок не то, чем кажется». Что это могло значить? Ему очень хотелось развернуться, спросить у русалки: любой ли папоротник, окроплённый кровью, в Купалью ночь зацветает закатным цветом? Или только тот, из оврага? И любая ли кровь сойдёт? Как много её надо? Но не стал выдавать, что слышит их, решил узнать позже.
— Какая кровь нужна: мёртвая или живая? — спросил заместо него Истлав. — И как много её нужно?
— Почём я знаю? — раздражённо повторила русалка. — Да и какая разница? У тебя и той, и другой в избытке. Думаешь я верю, будто живой меня отпустишь?
— Он тебе слово дал, — вмешался Дарий. — Обещаю, я прослежу, чтоб слово своё он не нарушил. Да и Милан и Неждан свидетели. Уж против троих он не пойдёт. Да и этот — в чёрном — за тебя вступится. Не боись, красавица.
Русалка словно не услышала его — смолчала. Но куда больше Морен подивился, что смолчал и Истлав, тем самым соглашаясь с Дарием. Неужто подыграть ему решил?
— А кто из вас старший? — спросила вдруг русалка совсем другим тоном. Морен представил, как она запрокинула голову, чтобы взглянуть на Неждана. — И вы что же, близнецы?
— Я-я младший, — запинаясь и робея, ответил Милан. — И нет, мы погодки. А это ты на нас — там у реки, — напала?
— Я, — без стеснения ответила та. — А что?
— Зачем? — подивился Милан.
— А вы нас зачем режете?
— Вы людей губите. В реку затаскиваете, топите, мучаете. А порой и разум отнимаете.
— А кто меня, по-вашему, сгубил? Думаете, каждая девка на селе мечтает русалкой стать? Я вот — замуж хотела, как и все.
— Почему ж не вышла? — спросил наивно Милан.
Но русалка отчего-то замолчала. Морен легко мог представить, как поникли её плечи, как опустился взгляд на руки. Или наоборот, вздёрнула подбородок, выпрямила спину и отвернулась, будто уязвлённая? С её характером — вернее второе.
Куцик задержался на одной из веток и прокричал, разрывая тишину, окутавшую их:
— О смерти она не просила!
Морен поднял взгляд на птицу, давая понять, что не он это сказал, а она — его голосом. Подставил руку, и Куцик опустился на неё, перебрался, цепляясь когтями, по ткани плаща на плечо. Воцарившаяся после тишина, казалась теперь ещё более давящей.
Истлав вдруг подстегнул жеребца, поравнялся с Мореном, бросил:
— Не сам, так птица подслушивает?! Дальше я поведу. Коли не обманули — дорогу знаю.
И рванул вперёд, вымещая в ударе хлыста своё раздражение. Морен пробуравил ему спину взглядом, силясь понять, куда делись надменная холодность, с которой тот заходил в лес, и железное самообладание? Как рекой унесло, стоило русалку поймать. Но долго размышлять он не мог — Истлав гнал вперёд, и пришлось пустить лошадей рысью, дабы не отстать. Благо, ума у Охотника хватило сбавить обороты, когда конь его едва не навернулся в неприметный овраг. Но видно было, что Истлав на взводе и терпение его, как сорванная резьба — вроде держит в узде, да плохо.
Морен намеренно отстал, не желая ехать подле Истлава. Вскоре с ним поравнялся Милан и спросил с детским любопытством:
— Откуда птица у тебя такая дивная?
— Заморская, — ответил Морен. — Сам не знаю, как её говорить обучили.
— А она только за твоим голосом повторяет или за любым может?
— За любым. Только не по приказу. Сама болтает, когда и что вздумается. Я уж давно не пытаюсь пользу с того получить.
— А звать как?
— Куцик.
— Эй, Куцик, — позвал Милан. — За мной повторить можешь?
Куцик молчал, но повернул к нему голову, уставился жёлтым глазом.
— Скажи что-нибудь. Пожалуйста!
— Пожалуйста! — повторил Куцик его голосом.
И такой детский, щенячий восторг озарил лицо Милана, что Морен невольно улыбнулся. Ехавший неподалёку Неждан тоже восхищённо ахнул, и оба наперебой начали упрашивать Куцика сказать ещё хоть слово. Тот угрюмо молчал, а затем и вовсе отвернулся. Милан расстроился было, но тут же начал расспрашивать: что тот ест, как за ним ухаживать и что он вообще умеет. Морен отвечал с охотой. И он, и Неждан ещё совсем дети, хоть по годам и взрослые. Вывести бы их живыми отсюда...
