Начало
***
Михей сидел у костра и затравленно оглядывался на каждый шорох и шум. Ухнет ли где сова, затянет ли противную песнь жаба, прыгнет ли из воды рыба, сверкнув чешуёй на боку — от всего Михей вздрагивал и ошалело осматривался, точно вор в потёмках. Не прав был Скиталец, Михей знал наверняка — не станет Истлав их здесь дожидаться и не выйдет к свету костра. Дальше пойдёт искать Огненный цветок. Потому что так ему епархий Ерофим велел. И его одного — да ещё, может, архиерея Родиона — он слушался.
Огонь грел руки, но тело пробирал озноб. И лес казался неприветливым и злым. Михей не знал, чего ждать от теней и воды, но деревья, ожившие из-за ветра, казались чуть ли не страшнее русалок и чертей. Те хоть из плоти и крови, их убить можно, а они?... Что скрывается в этой темноте? А если леший? Что сможет он один против исполина, чья шкура крепче молодых сосен? Михей думал об этом и казалось ему, тополя и ели сходят со своих мест, кланятся к нему, тянут руки-ветви... Ан нет, то лишь ветер и тени. Треклятые тени.
Михея раздирал страх, что не давал покоя сердцу. И звуки леса заставляли то и дело хвататься за обнажённый меч, лежащий подле. Рукоять меча отчего-то грела лучше костра.
Растущая луна ещё не стала полной, но уже была пузата и светила ярко. Небо так и почернело, сохранив голубичную синь. Летние ночи коротки. До утра бы дожить.
Михей взглянул на небо, желая прикинуть. который нынче час. Кажется, ещё и полночь не наступила. Чистое до сей поры небо подёрнулось дымными в свете луны облаками. Они неспешно текли по небосводу, и Михей наблюдал, ожидая, когда они набегут и закроют лунный лик. Когда это случилось, лес словно потонул во тьме. Стали гуще тени, и чёрной стали казаться воды Тишьи. Река оставалась спокойной. Не обманул Скиталец — не показались русалки, не подступились к нему и не выбрались на берег по его душу. Даже чертей и тех не слышно.
«Не обманул, а одного, паскуда, оставил»
«Может, и не намерен возвращаться»
«Поглумиться решил»
«Ждёт, когда ты от страха портки намочишь, как трусливый пес»
«Или просто своим на потеху и трапезу оставил. Считай, скотину на убой привёл»
Злые мысли роились в голове, жужжали точно пчёлы, жалили обидой, пробуждая затаённый гнев. Словно сухие сучья, подбрасывал он новые доводы в костёр, помогая разгореться ярости и злобе. Пошто он сейчас здесь, один у кромки леса, дрожит от страха и не знает как быть, когда мог бы пойти с ним и быть в безопасности? Хотя, в безопасности ли? Нечисть солнца не боится и с рассветом в норы не прячется. Не дойдёт он один до деревни, даже средь бела дня.
«И кто в этом виноват?»
Истлав. Этот одержимый Единым богом изувер, готовый на всё, лишь бы услужить епархию и удостоиться чести лизать его сапоги. И эта проклятая тварь, нанятая ими в провожатые. Посланник Единого Бога, как же... Раз проклят, значит, было за что.
Злоба и гнев наполняли сердце, отгоняя страх. И Михей упивался чувством закипающей ярости, разгоняющим кровь и согревающим изнутри.
«Они думают лишь о себе, собственной шкуре и наживе. Зачем епархию цветок? Что он будет с ним делать?»
«Цветок что-то да может. Иначе зачем он им? Вот только что...»
Он силился вспомнить все сказки, предания и байки, что слышал когда-либо об Огненном цветке и цветущем папоротнике. И вдруг в сердце зародилась уверенность, словно забытое воспоминание:
«Он ведёт к золоту. Указывает на клады»
«А тот, у кого деньги, сам хозяин своей жизни»
«А порой и жизней других»
Сладкая-сладкая мечта о богатстве. А коли он сам найдёт этот цветок? Покуда один. Раньше их всех, пока они думают, что он сидит здесь у костра и трясётся от страха. Покуда не берут его в расчёт и не ждут, что он на что-то способен. Он ведь видел, как Истлав смотрит — считает его недалёким, тупым бараном. Нет, конечно, он не намерен драться со своими. Всего лишь опередить.
«А справлюсь? Ежели не найду? Или сгину в этом лесу» — голосок страха пробился, точно горный родник из-под камней, и охладил пыл.
Холодок пробежался по коже, но не добрался до сердца.
«А меч тебе на что? Нет, одному идти в лес никак нельзя. Нужно затаиться, дождаться других — Дария! — и пойти по следу. Подслушать, пока не расскажут, где прячется цветок. А коли кто-то из них найдёт его раньше...» — Он оглянулся на остров и мысленно добавил: — «Что ж, с одним как-нибудь управлюсь».
Усмехнувшись, Михей достал походный нож и резанул ладонь. Не глубоко, лишь немного окропил кровью землю вокруг костра и увёл дорожку от него в лес. Самодовольная, хищная ухмылка не сходила с его лица. Поглощённый мечтами о золоте и свободной жизни, он не замечал шепотки и смех, разнёсшиеся ветром среди ветвей.
