Глава 6. Падение.
Таксист, стоявший с включенным двигателем, резво рванул с места и, времени не тратя даром, по окраинным улицам столицы вынырнул прямо на широченное Бориспольское шоссе. Но, несмотря на расторопность водителя, в аэропорт мы прибыли поздновато и переживали, как бы не опоздать к регистрации.
Однако, пассажиры, стоявшие в очереди, увидев молодожёнов, улыбчиво расступились. Всё-таки, двадцать лет европеизации ещё не окончательно вытравили из украинцев славянские добродетели сочувствия и взаимопомощи.
Когда мы отдышались после посадки в самолёт, я первым делом вытащил ноутбук.
Я ещё шутил в ресторане, когда меня спрашивали, зачем я его взял: «Какой же я на фиг айтишник без ноутбука?» А теперь продемонстрировал, зачем я взял его в полёт.
Самолёт ещё не набрал высоту, и экипаж предупреждал пассажиров о запрете пользоваться электроникой, но я стал показывать Натке ещё не обработанные фрагменты съёмок торжества, которые в последний момент выцыганил у видеооператора.
Увидев со стороны, как мы едва не загремели с вышки, она воскликнула, невольно заставив обернуться соседей по салону:
- У тебя, наверно, вместо нервов медный кабель! Даже не испугался почти. А я чуть не описалась.
- Ты слишком хорошего мнения обо мне, - улыбнулся я в ответ, - не такой уж я и смелый. Когда нас мотыляло между седьмым и восьмым этажом, у меня тоже очко жим-жим.
- Второй раз за полгода заглянули в глаза смерти, - заметила она уже спокойнее, - после того, как случайно влезли в чернобыльскую зону.
- Дай Бог, последний, - устало заметил я.
- В полётах не говорят «последний», говорят «крайний», - поправила она явно не к месту.
- Нет уж, пусть такой прецедент будет уж точно последним! – в свою очередь повысил голос я сам.
И мы стали рассматривать более весёлые эпизоды, такие как вдохновенное собственное пение и неудавшийся танец на столе.
От непрерывного просмотра видео аккумулятор ноутбука сдох всего за час, и дальше мы были вынуждены вглядываться в темень за бортом, рассматривая огни городов и весей. За этот час лайнер прошёл через Западенщину, как горячий нож сквозь масло, войдя в воздушное пространство Венгрии над какой-то русинской деревенькой чуть южнее Мукачево. Первым городом, на который мы обратили внимание, был оставшийся далеко у северного горизонта громадный Будапешт. Затем с юга сверкнул вблизи разноцветным сиянием Белград, за 15 лет восстановившийся после американских бомбардировок. А после раскинулось безлюдное Адриатическое море, где сплошная темнота лишь изредка прерывалась маленькими огоньками редких пароходов.
И наконец, вот она – цель нашего прибытия, «Вечный город». Точнее ещё не он сам, а аэропорт имени Леонардо да Винчи.
Когда я складывал в салон оплаченного турфирмой такси наши дорожные сумки, вместе со ставшими ненужными в субтропиках кожаным пальто и меховой шубой, ярко светящиеся часы на приборной панели машины показывали, что в Италии 22 часа 55 минут. Получается, что киевское время – без пяти минут полночь. Последний мирный день на Украине заканчивался.
Говорят, что даже приятные впечатления могут вымотать, если их слишком много. И мы после того дня, наполненного впечатлениями, как ни один день нашей жизни до этого, чувствовали себя выжатыми, как лимоны.
Уладив формальности при заселении в отель и развесив свадебные наряды по вешалкам в шкафу, мы легли на общую кровать номера для новобрачных, но, вопреки утренним планам, отрубились уже в час ночи.
* * *
Вы не поверите, но всё было именно так. Первую брачную ночь мы дрыхли чуть ли не до обеда.
То, что обычно происходит в первую брачную ночь, было между нами во второй половине следующего дня, в субботу. И на следующий день, в воскресенье тоже было. Да и в понедельник, если честно.
В апартаментах люкс четырёхзвёздочного отеля, где нас поселили, которые так и назывались, «номер для новобрачных», кроме живописных видов на развалины античных строений, была ещё одна очень приятная особенность. Как потолки в большой комнате были 2,75 метра, так и кровать посреди комнаты представляла собой квадрат со стороной 2,75 метра. Наверно, это для весьма страстных итальянских молодожёнов, чтоб уж наверняка с такого аэродрома не упали. Но страстные украинские молодожёны иногда и с неё умудрялись падать.
Подробности наших экспериментов останутся между нами, ибо не зря подобного рода отношения называют интимными и личными.
Только расскажу анекдот, который мы оба впервые услышали в Крыму.
Приезжает пара киевлян после свадьбы на неделю в Севастополь. В последний день, когда они вышли из отеля, чтобы ехать обратно, уже по дороге на вокзал осмотрелись и удивились: «Оп-па, тут ещё и море есть».
Мы были не такими молодыми, как персонажи анекдота – полная изоляция от внешнего мира длилась три дня.
Во вторник поутру я решил включить ноутбук, чтобы почитать новости, посидеть на форумах и посмотреть, нет ли сообщений от начальства и коллег по работе.
Весь украинский, российский и белорусский сегмент интернета гудел, как растревоженный улей.
Отставка!
Янукович бежал в последний момент перед арестом.
По мере передачи информации через вторые, третьи и так далее руки, рассказы о текущих событиях обрастали художественными подробностями.
Один блогер красочно описал, как уже бывший президент выскочил через чёрный ход усадьбы в Межигорье без шапки и в одном сапоге, когда проснулся на втором этаже особняка от шума из-за того, что первый этаж уже грабили.
Сколько не призывали масс-медиа «не раскачивать лодку», наша жовто-блакитная посудина таки перевернулась оверкиль. Высшее руководство, отстранённое от властной кормушки с помощью грубой силы, частично последовало за Януком к москалям, частично полирует нары в СИЗО, а кто и отправился под лёд Днепра сомов кормить, с пулевыми отверстиями в черепах. Те же, кого ещё неделю назад шельмовали, как отщепенцев, с которыми вменяемый гражданин и гадить бы рядом не сел, возвеличивались как бессмертные герои.
Осознав, что больше не могу придерживаться принципа «Моя хата с краю», я полез на форумы. Ещё недавние друзья чётко разделились на резко враждебные группировки майдановцев и антимайдановцев. Как говорится, «Надев широкий боливар, Онегин начал холивар». И просидел на форумах до самого обеда.
Пока, наконец, красавица-жена не двинула изящной, но сильной рукой экран ноутбука прямо по моим пальцам на клавиатуре. Экран, к счастью, остался цел, но было бо-бо.
- Шо ти робишь? – возмутился я, - я же не сохранiв сообщенне!
Не проникшись моим желанием поучаствовать в политических спорах, Натка возмутилась намного сильнее:
- Ты як едiн программiст, з якiм я зустрiчалась кiлькi рокiв назад! П’ять годин ранку – просипаюсь вiд свiтла мене у лице, а це экран ноутбука, вiн там свiй код пiше. И йому по барабану, шо я рядом лежу – голая, не голая, по барабану!
- Наточка, солнышко, - пытался оправдываться я, - вспомни, как я, после того, как полночи поднимал упавший сервер, поехал не к себе домой, а к тебе, чтобы привезти монитор взамен твоего сгоревшего, потому что тебе надо было срочно сдавать проект. И после всего этого ты говоришь: «По барабану»?
- За солнышко прощаю, - примирительно улыбнулась Ната и сделала жест, который мне безумно нравился – легонько потрепала меня рукой по макушке.
После чего я подумал, что и вправду ещё успею о политике с пацанами потрепаться. Тем более что пора подкрепиться.
За обедом мы обсуждали куда более приятную тему, чем политика – шутили над оставшимися в прошлом предсвадебными приготовлениями. Например, Наташа вдруг засомневалась, а правильный ли выбор мы сделали, исполнив именно песню “Ci sara”, а не скажем, более популярные “Sharazan” или “Felicita”. (Логично – находясь в Италии, обсуждать итальянские песни)
Я ответил, что, во-первых, песня “Felicita” – самая заезженная, и исполнять её было бы слишком банально, а во-вторых, у меня с ней есть нехорошая ассоциация, и пропел диким козлетоном пародию:
Феличита – это секс на работе, безумие плоти – феличита.
Феличита – это пиво без водки, голые тётки – феличита…
А она остановила мою какофонию, полушутя погрозив кулачком и грозно произнеся:
- А в ухо?
Я постеснялся говорить вслух, но мысленно подумал: «Как же моя милая всё-таки сексапильна. Даже когда сердится».
* * *
В двух с половиной тысячах километров от Родины то, что с ней творилось, казалось каким-то нереальным. Так что, оправившись от первоначального шока, как может измениться родная страна в три дня, мы занялись тем же, что и другие туристы, летевшие с нами самолётом Киев-Рим. Развлекались и отдыхали.
Турфирма подготовила нам довольно насыщенную экскурсионную программу. Но мы частенько сбегали с официальных экскурсий с гидами и шли по своим маршрутам своим ходом.
Древние говорили, для того, чтобы обойти все городские кварталы Рима, уйдут годы. Даже с учётом того, что от тех домов остались какие-то доли процента, всё равно на одни античные здания, сохранившиеся до наших дней, уйдёт не меньше недели. А ведь ещё многочисленные музеи манят увлекательными экспозициями. И хочется постоять, вглядываясь в средневековые шедевры, выставленные в них, а не пробегать бездумно по коридорам, как в торговом центре, куда пришёл за продуктами после работы.
Но самые главные достопримечательности осмотреть мы всё-таки успели.
Легендарный амфитеатр Флавиев, более известный, как Колизей, мы как раз осматривали вдвоём, умышленно отстав от экскурсии.
Я сделал театральный жест, будто бы выхватываю меч из ножен, и выкрикнул не тише итальянца:
- Ave, Caesar, Imperator – morituri te solutant[1]!
- Приветствие Цезаря гладиаторами, - равнодушно заметила Натали, и затем более заинтересованным тоном, - а у меня первая ассоциация - это гонения на христиан со стороны языческих императоров. Есть даже такой художественный роман, так и называется, «Мученики Колизея». Как подумаю, что на меня попрёт вооружённый амбал, так даже не знаю, смогла бы выдержать или струсила.
- Ты бы смогла, - я крепче сжал её руку, - ты смелая и решительная. А вот насчёт себя я не уверен.
