При Иване Грозном массово появляются отряды наемников, их еще называли «немецкими», в которые входили не только немцы, но и выходцы из других западноевропейских стран. Кроме военных отрядов царь держал при дворе целую армию из литейщиков и инженеров, которые создавали самые современные по тем временам пушки и прочее огнестрельное оружие.
При Петре I появилась вторая волна немцев, вызванная нехваткой квалифицированных кадров для армии и промышленности. Высоким жалованием и относительной свободой действий Петр I смог привлечь значительное количество военных специалистов, а также торговцев и ремесленников. Их привилегии раздражали русских, вели к недоброжелательности по отношению к нации в целом, общее мнение было недоброжелательным: хитрые, пронырливые, лестью окружили государя!
Третья волна была самой большой. В 1762 г. Екатерина II подписала Манифест, разрешающий иностранцам беспрепятственно селиться на необжитых территориях России. Это был дальновидный шаг, позволявший осваивать свободные земли «вверенной от Бога пространной Империи», а также «умножать в оной обитателей».
Привлечённые выгодными условиями, страдая в германских владениях от безземелья, переселенцы снабжались «путевыми деньгами», им предоставили выбор мест для поселений, позволили свободу вероисповедания, освободили от налогов и военной службы, давали беспроцентную ссуду на обустройство хозяйства.
Поселения расцвели: мельницы мололи муку, ветряки стояли на лесопилках, подавали воду в огороды и дома, возникли сады, урожаи зерновых были богаты...
Образцовым немецким поселением можно назвать Сарепту, основанную в 1765 году на 28 верст южнее Царицына.
Немцы селились в городах, становились ремесленниками, открывали лавки, становились чиновниками и специалистами: врачами, инженерами, техниками, адвокатами, поражая в любой деятельности аккуратностью, тщательностью, обязательностью и трезвостью. Во многих домах висели на стенах вышитые коврики с афоризмами: «Gebrauchter Pflug blinkt, stehend Wasser stinkt», что значит «Плуг блестит от работы, стоячая вода тухнет», «Nach Faulheit folgt Krankheit» – «За ленью следует болезнь», «Wer viel gastiert, hat bald quittiert» – «Кто много пировал, скоро поплатился».
Русские замечали, что немец любит выпить (едва не написал – тоже!), но живёт по принципу: «Пять дней для работы, шестой – для пива, седьмой – для семьи!»
Но в 1871 г. произошло объединение Германии. Александром II это было воспринято, как потенциальная угроза для России – отмена привилегий русским немцам не заставила себя долго ждать, но немцы просто упорней взялись за работу.
Когда Россия вступила в Первую мировую войну, усилились антинемецкие настроения. «Русских немцев» охотно обвиняли в шпионаже и пособничестве германской армии, они стали удобным объектом для всевозможных насмешек и издевательств. В 1914 г. дело дошло до погромов.
Негативное отношение к немцам формировала и российская интеллигенция. Еще А.И. Герцен в 1859 году из лондонской эмиграции высказывался о немцах в России весьма неполиткорректно:
– Все они, от юнейшего подмастерья до старейшего дедушки, от мастерской сапожника, где ученик заколачивает смиренно гвозди в подошву, до экзерциргауза, где немец корпусный командир заколачивает в гроб солдата, – все они имеют одинакие зоологические признаки, так что в немце-сапожнике бездна генеральского и в немце-генерале пропасть сапожнического; во всех них есть что-то ремесленническое, чрезвычайно аккуратное, цеховое, педантское, все они любят стяжание, но хотят достигнуть денег честным образом, то есть скупостью и усердием… Сверх этих общих признаков, все правительствующие немцы относятся одинаким образом к России, с полным презрением и таковым же непониманием…
Огромное количество немцев, окружающих трон, привело к тому, что их стали воспринимать как «паркетных вояк», бесполезных на поле боя, но без них не решалась ни одна проблема, именно поэтому генерал Ермолов в ответ на вопрос после очередного сражения, как наградить храброго генерала, ответил: «Государь, произведите меня в немцы!»