***
Дарий вёл свой малый отряд вдоль реки, внимательно следя за лошадиным шагом. Милан и Неждан, ведя коней почти бок о бок, ступали позади и свистящим шёпотом переговаривались меж собой. А Дарий хоть и вслушивался в тихие слова, но не задумывался над ними. Словно комариный писк или пенье птиц по утрам — вроде и есть шум, а ты его почти не замечаешь, если во слух не обратишься. Куда больше беспокоила дорога. Его рыжий конь то и дело утопал копытами в иле или раскисшей земле, ступал неуклюже, оскальзывался и вяз. Дарий уже не одним лихим словом помянул Истлава, заставившего их разделиться. По лесу идти всяко проще, там не преграждали путь сваленные паводками деревья и торчащие из оврага, становящегося по весне и в разлив реки новым берегом, омытые водой корни. Хочешь не хочешь, а с такими препятствиями отстанешь от отряда. Ни единожды Дарий подумывал наплевать на приказ и увести молодших в лес, к тропе, но не решался. А всё потому, что помнил наказ, отданный Итславом ещё в Предречье:
— Русалку нужно поймать. Ты с ними прежде дело имел, знаешь, чего они боятся и как сражаются, тебе и поручаю. Коли хоть одна у реки покажется — схватить живой. Не обязательно целой, но чтоб говорить могла. Быть может хоть они расскажут, где искать цветок.
Когда Истлав оставил ему на попечение двух самых молодых и ладных в их отряде юношей, Дарий сообразил — главный хочет использовать их, как приманку. Русалки любят красивых мужчин, как и всякие женщины. Возможно затем же Истлав и выбрал для похода молодых, желторотых юнцов, а не крепких и матёрых Охотников, как Михей. Опыта у них никакого, что от них толку? А вот на приманку... на приманку сгодятся.
Потому и не мешал им Дарий, не призывал к тишине и порядку, хотя голоса их способны были перебудить всех гадов в округе. Путь языками чешут. Беды им всё равно не избежать, да и искал её, на свою голову. Так зачем мешать?
Смерти он парням не желал. Но, как дикий зверь, понимал — своя шкура ближе к телу. И коли придётся выбирать, колебаться не станет.
Но Тишья оставалась спокойной и мирной. Нет-нет, да и думал про себя Дарий: авось обойдётся? Найдут цветок и без этой напасти. Чем-то же Истлав сейчас занят, да и Скитальца на свою сторону переманили. Вдруг он что знает? Но тут же вспоминал Дарий о деньгах, обещанных ему, и жадность подмывала выманить русалку из воды чуть ли не своими силами. Всё лучше, чем ожидание беды.
— Смотрите! Там, вдалеке, вверх по течению.
Дарий обернулся на голос Милана и увидел, что оба брата остановили коней и смотрят на реку. Не сразу он разглядел, куда именно они указывали, пока искомое не стало ближе — тёплый огонёк, точно свечка, покачивался на волнах, направляясь к ним. Следом появился ещё один и ещё — до сей поры скрывал их изогнутый берег — и вот уже больше дюжины огней плыли к ним по реке. А вскоре удалось разглядеть и цветы. Множество ярких бутонов, пышных веточек и травинок, сплетённых в замысловатые венки. Некоторые украшали яркие ленты, другие — ягоды первой земляники. Пущенные на воду, они таили в себе огарок свечи в сердцевине, но лишь малая часть из них. Чей-то огонёк потух по пути из деревни, чей-то утоп, а кто-то попросту не мог позволить себе такую роскошь. Но их всё равно было достаточно много. Гонимые течением, венки качались на волнах, как светлячки, и освещали лес будто закатным заревом.
— Что это? — спросил очарованный Милан, будучи не в силах отвести глаз от огней. В ночи они отражались в его глазах и казалось, что те горят изнутри.
— Девки гадают, — улыбнулся Дарий. — Сегодня же Купалья ночь. Вот они и собрались всей деревней, пустить венки по реке.
— У нас на селе говорили, к кому венок прибьётся, куда река его отнесет — там и суженый. Здесь тоже в это верят? — спросил его Неждан.
— Вроде того. Ну, или кто венок этот найдёт или подберёт — тот и суженый.
— А свечи зачем? У нас их не зажигали.
— Это для зажиточных, — усмехнулся Дарий. — Кому свечей не жалко. А нужны они, чтобы суженый дорогу нашёл. Или чтоб русалки венок под воду не утащили — плохая примета.
Конечно же свеча, легко тонувшая в реке, от русалок не помогала. Для этих целей в венки вплетали крапиву, укроп, полынь да одолень-траву, а огонёк был нужен для другого. Частенько деревенские юноши просто запоминали, какой венок плела полюбившаяся им девушка, и шли к реке, чтоб выловить его и принести красавице, назвавшись суженным. А свет от свечи помогал влюблённому найти заветный венок из дюжины дюжин.
Охотники не спешили продолжить путь — залюбовались дивным зрелищем. Лошади, хоть и смирные, прядали ушами, но взгляды мужчин были обращены к реке и никто этого не заметил. Один из венков — без свечи в сердцевине — отбился от остальных и течение подтолкнуло его к берегу. Заворожённый Милан, тут же выпрыгнул из седла и спустился к реке. Подул ветер, усилив рябь на воде, и ещё несколько венков отделились от остальных, устремились к Охотникам. Пламя свечи на одном из них дрогнуло, но не погасло. Милан опустился на корточки, потянулся к воде, чтоб подобрать венок. Дарий хотел было его одёрнуть, но смолчал. Но стоило Милану коснуться цветов, как от венка во все стороны пошла рябь. И не успел парень его схватить, как тот приподнялся над водой, а под ним показался девичий лик. Венок короной лёг на её голову, улыбка тронула красивые губы. Глаза незнакомки, точно слепые, были подёрнуты белёсой дымкой, но смотрели живо, с интересом. Девушка моргнула, и, словно завеса, белая пелена сошла с её глаз, обнажив кроваво-красную радужку.
Милан только и успел охнуть, как девушка схватила его за руку, не дав отпрянуть, и растянула рот в зубастом оскале. Парень закричал, откинулся на спину, пытаясь отползти, но пальцы сжались на его запястье стальной хваткой. Блеснуло лезвие, и чей-то меч отсёк девушке руку по самый локоть. Русалка взвыла, кувырком ушла под воду, и только тёмное пятно крови растеклось по реке. Милан, бледный от страха, отполз подальше, пока не ткнулся спиной в Неждана, поймавшего его. Женская кисть по-прежнему висела на его запястье, и никак не получалось смахнуть её, сколь остервенело не тряс бы он рукой. Дарий стоял рядом, возвышаясь над ними, сжимал в руке обнажённый меч, и лёгкая улыбка играла на его губах. А взгляд был направлен на реку.