- Ты меня переоцениваешь, - серьёзным тоном ответила Ната, - а вообще, легко рассуждать, как бы мы себя повели на месте мучеников, нежась в роскошном отеле на мягкой постели, в предвкушении кружки дымящегося кофе. Но узнать ответ на наш вопрос наверняка возможно, только проверив теорию экспериментально, то есть, взаправду оказавшись на железных нарах в неотапливаемой камере с чёрствым хлебом. От чего да избавит нас всех Господь.
- Аминь, - ответил я, потому что добавить было нечего.
* * *
Миновало прощёное воскресенье, настал Великий пост. В прощёное воскресенье мы слегка поцапались, но тут же простили друг друга и нашли компромисс.
Она хотела соблюдать супружеский пост от и до. (Да-а? А кто летом меня безуспешно к добрачному сожительству склонял?) Я настаивал, что для путешествующих пост отменяется. (Знаю, что гнилая отмазка, но другой у меня не было)
Договорились, что пост не отменяется, а ослабляется – сошлись на воздержании в первую неделю и в страстную неделю.
Мне кажется, что если супруги любят друг друга, по-настоящему любят, то они всегда смогут договориться между собой. Особенно, в бытовой и интимной сфере. Иначе это уже не супруги, а какие-то чужие друг другу дядька и тётка, по недоразумению оказавшиеся вместе.
Но скучно нам от воздержания не было. Только, нагуляв аппетит, хотелось есть.
А гуляний наш тур предусматривал много.
Третьего марта из Рима мы поехали автобусом в Неаполь, где в порту уже стоял прогулочный пароход, что должен был увезти туристов дальше на юг.
Осмотреть все достопримечательности Неаполя за два дня – ещё менее реальная задача, чем справиться со всем Римом за одну неделю.
Но мы, всё же, обошли с группой откопанные развалины Помпеи и Геркуланума и поснимали с удобного ракурса сгубивший их Везувий.
Ну вот, опять на отдыхе всплывает тема бренности жизни.
Да и события на Родине иногда вторгались в нашу туристическую безмятежность, наглее, чем незваный гость и татарин вместе взятые.
Вечером перед отплытием парохода мы смотрели спутниковое телевидение в Неаполе. Точнее, просто переключали с канала на канал, от нечего делать. Хотелось дремать, но ложиться в постель было рановато. И вдруг – как ушат холодной воды на наши головы.
Я случайно щёлкнул на пятый канал Украины, где передавали новости. И как раз попал на речь бесноватой Фарион. Её ор напоминал нечто среднее между выступлениями Адольфа Гитлера и Эвиты Перон. По тональности было похоже на Эвиту, а по значению фраз – на фюрера. В частности, звучали призывы расстреливать за русскую речь на улицах и коронная фраза бандеровцев, обращённая к москалям: «Чемодан – вокзал – Россия!»
Ната испугалась не на шутку. Правой рукой она попыталась отобрать у меня пульт, а левой инстинктивно отмахивалась от телевизора, из которого, казалось, забрызжет слюна оратора. И кричала:
- Выключи, выключи це лайно! Переключи на какой-нибудь американский мюзикл.
Но, когда мы проснулись и увидели через занавеску луч итальянского солнца, тревога отступила.
А вскоре и мы отчалили из Неаполя. Маршрут пролегал через ещё более привлекательные для путешественников места, чем главные древние города. Зайдя ненадолго на остров Капри, тот самый, где стояла резиденция императора Тиберия, мы пошли вдоль западного берега Апеннинского «сапога». Чтобы пройти через Мессинский пролив, высадиться на берег в Сиракузах, обогнуть вокруг Мальту (естественно, с заходом на берег) и дальше, обойдя с запада Палермо, проследовать обратно в Неаполь через открытое море.
Мне из всех достопримечательностей путешествия больше всего понравилась Мальта. Этот остров считается раем для дайверов, но моё удовольствие от него чисто сухопутное. Её рыцарские замки и отвесные обрывы произвели на меня впечатление даже посильнее Колизея и Везувия.
А Нате больше всего понравилось небольшое приключение на Сицилии. Нет, оно не связано с местной мафией, только с простыми жителями острова.
Дайвингом с аквалангом она тоже не занималась, но, когда мы стояли у пирса в Палермо, капитан корабля любезно разрешил ей с открытой нижней палубы понырять в Средиземное море с маской и трубкой.
Я плавал чуть лучше, чем топор, поэтому не смог поддержать её в этом начинании, оставшись на берегу с фотоаппаратом, чтобы увековечить такое великолепное зрелище для наших будущих детей.
Глазевшие на пароход из-за ограждения порта итальянские зеваки усиленно жестикулировали, выражая удивление, как эти чокнутые славяне могут плавать в море, когда температура воды всего 15 градусов.
А я пытался объяснять итальянцам на ломаном английском, что главная купальщица мартовской Сицилии, на самом деле, каждый год в апреле ездит в Крым.
Ну как объяснить итальянцу, что такое Крым? Да та же Италия почти. Полуостров с такими же живописными горами и вкусным вином. Только климат попрохладнее. И люди победнее. Но не менее жизнерадостные.
* * *
Восьмое марта мы по общему согласию провели, как обычный день – не православный праздник, и к тому же первая неделя Великого поста.
А вот на следующий день было воскресенье торжества православия. Когда постящимся допускается вино.
И в связи с этим мы хорошенько нагрузились.
Погода стояла вполне субтропическая – лёгкий бриз и перистые облака.
Идеальные условия, чтобы посидеть в открытой кафешке на верхней палубе.
Пицца с мидиями, графин молодого красного вина, а вокруг открытое море.
Мы как раз шли напрямую из Палермо в Неаполь полным ходом.
Не одна пара законных супругов или просто влюблённых под это дело попыталась повторить инсценировку из легендарного фильма «Титаник». Ту, где Леонардо ди Каприо ставит Кейт Уинслет на леер в носовой части корабля, как бы изображая в её лице статуи античных богинь, которых ваяли на носах своих судов владельцы древнегреческих и древнеримских парусников. И мы не исключение. Только «Титаник» шёл на запад, вслед заходящему солнцу, а мы, наоборот, на северо-восток, откуда наплывали сумерки с тропической быстротой.
Потом мы продолжили сидеть за столиком, не обращая внимания на других пассажиров, что приходили и уходили.
Я любовался обожаемой женой в последних отблесках заката, смешивающихся с огнями загорающихся на палубе разноцветных фонарей.
И мои мысли под влиянием новых бокалов вина путались в голове.
Она изо всех сил старается показать себя сильной и мужественной.
Но я-то знаю, какая она на самом деле хрупкая и ранимая.
Как роза, у которой за острыми шипами скрываются нежнейшие лепестки.
И мой священный долг – оберегать этот прекраснейший цветок от ураганов, которые могут те лепестки оборвать. Любой ценой и любыми средствами. Но я, мягко говоря, не всемогущ.
Нет, этот пароход не утонет, как «Титаник» - в Средиземном море айсберги не водятся.
Но тонет в крови наша страна, к возвращению куда мы приближаемся с каждым оборотом корабельного винта. Наскочила на айсберг подкупленных американцами смутьянов и под властью самодуров стремительно скатывается в хаос.
Я хоть сколько-нибудь минут в день посматривал youtube и почитывал блоги знакомых из Киева и области.
В последние дни не стало милиции. Старый состав был разогнан или самораспустился из-за несогласия с путчистами. А в новые отряды самообороны с пафосным названием «Национальная гвардия» набирают вчерашних уголовников. Легко представить, какой «порядок» они установят на улицах городов и весей. По слухам, в Фастове они ворвались в ювелирный магазин и похитили весь товар. А когда охранники пытались им противостоять, сунули им под нос официальные ксивы, для убедительности вытащив пистолеты из кобуры.
А если таким молодчикам понравится Наташа, возвращающаяся на метро с работы, что она сможет противопоставить их наглости и похоти? Даже если я буду возить её из офиса до дома на машине – что мы сможем вдвоём противопоставить банде обдолбанных отморозков, да ещё и с полномочиями представителей власти?
Вино придало мне смелости, и я решился высказать мысль, что постоянно бродила в моей голове с того момента, как мы услышали Фарион, смотря телевизор в Неаполе. От волнения я перешёл на невообразимый суржик из смеси русского, украинского, казачьих диалектов и фени донецких гопников.
- Треба нам тiкати вiдн ненькi, шо зараз стала злой мачехой. Я согласен, шо Киiв много рокiв був мать городов русских и найкраще мiсто Европи. Но зараз це зашкварено и оскверненне мiсто. Коли будьмо у Рiме, поменяймо квиткi на лiтак и майнём в Москву. Та шо, я собi роботу не знайду? Москва – богатейше мiсто у свiтi. Будьмо получати долларiв стiлькi, скiлькi у Киевi грiвень.
Когда я назвал Киев «зашкваренным городом», Наташа начала нервно постукивать костяшками пальцев по столу, а как я закончил, ответила так эмоционально, что для пущей убедительности встала.
- Коли мене обiдно кличуть «Целка-патрiотка», це неправда тiлькi у першей частiнi. Я справжна патрiотка Украiни! Я розумiю, шо зараз у влади упирi та некроманти. И шо? Нежить прiйде и уйде, а Киiв залишеться моiм рiдним мiстом. Завжди!!
На последнем слове она разревелась и убежала в нашу каюту.
Я остался за столиком один и сидел, пока небо окончательно не стемнело, а я сам окончательно не успокоился, допив до конца вино.
Когда я незаметно вошёл в каюту, Ната уже не плакала громко, а тихонько всхлипывала.
Я никогда не умел утешать плачущих женщин и вряд ли уже когда-нибудь научусь. Как только пытаюсь сказать слова утешения, оказываюсь слоном в посудной лавке. И я не стал говорить ничего. Только молча обнял её за плечи. Которые сначала чуть-чуть подёргивались, но в моих руках остановились.
Потом мы полночи успокаивали друг другу нервы самым актуальным способом для молодожёнов. А после она уснула, положив голову мне на грудь и обхватив руками торс. Как будто старалась прижаться ко мне как можно плотней, ища защиты у меня, как последней и единственной надежды. Мы могли спорить, ссориться, ругаться. Но при этом не переставали любить друг друга ни на миг.
* * *
Через два дня мы снова были в Риме.
Когда мы ехали в метро по каким-то своим делам, у Наташи в сумочке неожиданно зазвонил телефон. Ей было лень выполнять дамский квест «Найди пиликающую трубку в бездонном ридикюле», но она решила всё же ответить. Взглянув на определившийся номер, она удивлённо подняла глаза на меня:
- Ой, это твоя мама.
Я тоже удивился, почему мать не позвонила мне напрямую. И тут же вспомнил, что мой Андроид сожрал аккумулятор до нуля задолго до этой минуты.
