Всем утра доброго, дня отменного, вечера уютного, ночи покойной, ave, salute или как вам угодно!
Нынче уж пятая глава, которую я - по мере скромных редакторских способностей - сократил как мог для удобоваримости прочтения оной. Решившись исчислить - сколько их будет таким маниром вообще? - я вскоре сбился со счёту и пришёл к смелому выводу, что - по всей видимости - до конца следующего года шанс продержаться у "прибавлений" есть. Что, вдохновившись столь долгосрочным планированием, и довожу до сведения почтеннейшего читателя. После чего немедля приступаю...
Предыдущие главы "ДНЕВНИКОВЪ ЖАКОБА" можно прочитать, воспользовавшись нарочно для того созданным КАТАЛОГОМ АВТОРСКОЙ ПРОЗЫ "РУССКАГО РЕЗОНЕРА"
ГЛАВА V
... Спустя месяц после с и без того изрядными подробностями описанного мною празднества все семейство переместилось, наконец, в Петербург – к обычной размеренной жизни, к редким гостям, к дождливой осени и студеной зиме. Откровенно говоря, мне было бы ни к чему упоминать сии малозначимые пиитические детали, если бы неожиданно, противу сложившихся семейных привычек и раскладов, князь вдруг не засобирался бы в Москву. К удивлению супруги он с деланым возмущением потрясал каким-то письмом и, поминутно чертыхаясь, недобрым словом поминал некоторого Берестнева, бывшего своего однокашника по Корпусу, зазвавшего его на свой юбилей с такой настойчивостью и сумевшего собрать вместе такое количество старых друзей, что отказаться было уже, вроде как, и неприлично. «Поверь, душа моя!» - сокрушаясь, восклицал Илья Петрович. – «Ты думаешь, мне охота ехать? Отнюдь! Совсем не охота! Осень, дороги, дождь, скверные станции, тараканы, трактиры… кошмар! Но что я могу? Стать посмешищем – дескать, князя Кашина жена не отпустила? Изволь, я не поеду – ты знаешь, я всегда равнодушно относился к злословию и сплетням на свой адрес!..» «Ну, вот и чудно!» - как бы равнодушно замечала, отрываясь от рукоделия, Ксения Филипповна. Князь, понимая, что очень даже зря вставил в речь свою последнюю фразочку о собственном безразличии к public opinion, взял десять минут на обдумывание, делая вид, что внимательно читает «Ведомости», после чего принялся за штурм неприступной крепостив лице собственной супруги с новыми силами. «Нет, но это, право же, решительно невозможно!» - отбрасывая газету в сторону, хмурился он, глядя сквозь окно на такую же хмурую Мойку. – «Ладно бы кто другой – я бы перенес, даже плюнул бы – вот, ей-богу, плюнул бы и не заметил даже! Но мы же воспитывались вместе, столько пережили – и теперь я откажусь ехать? Пожалуй, поеду!» - и вопросительно посматривал на Ксению Филипповну. «Отчего же поедешь?» - уже с неудовольствием спрашивала она. – «Только что сам же сказал, что грязь, что неохота, что лошади… Что за душевные терзания? Еще полгода назад ты и не вспомнил бы имени этого Берестнева – а теперь уж собираешься, сломя голову!» «Да, не вспомнил бы!» - с некоторою даже гордостью утвердился Илья Петрович. – «А теперь вот вспомнил – и душа моя разбередилась былым… юностью моей… и поеду! А ты мне не перечь, не смей – знаешь, что, все одно, по моему будет!» «Да полноте, голубчик, поезжай – что ж ты так разошелся-то?» - неохотно пожала плечами княгиня, с нарочитым вниманием вглядываясь в рукоделие. – «Посмотрись, друг мой, в зеркало – красный весь, растрепался – право, не вижу причины так волноваться!» «Поеду…» - успокоившись, молвил князь, на всякий случай взмахнув письмом как последним аргументом.