Воды Тишьи забурлили, словно во вскипевшем котле. Лошади занервничали, заголосили, встали на дыбы, но Неждан вовремя поймал поводья, не дал им сбежать. Милан тоже поднялся на ноги, стряхнул-таки с себя отрубленную кисть, достал из ножен меч. Парнишка всё ещё дрожал и оставался бледен, но сжимал оружие, готовый к бою . Неждан крикнул, пытаясь перекричать лошадиный верезг:
— Нужно уходить!
— Нет, — отрезал Дарий. И лишь после заминки пояснил: — Всё равно не уйдём.
Несколько десятков русалок повскакивали из воды и кинулись на них разом, как одна, выставив вперёд когти. Милан ждал, что речные девы будут неповоротливы из-за хвостов, но лишь единицы из них обладали оным — остальные стояли на двух ногах и только красные глаза отличали их от обычных девушек. Одежды на них не было. Первых же подскочивших русалок, Дарий легко полоснул мечом поперёк животов, и они упали обратно в воду, как подкошенная трава. Милан же не решался нанести удар, казалось ему — он бьёт простую, человеческую девушку. Пришлось уворачиваться от когтей, пока Неждан не оказался подле и не ударил русалку в спину. Та захрипела — чёрная кровь потекла из уголка губ — и упала навзничь. Неждан, мертвецки-серый, казалось и сам не верил в то, что натворил. Но русалки уже подступали, подползали ближе. Сразу трое схватили Неждана за полы плаща, потянули, стараясь повалить наземь, но когда им это удалось, уже Милан пришёл на помощь. Рубанул мечом, ни по кому не попав, и девушки отпустили Неждана. Отступили, уйдя в воду, но тут же кинулись вновь.
— Не жалейте их! — крикнул Дарий.
Его меч темнел от чёрной крови, и несколько тел лежали у его ног. Крупная русалка с огромным рыбьим хвостом заместо ног, выбралась на берег и ударила Дария плавниками в грудь. Его так и сшибло, повалило на спину, и девушки немедленно окружили его. Схватили за одежды и вскрикнули, отшатнулись, одёрнув обожжённые руки. Каждая раненая русалка тут же уходила под воду, но на её место приходило несколько других. Дарий не успел подняться, а уже новые речные девы тянули к нему когти. Та, что с хвостом, поймала его за лодыжку и так резко дёрнула, будто хотела оторвать. Дарий ухватился рукой за торчащий корень, пнул подползших русалок свободной ногой и попытался также отбиться от той, что его держала. Но как бы не изворачивался попасть не мог. Вдруг русалка вскинула голову и резко отпустила его, уйдя в сторону. А там, где она была мгновение назад, вонзился меч Неждана.
— Спасибо, — выдохнул Дарий.
Неждан улыбнулся, пытаясь перевести дух, и тут же удар хвоста сшиб его с ног. Сразу шесть рук вцепились в него,потащили к воде. Дарий и Милан поймали его за руки, но другая русалка подскочила со спины и впилась Милану в волосы. Тот вскрикнул и выпустил брата, переключившись на проклятую. Когти её царапали ему лицо, пытаясь добраться до глаз, пока Милан метался, пытаясь скинуть её или локтем ударить в бок. Дарий перехватил Неждана поперёк груди, не давая русалкам утащить его под воду, пока сам парень слепо размахивал мечом, не давая к ним подступиться. Ещё одна русалка подкралась к Дарию, повисла на его шее, попыталась укусить. И тут же взвыла, шарахнулась от него, захныкала как ребёнок и убежала в реку. Державшая Неждана русалка, сверкнула глазами, зло глянув на Дария, и ушла под воду, отпустив добычу.
«Что-то задумала», — сразу же понял Охотник. Помог Неждану подняться и отвёл парня к кромке леса, наказав держаться подальше.
Бой сопровождало истошное ржание лошадей, привязанных Нежданом неподалёку. К ним русалки не подходили, но ползали рядом, и это заставляло их нервничать. Милан, хоть и оцарапанный, отбился от державшей его и столкнул в воду. В борьбе, он сам не заметил, как ступил по щиколотку в реку, и тут же несколько пар рук схватили его. Но на этот раз он не повторил ошибки и ударил мечом, отсекая две кисти и ранив третью. Раздался визг и его отпустили. Но тут же вынырнул из воды огромный рыбий хвост и приложил его в плечо, опрокинув в воду.
— Милан! — крикнул Неждан, кидаясь на помощь брату.
«И как прикажете их ловить?!» — Дарий начинал злится. Прежде чем поймать русалку, надо хоть одну из них отвести от берега и очень сильно ранить. Но речные девы были умны и не уходили далеко от воды. Стоило Дарию отступить к кромке леса, как к нему тут же потеряли интерес. Но теперь он решил этим воспользоваться. Понадеявшись, что братья не умрут за столь короткий срок, он кинулся к лошадям, насилу успокоил своего жеребца и достал из седельных сумок сеть. Размотал её, как мог в спешке, и кинулся к реке. Неждан уже отбил Милана и оба стояли на ногах, но всё ещё в воде по голень, исцарапанные, мокрые и с подранной одеждой. Река вокруг них бурлила, и несколько раз то тут, то там показывался огромный хвост, по которому парни пытались попасть мечами. Вот только хвосты те были разные, а значит... Под водой пряталась не одна старшая русалка.
— В сторону!