Звонок всё продолжался. Ната сняла трубку, и там действительно раздался мамин голос:
- Наташенька, передай Андрею, что отец…
Но было поздно. Поезд заехал далеко в перегон между станциями, и связь прервалась.
Если б я был более внимательным сыном, я бы перезвонил, оказавшись на связи. Но я тогда был в плену навязчивых идей и перезвонить забыл. Возможно, если бы кто-нибудь из нас тогда перезвонил, или мать сама перезвонила, это могло бы многое изменить. Хотя, не факт. Но никто не перезвонил.
Оставшиеся дни до отлёта Наташа хотела наверстать то, что ещё можно было взять от этой турпоездки. А я хотел убедить её эмигрировать. Только уже более деликатно, чем в первый раз.
Но она была непреклонна – мы возвращаемся, и точка.
В субботу 15 числа, за два дня до выхода на работу, медовый месяц в Италии подошёл к концу. Мы снова шли по аэропорту имени величайшего итальянского художника. Терминал «С» - це терминал. Всем терминалам терминал, больше всех остальных вместе взятых. Отсюда вылетает большинство международных рейсов, в том числе и во все страны бывшего Советского Союза.
В этот раз мы прибыли на регистрацию с запасом по времени. Но всё равно пассажиров нашего рейса в зале было уже много. И, кроме того, начали уже прибывать некоторые пассажиры рейса Рим – Санкт-Петербург, вылетающего через час после киевского.
Какой разительный контраст был между улетающими в родные страны украинцами и россиянами. Петербуржцы улыбались направо и налево. Отпускники набрались сил на отдыхе и теперь собирались с новыми силами проявлять энтузиазм в зарабатывании денег, чтобы через несколько месяцев снова полететь из зимы в лето. Украинцы же по большей части ходили понурые – на лицах читалась тревога и неуверенность в завтрашнем дне.
Я сделал последнюю отчаянную попытку уговорить жену сбежать в Россию и схватил её за руку, пытаясь силой затащить в кассу, где можно было поменять билет Рим – Киев на Рим – Санкт-Петербург.
Она попыталась отшутиться:
- Что я в этом Питере не видела? Была я в нём – там постоянно дует.
Я дал ей понять, что серьёзен, как никогда, и тогда она встала в позу «руки в боки» и сама предъявила мне ультиматум:
- Вибiрай, чi я, чi емiграцiя!
- Чи сара[2], - ответил я, давая понять, что согласен на всё, лишь бы быть с ней.
И покорно поплёлся за ней к стойке регистрации на рейс Рим – Киев.
* * *
Мы прибыли в украинскую столицу накануне референдума в Крыму об отторжении полуострова от украинского государства.
Несмотря на выходной день, на киевских дорогах стояли пробки. Многие из них были попросту перекрыты.
В этот день на моём родном Донбассе собирались многотысячные акции в поддержку отделения Крыма, чтобы отвлечь верные киевской власти войска и не допустить подавления протестов в самом Крыму.
В Киеве же проходили шествия идеологической направленности с точностью до наоборот.
Громили магазины и офисы российских компаний. И даже бензоколонки Лукойла, на которых ещё вчера сами заправлялись, радуясь, что там топливо дешевле, чем на заправках нефтяной компании Коломойского.
Машины с крымскими номерами переворачивали или вовсе сжигали.
Мы глядели на это из окон машины, что везла нас из аэропорта в город, и с каждым километром понимали, насколько справедливо переделана старинная поговорка: «Не говори гоп, пока не увидишь, во что впрыгнул».
Впрочем, у нашего таксиста номера были самые, что ни на есть, киевские, и из Борисполя до Троенщины мы добрались без приключений.
Вечером мы запланировали с утра нанести визит в Червонохрамск и проведать отца Виктора. Он приглашал нас на престольный праздник в день Луки Войно-Ясенецкого 18 марта. Но это был рабочий день, а наши отпуска уже кончились. Мы не сомневались, что директора отпустят нас на полдня, но не хотелось общаться со священником и родственником впопыхах, поглядывая на часы, чтобы к обеду успеть на работу. А в воскресенье можно не спеша поговорить, тем более что накопилось много тем, которые хотелось бы обсудить.
Поэтому мы легли спать пораньше, чтоб не проспать исповедь перед литургией. И воздержались от супружеских утех, чтобы можно было причащаться.
Я поехал по кольцевой, в обход беспокойного центра, и в Червонохрамск мы прибыли вовремя.
Если в больших соборах крупных городов обстановка более официальная, то в малых и средних храмах мелких городков и посёлков обстановка какая-то более семейная, что ли. Например, после литургии силами приходского актива для присутствовавших на богослужении накрывают трапезу, учитывая, что перед литургией с утра не едят.
Вот и мы, причастившись и поцеловав крест, стояли на улице в храмовом дворе в ожидании, когда позовут в приходской дом к столу. Оттаивала природа, и сердца прихожан оттаивали от хорошей погоды, но больше от соприкосновения со Христом. Батюшка замедлил в алтаре, и всё больше прихожан ожидало на улице, когда он выйдет из храма, чтобы благословить трапезу.
Мы присоседились к одной компании, обсуждавшей какие-то приходские дела, встряли в разговор, и никто не заметил, как мы все стали говорить громче. Разговаривали по-русски.
Вдруг к храмовому сетчатому забору подошла стайка мальчишек среднего школьного возраста, и самый борзый из них, сложив руки у рта трубочкой, чтобы мы лучше слышали, прокричал в нашу сторону:
- Шёл хохол – нас**л на пол. Шёл коцап – зубами цап!
На шум из храма вышел дьякон и погрозил сорванцам кулаком:
- Эй, шпана, сейчас я вас отучу в святом месте ругаться!
Подростки бросились врассыпную. Но осадок остался. Прихожане сочли за благо ретироваться в дом, где уже накрыли на столы, и с минуты на минуту должен был прийти священник.
Когда все поели и засобирались домой, мы задержались, чтобы обсудить с отцом Виктором дела семейные наедине.
Он разлил по кружкам оставшийся чай, и беседа пошла своим чередом.
Точнее, не совсем.
Раньше мы обсуждали либо духовные вопросы, либо бытовые.
Теперь же мы не могли не коснуться последних событий в государстве.
В Сумской области захвачен православный храм и насильственно передан секте «Киевский патриархат». Не говоря уже о таких областях, как Тернопольская и Хмельницкая, где таких захватов с момента переворота случилось уже несколько десятков. Но Почаевскую Лавру Бог пока хранит. И Киево-Печерскую тоже.
И тут, в подтверждение того, насколько серьёзная сложилась ситуация для православия на Украине, в приходской дом твёрдым строевым шагом зашли трое громил, одетых в армейском стиле, с шевроном на рукаве, до боли напоминающим знаки отличия «Ваффен СС».
- Как называется твоя церковь?
- Во-первых, я с вами на брудершафт не пил, - холодно ответил отец Виктор, - а во-вторых, моя Церковь называется Украинская Православная Церковь Московского Патриархата, а я – иерей Виктор Грищук, если вы не знаете.
- Во-первых, - повысил голос один из штурмовиков, - ты принадлежишь к Московскому патриархату, значит москаль. А во-вторых, твоя церковь, насколько нам известно, называется храм святителя Луки Крымского. Епископа Крыма, где сегодня вспыхнул мятеж. А мы называемся Правый Сектор. Мы защищаем независимость Украины от России, а кто не с нами, тот неправ и не должен жить. И вот, что ты должен сделать, чтобы жить. Когда мы придём сюда в следующий раз, здесь должны лежать все учредительные документы прихода. И нотариально заверенные документы о переоформлении прихода на Киевский патриархат. А тебя, чтобы и духу здесь не было. Настоятель прихода в пригороде украинской столицы должен быть патриотом Украины, то есть, верным подчинённым истинного патриарха Филарета, а не путинского холуя Кирилла Гундяева, что молча позволяет России у нас Крым отжать. И никакого упоминания крымского епископа в названии прихода. Переименуем храм в честь Мазепы…
- Но позвольте, - робко пытался возражать отец Виктор, - Кирилл – мой законный патриарх, а Мазепа предан анафеме, в отличие от канонизированного архиепископа Луки.
- Заткнись! – крикнул второй штурмовик, - как мы вам прикажем, епископам и попам, так и будете молиться! Наши требования понятны? Срок исполнения двое суток. И если ты их проигнорируешь, то мы придём сюда снова, и тогда выжившие будут завидовать мёртвым.
А третий вынул из кобуры пистолет, навёл на священника и скомандовал:
- Пляши. Кто не скачет, тот москаль.
Этого я уже не стерпел и начал подниматься из-за стола:
- Как ты разговариваешь с Божьим служителем?
Но тут же получил рукояткой этого пистолета по лбу, так что выступила капля крови, и осел обратно на стул.
Отец Виктор пытался изображать в подряснике какие-то вялые движения, позабытые со времён перестроечных дискотек, а штурмовики гоготали, как дикие жеребцы.
Через минуту они резко развернулись и вышли, отдав в дверях нацистское приветствие, и за столом воцарилось унылое молчание.
Первым его нарушил отец Виктор:
- Приглашения на престольный праздник отменяются. Кто придёт, тот и придёт. А рисковать чужими жизнями я считаю неоправданным.
Я уточнил:
- Так он, всё-таки, будет?
- Да, я здесь останусь, - ответил отец Виктор, - я – воин Христов, бросать свой приход – дезертирство. Тем более, я не отдам раскольникам единственный храм в нашем городке.
- Но как же протоиерей Андрей Ткачёв, на днях выехавший из Киева в Москву? – спросил я.
- Он ответит за свои грехи, а я за свои, - смиренно уклонился от прямого ответа священник.
- А как же дети и матушка? – Наталья, прежде всего, спросила о жене, потому что сама недавно стала женой.
- Должны были пересечь молдавскую границу, примерно, когда читались часы, - батюшка взглянул на циферблат на стене.
- Так ты предвидел это? – подумал я о своём. Я вообще склонен к мистике и не одного знакомого священника подозревал в прозорливости и других духовных дарах.
Но разгадка оказалась значительно проще.
- Ах, да, вы же второй день на Украине после переворота и ничего не знаете, - спохватился отец Виктор, - эти фашиствующие боевики – патологические антисемиты, несмотря на то, что получают деньги от еврейских олигархов. В начале недели ко мне пристал один связанный с ними местный житель: «А твоя жинка часом не жидовочка?» И я понял, что медлить нельзя. Достал им билеты на вчерашний поезд до Одессы. А от Одессы любой таксист довезёт до Тирасполя за 250 гривен.
