Когда мне, курсанту второго курса военного училища, объявили, что я буду проходить стажировку в воздушно-десантных войсках, сердечко мое невольно ёкнуло. Честно говоря, я высоты с детства побаиваюсь. Все люди в какой-то степени ненормальные: одни боятся темноты, другие – замкнутого пространства, третьи – высоты и т.д. Я тоже ненормальный – боюсь высоты. Мне часто снилось, как будто я лежу на крыше высокого здания у самого ее края, и с каждой попыткой отползти от этого края, наоборот, сползаю все ближе и ближе. Крыша крутая и не за что зацепиться. И вот я уже вишу, судорожно вцепившись руками в край крыши. Еще немного и... в этом ужасном состоянии я всегда просыпаюсь.
А в десантных войсках прыгают не с крыши, а с километровой высоты, а может, и выше. А вдруг парашют не раскроется? Ведь бывают такие случаи. Я старался гнать из головы дурные мысли, но они не торопились уходить, нет-нет, да и вылезут опять со своим «а вдруг?»
Если кто скажет, что не волновался и не боялся перед первым прыжком – не верьте. Таких храбрецов не бывает. Не боятся только танки, которых десантируют на парашютах, а человек не танк и ему присуще чувство страха и волнения.
Десантный полк, куда мы прибыли стажироваться, дислоцировался в г. Белогорске Амурской области. Я и мой друг Витька Ажимов попали в первую роту. В первый же вечер настроение наше упало до нулевой отметки, и вот почему. В курилке мы с Витькой стали свидетелями разговора двух «дедов».
- Да, жаль командира полка, хороший мужик, - тяжело вздыхая, сказал один дед. – Снимут его с должности. Как пить дать, снимут.
- Конечно, снимут, - поддакнул второй с ефрейторской лычкой на погонах, - за такое по головке не погладят.
Они разговаривали как бы между собой, как бы не замечая нас, но в то же время для нас, чтобы мы слышали.
Меня разобрало любопытство:
- А за что его снимут-то? В чем он провинился?
Деды оживились, они ждали этого вопроса.
- А вы разве не знаете? – спросил нас ефрейтор.
- Да откуда им знать, они только приехали, - с каким-то теплым сочувствием к нам, сказал его собеседник.
- Снимут за небоевые потери, - продолжил ефрейтор. – В прошлом году разбилось во время прыжков двадцать человек, а в этом не прошло еще и полгода, а уже пятнадцать цинковых гробов отправили.
- Допускается не больше десяти трупов – норма такая на полк, - а тут сразу - двадцать! – подлил масла в огонь наших уже загоревших от страха душ, второй дед.
Ночью я спал плохо. Из головы не выходили слова дедов о не боевых потерях, о цинковых гробах… «Ни хрена себе! – думал я. – Угораздило же меня попасть в эти долбанные десантные войска!» Под утро мне опять приснился сон, где я опять падал с крыши. Разбудила меня громкая команда дежурного по роте: «Подъем!»
После утренней физической зарядки мне и Витьке старшина роты приказал зайти к нему в каптерку. Это был уже пожилой, седовласый, прошедший войну, бывалый десантник. Он выдал нам мыло, полотенца для рук и ног и по-отечески поинтересовался о нашем настроении,
спросил, какие у нас к нему есть вопросы. Мы угрюмо молчали.
- Спрашивайте, не стесняйтесь, - сказал старшина с теплой, располагающей к себе интонацией в голосе.
- А правда, что у вас в полку по двадцать человек в год разбивается? – робко спросил Витька. Брови у старшины от удивления подпрыгнули вверх.
- Это кто вам такую чушь сказал?
Мы рассказали про разговор в курилке. Лицо старшины вмиг преобразилось, сделалось суровым, брови опустились на глаза, на лбу резко обозначились складки.