Дарий подбежал к ним, и как только братья метнулись вправо и влево, кинул сеть на тут же выскочившую из воды русалку. Та взвизгнула, запуталась в сети и повалилась в реку сплетённым клубком. Остальные девушки бросили к ней: даже под бурлящей водой Дарий видел, как они рвали и пытались распутать сеть, но плетёная напополам с серебром она жгла им руки, усложняя задачу. Дарий помог братьям выбраться из реки, крикнул им, чтоб бежали к лесу, а сам остался подле сети. Ждал, когда выдастся возможность ухватиться и вытащить улов на берег.
Он стоял почти по колено в воде, когда ощутил, как чья-то рука схватила его за пояс. Дёрнулся, но русалка уже сорвала охотничий нож и попыталась ударить им в бедро. Била вслепую и лишь поэтому Дарий увернулся. Запнулся обо что-то под водой, но на ногах устоял. Выхватил меч и ударил не глядя, резанув реку. Мелькнули с двух сторон плавники, струйка чёрной крови поднялась на поверхность, но русалки не отступили. Клубок подле сети стал плотнее, вода забурлила пуще, тут и там мелькали хвосты. И тут до Дария дошло:
«Она сейчас разрежет сети!»
Он ступил было дальше в воду, но остановился, понимая, какой это риск. Русалки намеренно тащили сестру на глубину, на дно, чтоб не дать до неё добраться. Выругавшись, Дарий поспешил уйти из воды, но не сумел. Десятки рук намертво оплели его ноги, хватали за полы, тянули назад. Скинув плащ, он попытался отбиться, но тщетно — их было слишком много. Совсем рядом свистнул арбалетный болт и вонзился в одну из девичьих кистей, заставив разжать хватку. Дарий обернулся — это Милан стрелял по русалкам. Неждан же оказался рядом, схватил его под локоть, попытался вытащить. Размахивая мечом, от отпугивал подступающих русалок, а Милан обстреливал тех, кто высовывался из воды или хватался за них. Когда очередная русалка вынырнула по грудь, арбалетный болт порвал ей щёку насквозь. Взвизгнув, она тут же скрылась, но на её месте показались ещё трое. Казалось, раненые русалки не отступали, а залечивали раны и шли в бой снова.
«Либо их слишком много», — заключил Дарий, пытаясь придумать, как им быть.
Будто прочитав его мысли, речные девы высунули головы из воды. Одна, вторая, третья, и вот уже дюжина дюжин, заполонив реку, смотрела на них из-под кромки реки, сверкая алыми глазами. Несметное множество, она открыли лики, чтобы воочию показать, как их много. Охотники отступили к лесу, Дарий пытался заслонить собой молодших, а русалки одна за другой высыпали на берег. Кто-то тут же вставал на ноги, кто-то выползал, подобно змее, волоча за собой тяжелый хвост, кто-то тут же подбирал и сжимал в руках острые камни. Если не когтями и клыками, то уж камнями они их точно забьют. Русалки окружали, теснили их к лошадям, обещая расправу за погубленных сестёр, и многие улыбались в хищном оскале.
И тут над рекой разнёсся душераздирающий вопль. Русалки обмерли, растерянно обернулись. Кто-то распахнул глаза, многие переглянулись, бледнея до лунного лика, отражавшегося в воде. Те, что волочили за собой хвосты, первые ушли в воду. Оставшиеся побросали камни и, позабыв про мужчин, прыгнули в реку. Не сразу успокоилась Тишья, но вдоль её берегов повисла звенящая тишина, как только утих последний всплеск. Русалки ушли также внезапно, как и появились. И лишь воды, чёрные от пролитой крови, давали знать, что здесь была бойня. Убитых речные девы забрали с собой, так что ни их самих, ни их частей не осталось на берегу.
Неждан опустился на землю, тяжело дыша. Милан медленно опустил арбалет. И только Дарий всё также держал наготове меч, вглядываясь туда, куда уплыли русалки. Охотники понимали — их спасло чудо. Слишком много собралось нечисти по их души. Но что их спугнуло? Или привлекло? Вопль больше не повторился, сколько бы Дарий не напрягал слух, и не было возможности понять его источник и причину.
— Что это было? — сухим, сиплым голосом спросил Неждан.
— Не знаю, — честно ответил Дарий. — Но точно ничего хорошего.
— Дарий, — позвал Милан, и когда тот обернулся, встретился с его пронзительным, почти осуждающим взглядом. — Почему они тебя не утащили? Я видел много раз, как тебя хватали, но отпускали тут же.
Со всех троих ручьями стекала вода. Вот только Дарий отделался синяками, да потерянным плащом, а Милан и Неждан были сплошь исцарапаны, а одежда их местами свисала рваными клочьями. Неждан сидел на земле и не спешил подниматься, но смотрел на Дария с недоумением.
Дарий не стал отпираться: закатал рукав рубахи и показал уже подвявшие листья, обмотанные поверх запястья. Кожа под ними раскраснелась до волдырей.
— Крапива, — пояснил Дарий. — Она у меня и под воротом, и в сапогах. Жжётся, но им больнее. Захочешь жить и не такое стерпишь.
«Я ею и меч обмазал, но вам о том знать не обязательно»
Река, так удачно, прибила к берегу его плащ, и Дарий отошёл подобрать его. Выловил и сразу накинул на плечи — рубаха и портки всё равно мокрые, так какая разница? Милан протянул брату руку, потянул на себя, помогая подняться, но Неждан зашипел и повалился снова. Дарий тут же оказался рядом и склонился к его ноге. И в самом деле — правый сапог оказался подран, а под ним скрывалась рваная, кровоточащая рана.
— Сапог прокусила, — бросил Дарий с досадой. — Чего молчал?
— Так, некогда было жаловаться.
— Правда что, — он усмехнулся.