- У матушки родня в Тирасполе?
- В Каменке, на другом конце Приднестровья, крупная еврейская община есть. А евреи своих не бросают. В Одессе еврейская община ещё крупнее, но за пределами Украины безопаснее.
Я помнил, что матушка Феодора в девичестве звалась Фрида Самуиловна Эйхенбаум. И завидовал двоюродному брату по-белому. Обратить в православие ортодоксальную иудейку. Лично мне за всю свою жизнь не удалось обратить даже ни единого атеиста, не то, что убеждённого иноверца.
Брат, между тем, продолжал:
- Из родни Фриды в Киевской области остался только отец, по делам своей фирмы. Он собирается выехать на следующей неделе. А я останусь навсегда служить Богу и пастве.
- Мы с тобой, - синхронно произнесли мы с Натой согласие присутствовать на престольном празднике, несмотря ни на что. Было страшно, но мы были просто обязаны поддержать замечательного священника и замечательного брата в такой тяжёлый час.
А он попытался отвлечься от текущих злоключений рассказами о прошлом, но отвлечься не получалось.
- Лет 15 назад или чуть позже довелось мне послужить в городе Тараз, в Казахстане…
Я вспомнил, как хотел погостить там и посмотреть, чем отличаются азиатские степи от украинских. Но не срослось.
- … А там проводилась перепись населения. И знаете, что мне написали казахи в графе «Род занятий»? Орыс мешети попы оглы. В переводе, «Русской мечети главный поп». Но такой смешной для нас титул для них звучал, скорей, почётно. За три года службы там никто не пытался не то, что изгнать меня с прихода, но мусульманские старейшины своим молодым и горячим подопечным не позволяли слова худого сказать против нашей веры. В соседний Узбекистан как раз тогда вторглись афганские террористы во главе с крупным функционером из ближайшего окружения Бен Ладена, узбеком по национальности. Так все местные объединились против них. Совместно воевали узбекские войска, казахские войска, и батальон дагестанских мусульман из России. А сейчас украинские власти привечают даже отребья, вроде остатков Аль-Каиды, лишь бы они ненавидели Русскую Православную Церковь. Но, несмотря ни на что, я остаюсь служить Богу и пастве. «Мы безумны Христа ради».
Мы пообещали молиться за него, а он за нас. На том и распрощались.
* * *
Начавшиеся на следующий день трудовые будни отвлекли нас от мрачных мыслей о будущем прихода в Червонохрамске.
После того, как начальники отделов побывали в трёхнедельном отпуске, в их ведомствах образовались настоящие авгиевы конюшни.
В одной американской корпорации владелец решился на такой эксперимент. Он собрал всех топ-менеджеров и улетел с ними на полмесяца на Гавайи, запретив связываться с подчинёнными даже по телефону и интернету. И у кого отделы смогли самоорганизоваться, тем руководителям он повысил зарплату, а у кого в отделах работа встала, тех уволил. Мы бы вылетели из его корпорации с гарантией.
При официальном окончании рабочего дня в 18 часов, я покинул офис, когда с восточной стороны уже темнело.
Паркуясь у дома, я заметил, что в окнах седьмого этажа не горит свет. Наверно, мою благоверную завалили работой похлеще моего. Уставшая придёт. Надо бы состряпать ей что-нибудь вкусненькое, а то если ей придётся после всех трудов праведных ещё и у плиты стоять, недолго и заболеть, чего любящий муж допустить не может.
Скинув пальто на вешалку, я решительным шагом прошёл на кухню. И то, что я увидел, включив свет, повергло меня в немалое удивление.
Наташа сидела в темноте на табуретке, обхватив руками голову, а по её лицу растекалась тушь от слёз.
- Солнышко, не пугай меня, - попытался я проговорить как можно мягче. Что, кто-то умер?
- Меня уволили, - всхлипнула супруга, - только за то, что мама в Крыму проживает. Я и езжу-то к ней раз в год всего, а остальное время я – киевлянка и украинка. Семь лет без больших косяков, и вся карьера коту под хвост. Я ведь даже на работу ни разу не опаздывала. Даже когда выход со станции «Золотые ворота» сломался.
- А как официально написали в трудовой, по какой статье? Может, ещё есть возможность восстановить справедливость через суд? У нас же есть среди ролевиков чувак по кличке Барон – опытный адвокат.
- На, гляди, - она раздражённо перекинула трудовую книжку через весь стол, - я даже не смотрела.
Я открыл нужную страницу и буквально затрясся от негодования:
- Звiльнена по полiтичним причинам. Нет такой статьи в трудовом законодательстве. Берлин, 1939 год. Тогда в личных делах заключённых писали в графе, за какое преступление они сидят, «Еврей». Ну, Ситечко! Я через это ситечко сейчас кипящий чайник вылью!
Я сам был похож на кипящий чайник, когда натягивал пальто и шарился по кухонным ящикам в поисках сувенирной финки, что отец привёз Наташе из Рованиеми.
Жене с трудом удалось отговорить меня ехать домой к её директору и устраивать разборки с ним. В лучшем случае фирма по производству хороших сайтов оказалась бы обезглавлена вместе с директором, а я бы отправился топтать зону. В худшем мне бы самому перерезали горло этим ножиком, потому что Серёга, что у Ситечко начальник охраны, в последние годы советской власти служил десантником в Афганистане.
Я дёрнулся к холодильнику, чтобы налить нам водки. Водки не было, из спиртного только американский виски.
Сто грамм каждому, да ещё и со льдом, немного вернули нас к жизни. Ната наконец-то перестала плакать, и мы оба вновь обрели возможность рассуждать трезво.
Обидно. И даже вдвойне обидно, что девушку, похожую на ирландку, уволили именно в день святого Патрика, покровителя Ирландии. Но это не конец света, а всего лишь конец карьеры. Биржи фрилансеров, в конце концов, никто не отменял. Программист с семилетним стажем наверняка заинтересует многих клиентов. В том числе, богатых американцев, ибо свободно владеет английским языком. Это будет не совсем законное предпринимательство, но кто сейчас на Украине думает о законе?
Выпив и закусив, мы сразу пошли в душ и спать, потому что завтра собирались на утреннее богослужение. Наталью теперь работа не держала, а я был у шефа на хорошем счету, и он разрешил мне приехать к обеду.
Ночью Ната спала плохо – часто ворочалась и один раз даже упала с дивана.
А когда заиграл мой будильник, она уже суетилась в халате, готовя нам завтрак. Мы не причащались, так что решили поесть.
Ехали в пригород на электричке. Не из-за виски – выпил я вечером совсем чуть-чуть и вполне мог с утра сесть за руль. А из-за того, что вместе с разгромом милиции начался хаос и в ГАИ. И буквально каждый десятый киевский водитель ездил, выпив далеко не чуть-чуть. Ещё не хватало пропустить престольный праздник в любимом храме, столкнувшись с каким-то лихачом на кольцевой.
Священник в храме был один, поэтому из-за большого количества исповедующихся литургия началась не в 9:00, а когда по штатному расписанию уже пора петь Херувимскую.
Преклонив колена, мы помолились о «Преблаженных о освященных Честных Дарех» и ожидали, когда батюшка выйдет с Чашей из алтаря.
В это время дубовая дверь храма громко отлетела к стене коридора, и тишину богослужения нарушили позавчерашние незваные гости, но уже не трое, а восемнадцать человек.
Они строем прошли к самому аналою, расталкивая христиан, как мешки с мукой, и командир отряда крикнул:
- Где священник Виктор Грищук?
Через несколько секунд батюшка вышел из алтаря:
- Я священник. А вы кто такие, что нарушаете порядок богослужения?
Он сразу понял, кто они такие. Весь вчерашний день отец Виктор мысленно прокручивал в голове сцену, как его будут брать. Но он не предполагал, что у боевиков хватит наглости ворваться в Божий храм прямо во время Божественной Литургии. Некоторые из них даже верующие, только католики или раскольники.
- Вы арестованы, как деятель враждебной Украине организации «Московский патриархат».
Один старичок почти заплакал:
- Как же так, батюшка? Люди готовились, а кто причащать будет?
Священник попытался ухватиться за эту соломинку:
- Он прав. Когда освящены Святые Дары, необходимо закончить Литургию. Или хотя бы мне самому их потребить.
- А шо? – подмигнул один из штурмовиков, - нехай дерябнет винца своего для храбрости. Она ему понадобится. Ой, как понадобится!
- Дурак, - оборвал его командир отряда, - Мабуть у него там из алтаря ход подземный на другой берег реки, а в конце машина припаркована, и ищи-свищи.
Поняв, что до Чаши его не допустят, священник, надеясь на чудо, решил прорваться в алтарь силой и рванулся через строй боевиков. Чуда не случилось – его повалили на пол, потом отнесли к боковой стене и стали молотить затылком по фреске с надписью «Возлюби ближнего своего, как самого себя».
Прихожане разбежались. Тем более, девочки-подростки из хора. Но я не мог безучастно отступить, когда творится погром. Оторвав от пола тяжеловесный полутораметровый подсвечник, я размахнулся им со всей дури и с криком: «Витё-ё-ё-ёк!» вломил главному штурмовику по хребту. Тот аж пополам сложился. Но силы были не равны. Штурмовики задавили меня мясом. Следом за настоятелем храма на полу оказался и я сам. Наверно, меня бы прикончили, но тут на подмогу поспешила Наталья. Как дикая кошка, она прыгнула на дюжего боевика и вцепилась ему ногтями в рожу. Тот едва смог стряхнуть её со своей спины. А я освободиться не смог. Меня вчетвером схватили за руки и за ноги, вынесли из храма и бросили в предусмотрительно припаркованный рядом автозак. Последнее, что я видел перед тем, как закрылась дверь с узким зарешёченным окном, это был прыжок Натальи, на глазах опешивших штурмовиков убегающей из храма вместо заблокированной ими двери в окно.
* * *
Задавленный телами других арестованных, я не мог видеть городские кварталы, через которые нас везли, и смутно представлял, где находится тюрьма. Здание было явно старинным. Камеры маленькие и с низкими сводчатыми потолками. Маленькое окно под самой крышей. Целые стёкла для тюрьмы – роскошь, поэтому через него нещадно сифонил штормовой ветер и изредка долетали брызги мокрого снега. Это было даже облегчением, потому что пить по дороге не давали. Но, несмотря на шквалистые порывы с нулевой температурой и неработающее отопление, было то холодно, то жарко. Заключённые, набитые, как сельди в бочке, надышали. Воняло до тошноты, потому что баней арестантов, судя по всему, не баловали.