Отсутствовал Илья Петрович целых три недели, не подавая о себе никаких весточек – словно бы испарился человек на бескрайних просторах державы, да и всё тут! Бедная Ксения Филипповна извелась вся, капризничая постоянно по поводу и без повода и вымещая состояние свое на ни в чем не повинных детях, на гувернантке и слугах. Наведавшемуся к ней отцу она пробовала было нажаловаться, на что Филипп Семенович, благодушно посмеявшись, махнул рукою, высказавшись в том духе, что, мол, после десятилетия брачных уз Илья Петрович, как человек еще не старый, имеет право немного встряхнуться – тем более в обществе старых друзей, которых не видел целую вечность. «Нет, ты скажи мне!» - вскинулась княгиня, видя такое откровенное потакание пропавшему супругу. – «Что он там делает в этой Москве столько времени? Без меня, без детей…» «Ну, это как раз не вопрос…», - хохотнул фон Лампе, сложив руки на округлом животике. – «Помнится, я – еще до женитьбы на матушке твоей…», - и внезапно осекся, поймав на себе острый заинтересованный взгляд Ксении Филипповны. «Какой, однако, неприятный глаз у вашего попугая!» - неодобрительно посмотрев на меня, Филипп Семенович нашел способ как бы нечаянно свернуть начатую было тему о беспечных годах своей молодости. – «Вот, смотрит – будто бы слушает всё и, понимаешь ли, на ус себе мотает…» Отродясь не имея никаких усов, я хотел было обидеться, да и высказать по этому поводу что-нибудь, но вовремя спохватился и, крутанув едва не сальто-мортале, поворотился к окну. Еще одна отвратительная черта, из всех живущих на Земле существ свойственная только людям, – лгать и выкручиваться. Есть, правда, у некоторых организмов способность притворяться мертвым – но это только в случае смертельной опасности, инстинкт, заложенный самой природою! Человек же лжет беспрестанно – надо, не надо ли, для удовольствия, просто так… Постоянно вынужденно пребывая среди лжи, я вскоре научился столь безошибочно распознавать ее, что, ежели бы мог заключать пари, уже спустя незначительное время мог бы стать богатейшим попугаем среди не только попугаев, но и, уверен, даже среди людей!
Князь Илья вернулся, слегка смущенный, в полном здравии и, завалив жену и детей подарками, всё шумел, рассказывал о чем-то и, вообще, вел себя крайне возбужденно, словно бы боясь даже небольшой паузы, во время которой Ксения Филипповна смогла бы задать ему свои неприятные вопросы. «Москва!» - кричал он, размахивая руками, как умалишенный. – «Стоит еще Москва белокаменная! А люди там, доложу тебе, душечка, не чета нашим, петербуржским дохлякам – всё кровь с молоком, кулаки – с ведро, а как кушают?! А как пьют?! А? Что?!» Впрочем, никто его ни о чем не переспрашивал, скорее, наоборот – дети, недоумевая, раскрыв рты, смотрели на совсем незнакомого им папеньку, а княгиня, прищурившись, молчала, затаив на кончике языка гремучий яд грядущего допроса. Видимо, ощущая некоторую неловкость ситуации, Илья Петрович пошумел еще немного, а затем, нарочито зевая, засобирался было почивать с дороги, но тут уж вступила Ксения Филипповна, с выдержкою охотника на тигров дождавшаяся-таки своего звездного часа. Отправив детей спать, она дрожащим от предвкушения голосом, ласково поглаживая супруга по плечику, спросила:
- Что ж так долго? И чем вы там, в Москве своей, заниматься изволили?
- Так, душа моя, времечко-то незаметно пронеслось, - нескладно залопотал, оправдываясь, Илья Петрович. – То - то, то – сё…
-…то – одно, а то – другое, - медоточиво закончила за него княгиня. – Это все ясно, а мне, однако ж, все-таки непонятно другое: чем таким интересным можно почти месяц заниматься в чужом городе, что позволительно ни написать ни разу, ни весточку какую подать… Почта-то, я чаю, исправно работает. Чем, я вас спрашиваю?
- Так я и говорю, - задергался как-то князь, морщась от неприятного разговора, - с однокашниками-то своими, почитай, с пару десятков лет не виделся! Поговорить было о чем! Ну, понятно, погуляли малость… А готовят-то в Москве каково?! – вскричал было он, намереваясь сбить настойчивую супругу с толку, но, поймав ее цепкий взгляд, как-то сразу сник, не закончив свой, обещавший быть крайне занимательным, рассказ о том, как именно готовят в первопрестольной.