Дав Милану наказ принести бинты, Дарий осторожно стянул с Неждана сапог, но думал совсем о другом. Из головы его никак не шёл вопль и причина, по которой русалки их оставили. Зачем им упускать добычу, которая сама пришла к ним в руки, и уже была поймана. Голос был незнакомый... Осознание пронзило тело вспыхнувшей искрой. Бросив сапог, он вскочил на ноги и кинулся к своему коню, отдавая приказ на бегу:
— Позаботься о нём. Да сгинуть мне тут не смейте. Встретимся, как условились.
— А ты куда? — спросил стоявший неподалёку Милан.
— Если правильно понял — остальных спасать.
Отвязав жеребца и закинув себя в седло, он стегнул его ногами в бока и галопом рванул с места. Конь лишь хлестнул хвостом на повороте,унося на себе всадника. А Милан и Неждан остались вдвоём на берегу реки, растерянные и напуганные. Но пока хотя бы живые.
***
Скрипнула ветка. Морен обернулся, Куцик взлетел с плеча, скрылся среди ив. Тихон поднял голову, проревел: «Кто здесь?!» и ударил по воде хвостом. Крупная рябь пошла по озеру, искажая, дробя лунный лик в отражении. Раздвигая левой рукой кусты ежевики, к ним вышел Истлав. В правой же он держал обнаженный меч, остриё которого смотрело на Тихона. С плаща его капала вода, ноги намокли до колен и плотно сжатые губы посинели от холода, но глаза горели решимостью и злобой. Морен сразу понял — подслушивал. Добрался сюда по скрытой в реке тропе, затаился и ждал. Вопрос лишь, как давно? Тихон насупил надбровные дуги, набычился, вновь ударил о воду тяжелый хвост. Напряжение повисло в воздухе, будто каждый из троих ждал, когда нападёт другой.
Морен сдержался — не потянулся к мечу — и лицом остался спокоен. Но пальцы сводило от желания схватиться за рукоять и сжать её покрепче. Со сталью в руке он чувствовал себя увереннее, хотя и всем сердцем желал, чтоб она ему не пригодилась.
— Отойди от него, — приказал Истлав, не сводя колючих глаз с водяного.
К кому бы он не обращался, ни Морен, ни Тихон не подчинились.
— Истлав, он безобиден, — начал было Морен, но Охотник перебил его:
— Он — проклятый! Все проклятые — чудовища, порожденные пороком и Чёрным Солнцем. В них нет веры, и тебе впредь веры нет. Если защищаешь его — ты такой же, как он!
— Эй! — проревел Тихон, поднимаясь над озером. — Я тебе не какая-то навья тварь! Я людей не трогаю и девкам своим трогать не позволяю! Одной рыбой питаюсь! Я с ним договор заключил, — он ткнул пальцем в Морена, — и договор тот соблюдаю. А ты на меня с мечом?!
— Тихон, успокойся. Я не дам ему тебя тронуть.
Морен выставил ладонь перед водяным, силясь утихомирить его, словно разгорячённого жеребца. И тут же поплатился за свой выбор — Истлав свободной рукой сорвал арбалет с пояса, и направил его на Морена. Водяной, присмиревший было и опустившийся в воду, вновь вскинулся. Но лезть не стал.
— Договор? — выпалил Истлав. — О чём он?
— Не русалки убивают людей. Их здесь много, потому что Тихон собирает обращённых девушек под своё крыло, обещает им заботу и защиту. Они нападают лишь на тех, кто приходит к ним с мечом или повинен в том, кем они стали.
— Защищаешь его? — выплюнул Истлав, и губы его сжались сильнее. — Я знал, что ты с ними заодно. Нечистые твари твоему сердцу ближе. Твоя кровь отравлена пороком, как и его. Ты предал людской род, потому и стал таким.
— Не по его вине в лесу люди гибнут. Ты сам видел чертей.
— Подосланных — возможно — им же! — Истлав шипел, и рот его дрожал от ярости. — Мы столько лет искали цветок. Я знал, что его охраняет кто-то. Кто-то сильнее и умнее поганых чертей и блудных девок. И ты сам привёл меня к нему. Убью его — и путь откроется.
— Цветок не то, чем кажется, — проревел Тихон, исподлобья следя за Истлавом. — А ты дурак, коль ищешь его! Погубит он тебя и всех тех, кого с собой привёл.
— Я не поведусь на твои речи, нечистая тварь.
— Истлав! — окликнул Морен, перетягивая внимание Охотника на себя, дабы не дать ему ярить водяного ещё сильнее. — Я знаю путь к цветку. Этот проклятый нам не враг. Он защищает людей, также как и ты. Проклятье не делает его чудовищем, также как меч в твоих руках не делает тебя убийцей. Опусти его. Мы можем спокойно уйти и найти цветок без жертв. А потом каждый пойдёт своей дорогой.
Стена молчания повисла меж ними, и тишина давила, словно могильная земля. Каждый ждал, что предпримет другой. Морен даже не заметил, что рука его давно приподнята, а пальцы расставлены в стороны, готовые схватиться за меч. Зато этот жест заметил Истлав. Скиталец был для него словно волк, готовый сорваться и кинуться на зайца, едва тот шелохнётся. И казался куда опаснее водяного. Что проклятый? Разумное, но всё-таки животное, ведомое одной лишь жаждой крови. А вот тот, кто сохранил трезвый рассудок и человеческий ум — куда страшнее. Истлав по себе судил и понимал эту правду как никто другой. Но нет-нет да и поглядывал на водяного, ожидая, когда нападёт и он.
Но не отпускать же их? Для себя он уже всё решил.
— Выбирай, на чьей ты стороне, — бросил он, как предупреждение.
И, вскинув арбалет, выстрелил в ногу Морена.