В восемь вечера подали баланду (обыска не было, и у меня не отобрали наручные часы). Наверно, варево было сытным – в нём плавали различимые невооружённым глазом куски мяса. Но я им побрезговал. Мясо оказалось червивым. Возможно, поголодав дня хотя бы три-четыре, я превращусь в скотину и стану давиться любой подачкой. Как узники немецких концлагерей из кино, выхватывавшие друг у друга горбушку плесневелого хлеба, втоптанную эсэсовским охранником в грязь. Но пока запах в камере и запах из тарелки отбили у меня аппетит напрочь. Да и побои в драке его поднятию не способствовали.
В 23 часа менты потушили в камере свет, и у заключённых наконец-то появилась возможность попытаться уснуть. Я постелил пальто на полу, потому что на нарах места не было, укрылся другой его половиной и тоже попытался. Но когда я уже почти засыпал, меня тронул за плечо небритый мужик, похожий на бомжа:
- Дай курить.
- Я не курю.
- А я покурю свои сигареты, пока не кончились. При такой собачьей жизни ещё и о здоровье заботиться – нет уж, увольте.
При этом он надрывно кашлял.
Я испугался, не туберкулёзник ли. Он понял и ответил:
- Нет, это не чахотка, это из-за сквозняков от разбитой форточки. Чай, не май месяц. Посиди с моё – посмотрим, как сам будешь хрипеть.
- Давно чалишься? – решил я отвлечься от мрачных мыслей о разгромленном храме с помощью разговора.
- С 23 февраля (Я не поверил, что можно чисто по произволу держать человека три недели в СИЗО. Сейчас я поверю и не в такое). А ты, как я вижу, новенький? За что загремел?
- Защищал православный храм от погрома, а священника от избиения.
- Ого! Хоть кто-то сидит здесь за настоящее дело. А я из-за ерунды. 23 февраля мы с другими сотрудниками из Белоруссии, отмечали день советской армии. И вывесили на балконе советский флаг, не зная, что Янукович уже пал. Ну выпендрились по пьяни, с кем не бывает. Так сосед, гадёныш, в национальную гвардию накапал. Все трое оказались в этой камере, так и не успев протрезветь. Саньку с Венькой выкупили родители, они у них крутые. А я – бедный белорусский колхозник, моей семье платить нечем. Мне даже нечем заплатить за право на международный звонок, как говорится, на деревню дедушке. Дедушки уже с нами нет, а мать и сестра даже и не знают, что я не работаю, а на нарах штаны протираю. Сидят, наверно, у окна, глядят в сторону Киева и думают: «Когда же Слава родненький в отпуск пожалует?» А на зоне отпусков-то нету. Только за крупные взятки отпускают.
У меня всё перемешалось в голове:
- Так ты белорус? И белорусские дипломаты смотрят сквозь пальцы на то, что их соотечественников кидают в тюрьму без суда и следствия? Я думал, Лукашенко своих не бросает.
- Эх, вот и надо было оставаться гражданином Белоруссии. Так я ж, переехав в Киев в 2003-м, сдуру подал на украинский паспорт, а старый белорусский спустил в унитаз. А Украина в благодарность спустила в унитаз меня самого. На черта я подался монтировать вышки сотовой связи в Киевской области? Оставался бы механизатором в деревне, в нескольких километрах от Жлобина. Нормальный преуспевающий колхоз. У батьки Григорьича все колхозы такие – с ним не забалуешь. Так ведь нет, за длинным долларом потянуло. Столица, <ненормативная лексика>, мегаполис, <ненормативная лексика>, красивой городской жизни захотелось, <ненормативная лексика>. Увидел красивую жизнь зэка и теперь не знаю, удастся ли увидеть родственников или к стенке поставят.
Слава откашлялся, чуть-чуть помолчал и предложил:
- А давай споём, раз уж не спится? Хоть немного веселее будет. Тюремную песню и споём?
- Русский шансон? – скривился я.
- Американский блюз, - улыбнулся Слава и запел. Тихонько, чтобы не разбудить соседей:
The old home town looks the same as I step down from the train,
And there to meet me is my Mama and Papa.
Down the road I look and there runs Mary hair of gold and lips like cherries.
It's good to touch the green, green grass of home[3].
Я тоже хорошо знал эту песню и подхватил:
Then I awake and look around me, at four grey walls surround me
And I realize that I was only dreaming.
For there's a guard and there's a sad old padre –
Arm in arm we'll walk at daybreak.
Again I touch the green, green grass of home.
Yes, they'll all come to see me in the shade of that old oak tree
As they lay me neath the green, green grass of home[4].
Это была песня о смертнике, сидящем в камере перед расстрелом. И меня мучила та же самая мысль, что и героя песни, и моего соседа по камере. Шлёпнут ли со злости непокорного бунтаря, или мне ещё удастся увидеть моих милых родителей и обожаемую Натали?
* * *
А обожаемая Натали тем временем не бездействовала.
Не в её характере было пассивно наблюдать, как любимого человека посадили в тюрьму.
Выскочив из разгромленного храма, она с километр петляла по ближайшей роще, пока преследователи отстали, а потом выбежала на автостраду, ведущую в Киев.
Далеко не сразу хоть кто-то остановился. Ната была похожа не на автостопщицу, а скорее, на лесную ведьму из фильма ужасов – ботинки и штаны по колено в грязи после бега по болоту, лицо после драки перепачкано кровью – своей и чужой.
Наконец, какой-то шофёр на КАМАЗе остановился. Ната моментально прыгнула к нему в машину, меньше всего думая о том, что бугай за рулём может склонить её к сожительству с помощью грубой силы. Но шофёр оказался адекватным. Она сразу предупредила, что не сможет заплатить, потому что кошелёк выпал на месте поспешного бегства. Но тот подвёз её до кольцевой дороги совершенно бесплатно и, сворачивая на базу в области, даже дал ей мелочь на метро и автобус. И не пытался заигрывать. Только косил глаза на её фигуру, когда на дороге было спокойно. А Наташе, уставшей от беготни и драки, было достаточно даже жёсткого кресла грузовика, чтобы мгновенно уснуть и проспать до конечной точки пути.
Час езды по красной ветке метро с пересадкой на синюю показался Нате бесконечностью.
Наконец, она вбежала по ступенькам на крыльцо бизнес-центра «Солнечная Украина».
В вестибюле ей попытался преградить путь охранник:
- Пани, у нас тут вообще-то фейс-контроль.
Она отпустила такую русскую фразу, от которой грузчики попадали бы в обморок, и втолкнула охранника, вдвое тяжелее себя, в лифт за собой, нажав кнопку с числом 19. На третьем этаже охранник остановил лифт и вышел:
- Вот ещё, руки марать о какую-то истеричку.
А Наталья отчаянно звонила в домофон офиса на 19 этаже. Охранник отошёл по нужде, и дверь открыл сам директор в пальто, явно собиравшийся покинуть здание.
- Тимофей Иваныч, Тимофей Иваныч, не уезжайте! – заголосила Наталка, - у меня есть важные новости об Андрее.
- Наташа? – удивился мой начальник, - Что ты хочешь сказать про этого патлатого прогульщика?
- Он не прогульщик! Он арестован.
- Вот как? А я уж думал, напился с братцем. На звонки не отвечает.
Директор вернулся в приёмную, на ходу бросив секретарше:
- Валечка, приказ о строгом выговоре Соколову засунь в шрёдер.
И снял трубку телефона, набрав номер, известный немногим людям с большими связями.
- Костя? А где Кушнеренко? – спросил он, когда на звонок ответил майор вместо генерал-майора, - ах, на даче полковника Ярового? Он вроде подполковник? Ах, отмечают присвоение ему полковника?
Тимофей Иванович положил трубку и задумчиво прошептал:
- Всё плохо. Через час они уже будут в ауте. Можно не успеть доехать.
Тогда он достал из барсетки айфон и набрал номер, известный ещё меньшему числу людей:
- Петро Петрович? Миша тут, рядом с тобой? Потом объясню, как узнал, дай ему трубку. Михайло Семеныч? Ты как, ещё в состоянии говорить по делу? Только начали? Прошу, как человек человека, не продолжай, пока я не приеду – поговорить надо. По какому делу? По личному. Жди примерно через час.
На встречу с генералом МВД Тимофей Иванович поехал без Натальи – ещё вспылит и дров наломает. Он дал ей деньги на такси и попросил приехать ко мне, чтобы добиться свидания и успокоить меня, что надолго я не засижусь, максимум до следующего утра. Выяснить у генерал-майора МВД, куда национальная гвардия могла поместить арестованного, труда не составило. В свидании ей отказали без объяснения причин, и она поехала в больницу, куда увезли отца Виктора на скорой помощи по звонку регента хора. Всё лучше, чем сидеть одной в пустой квартире и терзаться, гадая о судьбе близких.
А директор поехал на дачу за высоким забором. Лексус с красивыми номерами охранники пропустили без запинки, и бизнесмен с генералом уединились в переговорной. Кушнеренко был со слабым запахом перегара, но ещё вменяемый. Если офицера, присягнувшего новой киевской власти, можно назвать вменяемым.
- Михайло Семеныч, у мене небольшая неприятность, - начал директор спокойным тоном, - твои хлопцы моего повязали. А он – специалист от Бога, другого такого не найдёшь даже в мегаполисе. Ну не из Москвы же приглашать – я разорюсь платить ему зарплату, как москвичу.
Выслушав, за что меня посадили, генерал коротко бросил:
- Сорок тысяч.
- Не вопрос, - обрадовался Тимофей Иванович и вынул из портфеля две пачки двухсотгривенных купюр.
- Тим, ты не понял, - уточнил Кушнеренко, - сорок тысяч долларов.
- Оборзел, Семеныч? Какие сорок тонн? Там и десяти не плавает, это же просто хулиганство.
- Нет, Иваныч, - вздохнул Михаил Семенович, - там посерьёзнее статья. Воспрепятствование деятельности отряда национальной гвардии при исполнении квалифицируется, как терроризм. А он ещё и спину одному из наших сломал – отягчающее обстоятельство. Так что, Андрюшка-то твой – государственный преступник. Двадцать пять тысяч. Евро.
- Ну, так уж и сломал. Наверно, тот парень всё-таки лёгкими ушибами отделался. Ладно, могу дать не десять, а двадцать тысяч долларов. Но только по безналу.
- Перелома там действительно нет. Но ушибы не лёгкие, а тяжёлые. Надолго парень на больничный попал. Двадцать тысяч евро. Это мое последнее слово.
- По рукам. Поехали в банк. Мой водитель отвезёт, он стоит во дворе с включенным двигателем.