- Это опять ефрейтор Пузаков с рядовым Кукушкиным баламутят! - в словах старшины зазвучали угрожающие нотки. – Ну я им покажу «двадцать трупов», я им покажу «цинковые гробы»! – Затем обращаясь к нам, спросил: - Как вы думаете, сколько я совершил прыжков? 1200! И, как видите, я жив и невредим. За последние пять лет у нас разбился только один человек, и тот по своей вине. Автомобилистов разбивается в сотни раз больше, чем десантников. Не бойтесь и не слушайте этих оболтусов. – Старшина немного помолчал и с улыбкой продолжил: - Осенью прибыло к нам молодое пополнение, так вот эти хмыри, Пузаков и Кукушкин, такую с ними провели «воспитательную работу», после которой десять человек сразу попросились перевести их в другую часть и заявили, что они прыгать не будут. Идите, - похлопал нас по плечу старшина, - и не слушайте тех, кто будет вам плести про цинковые гробы и другую чушь. А этих лоботрясов я накажу. Будут у меня картошку на кухне на целый полк чистить.
После разговора со старшиной роты, мы с Витькой заметно воспряли духом. Начались подготовительные занятия. Мы изучали устройство парашюта и как правильно его укладывать, учились прыгать с тренажерной вышки, осваивали правила десантирования.
Деды продолжали в курилке «баламутить», но мы уже слушали их страшилки спокойно, мысленно улыбаясь. Стоило только нам с Витькой зайти в курилку, как деды тут же начинали рассказывать про то, как парашюты не раскрываются, как у несчастных глаза при падении вылетают и висят на каких-то ниточках и т.п.
- Помнишь, Кукушкин, того чукчу, который с осенним призывом к нам прибыл? – спросил Пузаков своего дружка, когда мы с Витькой в очередной раз зашли в курилку.
- Как же не помню. Помню, царство ему небесное. Любопытный был чукча, сто вопросов в минуту. «А когда прыгать будем»? – спрашивает у меня. - Сначала, говорю, пройдешь курс молодого бойца. Чукча достает блокнотик и записывает первым пунктом: «Пройду курс молодого бойца».
- А дальше что?
- А дальше научат прыгать сначала с вышки, говорю ему. Чукча записывает: «Научат прыгать с вышки»
- А дальше?
- Дальше, посадят в самолет и в небо. Записывает: «Посадят в самолет»
- А дальше?
- На высоте 800-1000 метров откроется дверь, и ты сиганешь в бездну. Затем дернешь кольцо основного парашюта, купол раскроется, и мягко приземлишься.
- А если парашют не раскроется, однако?
- Тогда дернешь кольцо запасного.
- А если и запасной не раскроется, однако?
- Тогда, говорю ему, внизу тебя будет ждать машина скорой помощи, заберет все, что от тебя останется и увезет в морг. Узкая щель глаз чукчи моментально округлилась. Несколько мгновений он был в оцепенении, но быстро очухался, и уже по инерции записал последним пунктом: «Скорая помощь».
После прохождения каждого этапа обучения, чукча вычеркивал соответствующий пунктик, приговаривая: «Не обманули, однако». Занятия остались позади, и вот уже чукча летит в самолете. Прыгнул, летит. Дернул кольцо основного парашюта – не раскрывается. Судорожно дернул кольцо запасного – не раскрывается. Летит и кричит: «Ну, если еще и машины скорой помощи не будет, то обманули, однако!»
- Не обманули, - криво усмехнувшись, сказал Пузаков, - скорая помощь была. В кармане у него нашли блокнотик, где не вычеркнутым остался последний пункт: «Скорая помощь»
- Так что не сомневайтесь, салаги, внизу вас обязательно будет ждать машина скорой помощи, чтобы отвезти ваши останки в морг, - закончил Кукушкин
После мы узнали, что они нам за быль преподнесли анекдот про чукчу, который гулял тогда в десантных войсках. Но к их вранью мы уже адаптировались, и на нас никакие страшилки уже не действовали.
За полмесяца мы прошли весь подготовительный курс, и вот, наконец, с рюкзаками-парашютами за спиной садимся в самолет. Летим. В самолете нас, неоперившихся птенцов, двенадцать. В голове вопрос: как мы полетим? Камнем вниз, или парашют подхватит нас на свои крылья и плавно опустит на землю. Лица у всех напряжены, нервы – тоже.