Тот увернулся, уйдя в сторону, а Тихон ударил хвостом по озеру, подняв тучу брызг. Истлава накрыло волной, он пошатнулся, и водяной тут же сшиб его тяжёлой рукой в грудь. Под телом Охотника заскрипели ломающиеся ветки, Тихон швырнул его в кусты, будто щенка. Опираясь на руки, водяной попытался выбраться на берег, но Морен преградил ему путь:
— Стой! Убьёшь его и они никогда от вас не отстанут! Уходи отсюда, Тихон.
За спиной раздался птичий крик. Морен обернулся как раз вовремя, и арбалетный болт пролетел мимо, не задев. Зато оцарапал плечо Тихона, и тот взревел от боли. Истлав уже был на ногах и заряжал новый болт, когда сверху на него рухнул камнем Куцик. Когтями он пытался расцарапать ему лицо, добраться до глаз, но пока лишь сорвал шляпу и исполосовал руку, которой прикрывался Истлав. Тот вскинул арбалет и ударил им по птичьему тельцу. Куцик крякнул, его отшвырнуло в сторону, а у Морена всё похолодело внутри. Кусты зашевелились, и Куцик вылетел из них живой и невредимый. Истлав ступил к водяному, замахнулся мечом, но Морен принял удар на свой клинок.
— С дороги! — прошипел Истлав, давя на оружие изо всех сил.
— Я не дам его тронуть.
— Тогда отправишься за ним!
Заскрежетала сталь, и Истлав вырвал клинок, ударил по ногам Морена. Тот отбился, одновременно отступая. Он отражал атаки, не спеша нападать первым, а Истлав ярился и вкладывал в каждый замах всё больше сил. Тихон снова ударил хвостом по озеру, окатив их обоих водой. Морен поскользнулся на влажной траве, и Истлав толкнул его свободной рукой в грудь, пихнув спиной вперёд в озёрную воду.
Морен ушёл с головой, не успел задержать дыхание, и лёгкие обожгло. Ещё мгновение и его вытащили, швырнули на берег. Отбитые бока отозвались болью, но та ни шла ни в какое сравнение с огнём, что жёг нутро и горло. Встав на четвереньки, Морен пытался откашляться, избавиться от воды, когда его накрыла тень. Тихон выбрался из озера, прикрыл его собой и, взревев бросился на Охотника.
Он размахивал тяжёлым хвостом и когтистыми ручищами, но всё тщетно — неповоротливый, массивный водяной просто не поспевал за юрким человеком. Если столкнёт в воду — Истлаву конец, но до тех пор у него преимущество. Меч жалил Тихона, царапая мягкую кожу живота и груди, но не мог пробить чешую на спине и нижней половине тела. Придя в себя, Морен поднялся, и его тут же чуть не сшиб хвост. Тихон метался меж ним и Истлавом на маленьком островке, ломал сучья и сносил тонкие деревца. Очередное такое, надломившись, опрокинулось и накрыло собою Истлава. Тихон тут же ударил по нему хвостом, разломал в щепки, но Охотника не задел.
— Где ты?! — взревел водяной, бешено вращая глазами.
Истлав вынырнул из-под его бока и, пока Тихон не заметил его, занёс меч. Но Морен подоспел раньше, принял удар на свой клинок, отбил атаку, заставив Истлава отступить. Ещё несколько раз столкнулись их мечи, пока водяной не развернулся и не швырнул обоих в озеро. Как крошки смахнул массивным хвостом с берега. У Морена вышибло дух от удара, но он успел зацепиться за торчащую корягу и не свалиться в воду. А Истлава швырнуло так далеко, что он врезался спиной в бревно, служившее Тихону ложем. Застонав, Охотник так и повис на нём, наполовину в воде, но меч из рук не выпустил. Водяной же нырнул в озеро.
— Тихон, не надо! — крикнул Морен, ни на что особо не надеясь.
Теперь он даже помочь Охотнику не мог. Но его крик словно разбудил Истлава, и тот спешно взобрался на бревно, встал на ноги и поднял меч. Тихон даже из воды не показался. Опора под Истлавом накренилась, приподнялась с одного конца. Тот схватился рукой за край, цепляясь за него, чтоб не упасть. Бревно наклонилось так сильно, что он буквально повис на нём, и лишь теперь Тихон вынырнул. Схватил Охотника за ногу, распахнул полную острых зубов пасть и рванул на себя. Истлав заскользил по бревну вниз, выставив вперёд остриё меча.
Морен, уже выбравшийся на берег, вскинул левую руку с потайным арбалетом и выстрелил. Тихон заметил его движение, поднял руку, закрывая лицо, и стрела вонзилась ему в ладонь. Он словно и не заметил ранение, но мгновение было потеряно и он не поймал скатившегося к нему Истлава. Меч вонзился в мягкий живот, вошёл по рукоять. Тихон замер, ошалело уставился на Охотника, словно не веря в случавшееся. Истлав тоже был бледен, упирался ногами в его брюхо, тяжело дышал. Рука водяного всё ещё сжималась на его лодыжке.
— О нет... — выдохнул Морен, понимая, что наделал.
Стиснув челюсти, Истлав рванул клинок вверх, вспарывая живот проклятого до самой грудины.
Тихон взревел бешено, надрывно — крик его разрывал на части сердце и душу. Он повалился боком на бревно и из вспоротого брюха в воду хлынули кишки, измаранные чёрной кровью. Будто рыбу выпотрошили, только Тихон оставался жив, пытался удержать нутро дрожащими руками, пока кровь его темнила воду. Истлав же убрал меч в ножны, прыгнул в озеро и поплыл к берегу. Хвост водяного ещё бился, обещая зашибить Охотника, но на глазах слабел. Едва Истлав выбрался на сушу, как Морен оказался передним и со всего маху ударил кулаком. Лишь в последний момент тот успел увернуться, выхватил меч. А Морен и не убирал свой. Со всей силы он ударил оружием снизу вверх. Истлав выставил клинок, но Скиталец просто выбил меч из его рук.
— Чёрт бы вас побрал! — крикнул Морен в сердцах.