Доставив генерала назад за праздничный стол, Тимофей Иванович окончательно повернул в сторону Киева, по пути позвонив Наталье и сказав, чтобы она снова заказала такси и ехала к Лукьяновской тюрьме.
- А я и не отпускала таксиста, ожидая этого звонка от вас, - простодушно призналась она.
- И машина стоит уже несколько часов? У тебя денег-то хватит?
- Хватит-хватит, Тимофей Иванович, и ещё останется, - бодро ответила Ната, радуясь, что меня всё-таки освобождают.
Во втором часу ночи (у моих часов были светящиеся стрелки) меня разбудил щелчок в замке на двери в камеру, ворвавшийся в неё из коридора луч света и крик милиционера:
- Заключённый Андрей Соколов, на выход!
- На волю или в подвал к стенке? – съязвил я спросонья.
- Поговори мне ещё, - неопределённо ответил милиционер.
Мне ничего не оставалось, кроме того, как подставить руки под наручники и проследовать, куда он приказал.
Я вспомнил этот коридор. По нему же меня и вели сюда. Значит, пронесло – ведут не в подвал, а в администрацию.
В кабинете дежурного офицера меня уже встречали Наталья и Тимофей Иванович. Какая же она у меня всё-таки умничка. Другая бы дома сопли на кулак мотала, а моя любимая не сдалась. Спасибо, любимая, что ты у меня такая мужественная и решительная.
Уже на выходе из тюрьмы я сообразил, что забыл спросить у сокамерника, с которым пел песню, как полностью расшифровывается его имя, Слава. А ещё забыл спросить, откуда простой белорусский работяга так хорошо знает английский. Но возвращаться в камеру, чтобы задать эти вопросы, не хотелось.
- Ну ты даёшь! - накинулась Натка на меня уже в машине, - так влип, еле вытащили тебя. Ты хоть знаешь, за какие баснословные бабки Иваныч тебя выкупил? Как два-три твоих Мерседеса стоит. Я уж молчу о том, что сама обрыдалась, пока ехала в метро к твоему шефу. И в кого ты такой уродился? Вечно во что-нибудь вляпаешься – то в историю, то в дерьмо.
- В Киеве тебе больше оставаться нельзя, - прервал её речь с переднего сиденья шеф, - знаю я этого прохвоста Кушнеренко. Хозяин своего слова – захотел дал, захотел взял. Назначаю тебя директором Луганского филиала. На Донбассе киевской власти нет. Пока назначаю в устной форме. Через день-другой будет готов письменный приказ. Приступаешь к работе со следующего понедельника.
- Наташа, - начал я свою реплику, - во-первых, можно подумать, ты бы сама с твоей-то безбашенностью, не бросилась защищать брата, которого месили, как боксёрскую грушу. А во-вторых, что это мы всё обо мне, да обо мне. Расскажи, как здоровье отца Виктора? Ты говорила, что дежурила у палаты, когда он был в реанимации.
Наташа отвернулась и протараторила как можно быстрее фразу, которая ей далась очень тяжело:
- Не приходя в сознание, скончался в больнице.
- Чё-ё-ё-ёрт!! – зарычал я, заставив шофёра неаккуратно вильнуть рулём с перепугу. Я вложил в этот крик всю свою ненависть к сатане и его приспешникам, убивающим священников прямо во время богослужения.
Я не смог защитить священника. Я не смог защитить двоюродного брата. Моё самопожертвование оказалось напрасным. А может быть, и не напрасным. Пусть поймут, сволочи, что не только они могут избивать других людей, но и эти самые другие могут сопротивляться и избивать их самих.
Немного придя в себя, я прямо среди ночи набрал номер отца Илии. Когда звонят на мобильный в два часа ночи, ругаются даже монахи. Но он быстро взял себя в руки и пообещал отпеть убитого иерея в светлое время суток.
* * *
После трапезы в Лавре иеромонах Илия заводил свою машину, напевая себе под нос: «Видехом свет истинный…» Узнав, что в алтаре разгромленного храма остались Святые Дары, он загорелся энтузиазмом, во что бы то ни стало, потребить их. А потом привезти тело священника в храм, где тот был настоятелем, чтобы прямо там и отпеть.
Старый Фольксваген с дизельным двигателем капризничал, хотя на улице было заметно выше нуля градусов. Когда мотор, наконец, заработал, отец Илия увидел на заднем сидении седовласого архиерея в полном облачении.
- Владыка, как вы сюда попали? – удивился иеромонах.
- В Червонохрамск не езди, - ответил архиерей, - рано тебе ещё думать про лавры мученика. За Святые Дары не волнуйся – я их потребил сам. А убиенного иерея Виктора отпоёшь здесь, его привезут сегодня вечером. Хотя, вам надо не за него молиться, а ему молиться. Он теперь мученик за веру Христову.
- Простите, владыка, - спохватился отец Илия, - вы не представились. Как мне к вам обращаться?
- Сходи в храм «Живоносный источник» и узнаешь, - ответил архиерей и внезапно исчез.
Не чуя ног под собой, грузный сорокалетний иеромонах опрометью помчался по крутому спуску в указанный архиереем храм. Войдя, он стал озираться по сторонам, ища у кого бы спросить про загадочного архиерея. С левой стороны он увидел недавно написанную икону с ликом в реалистичном стиле и понял, что с ним разговаривал сам архиепископ Лука Войно-Ясенецкий.
Иеромонах упал на колени перед образом и прошептал:
- И за какие заслуги недостойного монаха по Божьей милости Господь сподобил такого чудного видения?
* * *
А мы с женой в полтретьего ночи наконец-то перешагнули порог родной хаты. Я сразу же бросил в стиральную машину одежду, испачканную тюрьмой, и устремился в ванную с твёрдым намерением смыть с себя тюремную грязь.
Наталка решительным движением дёрнула дверь ванной на себя, показывая, что хочет зайти туда ко мне. Мы как будто предчувствовали, что будет потом. Таких захватывающих ощущений у нас не было до этого ни разу, и теперь уже точно не будет никогда.
Во сне я вскрикивал, в основном, нецензурно кроя боевиков из национальной гвардии и правого сектора. А жена привычным движением ерошила волосы у меня на макушке, нежно приговаривая:
- Спи уже, степняк.
В эту ночь мы почти не поспали.
Легли, когда уже некоторые начали вставать, а будильник завели на семь утра.
Я не боялся заснуть за рулём.
Это не самое страшное, что могло случиться.
Я помнил слова шефа о непостоянстве жуликоватых офицеров МВД и подозревал, что, не пройдёт и суток, как меня снова арестуют. Хуже того, могут арестовать и Нату, как члена семьи «зрадника». Поэтому мы сообща решили как можно скорее переехать из квартиры на Троенщине в ту, что я снимал до свадьбы. К счастью, хозяева туда ещё не успели никого подселить – в те дни народ не особо рвался в Киев, скорей наоборот. Там нас точно не найдут – я снимал её неофициально.
Наспех позавтракав и собрав два полных баула самых необходимых вещей, мы спустились на лифте и уже шли к машине.
Но тут нам преградили путь три молодчика в форме правого сектора.
Даже до конца дня не дали дожить спокойно, лживые сволочи. Деньги взяли, а свободу давать и не думали.
- А девка-то у него симпатичная, сисястая, - не стесняясь, вещал один из штурмовиков, - отправится в солдатский бордель.
Я понял, что дело пахнет керосином, и времени на принятие решения нет. Сделал первое, что пришло в голову. Вынул из кармана сувенирный пистолет, как две капли воды похожий на настоящий, и скомандовал им:
- Стоять на месте, а то пришью.
А Наталье скомандовал:
- Что лицом торгуешь? Заводи тачку.
Штурмовики явно не ожидали, что у штатского человека окажется ствол. Сами они были вооружены только резиновыми дубинками. Я был в длинном кожаном плаще, в широких тёмных очках, удачно прикрывавших мои синяки, и в фуражке стиля «милитари». Ни дать, ни взять, революционер столетней давности.
Пока правосеки мялись в нерешительности, Ната завела Мерседес и немного сдала назад, чтобы дать мне возможность впрыгнуть на переднее сидение.
Отъехав несколько кварталов, на парковке у магазина мы поменялись ролями – я сел за руль, а она поехала пассажиром. Всё-таки, она получила права только в октябре и пока ещё водила неуверенно, особенно в условиях мегаполиса.
- Если бы они просекли фишку, что мой пистолет стреляет не пулями, а флажком, нам было бы плохо, - обдумывал я сложившуюся ситуацию, - двоих бы я раскидал, несмотря на боль от побоев, а вот с тремя бы вряд ли справился.
- Ну, я бы тоже просто так не сдалась, - сердито ответила Наталья, - в институте я занималась самбо и дзюдо.
- И я узнаю об этом только сейчас?
- Если бы ты стал ко мне приставать в наш первый вечер, после концерта, узнал бы раньше.
Вопреки её ожиданиям, я поехал не в квартиру у синей ветки метро, а на выезд из города. Ната спросила:
- Ты куда?
- Подальше отсюда, - бросил я таким тоном, что возражать было себе дороже.
Да она и не возражала, потому что безгранично доверяла мне.
Показался указатель на развилке: «Чернигов, 20 километров». На запад – Белоруссия, на восток – Россия. Я попросил её достать из сумки мой айпад и посмотреть расстояние до ближайшего погранперехода на российской границе.
Она посмотрела и приуныла:
Гремяч – Погар, Черниговская область, 228 километров. Бачевск – Троебортное, Сумская область, 253 километра.
- Придётся, всё же, в Белоруссию, - подытожил я, - заодно и передам маляву от сокамерника его жлобинским родственникам. Что там, на белорусской границе?
- Славутич - Комарин, 83 километра. Уже веселее.
Объехав Чернигов по полукольцу с запада, я рванул в сторону Славутича.
На погранпереходе я решил изображать из себя беззаботного мажора, едущего на тачке развлекаться с очередной пассией, подумав, что наглость – второе счастье. Не раздумывая, я направился в «зелёный коридор» для льготников. И, отодвинув стекло с водительской стороны, включил музыку погромче, чтобы сразу показать таможенникам, кто, как говорится, в доме хозяин.
На вопрос подошедшего таможенника, какое у нас имеется разрешение на льготный проезд, я ответил:
- Вот моё разрешение.
И протянул вместе с нашими паспортами пачку купюр по 50 евро.
Таможенник поинтересовался:
- А шо украiнськiй бiзнесмен забув у коммунiстичноi Беларусi?
- Да нафиг мне этот белорусский совок, - изобразил я надменность, - мы едем в Вильнюс. Не «Украина це Европа», а Литва – справжна Европа. Там такой кокс из Голландии через открытую границу везут – во всей Украине такого днём с огнём не сыщешь. После него бывает такой секс, какого на трезвую голову ни в жизнь не получишь.
