Всем привет, работяги! Ох, вот уже и тепло на дворе, а у меня голова кругом идет от всей этой нескончаемой кутерьмы. Недавно сидела вечерком на работе, перебирала бумажки, насмотрелась на усталые лица - кассиры мои, девчонки, как ужаленые шныряют туда-сюда, глаз косят на кассу, где люди за копейки все ищут что-то по акции.
Сижу, думаю: вот какая же наша жизнь людская!
Детям денег подавай
У самой дома те же разговоры: сынок старший - "Мам, дай денег на новую игрушку". Младшенький подпевает: "И мне! И мне!" А я иногда на них смотрю со стороны и просто диву даюсь - когда это они успели вымахать в таких лопухов-великанов? Вроде еще вчера с горшка сняла, а сейчас уже вполне себе борова взрослые. Спрашиваю их: "Деточки, на что ж вам столько денюжек-то?" А они лыбятся и молчат, дескать, взрослые мы уже, у нас свои тайны. Прям как те кассирши мои мечтающие.
Да что там деньги, хотя конечно без них никуда. Больше о них беспокоюсь - мы-то с мужем всю жизнь горбатились, в поте лица зарабатывали эти несчастные 35 с 40 тысяч. И что теперь? На старости лет с сумой по миру пойдем, как те нищие бабки с протянутой рукой? Не хочется расставаться с детьми, не хочется, чтобы они о нас заботились. Нет уж, пусть лучше сами живут, создают что-то свое.
А порой ночами не спится, ворочаюсь с боку на бок и все прикидываю: как же нам дальше быть? Муж на стройке единым махом больше не заработает, да и здоровье уже не то - сплошные радикулиты да остеохондрозы.
Вот и поболтали
А днями вот что было. Стою, значит, на кассе, пробиваю товар, как вдруг моя бывшая соседка Люська подваливает - ну, та самая, болтливая.
"Здравствуй, - говорит, - голубушка! Что ж ты киснешь, борова ты моя серая, забубенная головушка?" Спрашиваю ее: "С чего ты взяла, Люсь?" А она мне ядовито так, с присвистом: "Да вся ты, - говорит, - в горестях этих своих утонула, погрязла по самые помидоры. Ох уж эти вам бабы, бабы, ровно куры слепые. Жалко мне тебя стало, видать совсем плохи дела. Ну, рассказывай, милая, выкладывай все как на духу".
Вот тут-то я и приуныла совсем, села с краю прилавка и заливаюсь ей потоком, как из ведра:
"Люсь, голубка, что и говорить - совсем запуталась я в нашей жизни людской! Куда ни ткнись - везде одно и то же: денег нету, на детей не напасешься, вечно они хотят чего-нибудь эдакого, заморского. А мы с мужем гребем помаленьку, как те гребцы жалкие на бурной речке, только вода нас вся поглотила. Ночами ворочаюсь, высчитываю: на старость нам точно не хватит, придется милостыньку просить..."
На что Люська мне отвечает: "Вот ты бы лучше думала, где твои сыночки денег берут! Может, они нечистым делом зашибают? Слыхала я, что недавно их дружки соседские продавщицу с ларька пивного обчистили. "
Я аж оторопела от таких слов: "Что же ты, мать честная, городишь? Да мои ребята как есть золотые, куда им до таких пакостей!"
"Да не суетись ты, старая! - перебила Люська. - Никто конкретно твоих деток не обвиняет. Это мне теща вечно языком трепала, будто сыночек у ее - сама правда, хотя и с копыт валится. Небось поверила, дура старая? Я ей раз, другой по шапке надавала, так теперь помалкивает, сгинь моя печаль!"
Я тут и вовсе голову потеряла, машинально пробиваю продукты, а Люська все ержит и ержит, как та наглая ворона. "Ох, горюшко мое!" - думаю. Плакала, реви не реви, одна беда на ум лезла: мужики-то эти что нахлебники ленивые, ничем, кроме как поживиться с чужого, не интересуются, а нам, бабам, весь век спины гнуть."
Бывало, гляну в окно на сына старшего, как он там, на улице непонятно с кем ошивается, думаю: "Что же я в этой жизни нагрешила, что такая моя женская доля выпала?"
Возраст такой - секреты у них. Вот и думай теперь, чем они там на улице занимаются на самом деле.
Из всего этого следует простой вывод: никак не вывернешься из нашей тяжкой бабьей судьбины. Что ни делай - вечно куда-то, как говорится, не туда ступишь, с чужих речей в сторону свернешь. Порой и сама не рада бываю, что жизнь наша - сплошная клюква спелая, да ничего уж с ней не поделать. Что посеяли - то и пожали.