Вид у Истлава был испуганный: лицо обескровлено, глаза выпучены и смотрят дико. Он будто сам не верил в то, что сотворил. Да и Морен едва мог поверить в увиденное. Но растерянность на лице Охотника сменилась холодной решимостью, когда Скиталец прижал его к дереву и приставил лезвие к горлу. Лишь на миг глаза распахнулись шире, а губы сжались в тонкую нить. Совладав с собой, Охотник поднял руки и произнёс с достоинством:
— Убери меч, Проклятый.
Морена же трясло от ярости.
— Его кровь на твоих руках!
— Думаешь, я стану сожалеть об этом? Ты заблуждаешься.
Тихон выл за спиной Морена, стонал от боли, завывал, как в горячке. От его мучений сердце ныло открытой раной.
— Добей его, — приказал Истлав, глядя прямо в глаза Скитальца. — А когда покинем лес, я сообщу отцу Ерофиму и архиерею о твоём предательстве.
— Кто сказал, что ты выберешься отсюда живым?
Морен стиснул зубы и чуть надавил на его горло. Недостаточно, чтобы пустить кровь, но кадык Охотника дернулся, выдавая страх. Жаль, что каменная маска лица не дрогнула, хоть в глазах и читалось сомнение. Неужто взвешивал: решится Скиталец или нет?
Тихон умолк. Морен боялся обернуться, боялся увидеть, что тот уже не дышит. Может в самом деле стоило добить его, оборвать мучения, а не тешить себя надеждой, что чёрная кровь затянет рану, которой иных Проклятых он умерщвлял много лет? Скрежетнув зубами, Морен отвёл меч и замахнулся, вкладывая всю силу в удар. Клинок вошёл в кору до середины лезвия, а Истлав лишь вздрогнул, никак более не выдав страха. Морен вырвал меч и, тяжело дыша, воззрился на Охотника.
И как теперь быть?..
Раздался плеск. Затем ещё один, другой, третий, словно град пошёл в безоблачную ночь. И тут над рекой и островом разнёсся девичий вопль. Ему вторил другой, ещё, и ещё, и вот уже десятки голосов выли и стенали от скорбной боли. Морен и Истлав огляделись, но лишь рябь растекалась кругами по озёрной глади. Пока нечто невидимое, прячущееся от глаз, не утащило на дно тело водяного. Чёрная вода забурлила, вспенилась, и Морен понял, что нужно убираться отсюда.
— Что это?
Самообладание подвело Истлава. Голос его дрогнул, кровь отлила от лица. Он вертелся на месте, силясь найти, разглядеть, увядать наконец тех, кто оплакивал покойного. Но голоса, казалось, звучали отовсюду сразу и одновременно — у него в голове.
— Ты же сам сказал, — холодно отчеканил Морен, пристально смотря на воду. — В этом лесу жил древний и сильный проклятый, что подчинил себе русалок. Тихон собирал и опекал дочерей с Сумеречных лет. Ты их отца убил. Теперь пожинай, что посеял.
Велико было желание бросить его здесь, на растерзание речным девам, но Морен недолго обдумывал сей план. Совесть не позволила бы, да и кто сказал, что его русалки отпустят подобру-поздорову? Обвинят ведь, что не уберёг водяного. И, чёрт возьми, будут правы!
Куцик издал пронзительный клич, описал дугу на озером и попытался сесть на плечо Морена. Но тот замахал рукой, не дав ему опуститься, и прокричал:
— Улетай прочь отсюда!
К счастью тот послушался — взмахнул крыльями и развернулся в сторону Тишьи. А Морен перехватил меч крепче.
Русалки вылезли из воды сразу огромной стаей — десятки лиц показались над озером, руки потянулись, как колосья, девушки выползали на берег подобно чешуйчатым гадам. Некоторые волочили за собой хвосты, другие, оказавшись на земле, тут же встали на ноги и кинулись на них, выставив когти. Морен встретил их мечом и разрубил без жалости надвое. Истлав бился рядом, и резал без разбору тех, до кого мог дотянуться. Но русалки кишели отовсюду, подбирались даже со стороны Тишьи — выпрыгивали из кустов, словно ящерицы выползали из-под корней, хватали за ноги и одежды. Каждой, что хватала Морена, он отрубал кисть, кому-то даже удалось снести голову. В других обстоятельствах, он бы испытал к ним жалость, но сейчас глаза его горели алым, как и у речных дев. А их глаза и когти обещали расправу. В пылу бойни Морен спина к спине столкнулся с Истлавом — так близко их теснили. Но Охотник выругался: «Не мешайся!», и пнул со всей дури подвернувшуюся под ноги русалку по лицу. Та взвизгнула, откинувшись на бок, и тут же её сёстры впились в ногу Истлава с двух сторон. Вот только прокусить не успели — Морен подоспел и вонзил меч в затылок одной из них, а вторая отшатнулась сама.
Раненые, но не убитые, уходили в озеро, и на их место тут же выползали новые. С такой толпой им никогда не справиться — Морен это хорошо понимал. Сил рубить и убивать с удара им хватало, но выдохнуться они куда скорее. Одна из русалок замахнулась на них сизым хвостом и обязательно бы сшибла с ног, но Морен успел присесть и дернуть Истлава за плащ вниз. Тяжёлый хвост махнул над их головами. Истлав вскинул меч и резанул по нему, разрывая плавник. Проклятая взвыла от боли, развернулась и ударила когтями,словно кошка. На щеке Истлава остались кровавые рубцы. Но в следующий миг он наступил русалке на опорную руку и вонзил меч в спину.