А Дарий меж тем пытался разговорить пленницу, ведя коня почти вплотную к ней:
— Как звать тебя, красавица?
Она смолчала.
— Ты уж как хочешь, но обращаться к тебе как-то надо. Имя всяко лучше, чем «русалка» или «проклятая».
— Руса, — сдалась та.
— Руса? — подивился Дарий. — Руслана, может?
Она прожгла его взглядом, а он примирительно улыбнулся.
— Руса так Руса. Кто ж тебе чýдное имя такое дал? Неужто русалки?
Будто гордость её уязвили, вздёрнула девушка носик и не молвила больше ни слова. А Дарий рассмеялся.
— Гордая. Словно барыней в прошлом была, а не деревенской девкой.
— Тебе-то почем знать? — ядовита спросила она. — Может, и барыней.
— От леса этого за версту ни одного богатого двора. Если уж и барыней, то далеко заплыла ты.
— Хватит развлекать её разговорами, — оборвал их Истлав. — От голоса твоего даже птиц не слышно.
— Так я не её, я себя развлекаю, — не смутился Дарий. — От ваших мин кислых у меня аж вода в бурдюке тухнет.
«Как же разошёлся-то, стоило перед глазами девушке красивой появиться» — про себя подивился Морен, позабыв уже, что и с ним Дарий пытался разговор завязать. Только отвечал он сухо, вот и сдался тот быстро. А Руса хоть и стреляла злобно глазками, да нет-нет и мелькнёт усмешка во взгляде, дрогнут уголки губ, готовые улыбку выдать, и отвечала-то она с напускной неохотой, а не искренней. И чем дольше болтал Дарий, тем прямей и горделивей становилась осанка девушки, а из плеч уходило напряжение. Позабыла что ль, кто именно её пленил?
И тут Морен запоздало вспомнил, что Истлав не сказал Дарию о его предательстве. Уж явно не пожалел, тогда почему же?..
«Что-то у него на уме недоброе. И Михея не пытались искать даже — любым пожертвует, лишь бы достать цветок. На кой он ему?»
— Эй, Дарий, — обратился Морен к болтливому Охотнику. — Объясни хоть ты мне. Зачем вам этот цветок? В Заречье болтали, он любое желание исполнить может.
— Верно, — с широкой ухмылкой произнёс Дарий. — Совершенно любое.
— И ты в это веришь?
— Я? Нет, — он даже усмехнулся. — Но епархий Ерофим верит. А вот в то, что он может, любое наше желание исполнить — я охотно верю.
— И какое у тебя желание? — кокетливо спросила русалка, прикрыв груди скрещенными руками.
— Простое, красавица. Деньги. Они любую дверь открыть могут, любую душу купить. А у Церкви — и епархия Ерофима особенно — денег этих в избытке.
— Так просто? — Руса казалась разочарованной.
— А сразу на ум не приходит, верно? — усмехнулся Дарий. — В том и секрет. Зачем сложности, если есть простое решение? Я лишь в достатке и покое хочу жить. Большего мне не надо.
— Покой — это не про Охотников, — вставил слово Морен.
Дарий пожал плечами.
— Зато назавтра — после такого похода, — мёд будет казаться слаще, чем вчера.
— Не всё в этой жизни можно купить деньгами, — насупилась Руса.
— Возможно. Но когда растёшь в нищете и борешься с собаками за каждый кусок хлеба, к деньгам начинаешь относиться иначе, нежели другие.
— Это... — раздался вдруг надломленный голос Неждана. — Матушка?
Все тут же обернулись туда, куда смотрел и он. Но в чаще не было никого, а Неждан — и без того покрытый испариной — белел на глазах, словно жизнь уходила из тела. Взгляд его стал диким, как у охваченного страхом зверя. Дарий нахмурился и схватил за повод его лошадь, чтоб Неждан не думал и не смел кинуться в лес.
Милан, не менее испуганный, тоже вглядывался в синь меж тополей и сосен, но ничего не видел.
— Неждан, о чём ты? — спросил он, бледнея лицом от неясной тревоги.
— Там матушка в лесу, — срывающимся, истеричным голосом ответил Неждан. — Откуда она здесь?! Мы должны помочь ей!
— Нет! — в голосе Истлава гремела угроза. — Это черти. Держи его, Дарий.