Наталья вошла в роль и стала поглаживать мне правую ногу от колена и выше. И надо сказать, делала это с видимым удовольствием.
Таможенник криво ухмыльнулся и ушёл в дежурку. Наверно, деньги считать. Хотя, паспорта он нам так и не вернул.
Вернул он их нам через десять минут, выйдя из помещения с заметно помрачневшим лицом:
- Значит, крутой из Киева? Хочешь в Литве поторчать с подружкой? А у меня другая информация. Что ты – государственный преступник, за которым охотится вся милиция Киева. Сотрудникам национальной гвардии угрожал пистолетом. Вот ваши документы – тикайте назад до Киева, и чтобы через пять минут духу вашего здесь не было.
- Вы взяли деньги… - попробовал я возмутиться.
- И за это я не арестовал вас прямо здесь, а позволил убраться подобру-поздорову, - ответил толстый офицер. А когда я разворачивал машину, улюлюкал нам вслед:
- Ну шо, як тобi вiльнюськiй кокаiнчiк, мажор? Вставляе?
Я вёл машину обратно по киевской трассе и нещадно ругался, не обращая внимания, что рядом сидит дама. «Продажная и лживая тварь» - это было одно из самых мягких моих выражений. Сначала взятку взял, потом через границу не выпустил. По сравнению с украинскими таможенниками, российские и белорусские коррупционеры – сущие ангелы.
Через десять километров сердце успокоилось, и мы стали обсуждать, как жить дальше. Можно поехать к моим родителям на Донбасс, где, как правильно заметил Тимофей Иванович, украинской власти нет. Можно в Крым, к наташиной маме. И пришли к такому итогу, что я поеду в Луганск, а Нату отправлю в Крым. Жаль, конечно, разлучаться, но жизнь дороже. Она прямо с айпада заказала билет до Симферополя. Ей повезло купить последний билет на поезд, отходящий в 17:54. Точнее, не повезло, но почему – об этом позже.
Я отвёз Нату на вокзал, помог погрузить сумки в вагон, и с чистой совестью отчалил на съёмную квартиру.
Оказавшись один в четырёх стенах, я смотрел на youtube ролики о жизни в Крыму. Украинские СМИ врали, что там голод и террор. Российские, наоборот, приукрашивали картину. Они сопровождались песней ABBA “I have a dream”, подчёркивая, что двадцатилетняя мечта крымчан сбылась. Или песней Boney M “Rivers of Babylon”, прозрачно намекая, что двадцатилетний вавилонский плен закончился. Сочные девушки впервые в сезоне примеряют мини-юбки, румяные подростки бегают в рубашонках. Идиллия. Мне было приятно осознавать, что любимая жена скоро будет там. В безопасности. Вместе с тестем покойного отца Виктора, с которым она по странному стечению обстоятельств оказалась в одном купе.
* * *
Рано или поздно сказалось почти полное отсутствие ночного сна, и я задремал прямо за ноутбуком.
Меня разбудил телефонный звонок, когда уже совсем стемнело.
На дисплее отпечатался номер тестя.
- Добрый вечер, Степан Сергеевич. Что вы хотели?
- Привет, Андрей. Тут мне позвонил какой-то мутный и непонятный мужик. Сказал, что Наталку убили. Я тебе скину его номер смс-кой. Разберись, что к чему.
Моей первой мыслью было то, что происходит какой-то жестокий розыгрыш.
- Откуда он звонил? Как на вас вышел? Описать её адекватно смог?
- Откуда он звонил, я так и не понял. Назвал марку её телефона – белый iPhone 4S. Внешность описывал путанно и непонятно. Говорил, там было море крови…
Дальше в трубке послышались звуки от взлома входной двери в квартире тестя, затем его крик:
- Да отвалите вы от меня, козлы! Я уже послал вас вчера к чёрту.
Потом нечто похожее на взрыв.
И короткие гудки в трубке.
Я, не мешкая, сел за руль и поехал, чтобы выяснить, что произошло со Степаном Сергеевичем.
Когда я был уже в нескольких кварталах от его улицы, раздался новый звонок.
Это был дед Натальи, Сергей Валерьевич:
- Андрей, не смей появляться у дома Степана. Там полно милиции. Тебя же первого и заметут. Стёпка застрелен. Схватят тебя и будут выбивать показания, что это суицид. Они хотят спустить дело на тормозах, потому что это касается национальной гвардии. Убийцы – бандиты, под их крышей живущие.
- А вы, сами-то вы где? Там?
- В Черкассах.
- Зачем?
- Не перебивай. Я сам бывший мент, и хоть уже давно на пенсии, связи остались. Меня предупредили, что дом Степана окружён операми. А я в областной больнице, город Черкассы, улица Менделеева, 3. Поезжай прямо туда. Припаркуйся на заднем дворе, так до морга ближе. Заберём Натку. И прихвати два ноль-седьмых вискаря. А то мой собственный мотор пошаливает – если не подлечусь алкоголем, от инфаркта сдохну.
У меня стремительно темнело в глазах.… Натку убили… Степан Сергеевич застрелен. А вчера забили до смерти Витька. Господи, не многовато ли смертей за двое суток?
- Я за рулём, как же мы будем пить? И вы, наверно, тоже, - пытался я рассуждать адекватно.
- Услугу «трезвый водитель» ещё никто не отменял. Благо, денег куры не клюют, - ответил старик.
У меня всё плыло перед глазами на нервной почве, но я гнал машину, как умалишённый, ежесекундно рискуя сам пополнить ряды мертвецов. На развязке с киевской кольцевой дорогой, вообще, выжал 170. Потом дорога превратилась в ребристый шифер, но на мерседесе с мягкой подвеской скорость можно было почти не снижать. В половине первого ночи я въехал в безлюдный ночной областной центр. Посмотрев по навигатору улицу Менделеева, я припарковался там, где и просил дед. Он действительно нетерпеливо прохаживался возле морга.
Мы вошли внутрь. Санитары достали два трупа, лежавшие в одном холодильнике – один был Наталья, другой – Самуил Моисеевич, тесть отца Виктора.
На теле Наты белели топорно сработанные швы, а одну прядь волос санитары не удосужились отмыть от крови. Но даже в таком виде, бездыханная и искалеченная, она казалась мне невообразимо прекрасной.
- На кой ляд вы двоих в один ящик пихаете? – заорал Сергей Валерьевич на санитаров.
- Много подвозят, на всех отдельных «палат» нет, - виновато промямлил санитар.
- Тише, дядя Серёжа, тише, - успокоил я старика, - этот еврей тоже свой.
- Ну и забирай его в свой багажник, - проворчал дед, - а я родную внученьку повезу.
- Эй, куда вы мужика везти собрались? – спохватился санитар, - он вам кто, родственник?
А потом махнул рукой:
- Да забирайте вы хоть всех жмуриков – нам только легче будет. Так много подвозят в последние дни, по двое в один холодильник вынуждены пихать.
Молодую жену я погрузил легко, как пушинку, а вот со старым евреем пришлось повозиться.
Потом мы поехали в отель, и там пили «Джим Бим» до самого рассвета.
С каждым стаканом рассказ Сергея Валерьевича обрастал всё более душераздирающими подробностями.
Рассказ деда о смерти внучки
На станции имени Тараса Шевченко, изрядно напугав проводников, в поезд вошёл отряд правого сектора.
Приказав машинисту отъехать десять-пятнадцать километров, туда, где кончаются населённые пункты, и начинается лесная глухомань, они загнали поезд на запасной путь разъезда.
И начали шастать по вагонам, выискивая, кого бы ограбить, над кем бы поглумиться.
Громко причитали женщины с орущими младенцами на руках в плацкартных вагонах. Глухое, тревожное молчание повисло в купе и СВ.
Все думали:
- Только бы не нас, только бы не нас.
И в купе Натальи они нашли долгожданную жертву.
Самуил Моисеевич выглядел так, что за версту можно было узнать еврея – в кипе и с пейсами.
Вот боевики и схватили его за бороду, таская по полу вагона и приговаривая:
- У-у-у, жидовская морда!
А один из них пристал к остальным пассажирам купе, повторяя:
- Слава Украине! Ну? Шо молчите як рыбы? Кричите: «Героям слава!» И погромче, а то мой командир глуховат.
А Натка – она такая. У ней же с детства обострённое чувство справедливости. И тут не смогла терпеть беспредел, сорвалась на нервной почве:
- Ну ты, герой с дырой! Только и можете, что дубасить стариков и священников. Втроём сегодня утром удирали, роняя по пути обгаженные портки, когда мой муж напугал их игрушечным пистолетом.
Злоба штурмовиков, естественно, переключилась на дерзкую дамочку.
Один из них увидел нательный крест через расстёгнутый ворот её рубашки и завопил:
- Снимай цацку с распятым Богом! Меня от неё тошнит.
У него самого была на шее цепочка с толстой свастикой.
- Сними сам, если силёнок хватит, - бросила ему вызов Ната.
- Тебя никто за язык не тянул, целка-патриотка, - разозлился штурмовик (Наталья была в любимом жёлто-синем костюме, отсюда и выражение). Два бандита схватили девушку за руки, а третий одной рукой взялся за крест, а второй ухватил её за грудь.
Но ноги у неё были свободны, и она от души лягнула нахала. Тот вылетел через отрытую дверь купе в коридор, шмякнулся в закрытое окно и завыл, схватившись за гениталии. Выжить, наверно, выживет, но насильничать больше не сможет.
Тогда штурмовики вчетвером вынесли из поезда за руки и за ноги непокорную девчонку, умудрившуюся при этом одного из них покусать, и с размаху бросили на соседние рельсы, на которых в сумерках показались из-за горизонта огни товарняка.
Превозмогая боль в ногах от удара о землю, Ната сделала попытку встать, чтобы увернуться от мчащейся на всех парах смерти. Но один из боевиков с размаху долбанул её железным ломом по коленям:
- Лежать, скотина!
И перебил ей обе ноги, обагрив жёлтые штаны алой кровью.
Кто-то из мужчин в вагоне дёрнулся, чтобы вынести её из опасного места, но был немедленно застрелен боевиками. Остальные не посмели шелохнуться после этого.
А у девушки с переломанными ногами внезапно исчезла гримаса жуткой боли на лице. Это лицо стало даже более просветлённым, чем раньше.
Она кричала громко, чтоб другие люди слышали за шумом приближающегося состава:
- Благодарю тебя, Господи, за то, что хоть я и не жила по-христиански, Ты сподобил меня хотя бы по-христиански умереть!