- С однокашниками?! – всплеснув руками, воскликнула Ксения Филипповна. – Да, помилуйте, о чем можно говорить с совершенно чужими людьми – а за двадцать лет они, разумеется, стали вам чужими, даже если и была промеж вас дружба, – три недели?! Посмотрите на себя в зеркало! Вы даже осунулись, один нос, вон, торчит! И, полагаю, вы там не только всё пили да пили! Поди, к цыганям ездили – говорят, граф Орлов там новую моду завел: чуть загуляет – сразу к ним!
- К цыганям?! – возмутился Илья Петрович. – Скажете тоже. Да что ж я там у цыганей-то этих позабыл?
- А где тогда вы были? – продолжала допытываться супруга. – А, может быть…, - вдруг ахнула она и осеклась, глядя испуганно, как на заболевшего проказой, круглыми глазами на князя.
- Что? – оглядываясь вокруг себя, невпопад спросил он. – Что – может быть?
- А, может быть, вы увлеклись там, в Москве этой, кем-нибудь? – гипнотизируя мужа, отчеканила как на уроке грамматики Ксения Филипповна. – По глазам ведь вижу – так и было!
- Ну, голубушка, скажешь тоже! – закашлялся, побагровев, Илья Петрович. – Да на что же мне, женатому человеку, этаким непотребством заниматься? А? Да еще при такой-то раскрасавице дома?
- Оставьте! – не выдержала спокойного тона княгиня, в раздражении швырнув на пол веер, которым до того нервически обмахивалась. – Что-то вы к раскрасавице-то своей в спальню уж полгода как не хаживали! Я чувствовала, я знала…, - не в силах более сидеть, она вскочила с софы и, как смертельно раненое гордое животное, мелкой рысцой стала накручивать круги по гостиной. – Я давно подозревала вас – и вот, извольте – дождалась, наконец!
- Ксения…, - побледнев, пролепетал Илья Петрович, не находя концов у той логической цепочки, что привела супругу к столь неожиданному умозаключению.
- Да, признаюсь, двое детей – ваших детей, между прочим! – и, конечно, я уж не та, какой вы знали меня прежде, - продолжала, заламывая руки, свои бесконечные круги Ксения Филипповна. – Но, боже, неужели я не заслужила просто покоя, просто уважения? Я помню, о! я помню все ваши похождения! Как я могла унижаться перед вами тогда? Да вы, сударь, мизинца моего не стоите! И вот теперь, когда я уже не похожа на всяких там юных Цирцей, - тут она брезгливо сморщилась, словно само слово «Цирцей» было ей сугубо отвратительно и плохо пахло, - когда я уже немолода, вы имеете наглость заявляться в наш дом, в дом, где живут наши дети, весь пропахший вином, развратом и Цирцеями, и лгать мне, и жалко изворачиваться?! Благодарю, иного от вас и не ждала!
С этими словами княгиня страдальчески исказилась лицом и, покачнувшись, стремглав бросилась вон, оставив растерянного Кашина в одиночестве. Побубнив что-то самому себе, он подошел к моей клетке, жалко произнес: «Вот так-то, Жакобушка!» и нехотя, словно на эшафот, засеменил в сторону покоев Ксении Филипповны. Что уж там у них происходило, судить решительно не берусь, однако следующим утром отношения между супругами были уже почти идиллическими, как раньше, ежели не считать, что иногда, особенно, когда Илья Петрович некстати поминал Москву или некоторые связанные с нею, казалось бы, невинные фактики или события, или даже просто какие-то детали, она так стреляла в него глазами, что князь сразу осекался и комкал начатую было фразу, углубляясь в себя...
С признательностью за прочтение, мира, душевного равновесия и здоровья нам всем, и, как говаривал один бывший юрисконсульт, «держитесь там», искренне Ваш – Русскiй РезонёрЪ
Всё сколь-нибудь занимательное на канале можно сыскать в иллюстрированном каталоге "РУССКiЙ РЕЗОНЕРЪ" LIVE
ЗДЕСЬ - "Русскiй РезонёрЪ" ИЗБРАННОЕ. Сокращённый гид по каналу