Истлав тоже смотрел в чащобу и ясно было — он что-то видит. Пристально всматривался он в неясные тени, хоть лицо его и оставалось неизменным, будто вырубленным из бруска. Но смотрел он совсем в другую сторону, нежели Неждан.
Морен огляделся, надеясь увядать чертей среди деревьев — вдруг мелькнёт где-нибудь хвост, проскочит тень, вспыхнут огоньки глаз? Но меж сосен вдруг заметил женщину. Чахлую, исхудавшую до костей, с тонкими и спутанными космами, присыпанными сединой, словно пеплом. Или то и был пепел? Быть может тусклый лунный свет? Она протянула к нему ослабевшие руки и позвала ласково:
— Морен.
Голос звучал, словно эхо — сразу отовсюду.
У неё не было лица — тёмная тень спадала на глаза, нос, губы. Ни чёрточки не разглядеть и не ясно даже улыбается она или нет. Это и выдало морок — Морен не помнил её лица, лишь голос и болезненную худобу. Вот черти и не смогли достать из его памяти давно стёршийся, позабытый образ.
Словно прочитав его мысли, женщина улыбнулась. Тень отступила, являя губы и хищную ухмылку. Последняя становилась всё шире и шире, уголки рта тянулись вверх, пока не разорвали щёки. Нижняя челюсть упала, лицо вытянулось, словно собачья пасть. Женщина ощерилась, являя острейшие клыки, средь которых юркнул длинный, как хвост ящерицы, язык. И глаза её вспыхнули алым.
А вот этот образ Морен уже помнил. Только не так она умерла. И он отвернулся, теряя интерес к видению, сотканном из его же кошмаров.
— Что-то увидел? — спросила Руса полушепотом.
— Нет.
— Нельзя задерживаться, — прозвучал голос Истлава. — Пока стоим на месте — мы для них лёгкая добыча.
— Истлав прав, — вмешался Морен. — Близко они не подойдут. Не смотрите в чащу, не отходите от остальных. И всё будет хорошо. Это всё лишь морок.
— Истлав, — позвал вдруг Дарий, который, сощурившись, также всматривался в густой лес. — Ты сказал, Михей сгинул, верно?
— Так и есть.
Дарий смолчал. А Морен бросил взгляд туда, куда смотрел и он. И показалось ему, на миг мелькнула в темноте фигура — широкая, коренастая, мужская — и тут же пропала. Но как отличить морок от правды, а истину от лжи?
На кровных братьях — Неждане и Милане — всё ещё не было лиц. Они переглядывались, Неждан жалобно, умоляюще смотрел то на Дария, то на Морена, ища у них помощи. Но те лишь могли пообещать ему, что верить нужно им, а не своим глазам.
Тронулись дальше. И снова смех зазвучал средь ветвей, накатывая словно волны: то тише, то громче, то отступая, то накрывая. Лошади тоже нервничали от близости чертей: то и дело всхрапывали, а бока подрагивали, как и уши. Всем было не по себе, и лишь присутствие рядом других успокаивало, прогоняло страх, словно огонь тьму. Никто не сговаривался о том, но всадники сбились кучнее, ступали так близко друг к другу, насколько позволяла тропа. Хотя какая тропа в этих местах? Один сплошной, непроходимый лес: кустарники, валуны, валежник да овраги.
Неумолимо светлело небо, но до рассвета было ещё далеко.
Неждан рухнул с лошади, когда ничто не предвещало беды. Просто вдруг завалился и упал, как мешок, кобыле под ноги. Та встала на дыбы, заголосила, но Руса вцепилась в поводья и удержала, успокоила её, не дала затоптать парня. Истлав распахнул глаза, в ожидании беды уставился на Русу — ждал, что сейчас она хлестнёт лошадь и сбежит в лес, рванёт в чащу и скроется, воспользовавшись моментом. Он уже собирался крикнуть «держите её!», когда русалка сама спрыгнула на землю и склонилась над Нежданом, даже раньше, чем перепуганный до смерти Милан.
Неждан часто, тяжело дышал, хватал воздух ртом. Тело его горело, словно печь, волосы налипли ко лбу и шеи, да и рубаха, выглядывавшая из-под плаща, вся взмокла на груди. Ему явно было худо, как в лихорадке. Теперь он даже глаза открыть не мог.
— Ну вот... — с тоской протянула Руса. Ласково приподняла его голову и уложила себе на колени.
— Что с ним? — бросил в раздражении Истлав, последним подведя коня к Неждану.