Опытный офицер-инструктор, видя наши каменные физиономии, чтобы отвлечь нас от нехороших мыслей и развлечь, стал травить анекдоты. В другой обстановке мы конечно бы хохотали, но только не здесь. Голова была занята мыслью о предстоящем прыжке, и мысль эта упорно не хотела уступать место анекдотам. Поэтому мы на старания инструктора расшевелить нас, отвечали ради уважения улыбкой, но улыбка эта была какая-то неосознанная, искусственная.
Неожиданно замигала красная лампочка, дверь распахнулась, и мы друг за другом посыпались в бушующую бездну. Через несколько мгновений я уже вишу в небе. Именно вишу, а не опускаюсь на землю. Будто чья-то невидимая рука подвесила меня на длинной веревке к небесному куполу и держит на одном месте, не дает опускаться вниз. Но так кажется только в первые секунды.
Вскоре я почувствовал сначала медленное, затем, более ускоренное приближение земли.
Впечатление в небе неописуемое: внизу машины кажутся спичечными коробками, а над тобой большой белый купол, который ты готов расцеловать за то, что он раскрылся и держит тебя на такой немыслимой высоте, держит и бережно, плавно опускает на землю. И вот я уже стою на твердой, родной Земле-матушке и радуюсь, как ребенок. Радуюсь, что победил страх, что стал настоящим десантником, а значит – настоящим мужчиной.
Главное, сделать первый прыжок.
Как майор Дубинин самовольщиков выявлял
Когда я служил в Белоруссии (начало 70-х годов), был у нас в погранотряде майор Дубинин, по прозвищу «дубина». Хохмач был!.. каких еще поискать надо. Что-нибудь выдаст, и вся часть неделю хохочет. Командовал он авторотой. Частенько ему приходилось стоять на коврике у командира в кабинете и выслушивать упреки по поводу отсутствия дисциплины в роте. А тут еще стали поступать сигналы, что его подчиненные в самоволку бегают. Кто бегает? Как узнать? – ломал он голову.
И вот однажды в преддверии 8 Марта, получив очередную порцию нагоняя от начальника пограничного отряда, он не выдержал и решил хитростью, одним махом выявить всех самовольщиков и наказать их.
- Старшина, постройте роту! - бросил он сердито, войдя в канцелярию. – И еще, - остановил он направившегося к выходу старшину, - возьми пачку бланков увольнительных записок и держи их в руке, чтобы все видели.
Старшина недоуменно пожал плечами, взял бланки и пошел строить роту.
Дубинин перед зеркалом с большим трудом изобразил на лице доверительную, располагающую улыбку и эту улыбку торопливо, боясь потерять ее дорогой, понес к подчиненным.
- Товарищи! - обратился он, обводя строй пограничников теплым взглядом. - Завтра большой праздник – Международный женский день – 8 марта. В этот день человечество чествует женщину. Мы тоже завтра будем поздравлять и дарить цветы нашим дорогим и любимым женщинам. У кого-то из вас есть, наверное, девушки в городе. Мы вот тут со старшиной роты посоветовались и решили… - он выжидательно посмотрел на старшину.
Небольшого роста, пузатый прапорщик по прозвищу «колобок» хоть и не знал о чем речь, но быстро сообразил, что от него требуется и, в подтверждение слов командира, замахал головой, как лошадь в жаркий день – «да, да решили».
- Так вот, - продолжил Дубинин, - посоветовались мы, значит, и решили уволить этих товарищей завтра с утра и до двадцати четырех часов вечера. Пусть сходят, поздравят своих подруг. Ты увольнительные записки приготовил, старшина?
«Колобок» поднял руку с увольнительными записками.
Мягким голосом Дубинин скомандовал:
«У кого есть девушки, выйти из строя на два шага».
Двенадцать пар сапог отчеканили два шага.