Собственно, эта (пусть и не лишённая оснований) неприязнь к немцам и есть суть того мнения, что возобладает в русском обществе перед Первой мировой войной. Вообще статья Герцена явно попадает под современное уголовное законодательство РФ о разжигании межнациональной розни. Но здесь Герцен не одинок, все властители дум русской интеллигенции второй половины XIX века от Бакунина и славянофилов до Достоевского и Льва Толстого отличались в той или иной степени негативным отношением к «немцам».
Немцев постоянно обвиняли в холодности, слепой приверженности установленным правилам, тупом следовании задуманному плану, грубости, бесчувственности, высокомерии, пренебрежительном отношении к другим народам, прежде всего к русским. Уже один только педантизм немца был вызовом русскому умению прожить «на авось», на удачу, использовать момент.
Стремление «русских немцев» сохранить свою культуру, верность национальным обычаям и традициям толковалось как желание обособиться, отделиться от русских с их «варварской» культурой, независимость поведения – как неблагодарность приютившему их русскому народу. Немец оставался особенным, и это раздражало.
Для большей части русского общества накануне Первой мировой войны были характерны следующее умонастроения, которые мы найдём в мемуарах генерала Брусилова: «Немец, внешний и внутренний, был у нас всесилен, он занимал самые высшие государственные посты, был persona gratissima при дворе. Кроме того, в Петербурге была могущественная русско-немецкая партия, требовавшая во что бы то ни стало, ценою каких бы то ни было унижений крепкого союза с Германией, которая демонстративно в то время плевала на нас…»
Постоянно росло убеждение, что все немцы – шпионы, причём почтение к немецкой технике приводило к диким слухам: прямо из Петрограда протянут провод (это же немцы, они могут!) в Берлин, и шпионы всё сообщают из русского штаба в немецкий!
Если шпионов побаивались, то к немецкой армии относились с пренебрежением.
Современному читателю по итогам двух мировых войн XX столетия сложно представить, что век назад в России господствовало представление о немецком (прежде всего прусском) солдате, как о неповоротливом, не умеющем быстро овладеть ситуацией, трусоватом и туповатом, готовом к отступлению (переходящему в бегство) при первом же боевом столкновении, приверженце чисто внешних проявлений военного дела (парадной шагистики, «уставщины» и тому подобное).
Вся русская армия твёрдо знала, что немцы способны шагать знаменитым «прусским гусиным шагом» под флейту и барабан, но при первом же натиске бросают ружья и стремительно бегут подальше от выстрелов.
Всё это в общественном сознании России накануне Первой мировой войны противопоставлялось «природным» свойствам русского солдата и вообще русского человека: безрассудству, удали, храбрости, простому, непоказному героизму, терпеливости, жертвенности, верности воинскому долгу и боевым товарищам.
Умозрительности немецких военных планов (вспомним, у Льва Толстого в «Войне и мире» – «Die erste Kolonne marschiert…») противопоставлялась возможность опереться на самоотверженность, воинское братство, ловкость и умение русского солдата с честью выйти из любого трудного положения. Представление о слабости немецких солдат, сложившееся в давние времена Семилетней войны, память о взятом без боя Берлине сохранялись долго.
Победа над французами во франко-прусской войне 1870-1871 годов была воспринята в России с откровенным удивлением, и даже в начале Первой мировой войны немцев все еще считали слабыми противниками. Лишь с 1915 года, когда русским войскам пришлось отступать под их натиском, это привычное представление о немцах, как трусоватых и неумелых вояках, начало меняться.
К сожалению, следует признать, что очень немногие относились к «русским немцам» без предубеждения, как, например, министр внутренних дел П.Н. Дурново: «Кто не видал, например, французов и англичан, чуть не всю жизнь проживающих в России, и, однако, ни слова по-русски не говорящих? Напротив того, множество немцев, которые бы хотя с акцентом, ломаным языком, но все же объяснялись по-русски. Мало того, кто не видал чисто русских людей, православных, до глубины души преданных русским государственным началам и, однако, всего в первом или во втором поколении происходящих от немецких выходцев?»
А что касается «истинно русских патриотов», то необходимо отметить, что когда возник заговор высших офицеров российской армии, генералов и командующих фронтами, вынудивших Николаю II отречься, лишь два генерала готовы были до конца защищать престол: немец Ф.А. Келлер и азербайджанец Гусейн Хан Нахичеванский.