Дарий же поймал оставшуюся без всадника кобылу, дабы не дать ей сбежать в чащу. Морен настороженно осмотрелся, помня, что черти где-то неподалёку и всё ещё преследуют их. Он слушал, наблюдал, но пока не вмешивался.
Руса посмотрела на Милана и спросила:
— Кто его укусил?
— Твои и укусили, кто же ещё! — вспылил тот. Взгляд у него был ошалелый, губы дрожали от беспокойства.
— Да не то, — Руса подавила раздражение. — Как выглядела?
— Не запомнил я!
— Она под водой была, — вмешался Дарий. — Мы не видели.
Русалка удручённо тряхнула головой.
— Она зовёт его. Видать думает, что он со мной. А лихорадка у него, потому что он зову противится. Крепкий парень — молчал, терпел. Да только хуже от того. Лучше б сразу ногу отняли. Теперь уж поздно. Его к воде надо. Коли сейчас к реке не сведём, до утра зачахнет. Чем дальше от неё, тем ему хуже.
— Ты просто хочешь вывести нас к своим! — выпалил Истлав.
Его трясло, и не было сомнений, что от гнева. Даже конь под ним нервничал, взбрыкивал, перебирал копытами, рвался с места — продолжить путь.
Руса вскинулась, вскочила на ноги, прокричала:
— Больно надо, сестёр губить!
— Мы и так уже задержались и потеряли время. Я не стану тратить его ещё и на мальчишку.
— Ну так и иди вперёд! — теперь уже вспыхнул Дарий: он прожигал Истлава взглядом, и конь под ним тоже занервничал, попытался отступить. — А я малого к воде сведу.
— Так и быть. Со мной пойдёшь, — бросил он Морену.
Но тот упёрся:
— Нет. Сам управишься.
— И ты — тоже, — приказал он Русе, словно не услышал его.
А та вдруг отступила к Морену, схватилась за его ногу, взмолилась шёпотом:
— Не оставляй меня с ним!
Морен диву давался — почему она его так боится? Не Дария, который её схватил, не его самого — того, кто убивал её сестёр, а именно Истлава? Но плясать под его дудку казалось уже оскорбительным.
— Сдались мы тебе, на склоки больше время тратим, — стоял на своём Морен. — Сам управишься, до оврага того всего ничего, пешком до утра поспеешь. Этим, — он кивнул в сторону братьев, — у реки куда опасней будет, чем тебе наедине с чертями.
— Я один на один с чертями не останусь!
— Пустите меня с ними, я сестрам скажу, чтоб отпустили парня! — взмолилась Руса. — Путь я уже указала, до оврага почти довела, как цветок найти рассказала. Без меня у реки они сгибнут!
— Ты пойдёшь со мной, девка, потому что твоя жизнь — единственная причина, по которой он ещё не всадил мне меч под рёбра.
— Я не убиваю людей.
— Истлав.
Словно одёрнув командира, вмешался в их спор не менее разъярённый Дарий.
— Руса дело говорит. Один я с русалками не справлюсь, а коли возьму её, как заложницу, может и отпустят парня в обмен на сестру. А с нами ты только время теряешь. Да и сестры её от нас не отстанут, в любой момент напасть могут. Не сейчас, так на обратном пути. Морен же слово не тебе, а епархию дал. А если случится чего и ты не вернёшься из лесу, мы разнесём весть, что Скиталец на людей перешёл. Своих убивает: Охотников, церковников. Не думаю, что ему охота без заработка остаться, в опале у Единой церкви. Всё же не простой люд ему платит — нет у них денег на его услуги — а Церковь с наших заработков. Вот тебе и залог, что подле тебя останется и защищать станет. Всех такой расклад устроит?
Он пристально всмотрелся в глаза Морена, ожидая лишь его ответа.
— Уйдёшь сейчас, — добавил он, — и я найду, что шепнуть епархию, чтоб достатка тебя лишить.
Морен тихо хмыкнул. Умно Дарий придумал, не придерёшься. Обоих в щипцы взял и на каждого свою управу нашёл. Он встретился глазами с Истлавом и кивнул, признавая правоту Охотника.
— Меня устроит.
— Хорошо, — бросил Истлав сухо. — Идём. Русалка на тебе, Дарий.
И он вновь без жалости хлестнул жеребца кнутом, срывая с места. Морену пришлось пустить лошадь вскачь, чтобы нагнать его.