Морен же пытался отойти подальше. Разглядев удобное дерево, накренённое над водой, он взбежал по его стволу, чтоб оказаться повыше. Русалок это не остановило — одни начали взбираться следом, другие тянули к нему руки из воды. Но Морен лишь желал выиграть время. Зацепившись сгибом локтя за сук, чтоб не упасть, он мечом срезал пояс с сумками. Раздавил в кулаке все до одного бутыльки, которые мог нащупать — некогда было вспоминать, что где находится. Там была большая горсть соли и отвары против нечисти — это самое главное. Когда подобравшаяся русалка схватила его за ногу, он вырвал стопу и бросил сумки в озеро.
Ядрёная смесь соли, отваров, масел и трав ушла под воду. Русалки тут же метнулись от неё прочь, поднялись волны и туча брызг от взметнувшихся хвостов. А следом поднялся вой. И все те русалки, что скрывались на дне, выскочили на берег — обожжённые, с отваливающийся лоскутами кожей. Даже раненые тащили за собой обрубки конечностей или сестёр, что не могли помочь себе сами. Русалки плакали, стонали, выли, но упрямо ползли на сушу, подальше от отравленной воды. А там их встречал и добивал взмыленный, раскрасневшийся от боя Истлав.
Морен хотел было прыгнуть в воду, чтоб спастись от тех, кто карабкался за ним по стволу, но передумал. Он не жалел себя, сражаюсь с нечистью, но погибнуть от собственных отваров будет глупо. Вместо этого он направил на ближайшую деву спрятанный в рукаве арбалет и выстрелил. Маленькая стрела попала в глаз и русалка свалилась с дерева, держась за лицо. Следующую он встретил уже мечом. Другая подползла снизу, таки схватила его за ногу и дёрнула, прежде, чем он отбился. Потеряв равновесие, Морен полетел в озеро, но в последний момент ухватился руками за ствол, уронив меч. Тот, на его счастье, рухнул в кусты рогозы, а не саму воду. А русалка уже обвила тело Морена руками, повиснув на нём, как любовница. Но как только ладони её забрались под плащ, он взвизгнула и разжала хватку, рухнув в воду. Железные пластины обожгли её обнажённую кожу. Морен опустился на руках, раскачался на сколько мог и прыгнул. Приземлился на самом краю пологого берега. Ноги не нашли достаточной опоры, влажная земля провалилась под его весом. И Морен бы рухнул в озеро, если б Истлав не поймал его за локоть и не дёрнул на себя.
Скрипнул древесный ствол. Морен толкнул Истлава в грудь, и спрыгнувшие сверху русалки приземлились на землю, а не на них. Лишь одна повисла на Скитальце, но тот перекинул её в через плечо в воду. Больше она не всплыла. Со временем скрытый речной поток вымоет из озера отраву, но пока... это было их с Истлавом оружие.
Истлав от удара отступил на несколько шагов, запнулся обо что-то и упал на спину. Русалки тут же навалились сверху, оплели его со всех сторон. Когти их рвали одежду, стараясь добраться до мягкой плоти, зубы впивались в руки и ноги. Лишь крепкая кожа запахнутого плаща не давала им прокусить его до мяса, напиться крови. Истлав расшвыривал и отпинывал их от себя. Может, русалки и были сильнее простых смертных девушек, но не были тяжелее, разве что те из них, кто обзавёлся хвостом. Но эти выползли перед Мореном и преградили ему путь к Охотнику, глядя враждебно и зло. Вряд ли проклятые давали ему шанс уйти, скорее позволяли сёстрам насладиться пиром. Из оружия при нём остался только арбалет, да и тот без стрел — запасы утонули вместе с поясом. Что ж ему, голыми руками их рвать?! Меч и то казался милосерднее.
Однако, Морен уже был готов пойти на это, когда Истлава вдруг накрыла рыбацкая сеть. Русалки тут же взвизгнули, начали метаться и рваться прочь, позабыв о добыче, а в тех местах, где сеть касалась обнажённой кожи, та покрывалась волдырями. Словно из ниоткуда выскочил Дарий, пнул в живот ближайшую к себе русалку, ударил мечом другую. Ему не хватало сил, как Морену, перерубать их напополам, но брюхо он ей вспорол. Визг, крики, шипение, рычание и стоны стояли над островом плотной стеной и до этого, но когда в бойню ворвался третий, проклятые вконец обезумели. Позабыв про Морена, старшие русалки кинулись кто к Дарию, кто к Истлаву, чтобы освободить сестёр. Но сеть жгла и их руки, не давая разорвать путы. Морен же кинулся к зарослям рогозы, довольно быстро нашёл меч, подхватил его и бросился к Истлаву. Сорвал с него сеть и, ударив с разворота, перерезал горло старшей русалке, потянувшей к нему руки. Истлав отпихнул от себя воющих от боли девок, пырнул одну из них в бок кинжалом, который как-то извернулся вынуть из-за пояса. Морен помог ему подняться. И снова они встали спина к спине, но теперь уже добровольно.
Дарий подобрал отброшенную сеть, огляделся и накинул её на молодую, двуногую русалку, подбежавшую к нему. Да не просто накинул, а ещё и завернул в неё и толкнул шипящую, отбивающуюся девку в ивовый подлесок. Сёстры тут же кинулись к ней на выручку, но Дарий отбивался от них мечом и весьма успешно. Истлав бросился к нему, расчищая путь рубящими ударами, встал рядом. Морену ничего не оставалось, как последовать его примеру. Сражаться втроём, прикрывая тылы друг друга, оказалось куда как проще. Теперь уже ни одна проклятая не могла до них дотянуться.
Раненых русалок становилось всё больше, а уйти в озеро — залечить раны — они не могли. Но упрямо утаскивали убитых сестёр в реку, даже если приходилось тащить их через весь остров. Готовых и желающих сражаться оставалось всё меньше. Наконец, они замерли, как одна, переглянулись и, не сговариваясь ушли прочь. Одна за другой русалки уползали к Тишье и скрывались в ней, пока на острове не остались лишь они трое... Да пленённая проклятая, которую сёстры так и не смогли отбить.