И при этом одновременно улыбалась и плакала.
А когда товарняк был уже совсем близко, тихо прошептала:
- Жаль, что я не причастилась вчера утром.
Машинист товарного состава, увидев лежащего на рельсах человека, естественно, дёрнул стоп-кран, но было поздно.
Колёса гружёных вагонов распилили молодую женщину на две неравные части.
А другой еврей, из соседнего вагона, услышав, что боевики бьют евреев, вылез в окно туалета и спрятался в кустах, совсем рядом с местом, где погибла Наталья. Ему даже пришлось утирать носовым платком остатки её тела и крови со своего лица.
Когда штурмовики ушли, он нашёл в кармане её брюк чудом не попавший под колёса телефон и набрал два контакта из списка – Батя и Дед. А потом вызвал скорую помощь, чтобы отвезти тело в больницу. Но больница не понадобилась. Приехавшим врачам осталось только констатировать смерть и отправить тело в морг.
Я приехал, как только смог, и обнаружил, что паспорт действительно принадлежит моей внучке. Чёрным по белому написано: Наталья Степановна Бондаренко.
А вместе с паспортом отдали и её обручальное кольцо. Оказывается, даже в эти дни всеобщего беззакония попадаются честные люди – кольцо не спёрли.
* * *
Заглянув в паспорт, чтобы удостовериться, что он принадлежит именно ей, я вспомнил, что Ната так и не успела поменять документы на новую фамилию – Соколова.
А вот гравировку на кольцах сделать к свадьбе мы всё-таки успели.
Я снял своё кольцо и положил рядом с кольцом жены. Выгравированные на кольцах слова образовали цельную фразу, по нашей задумке разделённую на две половины.
У меня было написано “To love each other now[5]”, а у неё “forever and a day[6]”.
Мы немного помолчали, выпили ещё по одной, и я продолжил расспрашивать деда о последних трагических событиях.
- А Степан Сергеича-то за что? – задал я недоуменный вопрос, - хохол, щирый украинец. Степан Бондаренко – звучит почти как Степан Бандера. Да они ему едва ли в попу должны не дуть. Зачем этим отморозкам понадобилось убивать лояльного во всём бизнесмена?
- В том-то и дело, что бизнесмена, - проворчал Сергей Валерьевич, - вся его вина перед бандитской властью лишь в том, что на его банковском счёте слишком много нулей. Не захотел капиталами делиться.
В восемь утра приехали на машине три трезвых водителя. Двое, чтобы наши с дедом машины отогнать, а третий, чтобы вести машину, на которой они сами приехали. Увидев в багажниках трупы, они заломили тройную цену. Но совсем не отказались. Уже привыкли. В последнее время им частенько такие вызовы поступали. Кому бандитский беспредел, а кому неплохой гешефт.
* * *
Сдав жену и тестя священника в киевский морг, я попросил шофёра поставить мою машину на парковке у супермаркета рядом с квартирой.
Супермаркет уже открылся, и я получил возможность купить пива, продолжая глушить горе алкоголем.
Раз за разом я слушал песню Nazareth “I don’t want to go on without you” и песню Арии «Возьми моё сердце».
Звонил директор. Я открытым текстом рассказал ему, что потерял жену. Он отнёсся с пониманием к тому, что я по этому поводу в свинячьем состоянии, и разрешил до конца недели не появляться в офисе. Только забрать приказ о переводе, и можно сразу ехать в Луганск.
Положив телефон, я снова стал предаваться печали. Даже попробовал сочинить стихотворение о себе. Но спьяну почти всё забыл. Помню только первую строку:
В равноденствие новой зимой завершилась весна…
И концовку:
Так и в сердце моём свет жизни угас.
Я как призрак, ветром носимый.
Человек умирает столько раз,
Сколько раз он теряет любимых.
Сидеть в четырёх стенах было невыносимо. Я взял пухлую пачку наличности и отправился по кабакам.
От безысходности я там закурил. Причём, не только табак. А поздно вечером рискнул даже попробовать купленные на чёрном рынке транквилизаторы.
Вот так и сидел в ночном клубе, тупо таращась в одну точку и монотонно повторяя раз за разом:
- Пам-пам-пам, феназепам, пам-пам.
А утром ездил в метро туда-сюда с бутылкой в руке, размазывая по обросшему щетиной лицу слёзы, сопли и слюни и наливая по доброте душевной таким же слюнявым бомжам.
А ещё сидел у ограды детского сада прямо на земле. Смотрел, как играют дети, и горестно вздыхал о том, что у нас с Натой уже никогда не будет детей.
К шести вечера я вернулся домой и немного протрезвел.
И в тот же час мне позвонил Сергей Валерьевич и предупредил, чтобы я больше не пил, потому что завтра в первой половине дня надо было ехать на похороны.
Но я всё же перед выездом принял чекушку, чтобы приглушить боль. И поехал за рулём пьяный. Мне уже было всё равно.
Хоронили одновременно четверых – отца Виктора, Наталью, Степана Сергеевича и Самуила Моисеевича.
Мне пришла в голову мысль:
- Православных отпел отец Илия, а по еврею и каддиш прочитать некому.
И от этого ещё сильнее полились слёзы.
Среди славянских народов считается, что мужчинам плакать не пристало. А среди евреев мужественность не исключает права проливать слёзы. В этот день я поступил по-еврейски.
Священника хоронили в облачении, бизнесмена в обычном цивильном смокинге, еврея в национальном костюме. А самую молодую из умерших – в заштопанном по лоскутам любимом костюме цветов национального флага, не до конца отстиравшемся от крови.
Мёртвая украинка в окровавленном жовто-блакитном костюме. Символично. Вся Украина теперь мертва. Растерзана по косточками бандеровской нелюдью.
Приехал Сергей Валерьевич с личным водителем покойного сына. Его выносили из грузового микроавтобуса на инвалидной коляске. От стресса и пьянства у восьмидесятилетнего старика парализовало ноги. Нет худшего испытания для родителей, чем хоронить родных детей. Тем более, вместе с внуками.
За время похорон я окончательно отошёл от пьянства и только тогда понял глубину своего горя.
Чем выше взлетел, тем больнее падать. Со своим счастливым браком и блистательной карьерой, я вознёсся до небес. И теперь низвергнут на самое дно ада.
Припарковав машину у станции метро Арсенальная, где мы с Натой так любили ездить на длинных эскалаторах, я поехал по красной ветке на восток. Я опирался спиной о двери, где было написано «Не притулятися». А когда милиционер сделал мне замечание, показал ему средний палец.
Я вышел на станции метро Гидропарк и направился на мост через Днепр.
Раньше я любил стоять на мостах и медитировать, глядя на неспешно текущую равнинную реку.
Теперь я поднялся на мост, как я считал, в последний раз. Минут десять я, как встарь, смотрел на воду, а потом понял, что пора кончать. Сразу и со всем.
Я сделал резкое движение ногой, чтобы перемахнуть ограждение и прыгнуть в студёные воды.
Но вторую ногу переставить не успел.
Прямо с небес на меня смотрели: Наталья в подвенечном платье, отец Виктор в праздничном облачении и ещё один человек. Мой отец, информации о смерти которого пока не поступало, почему-то с чемоданом инструментов в руках. Ну всё, Андрюха, допился до белой горячки – поместил в своей буйной фантазии живого между мёртвыми.
Наталка кричала в своей обычной эмоциональной манере:
- Не делай этого! Не смей! Ты слышишь, тряпка? Я тебе приказываю: жить!
Священник уточнил тихим и спокойным голосом:
- Я тебя прошу.
А папа, по-стариковски спокойно, но по-отцовски властно, подытожил:
- Мы все тебя просим.
* * *
Следующий день был воскресеньем. Утром я исповедался отцу Илии, не забыв упомянуть и попытку суицида, но, несмотря на это, был допущен к причастию.
Остаток дня я посвятил подготовке к переезду в Луганск, куда уже было пора выдвигаться.
Первым делом, я коротко остриг волосы, доходившие почти до груди. Во-первых, чтоб перестать быть похожим на старое фото из базы данных «Их разыскивает милиция». А во-вторых, имея намерение вступить в нарождающуюся повстанческую армию, заранее постригся по-военному. И, выйдя из парикмахерской, начал обтяпывать тёмные делишки во имя светлой цели.
Мне удалось накупить золотых украшений в ломбардах по дешёвке на 15 тысяч долларов. Не помешает, учитывая, какая инфляция ожидает гривну, когда Крым отпал, а Донбасс вот-вот отпадёт.
А ещё удалось купить на чёрном рынке вместо игрушечного пистолета настоящего Макарова. В плане дальней стрельбы эта пукалка слова доброго не стоит. Но если бандиты остановят по пути мою машину, чтобы золото забрать – самое то. До восьми отморозков смогу восемью патронами утихомирить.
Когда стемнело, я проехал по Лаврской улице, чтобы бросить прощальный взгляд на любимый монастырь, где служит отец Илия, про которого я не знаю, увижу ли его когда-нибудь ещё.
За день власти успели выставить у ворот монастыря охрану, чтобы не пускать паломников.
«Штирлиц едет в Берлин работать», вспомнилась финальная фраза из известного советского сериала.
А я еду работать в Луганск.
Вот только работать на киевскую фирму я не буду.
А буду работать по подготовке изгнания фашистов с Донбасса, чтобы никогда и ни при каких обстоятельствах там не бросали под поезд молодых жён и не разбивали головы священникам во время богослужения.
Постояв с такими мыслями в течение нескольких минут, я плавно надавил педаль газа.
Мерседес устало чихнул двигателем и скрылся в темноте.
[1] Радуйся, Цезарь, император – идущие на смерть приветствуют тебя (лат.).
[2] Ci sara – будь что будет (ит.)
[3] Мой городок также стар,
Я вернулся из дальних стран,
И меня встречают, это мама и папа,
А вот я вижу, бежит моя Мэри,
Златовласка, губ черешни,
Как хорошо прилечь в траве у дома.
Из песни Тома Джонса “Green green grass of home”.
[4] Тут просыпаюсь, нары жесткие,
Вокруг четыре стенки камеры.
И я понял вдруг, что мне всё это лишь снилось.
В дверь стучат стража и старый падре,
Чтоб меня взять на закате
И уложить навек в траву вдали от дома.
Да, пришли, чтобы взять и
В густой тени от дубовой ветви
Уложить здесь меня в траву вдали от дома. (Из песни Тома Джонса “Green green grass of home”).
[5] Любить друг друга прямо сейчас (англ.).
[6] Всегда и ещё чуть дольше (англ.).