Лицо Дубинина моментально преобразилось: из мягкого и добродушного превратилось в суровое, каменное. Он окинул этих наивных бедолаг жестким взглядом, повернулся к старшине и басом рявкнул:
«Вот кто, старшина, в самоволку ходит! Сегодня же отправь их на сутки на кухню!».
Вот так они у него весь праздник на кухне не разгибаясь картошку чистили. Позже выяснилось, что у половины из них не было никаких подруг, хотели просто побродить на халяву по праздничному городу. Долго над ними вся рота ржала после этого случая.
А майору Дубине вкатили выговор по партийной линии за непедагогический воспитательный прием.
А еще был такой случай на границе
Макушка лета. Застава на западной границе СССР.
«В ружье!» - рявкнул старшина заставы, и в один миг исчезли все автоматы из оружейной пирамиды. Процесс исчезновения напоминал глиссандо - быстрое скольжение пальцами по клавишам.
Через минуту личный состав заставы в полной экипировке стоял на плацу.
«Товарищи! – торопливо стал доносить до подчиненных обстановку начальник заставы. – Только что на левом фланге наряд обнаружил свежие следы нарушителя границы. Следы ведут к нам.
Приказываю! Обнаружить и задержать!
Поощрение – отпуск на родину.
По машинам!"
Через минуту два ГАЗ-66 мчались к месту нарушения границы,
оставляя после себя огромные клубы пыли.
О чем думали пограничники в этот момент? Конечно дума и мечта у всех была одна:
«Эх, вот бы мне задержать этого нарушителя!»
Кто служил, знает, какое это счастье – получить отпуск 10 суток с выездом на родину, да еще не считая времени на проезд к месту отпуска и обратно. И вот она, реальная подвернулась возможность получить такой отпуск, такое счастье.
Прибыли на место, быстро выставили оцепление, организовали поисковые группы.
Прямо от границы, километрах в двух была деревня, где мальчишки спали и видели красивый знак «Отличник погранвойск», который с гордостью носил один их сверстник, за помощь пограничникам в задержании нарушителя границы.
Старшина заставы быстро поднял всех мальчишек и приказал им прочесать деревню и округу. Приказ мальчишки ринулись выполнять с большим рвением
Слева от деревни и почти до самой границы рос высокий кустарник, куда в первую очередь кинулись поисковые группы пограничников.
Одну группу возглавлял командир отделения младший сержант Коробейников. Полгода назад он был уже поощрен отпуском за отличные показатели в боевой и политической подготовке. За время отпуска успел познакомиться с красивой девушкой Олей.
«Какие, ребята, у нее глаза! - восторженно рассказывал он сослуживцам. – Губы! Целуешь, как мед пьешь! Так бы и не отрывался, целовал бы и целовал! Носик! – он поцеловал сложенные в щепотку пальцы, и всем было понятно, что носик у нее был всем носикам носик.
Велико было у Коробейникова желание съездить еще раз домой и встретиться со своей ненаглядной. До конца службы еще целых полгода, много воды может утечь, а вместе с водой может уплыть к другому и его Оля.
«Ну где же ты, гад, спрятался? – почти стонал Коробейников, кидая ищущий взгляд под каждый куст и по сторонам. – Ну покажись!»
Серьезные нарушители на западной границе тогда были редкостью, в основном пересекали границу с целью навестить своих родственников, проживающих на нашей стороне, иногда попадались преступники, бежавшие от наказания, попадались и просто любопытствующие.
Невдалеке от Коробейникова, по кустарнику рыскал повар заставы Белкин Павел. Он бросил кухню на попечение молодого помощника и, стараясь не попасть начальнику на глаза, затесался среди товарищей. Он знал, что если не поймает нарушителя, то непременно схлопочет взыскание за самовольное оставление такого важного поста. Но жажда поймать «шпиона» и поехать домой, пересилила страх быть наказанным.
«Господи, помоги мне поймать! Сотвори чудо!» - молил он Всевышнего, продираясь через колючий кустарник.
И только один пограничник, Сеня Булочкин, ни о чем не мечтал и никого не молил. За его меланхолию и неистребимое желание поспать и пожрать, ребята дали ему прозвище «Обломов».
Этот увалень с приобретенным уже животиком стоял в оцеплении, стучал палкой по трухлявому пеньку и, скучая, изучал взглядом лежащее шагах в десяти, перевернутое к верху дном, ржавое большое ведро. «Когда-то это ведро служило верой и правдой своим хозяевам, - думал он сквозь дрему. – Нет, это наверное не ведро, а выварка, таких больших ведер не бывает».
Солнце жарило и палило нещадно.
«Солнце жарит и палит, в отпуск едет замполит». Среди офицеров такая острота тогда ходила, целиком она выглядела так:
На дворе январь холодный, в отпуск едет Ванька взводный.
Солнце жарит и палит, в отпуск едет замполит.
Командир стоит хохочет, в отпуск едет когда хочет.
Итак, солнце жарит и палит, на черноморском пляже пузо греет замполит, а здесь, среди зарослей кустарника, обливаясь потом стоит Сеня Булочкин и гадает: ведро лежит невдалеке или выварка?
Любопытство все же взяло верх. Сеня допил воду из фляжки и направился к исследуемому объекту. Неожиданно его мочевой пузырь резко просигналил, требуя опорожнения. Сеня достал свой «брандспойт», на размеры которого ребята в бане невольно обращали внимание и отпускали разные остроты, которые помещать здесь было бы верхом неприличия, и, мурлыча песню «Не плачь девчонка, пройдут дожди…», направил упругую струю в днище ведра, целясь в разъеденные ржавчиной дырки.
Струя хлестала по днищу, Сеня мурлыкал песню и постукивал палкой по ведру.
И тут случилось очевидное и невероятное - ведро стало медленно подниматься. Сеня воткнул в него очумелый взгляд, челюсть отвисла, соображалка на время отключилась.
Постепенно стали появляться поднятые вверх руки, затем голова, туловище и весь нарушитель - щуплый пацан лет двенадцати.
Сеня пришел, наконец-то в себя, соображалка частично вернулась и он невпопад заорал:
«Стой! Руки вверх!».
Нарушитель и без его команды стоял не шелохнувшись и с вытянутыми вверх руками, на которых висело ведро. Он стоял в углублении от старого, засыпанного временем, окопа. По его волосам, щекам, с носа и с подбородка стекала Сенькина моча.
«Товарищ капитан! – еще сильнее заорал Сенька. – Сюда! Скорее! Товарищ капитан!»
Из кустов выскочил начальник заставы и… оторопел.
Перед ним открылась картина из разряда «нарочно не придумаешь»: обоссанный нарушитель с поднятым вверх ржавым ведром и очумелый Сенька с автоматом наперевес и «брандспойтом», который он в этой стрессовой ситуации забыл спрятать в ширинку.
«Спрячь в ширинку свою дубинку» - шепнул Сеньке на ухо начальник заставы. Он сам не ожидал, что у него так в рифму получится. Сенька глянул вниз, покраснел как спелый помидор, отвернулся и быстро спрятал свой «позор».
Хлопца привели на заставу, обсушили, накормили и передали пограничному представителю сопредельного государства.
«Я бы сидел до конца в своем укрытии, - сказал при допросе пацан, - если бы не услышал стук по ведру палкой. Я понял, что обнаружен и мне стучат палкой, чтоб я сдавался».
Перешел он границу, чтобы набрать на нашей стороне ягод. В нашей пограничной полосе, куда посторонним въезд и вход был строго воспрещен, действительно было много малины, земляники и другой ягоды.
Сеня Булочкин поехал в отпуск.
«А я ведь проходил мимо этого проклятого ведра. Ну почему я не пнул его?» - казнил себя младший сержант Коробейников.
«Везет же дуракам!» - с горечью вздохнул Павел Белкин, отрабатывая на дровяном складе три наряда вне очереди за самовольное оставление кухни.